Право на выбор
 Скачать 0.69 Mb.
|
Глава 26Народ расступался перед нами, как Красное море перед Моисеем, как будто люди боялись случайно прикоснуться к нам, зараженным неизвестной смертельной болезнью. Хотелось кричать, что вирус гомосексуализма – это их больная фантазия, его нет в природе и, соответственно, заразиться им при прикосновении или воздушно-капельным путем невозможно. К сожалению, наш эффектный уход с гордо поднятыми головами сразу на улицу был невозможен – зима, чтоб ее. Пришлось идти за теплой одеждой, натыкаясь тут и там на сотрудников и их жадно-любопытные взгляды, а учитывая, что Андрис мою руку так и не отпустил, то разговоров им хватит до следующего Нового года. Мы молчали: говорить было не о чем, да и чужих ушей вокруг было слишком много. В коридоре нас догнал коротышка Карл. - Господа, минуточку внимания, - он резво заскочил вместе с нами в лифт. - Да, господин Шахтенмайер, - вежливо отозвался я. - Послушайте, я знаю, насколько гомофобна среда в России, вряд ли вас оставят в покое, поэтому приглашаю вас работать в Бремен. Сказать, что я офигел, это ничего не сказать. На лице комбата не дрогнул ни один мускул. Та-ак… - Простите, это предложение относится к нам обоим? – ненавязчиво уточнил я. Надо отдать должное Карлу, сориентировался он мгновенно. - Конечно. - Мы подумаем, - разлепил губы Андрис. Все он понял, психолог чертов. - Да, да, - закивал Карл, - подумайте, - и вручил нам по своей визитке, на которой значился знакомый наизусть номер телефона. Всю дорогу до дома мы молчали, думая о том, что произошло сегодня. Вот уж правильно говорят: человек предполагает, а бог располагает. Только мы уверовали в то, что все будет хорошо и жизнь наладилась, как вот оно, привалило по полной программе. - Ты понимаешь, что завтра придется поехать в отдел кадров и написать заявление об уходе? Выдержишь? – Андрис прижал меня к себе и закутал одеялом, как будто желая укрыть от всех невзгод. - Куда денусь, - ответил я, - только я не понимаю, нахрена писать самому заявление? Пусть увольняет сам! А мы потом его по судам, по судам! – мстительно добавил я. - Костя, иногда ты такой наивный, - он грустно улыбнулся и взъерошил мои волосы. – Лучше самому уйти с гордо поднятой головой и без нервотрепки, чем ежесекундно ожидать подвоха. Поверь, существует много способов избавиться от неугодных сотрудников. Задержался с обеда на пять минут – составляется акт, пожаловался клиент на твою грубость – акт. Это я так, к примеру. В результате увольнение или за профнепригодность, или за прогулы, а может быть, еще за что-то, но все подкреплено будет документально. Так что обращайся мы хоть в Европейский суд по правам человека, не добьемся все равно ничего. К тому же ты готов находиться постоянно в обстановке нездорового интереса к своей личной жизни? Я посмотрел на свою «личную жизнь» и помотал головой – не готов. - Вот то-то и оно. Законы и правила сами по себе, а реальная жизнь… - он не закончил и потянулся губами ко мне. Акт любви получился нежным, тягуче-медленным с оттенком грусти от сегодняшних событий. Мы вместе, и это главное, нам все по плечу, и трудности мы преодолеем. А пройдет время, ситуация выправится, и мы будем со смехом вспоминать наши переживания – так думал я, устраиваясь поудобнее на подушке и прижимая к себе обнимающую меня руку. К сожалению, знание жизни меня подвело, комбат оказался правее всех правых: даже когда забирали трудовые книжки, окружающая атмосфера давила так, что мешала дышать. Хорошо хоть нас не заставили отрабатывать положенные две недели. Забирать вещи из кабинета я не стал – не было там ничего нужного и важного, пусть мой преемник просто выбросит все. На этом мы распрощались с когда-то гостеприимным местом и отбыли восвояси – на повестке дня стояла покупка новогодних подарков и поиск костюмов. Веселясь и дурачась в загородном доме Светкиных друзей, читая детские стишки Деду Морозу и загадывая