Алхимик. Питер ДжеймсАлхимик Peter James
 Скачать 2.97 Mb.
|
|
5 Лондон. Октябрь 1993 года – Когда мы встречаемся с этими стряпчими? – Через час, папа, – сказала Монти. Стиснув зубы, она терпеливо уговаривала факс перестать капризничать и принять письмо, которое она пыталась переслать в Вашингтон. – Через полчаса нам выходить. Наконец-то отец выглядел так, как надо. Отлично сшитый темно-серый однобортный костюм выгодно подчеркивал его физическую стать – высокий рост, широкие прямые плечи. В волнении он без устали мерил шагами офис, как школьник в воскресенье, который ждет, когда его потащат в церковь. Лаборатория генетических исследований Баннермана занимала ветхое здание викторианских времен, в котором когда-то была прачечная. Оно расположилось на краю кампуса, приткнувшись за главной автостоянкой Беркширского университета, и последние три года вокруг нее всегда стоял гул и висели облака пыли, потому что всего в нескольких ярдах возводился новый научный корпус. Монти делила с отцом запущенное помещение офиса на первом этаже. Каждый год она надеялась, что их лаборатория чудом получит сертификат от Управления здоровья и безопасности труда. Им явно выпала удачная карта. Стоило появиться новому настырному инспектору, и им пришлось бы потратить несколько десятков тысяч фунтов. Она с удовольствием посмотрела сквозь стеклянную перегородку, отделяющую главную лабораторию, в которой трудились ученые, студенты, техники. Старшее поколение предпочитало носить белые халаты, а молодые – свитера и джинсы. Кое-кто из сотрудников всю жизнь работал с ее отцом. Среди них был Уолтер Хоггин, старший техник. Монти смотрела, как он задумчиво шел через лабораторию, талантливый и обаятельный человек. Должно быть, скоро он уйдет на пенсию, грустно подумала она, отказываясь представить себе тот день, когда он их покинет. Пока Уолтер был на месте, она знала, что от его внимательного взгляда ничто не укроется и, несмотря на их антикварное оборудование и аппаратуру, людям не угрожает опасность. В окошке факса появились слова «Линия готова к передаче». Поползло письмо, после чего последовала серия тревожных звонков. Запаниковав, Монти схватила лист и попыталась придать ему правильное положение, но неловко разорвала пополам. – Черт бы тебя побрал! – Она возмущенно уставилась во внутренности факса и увидела ошибку в номере кода, что появился в окошке. Меньше недели назад они потратили сотню фунтов на обслуживание этого агрегата. Правда, инженер предупредил ее, что факс годится только на металлолом, и все же Монти надеялась, что еще несколько месяцев она с ним как-то обойдется. Она откинула крышку кожуха и аккуратно извлекла скомканные остатки другой половины письма, которое только что отпечатала для отца – он принимал приглашение для разговора в Джорджтаунском университете следующей осенью. Теперь ей пришлось сесть и снова перепечатать его на такой же раздолбанной технике. Деньги, подумала она. Господи, как же они им нужны. Сорокадевятиэтажный монолит без окон вмещал штаб-квартиру фонда «Бендикс Шер», расположенного на Юстон-роуд в Лондоне. Хотя фармацевтическая индустрия вообще не отличалась открытостью, «Бендикс Шер» в этом плане был вовсе уникален. Компания занималась разными видами общественной деятельности, включая миллионы фунтов и долларов благотворительности, потраченные на медицинские исследования, и была буквально одержима секретностью относительно имен владельцев и внутренней организации, пресекая попытки самых настойчивых журналистов в мире добыть хоть какую-то информацию. Из тех данных, которые по требованию американского Управления по контролю за продуктами и лекарствами и британского Министерства здравоохранения и социального обеспечения становились известны обществу, «Бендикс