Белый Клык. Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки

• Название: Первая. Погоня за добычей темный еловый лес стоял, нахмурившись, по обоим берегам скованной льдом реки
• Дата: 26.04.2022
• Размер: 0.85 Mb.
• Имя файла: Белый Клык.doc
• Тип: Глава; #498430
• страница: 10 из 25

ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕВОЛЯ

Каждый новый день приносил Белому Клыку что-нибудь новое.

Пока мать сидела на привязи, он бегал по всему поселку, исследуя, изучая его и набираясь опыта.

Он быстро ознакомился с повадками человеческих существ, но такое близкое знакомство не вызвало в нем пренебрежения к ним.

Чем больше он узнавал людей, тем больше убеждался в их могуществе.

Человек испытывает душевную боль, когда его богов ниспровергают и когда алтари, воздвигнутые его руками, рушатся, но волку и дикой собаке такая боль неведома.

В противоположность человеку, боги которого -- это легкая дымка мечты, никогда не обретающая реальности, это призраки, наделенные добротой и силой, это взлеты его я в царство духа, -- в противоположность человеку волк и дикая собака, пригревшиеся у разведенного человеком костра, видят, что их боги облечены в плоть и кровь, что они осязаемы, занимают определенное место в пространстве и добиваются своих целей, оправдывают свое назначение в жизни, подчиняясь закону времени.

Вера в таких богов дается легко, ее ничто не может поколебать.

От такого бога никуда не уйдешь.

Вот он стоит во весь рост, с палкой в руке -- всесильный, гневный и добрый. В нем тайна и могущество, облеченные плотью, которая истекает кровью, когда ее рвут, и которая на вкус ничем не хуже любого другого мяса.

Так было и с Белым Клыком.

Человеческие существа казались ему богами, несомненными и вездесущими богами.

И он покорился им, так же как покорилась его мать Кичи, едва только она услышала свое имя из их уст.

Он уступал им дорогу.

Когда они подзывали его -- он подходил, когда прогоняли прочь -- поспешно убегал, когда грозили -- припадал к земле, потому что за каждым их желанием была сила, которая проявлялась при помощи кулака и палки, летающих по воздуху камней и обжигающих болью ударов бича.

Белый Клык принадлежал людям, как принадлежали им все собаки.

Его поступки зависели от их велений.

Его тело они вольны были искалечить, растоптать или пощадить.

Этот урок Белый Клык запомнил быстро, но дался он ему не легко, -- слишком многое в его натуре восставало против того, с чем ему приходилось сталкиваться на каждом шагу. И вместе с тем незаметно для самого себя Белый Клык начинал постигать прелесть новой жизни, хотя привыкать к ней было и трудно и неприятно.

Он отдал свою судьбу в чужие руки и снял с себя всякую ответственность за собственное существование.

Уже одно это служило ему наградой, потому что опираться на другого всегда легче, чем стоять одному.

Но все это случилось не сразу -- за один день нельзя отдаться человеку и душой и телом.

Белый Клык не мог отречься от наследия предков, не мог забыть Северную глушь.

Бывали дни, когда он выходил на опушку леса и стоял там, прислушиваясь к зовам, влекущим его вдаль.

И с таких прогулок он возвращался беспокойный, встревоженный, жалобно и тихо повизгивая, ложился рядом с Кичи и лизал ей морду своим быстрым, пытливым язычком.

Белый Клык быстро изучил жизнь индейского поселка.

Он узнал, как несправедливы и жадны взрослые собаки при раздаче мяса и рыбы.

Убедился, что мужчины справедливы, дети жестоки, а женщины добры и от них скорее, чем от других, можно получить кусок мяса или кость.

А после двух или трех стычек с матерями щенят Белый Клык понял, что с этими фуриями лучше не связываться, -- чем дальше от них держаться, тем будет спокойнее.

Но больше всех ему отравлял жизнь Лип-Лип.

Он был старше и сильнее его.

Белый Клык не избегал драк с ним, но всегда терпел поражение.

Такой противник был ему не по силам.

Лип-Лип преследовал свою жертву всюду.

Стоило Белому Клыку отойти от матери, и забияка был тут как тут, ходил за ним по пятам, рычал, привязывался к нему и, если людей поблизости не было, лез в драку.

