Психология Лжи. Пол Экман Психология лжи. Пол Экман психология лжи аннотация
 Скачать 2.66 Mb.
|
|
43 San Francisco Chronicle, January 9, 1982, р.1 Он бы чувствовал себя виноватым за свою кражу, осуждая себя за то, что сделал. А если бы Ронни скрыл свою кражу от отца, он чувствовал бы еще и вину за то, что солгал, то есть страдал бы от угрызений совести. И нет никакой необходимости, чувствуя себя виноватым по поводу содержания лжи, испытывать при этом и угрызения совести. Предположим, Ронни обокрал мальчика, который обманом победил его в школьном соревновании. В этом случае он, скорее всего, не чувствовал бы никакой вины за свою кражу у такого подлого однокашника; это могло представляться ему заслуженной местью. Но он мог при этом чувствовать вину за то, что обманул учителя или отца. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не чувствовала себя виноватой относительно своих суицидальных планов, но чувствовала себя виноватой в том, что обманула доктора. Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Чрезмерное чувство вины приводит к мучительным переживаниям, подрывающим у страдальца наиболее фундаментальное чувство, чувство собственного достоинства. Одно лишь желание избавиться от таких жестоких чувств может подтолкнуть к признанию вне зависимости от последующего наказания. Порой даже наказание может быть именно тем, что человеку кажется необходимым для освобождения от мучительного чувства вины. Принимая решение солгать впервые, люди часто и не предполагают, как сильно будут страдать потом от угрызений совести. Они могут не предугадать, как повлияет на них чувство благодарности жертвы за кажущуюся помощь. Или не предвидеть своих чувств при виде обвинения в их проступке кого-либо другого. Обычно подобные сцены и вызывают угрызения совести, хотя для некоторых это всего лишь приправа, делающая похлебку лжи по-настоящему вкусной. Мы обсудим эту реакцию, определенную мной как восторг надувательства, ниже. Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, заключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии некоторого времени, когда вдруг становится явным, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрастать все новыми и новыми подробностями, хотя бы для того, чтобы не раскрылся первоначальный обман. Также тесно смыкается с виной и чувство стыда, но есть для него и одно ключевое качественное отличие. Для угрызений совести не нужна публика, в этом случае человек сам себе судья. Не так обстоит дело со стыдом. Для чувства стыда требуется неодобрение или осмеяние со стороны других. Если нет никого, кто знал бы о злодеянии, то не будет и стыда. А угрызения совести все равно могут возникнуть. Конечно же, могут присутствовать и оба эти чувства. Но различие между стыдом и угрызениями совести очень важно, поскольку эти две эмоции могут разорвать человека. Желание облегчить вину побуждает к признанию, а желание избежать унизительного чувства стыда препятствует этому. Предположим, Ронни украл деньги и почувствовал себя крайне виноватым за то, что сделал это, и к тому же его стала мучить совесть из-за того, что он скрыл свое преступление. У Ронни могла появиться потребность в признании, желание избавиться от мучений совести. И только стыд перед отцом мог остановить его. Чтобы избежать этого, отец, как вы помните, обещал в случае признания не наказывать его. Чем меньше боялся Ронни наказания, тем меньше становилась и его боязнь разоблачения, но отцу необходимо было уменьшить у Ронни еще и чувство стыда. И он попробовал сделать это, пообещав простить мальчика. Но он мог бы еще более уменьшить возможность появления стыда, увеличив тем самым вероятность признания, если бы использовал нечто подобное тому, что я описывал несколькими страницами выше, приводя в пример следователя, пытавшегося во время допроса выжать из подозреваемого признание в убийстве. Отец мог бы сказать Ронни: «Я вполне в состоянии понять даже воровство. Возможно, я и сам поступил бы так же на твоем месте; все это понятно, соблазн настолько велик. Кроме того, каждый совершает ошибки в своей жизни и порой далеко не сразу понимает, что был не прав. А сам себе помочь не всегда можешь». Хотя, конечно же, добропорядочный английский отец не в состоянии открыто признать такое и, в отличие от следователя, не захочет лгать, для того чтобы добиться признания. Некоторые люди в случае лжи особенно подвержены чувству стыда и угрызениям совести. И в первую очередь те, кто с детства привык считать ложь одним из наиболее ужасных грехов. Те же, кого воспитывали, не осуждая саму по себе ложь, а просто внушая чувство вины за все, впоследствии только и ищут возможности усилить это свое чувство вины и бесстыдно выставляют его на всеобщее обозрение. К сожалению, личности, склонные к такого рода ощущениям, исследованы слишком мало. Однако не многим больше известно и об их прямой противоположности – о людях, вообще не чувствующих вины за ложь. Обозреватель Джек Андерсон в газетной статье, выражающей недоверие Мелу Вейнбергу, главному свидетелю обвинения ФБР в Эбскамском деле, представил его как лжеца, у которого нет ни стыда ни совести. Андерсон описал реакцию Вейнберга на обнаружение его супружеской измены, скрываемой последним в течение четырнадцати лет: «Когда Мел неожиданно услышал об этом, он только пожал плечами в ответ на требование Мэри объясниться. "Итак, я разоблачен, – сказал он. – Я же всегда говорил тебе, что я величайший в мире лжец". Затем уютно устроился в своем любимом кресле, заказал немного китайской еды и попросил Мэри сделать ему маникюр» 44 Отсутствие чувства вины или стыда считается признаком психопатии лишь в том случае, если распространяется на все или почти все области жизни. (Очевидно, на основании одного только газетного отчета такой диагноз не поставит никто.) Существуют также разногласия между специалистами и в