Шер» в настоящее время был на шестом месте среди фармацевтических гигантов мира. Компания была зарегистрирована в Лихтенштейне, и разузнать имена держателей ее акций было столь же невозможно, как человеку со стороны проникнуть в здание. Двигатель «эм-джи» Монти продолжал фырчать, пока охранник в мини-крепости проверял приглашение, после чего вручил им две зеленые бирки на лацкан и открыл высокие металлические ворота. Монти въехала на обширную парковку и мимо ряда безукоризненно чистых машин направилась в загон для гостей в самом конце периметра. – Кто-нибудь вообще ездит на этих машинах? – пробормотал отец. – Черт возьми, на них нет ни единого пятнышка. Он был прав: машины выглядели так, словно их только что доставили из магазина, и лишь регистрационные номера давали понять, что они не совсем новые. – Может, кто-нибудь и нашу помоет, пока мы будем внутри, – сказала Монти, глядя на брызги грязи на белом капоте. Она купила подержанный «эм-джи» десять лет назад и до сих пор обожала его. Но обилие рабочих обязанностей в прошлом году, постоянное напряжение, требовавшее отдачи всех сил, не оставляли ей времени для ухода за машиной. Здание Бендикс, как его называли, выглядело так, словно его вырубили из единого куска синей стали. Оно круто вздымалось в небо – изящное сочетание бритвенно-острых линий и темных провалов, под определенным углом оно производило впечатление средневековой крепости. Направляясь через стоянку к главному входу, Монти так и не могла решить, нравится ей такая архитектура или нет. Здесь были предусмотрены системы глушения посторонних шумов, искусственное дневное освещение в сочетании с ионизаторами воздуха, что, как утверждали архитекторы, способствует фактору хорошего самочувствия лучше, чем любое солнечное освещение, и, как уже было доказано, повышает производительность. Но ходили и зловещие слухи. Зачем, спрашивали люди, у «Бендикс Шер» возникла необходимость в штаб-квартире без окон? Что они хотят скрыть? Просто такая конструкция? Экспериментальная футуристическая архитектура? Или за этими несокрушимыми стенами они проводят какие-то жуткие эксперименты над животными? Стояло теплое осеннее утро, и ни Монти, ни отец не стали надевать пальто. Она несколько дней обдумывала, что надеть на эту встречу. В конечном счете остановилась на своем черном бархатном жакете, белой шелковой блузке с шерстяным шарфиком в экзотических цветах Корнелии Джеймс, короткой черной юбке и туфлях на среднем каблуке, чтобы чуть прибавить себе роста. Несколько лет назад ее описали в газете как «малышку» – дочь своего отца. И с тех пор она носила туфли только на каблуках. Пять футов и четыре дюйма – маловато, конечно, зато к форме своих ног она претензий не имела. По этой части у нее все было более чем хорошо, и она это знала. Совершенно непредсказуемой частью ее облика были волосы: копна буйных белокурых прядей, которые вились от природы и падали ей на плечи самым естественным образом. Порой они производили великолепное, буквально взрывное впечатление, но случалось, они вели себя так, словно их спрыснули инсектицидами [5] Почти все свои черты лица Монти унаследовала от матери-норвежки и знала, что стоит ей немного поработать над собой – и она станет олицетворением скандинавского здоровья и жизненной силы. Но она слишком хорошо знала, что после долгих месяцев сырой зимы у нее становится болезненно бледный цвет лица. Она знала, как много унаследовала от матери – не только внешность, но и вкусы. И ее устраивало почти все, кроме одного: диагноз, поставленный матери. Монти подсознательно помнила, что в ее организме может гнездиться некий особо нежелательный ген, который перешел к ней с кучей других. Но она редко задумывалась над этой темой, успокаивая свои страхи надеждой, что развитие