Эти стычки доставляли Лип-Липу громадное удовольствие, потому что он всегда выходил из них победителем.

Но то, что было для Лип-Липа самым большим наслаждением в жизни, приносило Белому Клыку лишь одни страдания.

Однако запугать Белого Клыка было не так легко.

Он терпел поражение за поражением, но не смирялся.

И все-таки эта вечная вражда начинала сказываться на нем.

Он стал злобным и угрюмым.

Свирепость была свойственна ему как волку, а бесконечные преследования еще больше ожесточали его.

То добродушное, веселое, юное, что было в нем, не находило себе выхода.

Он никогда не играл и не возился со своими сверстниками: Лип-Лип не допускал этого.

Стоило Белому Клыку появиться среди щенят, как Лип-Лип подлетал к нему, затевал ссору и в конце концов прогонял его прочь.

Вскоре почти все щенячье, что было в Белом Клыке, исчезло, и он стал казаться гораздо старше своего возраста.

Лишенный возможности давать выход своей энергии в игре, он ушел в себя и стал развиваться умственно.

В нем появилась хитрость, а времени, чтобы обдумать свои проделки, у него было достаточно.

Так как ему мешали получать свою долю мяса и рыбы во время общей кормежки собак, он сделался ловким вором.

Приходилось самому заботиться о себе, и Белый Клык ухитрялся промышлять еду так искусно, что стал настоящим бичом для индианок.

Он шнырял по всему поселку, знал, где что происходит, все видел и слышал, применялся к обстоятельствам и всячески избегал встреч со своим заклятым врагом.

Еще в первые дни своей жизни в поселке Белый Клык сыграл злую шутку с Лип-Липом и вкусил сладость мести.

Он заманил его прямо в пасть свирепой Кичи примерно тем же способом, каким она когда-то заманивала собак и уводила их от людской стоянки на съедение волкам.

Спасаясь от Лип-Липа, Белый Клык побежал не напрямик, а стал кружить между вигвамами.

Бегал он хорошо, быстрее любого щенка его возраста и быстрее самого Лип-Липа.

Но на этот раз он не особенно торопился и подпустил своего преследователя на расстояние всего только одного прыжка от себя.

Возбужденный погоней и близостью жертвы, ЛипЛип оставил всякую осторожность и забыл, где находится.

Когда он вспомнил об этом, было уже поздно.

На всем бегу обогнув вигвам, он с размаху налетел прямо на Кичи, лежавшую на привязи.

Лип-Лип взвыл от ужаса.

Хоть Кичи и была привязана, но отделаться от нее оказалось не так-то легко.

Она сбила его с ног, чтобы он не мог убежать, и впилась в него зубами.

Откатившись наконец от волчицы в сторону, ЛипЛип с трудом поднялся, весь взлохмаченный, побитый и телесно и морально.

Шерсть на нем торчала клочьями в тех местах, где по ней прошлись зубы Кичи.

Он раскрыл пасть и разразился протяжным, душераздирающим щенячьим воем.

Но Белый Клык не дал ему даже повыть как следует.

Он кинулся на своего врага и рванул его за заднюю ногу.

Куда девалась былая воинственность щенка! Лип-Лип пустился наутек, а его жертва гналась за ним по пятам и не отстала до тех пор, пока ее мучитель не добежал до своего вигвама.

Тут на выручку Лип-Липу подоспели индианки, и Белый Клык, превратившийся в разъяренного дьявола, отступил только под градом сыпавшихся на него камней.

Настал день, когда Серый Бобр отвязал Кичи, решив, что теперь она уже не убежит.

Белый Клык ликовал, видя мать на свободе.

Он с радостью отправился бродить с ней по всему поселку и, пока Кичи была близко, Лип-Лип держался от Белого Клыка на почтительном расстоянии.

Белый Клык даже ощетинивался и подходил к нему с воинственным видом, но Лип-Лип не принимал вызова.

Он был неглуп и решил подождать с отмщением до тех пор, пока не встретится с Белым Клыком один на один.

В тот же день Кичи и Белый Клык вышли на опушку леса неподалеку от поселка.