том, следствием чего является отсутствие вины или стыда – следствием воспитания или каких-либо факторов биологического порядка. Однако все придерживаются единого мнения в том, что если что-либо и способно выдать психопата, то только не чувство вины и не боязнь разоблачения. Кроме того, особых угрызений совести не будет и в том случае, если обманщик не разделяет социальных ценностей своей жертвы. Люди чувствуют себя менее виноватыми перед тем, кто, по их мнению, живет не так, как следовало бы. Ловелас, скрывая свои измены от фригидной жены, может вовсе не чувствовать за собой никакой вины. А революционер или террорист редко испытывает угрызения совести, обманывая представителей государства. Также и шпион не будет мучиться совестью из-за того, что вводит в заблуждение свою жертву. Один бывший агент ЦРУ остроумно заметил: «Если очистить шпионаж от шелухи трескучих фраз, то получится, что работа разведчика заключается в предательстве доверившихся ему 44 San Francisco Chronicle, January 21, 1982, p.1. людей» 45 Когда я консультировал представителей службы безопасности, которые ловят людей, занимающихся убийством государственных чиновников высокого уровня, я не мог ориентировать их на то, что уличать лжецов помогают угрызения совести. Наемные убийцы могут бояться быть пойманными, если они не профессионалы, однако вряд ли когда-либо будут испытывать чувство вины по поводу своего дела. Профессиональные преступники не чувствуют за собой никакой вины, обманывая противника. На этом основана их работа, и это объясняет, почему дипломаты или разведчики не чувствуют вины из-за того, что вводят в заблуждение тех, кто не разделяет их социальных ценностей. В таких случаях лжец считает, что совершает хороший, полезный с его точки зрения поступок. В большинстве этих примеров ложь является социально дозволенной – каждый из этих людей действует в рамках определенных социальных норм, которые узаконивают их обман. В таких случаях практически не возникает никакого чувства вины, поскольку жертва обмана исповедует другие ценности. Но порой бывает дозволенным обман и тех, чьи ценности совпадают с ценностями обманщика. Врачи могут не испытывать угрызений совести по поводу того, что обманывают пациентов, если уверены, что это делается для пользы последних. Предложение пациенту плацебо (таблеток из простого сахара, внешне уподобленных настоящим лекарствам) – старый, освященный веками медицинский обман. Если подобный трюк принесет пациенту облегчение или, наконец, удовлетворит его желание принимать именно «эти» таблетки, которые, будучи примененными в действительности, могут и навредить, то такая ложь, по мнению многих врачей, оправдана. В клятве Гиппократа ничего не говорится о честности перед пациентом, просто предполагается, что врач должен делать лишь то, что может помочь больному 46 Священник, скрывающий от полиции признание, сделанное преступником во время исповеди, даже в случае явной лжи на прямой вопрос полицейского, не должен испытывать никаких угрызений совести. Его обет дозволяет ему такой обман. Он не извлекает из этого обмана никакой выгоды для себя, это выгодно лишь преступнику; преступление может остаться нераскрытым. Студентки медицинского колледжа, скрывая свои истинные чувства, не испытывали никаких угрызений совести. Обман был дозволен благодаря тому объяснению, что медсестра должна уметь скрывать свои чувства во время работы ради облегчения страданий пациента. Но зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент национальной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолюбие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: «не выйдет из тебя никакого председателя» 47 Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле не «так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что 45 Hood W. Mole. New York: W.W. Norton & Co., 1982, p.11. 46 От 30 до 40% пациентов получают облегчение от плацебо, тем не менее некоторые медицинские работники и философы считают, что использование плацебо подрывает доверие, необходимое во взаимоотношениях врача и больного, и подготавливает почву для более опасных обманов (см.: Gruson L.Use of Placebos Being Argued on Ethical Grounds // New York Times, February 13, 1983, p.19). 47 Horowitz В.When Should An Executive Lie? // Industry Week, November 16, 1981, p.81. можно натолкнуться на его возможный протест, особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. Но некоторые могут сказать, что этому парню ложь вредна, так как лишает его ценной информации, хотя и неприятной, но необходимой для того, чтобы улучшить свои деловые качества или же переориентироваться и поискать какую-нибудь другую работу. Точно так же можно согласиться и с тем мнением, что врач, дающий плацебо, хотя и является альтруистом, тоже извлекает выгоду из лжи. Он избавляется от возможного разочарования пациента в том, что нет лекарств от его болезни, или от гнева, если пациент узнает, что доктор дает плацебо, вероятно, считая пациента просто ипохондриком, а не больным. Кроме того, это еще вопрос, действительно ли ложь является полезной для пациента или же она все-таки вредна ему. Тем не менее есть бесспорные примеры лжецов-альтруистов: священник, скрывающий исповедь преступника, спасатели, не сказавшие раненому мальчику, что его родители погибли под обломками самолета. В этих случаях лжец не извлекает для себя никакой выгоды. А если лжец не видит в своей лжи никакой выгоды для себя, он, скорее всего, не будет испытывать и угрызений совести. Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман может не вызывать угрызений совести. Игроков в покер не мучает совесть за то, что они блефуют. Это верно и относительно торгов, где бы они ни проходили – на восточном базаре, на Уолл-Стрит или в ближайшем офисе агентства недвижимости. В одной статье, посвященной лжи, говорится: «Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: это мое окончательное предложение. Такой язык не только допускается в мире бизнеса, он ожидается... Во время публичных торгов никто не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала» 48 Домовладелец, который запрашивает за свой дом дороже, чем тот стоит в действительности, не будет чувствовать за собой никакой вины, если получит требуемую цену. Его ложь дозволена. Потому что участники ожидают друг от друга именно дезинформации, а не правды; в торгах и в покере нет лжи. Сама природа этих ситуаций предполагает, что ни один из участников не будет правдивым. Показывают свои карты и называют минимальную цену только глупцы. Угрызения совести наиболее вероятны в тех случаях, когда ложь не дозволена. И сильнее всего совесть мучает лжеца в тех случаях, когда была достигнута предварительная договоренность не лгать друг другу – жертва доверяется лжецу, не предполагая, что ее водят за нос. В таких оппортунистических обманах угрызения совести усиливаются, если жертва страдает по крайней мере настолько же, насколько выигрывает лжец. Подросток, скрывающий от родителей, что курит марихуану, может не чувствовать за собой какой-либо вины, если видит в своих родителях только глупцов, бубнящих о вреде наркотиков, в то время как ему прекрасно известно из собственного опыта, что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами потому, что они пьют сильные алкогольные напитки, а ему не позволяют использовать даже легкие наркотики, то шансов на то, что его будет сильно мучить совесть, еще меньше. Однако, хотя подросток и не согласен со своими родителями по поводу марихуаны, если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи он может почувствовать стыд. Поскольку для возникновения стыда требуется все же наличие некоторого уважения к тем, кто не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызывает лишь гнев или презрение, 48 Ibid, р. 83. а не стыд. Лжецы гораздо меньше испытывают угрызений совести, когда объекты их обмана безличны или незнакомы. Покупатель, скрывая от контролера на выходе, что заплатил за свою покупку меньше, чем та стоит, чувствует себя менее виноватым, если видит этого контролера впервые. Если же этот контролер является собственником магазина или членом его семьи (имеется в виду маленький семейный магазинчик), то, обманывая его, покупатель будет чувствовать себя более виноватым, чем если бы это происходило в каком-нибудь из супермаркетов. Когда жертва обмана анонимна, гораздо легче потворствовать всякого рода фантазиям, уменьшающим собственную вину, например, представлять, что ей это совсем не повредит и, возможно, никто даже ничего и не обнаружит; или еще того лучше – что она сама этого заслужила или сама хочет быть обманутой 49 Взаимозависимость угрызений совести и боязни разоблачения далеко не однозначна. Боязнь разоблачения бывает весьма сильной и при очень слабых угрызениях совести. Когда обман санкционирован, угрызения совести, как правило, невелики, однако санкционированность обмана обычно повышает ставки и, соответственно, боязнь разоблачения. В нашем эксперименте с медсестрами санкционированность лжи имела для них большое значение, и они испытывали сильную боязнь разоблачения при слабых угрызениях совести. Предприниматель, который обманывает своего работника, скрывая от него подозрения с целью однажды схватить его за руку, скорее всего, также будет испытывать сильную боязнь разоблачения и весьма слабые угрызения совести. С другой стороны, те же самые факторы, которые усиливают угрызения совести, могут уменьшать боязнь разоблачения. Лжец может чувствовать себя виноватым, вводя в заблуждение доверчивую жертву, но у него не будет особых оснований бояться, что его разоблачат, поскольку сама жертва даже не допускает мысли об этом. Конечно, можно и страдать от мучений совести и одновременно очень бояться быть пойманным или же почти не чувствовать ни того ни другого – все это зависит от конкретной ситуации, а также от личности лжеца и верификатора. Некоторые люди буквально купаются в угрызениях совести. Порой они даже специально лгут для того, чтобы таким образом помучиться. Большинство же, наоборот, находят эти ощущения настолько неприятными, что рады любой возможности избавиться от них. Существует множество путей для оправдания обмана. Его можно посчитать местью за несправедливость. Или же можно вполне искренне думать, что тот, кого обманываешь, подлец и негодяй и не заслуживает честности. «Босс был настолько скуп, что ни разу не наградил меня за все то, что я для него сделал, поэтому я и прихватил кое-что из его кармана». Кроме того, если жертва обмана оказалась слишком доверчивой, лжец может посчитать, что она сама во всем виновата. Два других оправдания, ослабляющие угрызения совести, были упомянуты ранее. Одно из них – благородная цель или так называемая производственная необходимость, – вспомним Никсона, объяснявшего свою ложь необходимостью сохранить пост. Другое – своеобразное желание оградить жертву обмана от неприятностей. Иногда лжец может зайти настолько далеко, что станет заявлять, будто жертва даже и сама хочет быть обманутой. Если обманываемый, несмотря на 49 Эта идея выдвинута Робертом Уолком и Артуром Хенли в их книге «Право на ложь» (Walk R. L, Lenley A. The Right to Lie. New York: Peter H. Wyden, Inc., 1970). знание истинного положения вещей, содействует явной лжи, притворяется, что ничего не подозревает, то и нет никакой лжи и лжец свободен от какой-либо ответственности. Таким образом, искреннее согласие жертвы с обманом, несмотря на явно выдающее обман несоответствие фактов и поведение лжеца, помогает лжецу. Потому что тот, кто не хочет быть обманутым, обязательно в таком случае что- нибудь заподозрит и попытается раскрыть обман. Интересный пример возможного согласия жертвы с обманом содержится в приведенной выше (см. главу 1 (Глава 1 ЛОЖЬ. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)) истории о Роберте Лейси. Эту историю я позаимствовал из книги Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая история о полицейском, который слишком много знал», по которой был снят фильм. Автор претендует на правдивое описание того, как Лейси помог федеральному прокурору добыть доказательства коррупции среди полицейских и адвокатов. Когда Лейси завербовывался на эту работу, его спросили, совершал ли он какие-либо преступления. Он признался в трех. Те же, кого он позже разоблачил, уверяли, что Лейси совершил гораздо большее количество преступлений; а так как он лгал о собственном преступном прошлом, то ему, дескать, не следует доверять и в показаниях против них. Но эти голословные заявления ничем не подтверждались, и многие люди были осуждены на основании показаний Лейси. Алан Дершовиц, адвокат, защищавший одного из осужденных на основании показаний Лейси, описал свой разговор с ним после суда – последний признался ему, что и в самом деле совершил гораздо большее количество преступлений. «Я [Дершовиц] сказал ему [Лейси], что трудно поверить, будто Шоу [федеральный прокурор] не знал о других преступлениях Лейси до суда над Роснером [подзащитным Дершовица]. "Конечно же, он и не сомневался в том, что я совершил гораздо больше преступлений, – сказал Лейси. – Он знал это. Майк (Шоу) не дурак". – Но в таком случае как же он мог сидеть здесь и спокойно смотреть на то, как ты, будучи свидетелем, лжешь!? – спросил я. – Но он же не был абсолютно уверен в том, что я лгу, – ответил Лейси. – Он, конечно, подозревал это и, вероятно, верил в это; но я попросил его не давить на меня, и он послушался. Я сказал ему: "три преступления", – Лейси показал мне три пальца и широко улыбнулся, – и он принял это. Обвинители каждый день покупают лжесвидетелей, Алан. Ты же знаешь» 50 Вскоре Дершовиц узнал, что и это признание Лейси также оказалось ложью. Судебный исполнитель, присутствовавший при первой встрече Лейси с федеральным прокурором, сказал Дершовицу, что Лейси сразу же признался более чем в трех преступлениях. Но федеральный прокурор поддержал Лейси в его замалчивании полной правды, чтобы сохранить доверие к нему как к свидетелю – присяжные могут поверить полицейскому, совершившему три преступления, но полицейскому, совершившему их множество, – никогда. Таким образом, Лейси лгал Дершовицу и тогда, когда говорил, что прокурор был только добровольной жертвой, тем самым скрывая, что они просто-напросто сговорились. Кроме того, осторожный Лейси тайно сделал и сохранил магнитофонную запись своего признания прокурору, благодаря чему мог быть уверен, что прокурор будет всегда оставаться к нему лояльным, защищая его от каких-либо судебных преследований. Сейчас для нас не имеет значения, что является правдой, а что ложью во всей 50 Dershowitz A. The Best Defense. New York: Random House, 1982, p.370. этой истории, но сам разговор Лейси с Аланом Дершовицом является блестящим примером того, как добровольная жертва, которой обман выгоден, может облегчить лжецу возможность добиться своего. Однако обманутые могут объединяться с обманщиками и по более достойным причинам. Часто человек добровольно становится жертвой обмана из вежливости. Так, хозяйка провожает слишком рано уходящего гостя, не расспрашивая его особо о причинах ухода. Для соблюдения приличий и уважения к чувствам хозяйки достаточно какой-нибудь более или менее правдоподобной отговорки. В таких случаях жертва не только добровольно поддается обману, она даже приветствует подобный обман. И я не включаю в свое определение лжи искажение правды из вежливости или ради соблюдения этикета. Отношения любовников – другой пример такого рода обмана, в котором обе стороны, объединившись, поддерживают ложь друг друга. Шекспир писал: Когда клянешься мне, что вся ты сплошь Служить достойна правды образцом, Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь, Вообразив меня слепым юнцом. Польщенный тем, что я еще могу Казаться юным правде вопреки, Я сам себе в своем тщеславье лгу, И оба мы от правды далеки. Не скажешь ты, что солгала мне вновь, И мне признать свой возраст смысла нет. Доверьем мнимым держится любовь, А старость, полюбив, стыдится лет. Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне, И кажется, довольны мы вполне! 51 Конечно же, не все любовные обманы столь добросердечны, и не все жертвы этих обманов хотят быть обманутыми. О заинтересованности же в обмане самой жертвы ни в коем случае нельзя судить по свидетельству обманщика; для него в любом случае предпочтительно декларировать добровольность жертвы, поскольку это уменьшает чувство вины. Ведь если жертва заподозрила хотя бы что-нибудь, она уже наполовину сорвалась с крючка. Невольные жертвы, дабы избежать расплаты за раскрытие обмана, со временем могут стать и добровольными. Представьте себе положение правительственного чиновника, вдруг заподозрившего, что любовница, которой он так доверял и столько рассказывал о своей работе, шпионка. Сотрудник, занимающийся подбором персонала, может порой стать добровольной жертвой ищущего работу мошенника и скорее взять его в штат, чем признаться в своем ошибочном заключении. Роберта Вольштеттер описывает множество примеров того, как национальные лидеры становились добровольными жертвами обмана со стороны противников – случай с Чемберленом не исключение. «Во всех этих примерах затянувшихся на долгие годы обманов, в игнорировании все возрастающих и явно противоречащих друг другу свидетельств, очень важную роль играют заботливо лелеемая надежда на добросовестность потенциального противника и на те общие интересы, которые якобы имеются у обеих сторон. …Противнику остается лишь слегка подталкивать жертву, в то время как последняя склонна в свою очередь еще и отмахиваться от тех 51 Shakespeare, Sonnet 138 ( перевод С.