генетики успеет найти пути спасения прежде, чем что-то случится. Почти каждый, кто встречал Монти, с удовольствием проводил время в ее обществе. Безусловно положительная личность, она так и излучала уверенность и доброжелательность, а чувство юмора открывало в ее собеседниках лучшие стороны человеческой натуры. Когда отец и дочь поднялись по белым мраморным ступеням, створки электронных дверей раздвинулись, и они вошли в атриум [6] высотой с кафедральный собор. Все вокруг было облицовано белым мрамором и создавало впечатление сдержанного неоклассицизма. Вечнозеленые растения в изысканных вазах лишь подчеркивали стерильную белизну интерьера. Дальняя сторона холла была отделена линией электронных турникетов, рядом с которой тянулась длинная конторка охраны и батарея мониторов. Перед ними сидели трое мужчин в униформе. Когда они подошли к стойке, один из мужчин поднял на них глаза и вежливо улыбнулся. Он был чернокожим, но краскам его лица недоставало глубины и сочности, словно какое-то лекарство губительно сказалось на них. У него был такой вид, как будто когда-то он был высоким и сильным, но сейчас потерял и вес, и рост. – Могу ли я помочь вам? – У него был слегка гнусавый голос простуженного человека. – Да. У нас договоренность о встрече в четверть первого с сэром Нейлом Рорке. – Будьте любезны, могу ли я узнать ваши имена? Монти назвала, и он ввел их в компьютер. Принтер зашелестел, и через мгновение охранник протянул им два беджика. Монти и отец посмотрели на два зеленых опознавательных знака, которые им выдали при входе и которые они уже успели закрепить на лацканах. Теперь появлялись новые пропуска. Охранник снова уставился на клавиатуру, нажал одну из клавиш и продолжил смотреть на экран. Затем второй раз улыбнулся им: – Я проведу вас наверх. Жестом охранник показал, чтобы они прошли через турникет, а затем через атриум провел к сдвоенным лифтам. Когда он сунул карточку в щель, двери ближайшего лифта немедленно и практически беззвучно разошлись. Монти сочла почти полное отсутствие звуков слегка обескураживающим и вошла в кабину лифта, устланного толстым ковром и с зеркалами по стенкам. Она не без удивления отметила, что тут нет панели управления. Охранник вежливо пропустил ее отца, вошел сам, посмотрел наверх и коротко кивнул. Створки начали бесшумно сдвигаться. Монти проследила за направлением его взгляда – к маленькому стеклянному сенсору над дверью, но, как она поняла, это был не сенсор, а объектив. Через несколько мгновений охранник проводил их с отцом в роскошную приемную. В ней по стенам тянулись пилястры, висели гравюры, представлявшие разное сочетание оттенков серого; у Монти создалось впечатление, что она попала на съемочную площадку, где будет сниматься заключительная сцена «Космической одиссеи – 2001». В центре помещения за столом, который выглядел как отдельный островок, сидела элегантная брюнетка тридцати с небольшим лет. Она приняла гостей у удалившегося охранника и вежливо, хотя и несколько заученно сказала: – Добрый день! Будьте любезны присесть. Сэр Нейл сейчас выйдет к вам. «Ну и место!» – подумала Монти, располагаясь на софе серой кожи. Осмотревшись, она отметила на стенах несколько больших абстрактных картин кисти художников, которых, как ей показалось, она должна знать. Картины были не в ее вкусе, но она не могла не признать, что, вне всяких сомнений, они представляли собой продуманные корпоративные инвестиции. Она невольно сравнила этот дворец с их собственными помещениями. В Лаборатории Баннермана не было даже приемной: посетителям приходилось неловко пристраиваться между столами в бухгалтерии, а снимали обувь они в помещении лишь чуть больше чулана. Господи, сколько же сюда вбухано денег! Монти бросила взгляд на отца, пытаясь