Белый Клык постепенно, шаг за шагом, уводил туда мать, и, когда она остановилась на опушке, он попробовал завлечь ее дальше.

Ручей, логовище и спокойный лес манили к себе Белого Клыка, и ему хотелось, чтобы мать ушла вместе с ним.

Он отбежал на несколько шагов, остановился и посмотрел на нее.

Она стояла не двигаясь.

Белый Клык жалобно заскулил и, играя, стал бегать среди кустов, потом вернулся, лизнул мать в морду и снова отбежал.

Но она продолжала стоять на месте.

Белый Клык смотрел на нее, и казалось, что настойчивость и нетерпение вселились вдруг в волчонка и затем медленно покинули его, когда Кичи повернула голову и посмотрела на поселок.

Даль звала Белого Клыка.

И мать слышала этот зов.

Но еще яснее она слышала зов огня и человека, зов, на который из всех зверей откликается только волк -- волк и дикая собака, ибо они братья.

Кичи повернулась и медленно, рысцой побежала обратно.

Поселок держал ее в своей власти крепче всякой привязи.

Невидимыми, таинственными путями боги завладели волчицей и не отпускали ее от себя.

Белый Клык сел в тени березы и тихо заскулил.

Пахло сосной, нежные лесные ароматы наполняли воздух, напоминая Белому Клыку о прежней вольной жизни, на смену которой пришла неволя.

Но Белый Клык был всего-навсего щенком, и зов матери доносился до него яснее, чем зов Северной глуши или человека.

Он привык полагаться на нее во всем.

Независимость была еще впереди.

Белый Клык встал и грустно поплелся в поселок, но по дороге раза два остановился и поскулил, прислушиваясь к зову, который все еще летел из лесной чащи.

В Северной глуши мать и детеныш недолго живут друг подле друга, но люди часто сокращают и этот короткий срок.

Так было и с Белым Клыком.

Серый Бобр задолжал другому индейцу, которого звали Три Орла.

А Три Орла уходил вверх по реке Маккензи на Большое Невольничье озеро.

Кусок красной материи, медвежья шкура, двадцать патронов и Кичи пошли в уплату долга.

Белый Клык увидел, как Три Орла взял его мать к себе в пирогу, и хотел последовать за ней.

Ударом кулака Три Орла отбросил его обратно на берег.

Пирога отчалила.

Белый Клык прыгнул в воду и поплыл за ней, не обращая внимания на крики Серого Бобра.

Белый Клык не внял даже голосу человека -- так боялся он разлуки с матерью.

Но боги привыкли, чтобы им повиновались, и разгневанный Серый Бобр, спустив на воду пирогу, поплыл вдогонку за Белым Клыком.

Настигнув беглеца, он вытащил его за загривок из воды и, держа в левой руке, задал ему хорошую трепку.

Белому Клыку попало как следует.

Рука у индейца была тяжелая, удары были рассчитаны точно и сыпались один за другим.

Под градом этих ударов Белый Клык болтался из стороны в сторону, как испортившийся маятник.

Самые разнообразные чувства волновали его.

Сначала он удивился, потом на него напал страх, и он начал взвизгивать от каждого удара.

Но страх вскоре сменился злобой.

Свободолюбивая натура заявила о себе -- Белый Клык оскалил зубы и бесстрашно зарычал прямо в лицо разгневанному божеству.

Божество разгневалось еще больше.

Удары посыпались чаще, стали тяжелее и больнее.

Серый Бобр не переставал бить Белого Клыка, Белый Клык не переставал рычать.

Но это не могло продолжаться вечно, кто-то должен был уступить, и уступил Белый Клык.

Страх снова овладел им.

В первый раз в жизни человек бил его по-настоящему.

Случайные удары палкой или камнем казались лаской по сравнению с тем, что ему пришлось испытать сейчас.

Белый Клык сдался и начал визжать и выть.

Сначала он взвизгивал от каждого удара, но скоро страх его перешел в ужас, и визги сменились непрерывным воем, не совпадающим с ритмом побоев.

Наконец, Серый Бобр опустил правую руку.

Белый Клык продолжал выть, повиснув в воздухе, как тряпка.

Хозяин, по-видимому, остался доволен этим и швырнул его на дно пироги.