Я.Маршака. Прим. ред.) действий, которые могут быть расценены как простое занудство» 52 Резюмируя все вышеизложенное, можно сказать, что угрызения совести усиливаются в тех случаях, когда: жертву обманывают против ее воли; обман очень эгоистичен; жертва не извлекает никакой выгоды из обмана, а теряет столько же или даже больше, чем лжец приобретает; обман не дозволен, и ситуация предполагает честность; лжец давно не практиковался в обмане; лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей; лжец лично знаком с жертвой; жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости; у жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком. Восторг надувательства До сих пор мы обсуждали из всех возникающих у лжеца чувств только отрицательные: боязнь разоблачения и угрызения совести. Но ложь может вызывать также и положительные эмоции. Ложь может считаться достижением, что уже само по себе всегда приятно. Лжец может испытывать радостное возбуждение либо от вызова, либо непосредственно в процессе обмана, когда успех еще не совсем ясен. В случае же успеха может возникнуть удовольствие от облегчения, гордость за достигнутое или чувство самодовольного презрения к жертве. Восторг надувательства имеет отношение как ко всем сразу, так и к каждому из этих чувств в отдельности, и если лжец не особо старается спрятать их, они тоже могут выдать обман. Невинным примером восторга надувательства является случай, когда какой- нибудь ребенок дурачит доверчивого приятеля. Обманщик должен скрывать свой восторг, даже если его розыгрыш в большей степени адресован тем, кто с не меньшим восторгом наблюдает, как дурачат наивного простачка. Восторг надувательства также может быть различной интенсивности. Он может полностью отсутствовать; быть незначительным по сравнению с боязнью разоблачения; или же настолько сильным, что выразится в определенных поведенческих признаках. Люди могут признаваться в обмане, желая поделиться своим восторгом с другими. Известно, что преступники рассказывают о своих преступлениях друзьям, незнакомым и даже полицейским, ожидая признания и высокой оценки своих способностей, благодаря которым они так ловко обманывают других людей. Но ложь, так же как и альпинизм или игра в шахматы, может доставить удовольствие только в том случае, если имеется некоторый риск. В бытность мою студеном колледжа Чикагского университета, в начале пятидесятых годов, была мода воровать книги из университетского книжного магазина. Это являлось настоящим обрядом посвящения для новичков; обычно кража ограничивалась лишь несколькими книжками и выполнялась едва ли не публично. Угрызения совести при этом были весьма ничтожны. Студенты считали, что университетский книжный магазин не должен быть коммерческим предприятием, а поскольку тот продолжал работать ради прибыли, то и заслуживал такого отношения. Близлежащие частные книжные магазины никто не трогал. Боязнь разоблачения была также невелика, поскольку 52 Wohlstetter R. Slow Pearl Harbours and the Pleasures of Deception // Intelligence Policy and National Security. Ed. Pfaltzgraff R.L., Uri Ra’anan & Milberg W. Hamden, Conn.: Archon Press, 1981. никаких мер предосторожности в магазине не предпринималось. За все время моего обучения был пойман только один человек, и выдал его именно невероятный восторг надувательства. Его, Бернарда, обыкновенная кража не устраивала. Он решил повысить ставку, чтобы продемонстрировать свое презрение к магазину и заслужить восхищение приятелей. Он стал воровать большие художественные альбомы, которые очень тяжело спрятать. После того как это приелось, он пошел еще дальше и стал брать сразу по три или четыре альбома. Однако и этого оказалось мало. Он начал дразнить продавцов. Проказник останавливался рядом с кассиром, держа свою добычу под мышкой и не предпринимая никаких усилий, чтобы скрыть ее. Он провоцировал служащих на вопросы. Восторг надувательства побуждал его искушать судьбу все больше и больше. И наконец явные поведенческие признаки восторга надувательства выдали его. Он был пойман. В его спальне обнаружили почти пятьсот украденных книг. Впоследствии, занимаясь весьма респектабельным бизнесом, Бернард стал миллионером. Восторг надувательства может возрастать и по другим причинам. Например, ему весьма добавляет остроты необходимость обмануть того, кто имеет репутацию человека, которого трудно обмануть. Весьма способствует восторгу надувательства также и присутствие людей, предвкушающих триумф обманщика. Впрочем, проницательной и понимающей публике лучше при этом не присутствовать, поскольку ее присутствие, ее наслаждение от представления может вызвать у лжеца такой восторг, что скрыть его будет очень трудно – вся затея просто-напросто провалится. Опытный игрок в покер держит под контролем любое проявление своих чувств, в том числе и восторга надувательства. Если у него на руках сильная карта, он должен своим поведением убедить всех, что его карты не очень хороши, чтобы остальные игроки подняли ставки и остались в игре. Даже когда какие-нибудь непрошенные зрители прекрасно видят, что он делает, он должен сдерживать любые проявления своего восторга. А для этого лучше не встречаться с этими невольными свидетелями глазами. Некоторые люди более склонны к восторгу надувательства, чем другие. И, хотя на эту тему еще никаких исследований не проводилось, замечено, что к восторгу надувательства больше всего склонны любители похвастаться. Обманывая, человек может испытывать восторг надувательства, угрызения совести, боязнь разоблачения – одновременно или по очереди. Возьмем покер. Когда, блефуя, игрок претендует на то, чтобы все скинули карты, у него может возникнуть боязнь разоблачения, особенно если ставки очень высоки. Если же он видит, что партнеры один за другим сдаются, у него может возникнуть также и восторг