понять, о чем же он сейчас думает. «Не упусти шанс, папа, – мысленно обратилась к нему она. – Пожалуйста». В желудке у нее словно порхали бабочки; она отнюдь не нервничала перед встречей с сэром Нейлом Рорке, но боялась, что ее непредсказуемый отец выскажет отвращение к показной роскоши этого места и шумно покинет его. Он уже озирался с мрачным выражением на лице. – Ты заметила – тут нет ничего, что говорило бы о компании как таковой? Будь у меня столько места, я бы, черт побери, использовал его, чтобы показать хоть часть своей продукции. Он произнес это с добродушным юмором. «Вот и оставайся таким, – с лихорадочным напряжением подумала она. – По крайней мере, пока не получишь предложение от них!» Она посмотрела на брюнетку, которая печатала на клавиатуре компьютера. Монти подумала, что монитор перед ней может показывать внутренность лифта и не она ли контролирует его. И тут в дальнем конце помещения открылась дверь, в которой появилась безошибочно узнаваемая фигура сэра Нейла Рорке. – Доктор Баннерман! Мисс Баннерман! До чего приятно видеть вас! Он приветствовал их с веселым дружелюбием, у него был баритон теплой окраски, с привычными интонациями оратора, выступающего во время званого обеда. Облаченный в великолепно скроенный костюм в тонкую белую полоску, с густой копной вьющихся рыжеватых волос, он был необыкновенно элегантен. На лице лежала венозная сетка, рисунок которой говорил об обеденных залах, украшенных дубовыми панелями, о прекрасных винах и погруженности владельца в биржевые курсы. Тем не менее у него был вид добродушного дядюшки. В эти первые мгновения Монти пришлось сделать усилие, чтобы собраться и не забывать, что она находится в присутствии одного из самых могущественных в мире капитанов индустрии. Он протянул руку, которая оказалась большой и розовой. Монти пожала ее и слегка удивилась крепости хватки, твердой как сталь. В то же самое время ей показалось, что она уловила искорку какого-то мерцания, которое мелькнуло в его глубоко посаженных глазах орехового цвета. Не сексуальную заинтересованность или что-то в этом роде; это скорее было схоже с чувством, что он понимает ее, что он доподлинно знает, зачем она явилась сюда, и прекрасно осведомлен о проблемах, с которыми столкнулись она и ее отец, и хочет дать ей знать, что он на ее стороне, что они с ней участники одного заговора и она может доверять ему. Когда он выпустил руку Монти и повернулся к ее отцу, у нее на мгновение возникло ощущение, что она знала его всю свою жизнь. Теперь она начала понимать, почему так много людей тепло относятся к нему: всего за несколько секунд он стал для нее любимым дядюшкой, он собирается взять ее прогуляться по набережной, где купит ей маковое печенье и большую порцию мороженого с шоколадной начинкой, которая вылезает из него. Она исподтишка посмотрела на отца, но его лицо ничего не выражало. – Пройдемте в мой кабинет и пропустим по глоточку. Доктор Кроу, наш исполнительный директор, через несколько минут присоединится к нам за ланчем. Рорке возглавил процессию, и Монти пошла по длинному коридору, стены которого с обеих сторон были украшены еще более странными полотнами. – В свое время вы хотели быть художницей, не так ли, мисс Баннерман? – спросил хозяин дома, который, заложив руки за спину, шел между отцом и дочерью. Монти нахмурилась, пытаясь сообразить, как он это узнал. – Да… давным-давно. – Но вы предпочитаете традиционную живопись. – Он развел руки и показал на абстрактные полотна. – Не думаю, что они вас интересуют. Она посмотрела на него, не зная, что ответить, удивленная и растерянная. – Я… мне никогда не доводилось углубленно изучать абстрактное искусство, – ответила она, не желая показаться грубой. Рорке мягко улыбнулся, и в его голосе появились меланхолические нотки. – Что ж… вы же видите, для всех нас жизнь полна путешествий, которые мы так и не совершили. – Он повернулся к ее отцу и с подчеркнутой многозначительностью сказал: – Не сомневаюсь, мы сможем договориться, доктор Баннерман, не так ли? «Мне нравится этот человек, – подумала Монти. – Мне в самом деле нравится этот человек». 