Тем временем пирогу отнесло вниз по течению.

Серый Бобр взялся за весло.

Белый Клык мешал ему грести.

Серый Бобр злобно толкнул его ногой.

В этот миг свободолюбие снова дало себя знать в Белом Клыке, и он впился зубами в ногу, обутую в мокасин.

Предыдущая трепка была ничто в сравнении с той, которую ему пришлось вынести.

Гнев Серого Бобра был страшен, и Белого Клыка обуял ужас.

На этот раз Серый Бобр пустил в ход тяжелое весло, и, когда Белый Клык очутился на дне пироги, на всем его маленьком теле не было ни одного живого места.

Серый Бобр еще раз ударил его ногой.

Белый Клык не бросился на эту ногу.

Неволя преподала ему еще один урок: никогда, ни при каких обстоятельствах, нельзя кусать бога -- твоего хозяина и повелителя; тело бога священно, и зубы таких, как Белый Клык, не смеют осквернять его.

Это считалось, очевидно, самой страшной обидой, самым страшным проступком, за который не было ни пощады, ни снисхождения.

Пирога причалила к берегу, но Белый Клык не шевельнулся и продолжал лежать, повизгивая и дожидаясь, когда Серый Бобр изъявит свою волю.

Серый Бобр пожелал, чтобы Белый Клык вышел из пироги, и швырнул его на берег так, что тот со всего размаху ударился боком о землю.

Дрожа всем телом. Белый Клык встал и заскулил.

Лип-Лип, который наблюдал за происходящим с берега, кинулся, сшиб его с ног и впился в него зубами.

Белый Клык был слишком беспомощен и не мог защищаться, и ему бы несдобровать, если бы Серый Бобр не ударил Лип-Липа ногой так, что тот взлетел высоко в воздух и шлепнулся на землю далеко от Белого Клыка.

Такова была человеческая справедливость, и Белый Клык, несмотря на боль и страх, не мог не почувствовать признательность к человеку.

Он послушно поплелся за Серым Бобром через весь поселок к его вигваму.

И с того дня Белый Клык запомнил, что право наказывать боги оставляют за собой, а животных, подвластных им, этого права лишают.

В ту же ночь, когда в поселке все стихло. Белый Клык вспомнил мать и загрустил.

Но грустил он так громко, что разбудил Серого Бобра, и тот побил его.

После этого в присутствии богов он тосковал молча и давал волю своему горю тогда, когда выходил один на опушку леса.

В эти дни Белый Клык мог бы внять голосу прошлого, который звал его обратно к пещере и ручью, но память о матери удерживала его на месте.

Может быть, она вернется в поселок, как возвращаются люди после охоты.

И Белый Клык оставался в неволе, поджидая Кичи.

Подневольная жизнь не так уж тяготила Белого Клыка.

Многое в ней его интересовало.

События в поселке следовали одно за другим.

Странным поступкам, которые совершали боги, не было конца, а Белый Клык всегда отличался любопытством.

Кроме того, он научился ладить с Серым Бобром.

Послушание, строгое, неукоснительное послушание требовалось от Белого Клыка, и, усвоив это, он не вызывал гнева у людей и избегал побоев.

А иногда случалось даже, что Серый Бобр сам швырял Белому Клыку кусок мяса и, пока тот ел, не подпускал к нему других собак.

И такому куску не было цены.

Он один был почему-то дороже, чем десяток кусков, полученных из рук женщин.

Серый Бобр ни разу не погладил и не приласкал Белого Клыка.

И, может быть, его тяжелый кулак, может быть, его справедливость и могущество или все это вместе влияло на Белого Клыка, но в нем начинала зарождаться привязанность к угрюмому хозяину.

Какие-то предательские силы незаметно опутывали Белого Клыка узами неволи, и действовали они так же безошибочно, как палка или удар кулаком.

Инстинкт, который издавна гонит волков к костру человека, развивается быстро.

Развивался он и в Белом Клыке. И хотя его теперешняя жизнь была полна горестей, поселок становился ему все дороже и дороже.

Но сам он не подозревал этого.

Он чувствовал только тоску по Кичи, надеялся на ее возвращение и жадно тянулся к прежней свободной жизни.