надувательства. Но, поскольку обман дозволен, у него не будет никаких угрызений совести, если, конечно, он при этом не жульничает. Растратчик же может почувствовать все три эмоции сразу: восторг по поводу того, как он надул сотрудников и хозяина; боязнь из-за того, что его могут в любой момент поймать; и, возможно, угрызения совести из-за того, что нарушил закон и не оправдал оказанного ему доверия. Подводя черту, можно сказать следующее: восторг надувательства возрастает, когда: жертва ведет себя вызывающе, имея репутацию человека, которого трудно обмануть; сама ложь является вызовом; есть понимающие зрители и ценители мастерства лжеца. Угрызения совести, боязнь разоблачения, восторг надувательства могут проявиться в мимике, голосе или пластике, даже когда лжец старается скрыть их. Если же их все же удается скрыть, то внутренняя борьба, необходимая для того чтобы скрыть их, может также дать поведенческие признаки обмана. В следующих двух главах мы рассмотрим способы определения обмана по словам, голосу, телодвижениям и мимике. Глава 3 ОБНАРУЖЕНИЕ ОБМАНА ПО СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ - А откуда вам знать, что я солгал? - Ложь, дорогой мой мальчик, видна сразу, потому что бывает двух видов. Бывает с короткими ногами, а бывает с длинным носом. Твоя, похоже, относится к длинноносым. «Пиноккио», 1892 Люди лгали бы меньше, если бы думали, что существуют верные признаки обмана. Но признаков обмана как таковых не существует - нет ни одного жеста, выражения лица или непроизвольного сокращения мышц, которые единственно и сами по себе означали бы, что человек лжет. Существуют только признаки, по которым можно заключить, что слова плохо продуманы или испытываемые эмоции не соответствуют словам. Эти признаки обеспечивают утечку информации. Человек, пытающийся выявить ложь, должен знать, каким образом эмоции влияют на речь, голос, тело и лицо, как могут проявляться чувства, которые лжец пытается скрыть, и что именно выдает фальшивость наблюдаемых эмоций. А также необходимо знать, что может выдать неподготовленность линии поведения. Обнаружить ложь не так-то просто. Одна из проблем – это обвал информации. Слишком много информации приходится рассматривать сразу. Слишком много ее источников – слова, паузы, звучание голоса, выражение лица, движения головы, жесты, поза, дыхание, испарина, румянец или бледность и так далее. И все эти источники могут передавать информацию попеременно или с наложением, в равной мере претендуя на внимание верификатора. Впрочем, верификатору и не нужно уделять равно пристального внимания всему, что он слышит и видит. Не на всякий источник информации можно положиться в одинаковой степени. Некоторые из них выдают больше, чем другие. Как это ни странно, большинство людей прежде всего обращают внимание на наименее достоверные источники – слова и выражения лица – и таким образом легко ошибаются. Лжецы обычно отслеживают, контролируют и скрывают не все аспекты своего поведения. Скорее всего, они и не смогли бы этого сделать даже при всем своем желании. Маловероятно, чтобы кто-то мог контролировать все, что может выдать его, – от кончиков пальцев до макушки. Поэтому лжецы скрывают и фальсифицируют только то, за чем, по их мнению, другие будут наблюдать наиболее внимательно. Лжецы склонны особенно тщательно подбирать слова. Взрослея, человек узнает, что большинство людей прислушиваются именно к словам. Очевидно, словам уделяется такое внимание еще и потому, что это наиболее разнообразный и богатый способ общения. Словами можно передать многие сообщения гораздо быстрее, чем мимикой, голосом или телом. Когда лжецы хотят что-то скрыть, они тщательно обдумывают свои слова не только потому, что им известно, какое внимание окружающие уделяют этому источнику информации, но и потому, что за слова скорее придется отвечать, чем за тон, выражение лица или телодвижения. Сердитое выражение лица или грубый тон всегда можно отрицать. Обвиняющего легко поставить в положение, в котором он будет вынужден защищаться: «У меня совершенно нормальный голос. Тебе послышалось». Гораздо труднее отрицать гневные слова. Сказанные слова легко повторить, и от них трудно полностью отречься. Другая причина, по которой за словами так тщательно следят и так часто пытаются их скорректировать, состоит в том, что словами обмануть легче всего. Речь можно заранее сформулировать наилучшим образом и даже записать. Тщательно подготовить все выражения лица, жесты и интонацию может только профессиональный актер. А выучить наизусть и отрепетировать слова может любой человек. Кроме того, у говорящего есть постоянная обратная связь: он слышит себя и, таким образом, всегда в состоянии подобрать наиболее подходящую манеру изложения. Наблюдать же за выражениями своего лица, пластикой и интонациями гораздо сложнее. Не меньшее внимание, чем словам, уделяют лицу, постоянно слыша от собеседника реплики типа: «А что это у тебя с лицом?», «Ты бы хоть улыбнулся», «Что ты на меня так смотришь?». Такое внимание лицу уделяется отчасти потому, что оно выражает и символизирует человеческое «Я». Именно благодаря лицу мы отличаем одного человека от другого. Лица – это своего рода иконы, изображения которых вешают на стены, помещают на письменные столы и носят в бумажниках и сумочках 53 Согласно результатам недавних исследований, существует специальная область мозга, предназначенная для распознавания лиц 54 Есть множество других причин, по которым люди уделяют лицам столько внимания. Лицо в первую очередь отражает эмоции. Вместе с голосом оно может информировать слушателя о тех чувствах, которые вызывают у говорящего его собственные слова, но не всегда эта информация будет точной, потому что лица могут и лгать. Если шум мешает слышать говорящего, слушатель, следящий за его губами может догадаться, что он говорит. Наблюдение за