6 Барнет, Северный Лондон. 1940 год Постельное белье рывком отлетело в сторону, и, казалось, одновременно вспыхнул электрический свет. Маленький мальчик в полосатой пижаме, лежавший со сложенными на животе руками, моргнул, выныривая из глубокого сна. – Пусть Господь простит тебя, Дэниел Джадд! Голос матери. Костлявая ладонь ударила его по щеке, голова мотнулась в сторону так, что хрустнула шея. От холодного ночного воздуха его худенькое тело пошло мурашками. Мать возмущенно смотрела на него сверху вниз. Ее лицо было обрамлено седыми прядями, собранными на макушке в пучок, а мышцы на голой шее, выступавшей из разреза шерстяной ночной сорочки, напряглись от ярости. После второго удара он увидел стоящего в дверях отца, тоже в ночном халате и шлепанцах. Тот смотрел на него. Мертвецки тощий, с кожистыми складками на лице, он напрягся от гнева. – Господь простит нашего мальчика, – сказал отец, – ибо он не ведает, что творит. Ребенок, моргая от резкого света лампочки, уставился на своих родителей. Руки матери, жесткие, как железо, схватили его запястья и с силой развели в стороны. – Мы говорили тебе! – дрожащим от возмущения голосом сказала она. – Сколько еще раз мы должны говорить тебе? Он отчаянно старался выдавить вопрос, спросить, что она имеет в виду, но его горло, перехваченное судорогой страха, было не в состоянии выдавить хоть звук. Он получил еще один удар по лицу. – Вечное проклятие, – торжественно произнес голос отца. – Вот что ты заслуживаешь, греховное создание. Господь наш, Отец Небесный, видит все наши грехи. Плотские вожделения ведут к смерти; мы должны спасти тебя от тебя же самого, от гнева Господа нашего. – Ты порочный, непослушный и злостный грешник! – Голос матери поднялся до крика, и мальчик съежился от страха. И от растерянности. – Разве ты не помнишь слова Господа нашего? – грозно вопросил отец. – Хотя они утверждают, что умны, они глупели, обменивая славу бессмертного Господа на образы смертных людей, и птиц, и животных, и змей. Мальчик растерянно смотрел на отца. Нет, он не помнил. Ему было всего шесть лет. – И посему Господь оставил их предаваться грешным наслаждениям в своих сердцах, и тела их купались в грязи. Господнюю истину они обменивали на ложь, они поклонялись и служили ложным созданиям, а не Создателю – Который всегда прав. Аминь. Мальчик молча смотрел на него. – Аминь! – повысив голос, повторил отец. – Аминь, мальчик! Робко пробормотав «аминь», мальчик избежал еще одного удара от матери. Наступило краткое затишье. Перепуганный, он лежал, вытянув руки вдоль тела, придавленный кипящей яростью своих родителей. Затем он услышал голос матери. Она говорила, полуприкрыв глаза, словно была в трансе и передавала указания, только что полученные ею на частоте, доступной только ей самой. Гневное выражение лица смягчилось улыбкой. – Те, которые живут в соответствии со своей грешной натурой, думают только о том, чего желает эта натура, но те, кто живет в согласии с Духом Святым, мыслят лишь о том, что угодно Духу. Мысль грешного человека ведет к смерти, а того, кто подчинен Духу, – к жизни и покою. Потому что мысли грешного человека враждебны Богу, они не подчиняются Божьим законам и не могут принять их. И грешные существа с их мыслями не могут доставить радости Богу. – Ты это понимаешь, Дэниел, не так ли? – Теперь у отца был мягкий, едва ли не умоляющий голос. Мальчик лишь робко кивнул, потому что его мать продолжала