Социокультурная динамика. Понятие социокультурных изменений. Концепция модернизации

• Название: Понятие социокультурных изменений. Концепция модернизации
• Дата: 11.02.2019
• Размер: 0.52 Mb.
• Имя файла: Социокультурная динамика.doc
• Тип: Документы; #67208
• страница: 4 из 7

Личность в культуре постмодернизированного общества

Мы упоминали уже (когда речь шла о выделении критериев «наступления» постмодернизированного (информационного) общества) о возрастающей роли профессионалов-экспертов в экономике нового общества. Однако укрепление значения экспертного знания – лишь частный случай более масштабных процессов, связанных с изменением самоощущения индивида и его роли в меняющемся миропорядке.

Как отмечают теоретики школы регулирования (А.Липиц, М.Альетта, Р.Буайе, Д.Харви, С.Лэш, Дж.Урри), значимой чертой информационного общества становится рост гибкости, находящий проявление в разных областях: в выборе профессии, производстве, потреблении. Соответственно, классовые категории индустриальной эпохи и связанная с ними общая культура (рабочий-мужчина – работа, сообщество, приятели, девушки, футбол, бега, пиво) уступают место различным образам жизни, выбору и предпочтениям. Вот как определяют Болтански и Чапелло «умение быть», то есть компетентность в современном мире: «оно состоит в том, чтобы делать акцент на многозначности, на гибкости использования людей и предметов, на способности учиться и приспосабливаться к новым функциям, а не во владении теми или иными умениями и обладании той или иной квалификацией»⁵³. Утверждение, что для населения характерен различный образ жизни, сейчас стало общим местом социологического анализа. Место единообразия и похожести занимает разнообразие внутри индивида и внутри социальных групп. Пожалуй, можно согласиться с подобными прогнозами и утверждениям теоретиков постиндустриализма: современная эпоха действительно является эпохой демассификации общества, дестандартизации культуры и персонализации ее субъекта. Некоторые авторы расценивают эти процессы как проявление демократизирующей силы, которая открывается в новом опыте и новых возможностях, стимулирует «децентрализованное» Я и вызывает эмоциональный подъем. Другие же говорят о том, что это приводит к фрагментации идентичности, к утрате стабильности и удовлетворения.

Необходимо также четко понимать, что те процессы, которые многие из теоретиков постмодернизма обозначают как персонализацию личности, в реальности выступают в качестве процессов индивидуализации не процессов творчества, а процессов потребления, где огромный выбор товаров, услуг и способов осуществления активности задается властными структурами, а потребление органично вписывается как в систему раскрепощения личности, так и в процедуры тотального управления человеком и его потребностями. Подобная активность человека в процессе потребления задается извне, а свобода самовыражения подменяется как свободой выбора, комбинаций, так и свободой критики, отторжения, игнорирования установленных извне ценностей, образцов деятельности, формул развлечения и досуга. Подобная персонализация осуществляется посредством современных стратегий формирования сознания, где, впрочем, жесткие формы сменяются мягкими, а управление – соблазном, обольщением.

Но каковы бы ни были различия в точках зрения, в одном соглашаются все: вместе с признанием права на различный образ жизни складывает новый индивидуализм. Однако пока представляется более точным говорить об изменении количественных, но отнюдь не качественных параметров формирующейся культуры: по-видимому, инновативная, сложная, специализированная культура, предполагающая высокую творческую активность, останется еще в течение достаточно продолжительного времени культурой высокообразованной части общества и с ростом этой социальной страты будет приобретать все более существенное значение, массовая же стандартизированная культура еще в течение достаточно продолжительного времени сохранит свое доминирующее положение как культура социальных слоев, обладающих массовым сознанием.

Обновление жизни, вероятно, начинается не с другого человека или мира вне нас, а прежде всего, с нас самих. Поэтому новый человек – это не только личность, но человек, вставший на путь «духовной навигации»⁵⁴. Духовная навигация – это наблюдение за собой, продумывание своей жизни, ее смысла и назначения, это стремление реализовать намеченный сценарий жизни, отслеживание того, что из этого получается реально, осмысление опыта своей жизни, собирание себя вновь и вновь. В рамках подобной практики человек является личностью, но не совсем обычной. Можно обратиться к М. Хайдеггеру, утверждавшему в статье «Вопрос о технике», что для того, чтобы человек снова стал свободным в отношении техники, он должен кардинально перемениться: «опомнившись, снова ощутить широту своего сущностного пространства»⁵⁵. Общая позиция здесь такая: человек действует не столько следуя своей социальной роли, но реализует свое видение действительности, которое он нащупывает, выстраивая свою жизнь, постигая мир.

