Набоков_Владимир._Стихи_-_royallib.ru[1]. Погиб и кормщик и пловец! Лишь я, таинственный певец
 Скачать 1.08 Mb.
|
Стихотворения, не входившие в прижизненные сборникиРыцарьЯ в замке. Ночь. Свод сумрачно-дубовый. Вдоль смутных стен портретов смутный ряд. Я не один: в углу — средневековый суровый страж, составленный из лат. Он в полутьме, как сон убийцы хмурый, стоял с копьем в закованной руке. Я расставлял огромные фигуры при трех свечах на шахматной доске. И вот огонь угрюмый отсвет кинул на рыцаря — и видел, слышал я: он медленно забрало отодвинул, и звякнула стальная чешуя. Он подошел тяжелою походкой, стуча копьем и латами звеня; сел предо мной и руку поднял четко, и стал играть, не глядя на меня. Взор опустив и трепетом объятый, бессмысленно я пешки выдвигал. Жемчужные и черные квадраты крылатый ветр, дохнув, перемешал. Последнею пожертвовал я пешкой, шепнул: «сдаюсь», и победитель мой с какою-то знакомою усмешкой, привстав, ко мне нагнулся над доской… Очнулся я. Недвижно рыцарь хмурый стоит в углу с копьем своим в руке, и на местах все тридцать две фигуры передо мной на шахматной доске. 18. 3. 19. АкропольЧей шаг за мной? Чей шелестит виссон? Кто там поет пред мрамором богини? Ты, мысль моя. В резней тени колонн как бы звенят порывы дивных линий. Я рад всему. Струясь в Эрехтейон, мне льстит лазурь и моря блеск павлиний; спускаюсь вниз, и вот запечатлен в пыли веков мой след, от солнца синий. Во мглу, во глубь хочу на миг сойти: там, чудится, по Млечному Пути былых времен, сквозь сумрак молчаливый в певучем сне таинственно летишь… О, как свежа, благоговейна тишь в святилище, где дышит тень оливы! 1919, Англия У каминаНочь. И с тонким чешуйчатым шумом зацветающие угольки расправляют в камине угрюмом огневые свои лепестки. И гляжу я, виски зажимая, в золотые глаза угольков, я гляжу, изумленно внимая голосам моих первых стихов. Серафимом незримым согреты, оживают слова, как цветы: узнаю понемногу приметы вдохновившей меня красоты; воскрешаю я все, что, бывало, хоть на миг умилило меня: ствол сосны пламенеющий, алый на закате июльского дня… 13 марта 1920 * * *Когда, мечтательно склонившись у дверей, ночь придает очарованье печалям жизненным, я чувствую острей свое ненужное призванье. Ненужное тебе, рабыня губ моих, и от тебя его я скрою, и скрою от друзей, нечистых и пустых, полузавистливых порою. Деревья вешние в мерцающих венцах, улыбка нищего, тень дыма, тень думы — вижу все; в природе и в сердцах мне ясно то, что вам незримо. От счастья плачет ночь, и вся земля в цвету… Благоговею, вспоминаю, творю — и этот свет на вашу слепоту я никогда не променяю! Кембридж, 12. 5. 20. * * *В неволе я, в неволе я, в неволе! На пыльном подоконнике моем следы локтей. Передо мною дом туманится. От несравненной боли я изнемог… Над крышей, на спине готического голого уродца, как белый голубь, дремлет месяц… Мне так грустно, мне так грустно… С кем бороться — не знаю. Боже. И кому помочь — не знаю тоже… Льется, льется ночь (о, как ты, ласковая, одинока!); два голоса несутся издалека; туман луны стекает по стенам; влюбленных двое обнялись в тумане… Да, о таких рассказывают нам шарманки выцветших воспоминаний и шелестящие сердца старинных книг. Влюбленные. В мой переулок узкий они вошли. Мне кажется на миг, что тихо говорят они по-русски. Кембридж, 31. 5. 20. Так будетС собакою седой, которая когда-то, смеясь по-своему, глядела мне в глаза, ты выйдешь ввечеру, и месяц, как слеза, прольется на цветы последние заката. Над книжкой, в полутьме блеснувшей белизной, склони ты голову, склони воспоминанья, прими, пойми стихи, задуманные мной на дальней пристани в ночь звездную изгнанья. Ты будешь тосковать, угадывая, чья лепечущая тень печалила поэта. Ты вспомнишь свежие и сладостные лета, золотоствольный лес и встречи у ручья. И улыбнешься ты загадочно, и сядешь на мшистую скамью в лесу на склоне дня, и светлой веткою черемухи погладишь собаку старую, забывшую меня. Кембридж, 11. 6. 20. |