говорить, не переводя дыхания. – И если Дух Божий живет в тебе, то управляет тобой не грешная твоя натура, а Дух. – Живет ли в тебе Дух Божий, Дэниел? – спросил отец. Мальчик, помолчав, кивнул. – Ты уверен, дитя? – Уверен, папа, – испуганно пискнул он. – Ты хочешь порадовать Господа, дитя? – Да, папа, я хочу порадовать Господа. – Если кто-то не чувствует в себе Духа Христа, то, значит, он не принадлежит к Христовой пастве, – сказала мать. – Но если Христос в тебе, то пусть твое тело мертво из-за грехов, но дух твой живет, поскольку полон праведности. – Ты это понимаешь, дитя? – Теперь голос отца потерял мягкость. Мальчик ничего не понимал. Эта логика была вне его понимания. Тем не менее он знал, каких ответов от него ждут, знал единственный способ обрести покой, избежать очередной пощечины, спастись от ситуации, когда его вышвырнут за порог и на всю ночь запрут в холодном сарае в саду. Он кивнул и еле слышно произнес: «Да». – Ты хочешь, чтобы Дух Божий жил в тебе, или хочешь обречь себя на вечное проклятие? – спросил отец. – Дух, – пробормотал мальчик. – Говори громче, Дэниел. Я не слышу тебя, и мать не слышит тебя, а если мы не слышим тебя, то и Господь Отец наш не сможет услышать тебя. – Дух, – чуть погромче повторил мальчик, захлебываясь слезами, которые текли у него по щекам. – Ибо, если ты будешь подчиняться велениям своей грешной натуры, – продолжила мать, – ты умрешь, но если ради Духа Святого ты отвергнешь порочные желания твоего тела, то будешь жить, потому что те, кого ведет Дух Божий, – дети Господа нашего. Отец вплотную наклонился над сыном, и тот мог чувствовать теплоту его дыхания, видеть щетину на подбородке. – Ты же не хочешь совершать гнусности со своим телом, дитя мое? Заверь в этом и твою мать, и меня и, кроме того, заверь Господа нашего. – Н-н-не хочу, – с ужасом пробормотал мальчик. – Ибо ты обретешь не тот дух, который делает тебя рабом своих страхов, а получишь родство Отца с Сыном. И это к Нему мы взываем «Аве, Отче». И Дух этот – свидетельство, что в душе все мы дети Божьи. И ты хочешь быть одним из Божьих детей, не так ли, дитя? А не сатанинским отродьем? – Божьим дитем, – произнес мальчик. – Итак, если мы дети, то, значит, и наследники – Божьи наследники. Как Христос. И если мы делим с Ним страдания, то, значит, нам предписано делить и Его славу. Родители погрузились в молчание. Дэниел, в свою очередь, рассматривал их лица; холодные глаза внимательно изучали его. Он чувствовал их даже во сне, но не понимал, каким образом. – Ты хочешь, чтобы мы спасли тебя от Божьего гнева? Глядя на отца, Дэниел робко кивнул. Он заметил, что мать вышла из комнаты. – Ты уверен, – снова спросил отец, – что не хотел бы оказаться в обществе Сатаны? В аду, где тебя ждет пламя вечного проклятия? Мальчик помотал головой. – Можем ли мы сейчас вместе вознести молитву Господу нашему, дитя мое? Дэниел кивнул. – Отче наш, иже еси на небеси, – начал его отец. – Отче наш, иже еси на небеси, – повторил мальчик, и в это время в комнату вернулась мать с двумя длинными кожаными ремнями в руках. Пока они продолжали возносить молитву Господу, она туго обвязала запястье его левой руки, после чего пропустила ремень под металлическую раму кровати и надежно закрепила его. Затем то же самое совершила с его правой рукой, так что теперь он лежал на спине с крепко примотанными к кроватной раме руками. – Это для твоего же собственного блага, – мягко сказал отец, когда мать кончила возиться с ним. – Дабы спасти тебя от тебя же самого в глазах Господа. Чтобы уберечь тебя от искушения прикасаться к запретным частям тела. – И спасти всех нас от Божьего гнева, – добавила мать своим мрачным голосом, чуждым любви. – Спасти нас от твоих грехов. Затем они выключили свет и закрыли дверь. |