Но человек не только личность, но и член социума, и в этом качестве он нуждается в поддержке общества. Все это новый человек, конечно, может найти готовыми, идентифицировав себя с какими-то социальными образованиями, но более правильный путь – конституирование собственной социальной среды, создание собственных жизненных ресурсов. Иначе говоря, подобно современной корпорации новый человек должен стать менеджером самого себя, создать собственный мир и траекторию жизни, но, и это принципиально, с опорой на общие условия, на других и общество. Новый человек должен активно включаться в жизнь общества, в политическую жизнь, уметь влиять на других людей, достигать компромисса или консенсуса и так далее и т.п.

Базовыми способностями нового человека, таким образом, будут следующие: «способности воображения, без них трудно помыслить новые реальности и проживать их события; способности к рефлексии, позволяющие «останавливать» и артикулировать сложившиеся формы жизни, а также перестраивать их; целый спектр способностей, дающих возможность, с одной стороны, учиться и переучиваться, с другой – заниматься самообразованием; креативные способности, необходимые для практического воплощения новых идей и представлений; спектр коммуникационных способностей – понимание, общение, разрешение конфликтов, достижение компромиссов, осуществление совместной деятельности, размежевание и другие; наконец, способности к духовной навигации, включая самоопределение, осознание своей обусловленности и ценности, преодоление себя, идентификацию и разотождествление с определенными субъектами, выстраивание собственного сценария, сопровождение его, разрешение экзистенциальных проблем и другие» ⁵⁶.
Итак, постмодернизация предполагает отказ от акцента на экономическую эффективность, бюрократические структуры власти и научный рационализм, которые были характерны для модернизации, и знаменует переход к более гуманному обществу, где самостоятельности, многообразию и самовыражению личности предоставляется большой простор. Новое общественное устройство характеризуется невиданным усложнением социальной организации, интенсификацией культурных связей и обменов, ростом культурного многообразия, отходом от господствующей в эпоху массового индустриального общества унификации и стандартизации и формированием человека, обладающего критическим сознанием и стремлением реализовать свой творческий потенциал. Индивидуальное начинает преобладать над всеобщим, психология над идеологией, связи над политизацией, многообразие над одинаковостью⁵⁷.

Но главное, согласно мнению Р. Инглхарта, постмодернизация меняет характер потребностей и ценностных ориентиров человека.
Ценности в эпоху постмодерна

В работах Р. Инглхарта особое внимание уделяется изменениям ценностно-смысловой системы в процессе перехода от индустриального (модернизированного) к постиндустриальному (постмодернизированному) обществу. Его теория основана на результатах эмпирических исследований - Всемирного обзора ценностей, который проводится под его руководством уже 25 лет и ныне охватывает 75 стран, где проживает 85% населения Земли.

В подходе Р.Инглхарта ценности культур располагаются по двум осям: ценности выживания/ценности самовыражения и традиционные/секулярно-рациональные ценности. Общества, где преобладают ценности «выживания», отличаются относительно низким уровнем личного благосостояния, невысокими показателями здоровья населения, отсутствием межличностного доверия, нетерпимостью к инакомыслящим, невниманием к равенству полов, повышенным интересом к материальным аспектам жизни, верой в могущество науки и техники, игнорированием природоохранной проблематики, готовностью поддерживать авторитарные режимы. Общества, выдвигающие на первый план ценности «самовыражения», по всем перечисленным позициям придерживаются противоположных взглядов. Противопоставление «традиционного» и «секулярно-рационального» отражает контраст между теми обществами, в которых главную роль играет религия, и теми, в которых она имеет мало влияния. Общества, пребывающие на традиционалистском полюсе, поощряют религию, абсолютные стандарты и устоявшиеся семейные ценности. В постиндустриальном обществе наука и знания превращаются в производительную силу, что делает очевидной корреляцию между образованием и достатком и повышает социальный статус их носителей. Это, в свою очередь, изменяет отношение человека к информации, в сторону которой смещается потребление, что стимулирует генерацию новых знаний.