мимикой собеседника также дает возможность видеть реакции, необходимые для продолжения беседы. И прежде всего говорящие хотят знать, слушают ли их. Предполагается, что человек, глядящий в глаза собеседнику, его слушает, но это не самый надежный признак. Заскучавший, но вежливый слушатель может смотреть говорящему в лицо, мысленно витая в облаках. Слушатели также могут кивать или поддакивать, но, в общем-то, и тут можно смошенничать 55 В результате внимания, столь щедро уделяемого словам и лицу, на пластику и голос почти не остается. Впрочем, потери информации при этом невелики, ведь обычно тело сообщает гораздо меньше, чем лицо, а голос – гораздо меньше, чем слова. Жесты, правда, могут нести достаточно богатую информацию (как, например, в языке глухонемых), но северные европейцы и американцы североевропейского происхождения не часто используют их, разве что им запретят разговаривать 56 Голос, как и лицо, может демонстрировать степень чьей-то эмоциональности, но пока еще не известно, дает ли голос столько же информации о характере испытываемых эмоций, сколько и мимика. 53 Я описал восемнадцать различных видов информации, передаваемой лицом, в статье «Мимические признаки: факты, фантазии и возможности» (Facial Signs: Facts, Fantasies and Possibilities // Sight, Sound and Sense. Ed. Sebeok T. A. Bloomington: Indiana University Press, 1978) Одним из них является «знак уникальности собственной личности». 54 См. Sergent J., Bindra D. Differential Hemispheric Processing of Faces: Methodological Con- ions and Reinterpretation // Psychological Bulletin 89 (1981), p. 554. 55 Большинство говорящих зависят от реакций собеседника и, при их отсутствии, быстро начинают спрашивать: «Ты слушаешь?» Мало кто настолько замкнут на себе, что говорит вне зависимости от того, слушают его или нет. 56 Например, рабочие с лесопилки, которым необходимо как-то общаться, несмотря на шум, используют отлаженную систему жестов. Точно так же поступают пилоты и наземный персонал аэропорта. Лжец обычно следит за своими словами и мимикой и пытается их контролировать – ему известно, что окружающие обращают гораздо больше внимания на это, чем на голос и тело. К тому же слова контролировать легче, чем лицо. И исказить истину с помощью слов легче, чем с помощью мимики, потому что, как упоминалось ранее, речь можно отрепетировать. Скрыть истину тоже легче с помощью слов. Люди стараются подвергать цензуре все, что может выдать их, а за словами проследить легче, чем за лицом. Знать, что говоришь, легко; знать же, что выражает твое лицо, куда труднее. Ясность обратной связи, когда человек слышит свои слова непосредственно в момент их произнесения, можно сопоставить разве что с зеркалом. Хотя напряжения и движения лицевых мышц и сопровождаются некоторыми ощущениями, мои исследования показали, что большинство людей почти не используют информацию, поступающую от этих ощущений. Редко кто может определить, руководствуясь только ощущениями, выражение своего лица, за исключением разве что экстремальных ситуаций 57 Существует и еще одна, более важная причина того, что по мимике легче заметить обман, чем по словам. Лицо непосредственно связано с областями мозга, отвечающими за эмоции, а слова – нет. Когда что-то вызывает эмоцию, мышцы лица срабатывают непроизвольно. Люди могут научиться воздействовать на эти выражения и более или менее успешно скрывать их. Но для этого необходимы усилия и постоянная тренировка. Первоначальное выражение лица, появляющееся в момент возникновения эмоции, не выбирается специально. Однако выражение лица может быть намеренным и непроизвольным, лгущим и правдивым – часто одновременно. Вот почему так сложна и пленительна человеческая мимика, вот почему она так часто вводит нас в заблуждение. В следующей главе я более подробно рассмотрю нейрофизиологическую основу различий между намеренными и непроизвольными выражениями лица. Людям, подозревающим собеседника во лжи, следовало бы обращать больше внимания на голос и тело. Голос, как и лицо, связан с областями мозга, отвечающими за эмоции. Очень трудно скрыть некоторые изменения в голосе, вызванные возникновением эмоции. Лжецу необходимо знать, как звучит его речь, а обратная связь относительно звучания голоса, вероятно, действует хуже, чем относительно смысла слов. Люди бывают удивлены, впервые услышав себя в магнитофонной записи, потому что слышат собственный голос частично через кость, а с изменением проводящей среды изменяется и звучание голоса. Тело также является хорошим источником утечки информации и прочих признаков обмана. В отличие от лица или голоса, большинство телодвижений непосредственно не связано с областями мозга, отвечающими за эмоции. Контролировать телодвижения не так уж трудно. Человек может чувствовать, а зачастую и видеть свое тело. Скрыть телодвижения гораздо легче, чем вызванные какими-либо эмоциями выражения лица или изменения в голосе. Но большинство людей этого не делают. Они привыкли думать, что в этом нет никакой необходимости. Мало кого удавалось уличить на основании пластики. И поскольку 57 Нейрофизиологи не знают точно, как именно человек получает информацию об изменениях выражения своего лица и каким образом регистрируются эти изменения в мышцах и в коже. Психологи же не могут прийти к согласию относительно того, насколько хорошо люди ощущают процесс появления выражения на своем лице. Мои исследования позволяют думать, что человек плохо осознает, что выражает его лицо, и в большинстве случаев вообще мало обращает внимания на собственное выражение лица. телу уделяют так мало внимания, оно дает постоянную утечку информации. Мы слишком заняты тем, что смотрим на лица и вслушиваемся в слова. Хотя всем известно, что словами можно лгать, мои исследования показывают, что люди обычно воспринимают других, исходя из слов, и часто попадают впросак. Я не хочу