Каким же образом новая ценностная система приходит на смену предыдущей? С тем, чтобы разобраться в механизмах проиходящих изменений, вспомним «пирамиду потребностей» А.Маслоу (раздел «Личность») и логику «продвижения» индивида по «ступеням» развития мотивационной сферы. Напомним, что согласно теории человеческой мотивации А.Маслоу, потребности могут быть отнесены к одному из двух больших классов: к «дефицитарным» (физиологические потребности, потребности в безопасности, потребности в любви и принадлежности), или «бытийным» (потребности уважения, познавательные, эстетические потребности, потребности в самоактуализации). Развитие мотивационной сферы личности в сторону преобладания потребностей более высокого порядка – «бытийных» - возможно лишь при условии относительной удовлетворенности потребностей более низких уровней, связанных с жизнеобеспечением. С точки зрения Инглхарта, на уровне социокультурной общности эта логика развития сохраняется.

Объяснение радикального изменения ценностей в современном обществе Инглхарт основывает на двух гипотезах, условно названных им гипотезой недостатка и гипотезой социализации. Гипотеза недостатка выводится из предположения о том, что ценности индивида отражают его социально-экономическое окружение. Люди склонны придавать большее значение тем потребностям, в которых они испытывают недостаток, если же базовые потребности удовлетворены, основанные на них ценности теряют свое былое значение и уступают место другим. Следуя этой гипотезе можно ожидать, что изменение экономических условий будет немедленно приводить к изменениям в ценностных приоритетах. Изменение характера производства, основанного на технологическом прогрессе, позволяет современному человеку удовлетворять материальные потребности достаточно просто и быстро, а по мере их удовлетворения само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как «необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность» (Хикс).

Следуя этой гипотезе можно ожидать, что изменение экономических условий будет немедленно приводить к изменениям в ценностных приоритетах. Однако отношение между социально-экономическими факторами и ценностными приоритетами не столь прямолинейно. Согласно второй гипотезе - гипотезе социализации между изменениями в социально-экономическом окружении и изменениями в структуре политических ценностей будет наблюдаться существенный временной разрыв. Только по прошествии десяти-пятнадцати лет изменений в социально-экономических условиях на политическую арену придет возрастная когорта, годы формирования которой пришлись на время этих экономических преобразований.

Итак, постиндустриальное общество характеризуется не только изменением характера производства, но и, в первую очередь, трансформацией потребностей и ценностных ориентиров человека. Исследователи отмечают, что та философия гедонизма, которая была характерна для общества 1960-х, к 1980-90-м гг. претерпела существенные изменения. Сегодня успех ассоциируется не с обладанием вещами, а с качеством жизни. При этом гедонистическая этика 1960-х с ее активным сопротивлением пуританству и отчуждению труда, и безоглядным погружением в массовую культуру – «эротически-психопатическую» - сменяется умеренными идеалами, осуждением «потребительской всеядности», неприятием урбанизированной и стандартизированной жизни⁵⁸. Само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как «необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность»⁵⁹. Удовлетворение индивидуальных потребностей сопровождается возникновением новых ценностей – сердечности, доверительности, искренности, обаяния личности, т.е. ценностей «индивидуалистически-демократических».

Этот процесс индивидуализации личности проявляет себя в стремлении человека быть самим собой, выступать в качестве «оператора», имеющего возможность свободного выбора и комбинаций, быть отличным от других индивидов и поведением, и вкусами, освободиться от предписываемых обществом ролей и социальных правил, «нести ответственность за свою жизнь и оптимальным образом распоряжаться своим эстетическим, эмоциональным, физическим, чувственным и т.д. опытом»⁶⁰, т.е. быть самостоятельной личностью. В подобных обстоятельствах потребление превращается в «элемент производства»⁶¹, человек становится более свободным – в реализации повседневных потребностей, в общении и образовании, в страсти к развлечениям и увеличению свободного времени, в одежде, танцах, даже в способах лечения, цель которых – освобождение своего «Я», а его отношение к самому себе и другим людям влияет – наряду с информацией и знанием – на экономический прогресс.

Вместе с тем, говоря о формировании персонализированного субъекта и демассифицированной культуры, необходимо подчеркнуть отсутствие непосредственной зависимости между уровнем материального благосостояния и формированием новой мотивационной системы. Удовлетворение насущных потребностей создает лишь потенциальную возможность приобщения к ним человека, но вовсе не означает немедленного и автоматического использования этих открывающихся возможностей и тем более – активного формирования новой иерархии ценностных ориентиров в масштабах всей общественной системы⁶².

А.В.Андреенкова⁶³ опираясь на концепцию Инглхарта, провела исследование ценностей россиян. Преобладающее большинство опрошенных по России привержены скорее материалистическим ценностям. 21% из них может быть назван «чистыми материалистами», в то время как к «чистым постматериалистам» может быть отнесен только 0,1% респондентов. Подобный результат можно было ожидать в стране, где не удовлетворены основные потребности людей в физической и психологической безопасности, а страну в целом раздирают политические конфликты и постоянно обостряющиеся экономические кризисы. Россия является наиболее «материалистичной» страной среди всех европейских государств. Наиболее близкой к России по индексу материалистических/постматериалиских ценностей являются менее экономически развитые страны Западной Европы — Австрия, Греция, Португалия, что говорит в пользу гипотезы о связи уровня экономического развития страны с господствующими ценностями.

Канадский социолог Скотт Фланаган в серии статей, посвященных критике теории Ингельхарта, высказал предположение о существовании не одной, а двух ценностных плоскостей в общественном сознании — плоскости материализма/нематериализма и плоскости авторитаризма/либертаризма. Он выдвинул также идею, что изменение ценностей вдоль авторитарной/либертарнои плоскости более важно в современных условиях. Результаты его исследований показали, что изменение ценностей, причиной которого является смена одного поколения другим, происходит только в плоскости авторитарных/либертарных ценностей [2].

Нрвежский ученый Одборн Кнутсен обнаружил, что ценностная плоскость материализм/постматериализм действительно существует, но она разделена на подплоскости, одна из которых представляет собой авторитарные/либертарные ценности, о которых говорил С. Фланаган, а вторая относится к противопоставлению ценностей быстрого экономического роста ценностям «зеленых» [3].

Результаты эмпирических исследований отечественных ученых резкое отличие ценностной системы россиян от западноевропейских лишь в плоскости ценностей экономической безопасности или идеологии «зеленых» (сильная, практически полная приверженность россиян ценностям экономической безопасности), тогда как по индексу авторитарных/либертарных ценностей Россия находится в середине между Данией и Швецией и демонстрирует достаточно высокую степень выраженности либертарных ценностей.

На основе полученных данных можно сделать вывод, что достаточно низкий индекс материализма/постматериализма в России по сравнению с другими странами объясняется почти полным отсутствием плоскости ценностей экономической безопасности/идеологии «зеленых». В условиях серьезной экономической нестабильности и, в течение продолжительного времени, отрицательного экономического роста российской экономики ценности экономической безопасности имеют превалирующее влияние в обществе.

Из гипотезы об удовлетворении потребностей вытекают две основные модели распределения материалистических/постматериалистических ценностей. Первая модель говорит о том, что поколения, выросшие в относительно стабильные (в экономическом и политическом плане) периоды, будут менее обеспокоены материалистическими нуждами и поэтому будут в большей степени поддерживать постматериалистические ценности, чем поколения, становление которых пришлось на время войны или острой социально-экономической нестабильности. То есть можно ожидать, что поколения россиян, родившихся после хотя бы относительной стабилизации социально-экономической и политической ситуации в стране, будут в большей степени ценности привержены постматериалистическим ценностям, чем те, чье детство и юность пришлись на острый кризисный период. Вторая модель связана с традиционными показателями социального статуса — доходом, образованием и профессией. Более вероятно, что преуспевающие в настоящее время группы находились в экономически более безопасном положении в годы своего формирования, чем менее преуспевающие группы. То есть, чем более преуспевает группа, тем более она выражает постматериалистические ценности. Наибольшее количество «постматериалистов», согласно данной теории, должно быть среди групп с высоким уровнем образования и принадлежащих к так называемому «новому среднему классу», что в полной мере подтверждается результатами эмпирических исследований.