сказать, что слова следует полностью игнорировать. Многие совершают вербальные ошибки, которые, являясь признаками обмана, обеспечивают утечку информации. И даже если на словах все гладко, ложь зачастую можно обнаружить благодаря несоответствию между тем, что говорится, и тем, о чем свидетельствуют голос, тело и лицо. Но большинство признаков обмана, которые можно заметить по голосу, лицу или телу, игнорируется или неправильно интерпретируется. Я обнаружил это в результате ряда экспериментов, в ходе которых просил людей дать оценку поведению других по видеозаписи. Некоторые из смотревших фильм обращали внимание только на лицо, другие только на тело, кое-кто слушал речь, которая была пропущена через специальный фильтр, делавший слова невнятными, но оставлявший в неприкосновенности интонировки, другая же группа слышала только звук. Все видели или слышали одних и тех же людей – студенток-медсестер, описанных в предыдущей главе, часть которых говорила правду, а часть лгала относительно чувств, возникших у них во время просмотра фильма. Вспомните, что студентки, говорящие правду, смотрели приятный фильм и имели указания честно описывать свои чувства. Лгавшие же смотрели фильм, содержавший неприятные медицинские сцены с обилием крови; их задачей было убедить собеседника, что они тоже смотрят приятный фильм. Человек, бравший у студенток интервью, не знал, какой именно фильм смотрели студентки, и они очень старались ввести его в заблуждение, потому что ставки были высокими. Они верили, что наш эксперимент проводится с целью проверки их способности контролировать свои эмоциональные реакции в критических ситуациях или в операционной. Исследуя, легко ли определить, правду или неправду говорят студентки, мы не только хотели выявить оптимальный источник информации о лжи (лицо, тело, голос или слова), но еще и то, кто лучше выявляет обман – те, кого предупредили об этом, или те, кто не подозревает обмана. Мы разделили людей, которые должны были просмотреть или прослушать видеозапись, на две группы. У одной группы мы возбудили подозрения, рассказав им кое-что о тех, кого они должны были оценивать, у другой же группы мы старались не возбуждать относительно студенток никаких подозрений. Им мы ни слова не сказали об эксперименте и даже не намекали на возможность обмана. Мы просто сказали им, что они увидят или услышат людей, рассказывающих о фильме. А чтобы у них никаких подозрений не возникло, мы поставили перед ними задачу оценить поведение девушек на предмет дружелюбия, экстравагантности, способности убедительно говорить, умения держаться, уравновешенности и так далее и, среди всего прочего, честности, поставленной в длинном списке качеств далеко не на первом месте. Несмотря на то, что некоторые студентки оказались никуда не годными лжецами, и все с легкостью замечали это, большинству из девушек удалось ввести в заблуждение ничего не подозревающих «судей». Наихудшие результаты показали следившие только за лицом или слышавшие только звукозапись: именно лгавшие студентки показались им более честными. Но и результаты людей, подозревавших обман, были не намного лучше. Этим «судьям» подробно рассказали об инструкциях, полученных студентками, и предупредили, что одни из девушек, которых им предстоит оценивать, лгут, а другие говорят правду. Их просили ответить только на один вопрос – лжет студентка в данный момент или говорит правду. Очень мало кто при этом показал результаты выше случайных. Лучше всего справились те, кто следил только за телом, но даже они дали правильную оценку лишь в 65% случаев, в то время как простое угадывание дает 50% 58 Небольшое количество испытуемых показали очень хороший результат – 85%. Некоторые из них оказались очень опытными психотерапевтами, известными своей высокой квалификацией. Остальные же были просто чрезвычайно внимательными людьми других профессий 59 Однако подобные результаты вовсе не обязательны. Распознавать признаки некоторых видов обмана можно вполне научиться. Люди, которым вкратце пересказывали содержание этой и следующей глав, действовали намного успешнее, определяя, лгут или нет студентки, не хуже опытных психотерапевтов. Кроме того, у верификатора гораздо больше шансов выявить обман, если обманывающий эмоционально возбужден, не имеет большого опыта лжи, не прирожденный лжец и не психопат. Основными задачами верификатора являются следующие: замечать ложь, не принимать правду за ложь и, самое главное, отчетливо понимать, когда ни то ни другое определить невозможно. Слова Как это ни удивительно, многих лжецов выдают неосторожные высказывания. Не то чтобы они были не в состоянии выразить свою мысль как-то иначе или пытались но не сумели, нет, они просто не сочли нужным тщательно подобрать слова. Глава фирмы, занимающейся подбором руководящих работников, рассказал о человеке, дважды в течение одного года обращавшемся к ним в агентство под двумя различными именами. Когда этого человека спросили, каким именем его называть, он «сначала называвший себя Лесли Д'Эйнтером, а потом – Лестером Дэйнтером, врал без запинки, объясняя, что сменил имя, потому что Лесли слишком похоже на женское, а фамилию – для простоты произношения. Но его выдали отзывы прежних работодателей. Он представил три восторженных рекомендательных письма; и во всех трех было по-разному написано его имя» 60 Даже осторожного лжеца может подвести то, что Зигмунд Фрейд определил как языковую оговорку. В «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд продемонстрировал, что промахи, совершаемые в повседневной жизни, например, оговорки, ошибочные именования и ошибки, совершаемые при чтении и письме, не случайны и свидетельствуют о внутренних психологических конфликтах. Оговорка, говорил он становится своеобразным «орудием... которым выражаешь то, чего не хотелось сказать, которым выдаешь самого себя» 61 58 |