Российские данные в целом подтверждают тезис теории Р. Ингельхарта о последовательном распространении постматериализма с приходом каждого нового поколения. Возраст или принадлежность к разным поколениям является важным фактором ценностных приоритетов. Но эти ценностные изменения от поколения к поколению проходят в основном вдоль плоскости авторитаризма/либертаризма в сторону большей приверженности ценностям либертаризма. Сдвига от поддержки технократических ценностей к поддержке ценностей «зеленых» пока в России не происходит. Образование является наиболее важным среди других социально-экономических факторов, влияющим на приоритет постматериалистических ценностей. При этом авторитарные/либертарные ценности находятся в наибольшей зависимости от образования. Можно предположить, что если общий уровень образования среди населения будет расти, то будет наблюдаться все большее распространение постматериалистических ценностей в обществе.

Тема для обсуждения

Однако использование качественных методов исследования (автобиографических интервью и свободных описаний) дает информацию, отчасти противоречащую изложенной выше⁶⁴. Биографические размышления респондентов старшего поколения демонстрируют привычный для советской эпохи ценностный порядок, отличающийся приоритетом нематериальных ценностей над материальными (так, например, в качестве альтернативы трудностям адаптации к переменам респонденты называют «духовную сторону жизни», «любовь к природе и чистому искусству»). Сопоставляя подобные высказывания людей старшего возраста с биографическими работами молодежи, отражающими жизнь, больше ориентированную на прагматизм и здравый смысл, нежели на объединяющую силу моральных принципов, велик соблазн формулировки парадоксального вывода о большей «постматериалитичности» (по Р.Инглхарту) старшего поколения и/или о «цивилизационной деградации» молодежи.

Однако более глубокий анализ биографических материалов респондентов старшего возраста позволяет предположить два возможных источника подобного декларируемого приоритета нематериальных ценностей. Первый – попытки воспроизведения в неизменном виде ценностей и идеологем советского периода – идеализм, чуждый соображениям личного благополучия, соответственно, скорее, не связанный (а, возможно, что развивающийся даже вопреки) с экономическим развитием общества: «и, возможно, в том, что он не имеет экономического основания, разгадка его парадоксальной притягательности для старших поколений, в основном живших в условиях недостатка материальных благ и заполнявших брешь в так называемых смысложизненных ориентациях единственно возможными для них «высшими ценностями»». В качестве второй возможной причины приоритета духовных ценностей среди представителей старшего поколения может рассматриваться активизация механизмов психологической защиты в ситуации, угрожающей стабильности картины мира и позитивности образа собственной личности. В данном случае речь идет о попытках отстоять завоеванные в прошлом статусные позиции (престиж образования и профессии) и смысловую целостность жизни. Однако, как свидетельствуют биографические описания, большинство респондентов сталкивается с проблемой тщетности собственных усилий для поддержания прежнего статуса, не говоря уже о серьезных социальных достижениях. Анализ этих попыток говорит о том, что потенциал декларируемых сегодня либеральной культуры (прежде всего – мотивации достижения как одной из основных) наталкивается на серьезные ограничения, в результате чего усиливается ощущение неуспешности и, соответственно, потребность в восстановлении утраченных позиций.

В таком ракурсе рассмотрения более адекватным обозначением для цивилизационного типа ценностей старшего поколения может считаться «квазипостматериализм», что, кстати, объясняет, почему устремленность респондентов к «высшим» ценностям уживается с противоречиями и незрелостью их гражданского сознания⁶⁵.

При этом, как видно из биографических материалов, прагматизм молодежи носит весьма упрощенный характер: новый социокультурный порядок воспринимается как необходимость жить сегодняшним днем, не строить долгосрочных планов, а подходить к жизни инструментально, используя подвернувшиеся возможности и не утруждаясь моральными оценками. Такого рода примитивизация прагматичного отношения к жизни объясняется как возрастными характеристиками более молодой части респондентов («молодежь в силу отсутствия у нее исторической памяти во все времена является носителем упрощающих тенденций»⁶⁶), так и особенностями социокультурными условиями кризисно-реформируемого общества, к реалиям и требованиям которого граждане вынуждены адаптироваться. Эта адаптация предполагает существенную трансформацию ценностей, смыслов и критериев самоидентификации, что, собственно, и происходит в российском обществе. По всей видимости, молодые люди (25-35 лет) проходят «инсценировочный» этап⁶⁷ формирования идентичности, когда внешние формы поведения усвоены и успешно воспроизводятся, а внутреннее, целевое и смысловое содержание, план «дальнейших значений» представляется еще достаточно смутно. Это, вероятно, и становится основной причиной наблюдаемой примитивизации ценностно-смысловой сферы молодежи.