вслух шутливые желания, мы еще не понимали, в какой жопе оказались. Наверное, это и хорошо. По крайней мере, праздники ничем не были омрачены. Зато после новогодних каникул мы оказались один на один с суровой действительностью. Наши физиономии крутили по телевизору, наше поведение разбирали умные и не очень люди, делая далеко идущие выводы из высосанных из пальца фактов. Только ленивый, слепой или глухой не тыкал в нас пальцами, когда мы выходили, например, в магазин. Поиск работы превратился в фарс. Ни о какой более-менее приличной работе в таких условиях не могло быть и речи, работодатели воспринимали нас как носителей бубонной чумы. Порадовало какое-то движение, которое размахивало голубыми знаменами и срочно искало лидеров и борцов за справедливость и, не спрашивая о наших желаниях, априори записало нас в свои ряды. В таких условиях подрабатывать даже репетиторством было невозможно – родители вспуганными ланями уносились от «маньяков-педофилов» вместе с чадами. Все это было бы смешно, если бы не было так печально. День за днем, неделя за неделей… Благодаря интернету история не забывалась, а обрастала новыми подробностями, причиняя дополнительную боль. Надо признать, что гендиректор очень ловко договорился с прессой: ни разу за всю кампанию ни про него лично, ни про контору упомянуто не было. То, что вместе с нашими двумя физиономиями мелькала еще и третья – Гошина, не утешало ни разу. Он-то как раз получил по заслугам. По негласной договорённости мы с Андрисом не обсуждали происходящее, да и что там обсуждать, все было ясно и без всяких слов. С одной стороны, долго так продолжаться не могло, ведь все в нашей жизни имеет свое начало и свой конец. Как-то эта история должна была закончиться. Попытки поговорить о Германии комбат стойко игнорировал и почти замкнулся в себе. Что делать в такой ситуации, я не знал: мы не ссорились, но отдалялись друг от друга. Вместо сплочения рядов получилась глухая оборона. Достучаться до любимого не получалось, и лишь в постели возвращался он прежний – любящий и от этого еще более любимый. Утром четвертого марта меня разбудил звонок в дверь. Открыл глаза – Андрис лежал рядом, потом в прихожей послышались голоса, ага, Васька проснулся и открыл дверь. - Кость, тут к тебе отец пришел, - посунулась в дверь вихрастая рыжая голова. - Позволь я пройду, - раздался знакомый до боли голос, и Ваську отодвинули в сторону. Картина маслом. Я и мужик, мужик и я. В одной постели, под одним одеялом, в обнимку. Занавес. - Константин, - голос отца сорвался на фальцет. – Я хочу с тобой поговорить. Наедине. - Давайте я вас на кухню провожу, - быстро сориентировался в причине моей заминки Васька. Отец, зыркнув на меня глазами, молча вышел за рыжим. Быстро натянув на голую задницу домашние штаны и пригладив всклокоченные после сна волосы отправился на встречу неизвестности: в самом деле было непонятно, что могло привести отца ко мне, ведь все попытки ранее пообщаться наталкивались на стену непонимания и ультиматум – предоставить Василия своей судьбе и вернуться домой. Разговор вышел неприятный и сумбурный. С тем, что я позор семьи, родители уже как бы смирились, но оказались неготовы к тому, что мою физиономию показывают по телевизору, да еще с соответствующими комментариями. - Папа, - попытался я объяснить хоть что-то, но он протестующе поднял руку. - Мы с матерью поняли, что ничего хорошего от тебя уже не дождемся и ты, - он с трудом сглотнул, но упрямо продолжил, - ты наш позор, наш крест. Чем мы с матерью заслужили такое, не знаю, всегда же старались дать тебе только лучшее, а ты… А я не оценил, а я пошел по кривой дорожке, да лучше бы увидеть меня в гробу, чем иметь такого сына и слушать шепотки за спиной… Ох, ох, ох, что ж я маленьким не сдох? И не пришлось бы страдать хорошим людям, носили бы они скорбно цветочки на могилку, поставили бы приличный памятник… - … поэтому считай, что у тебя больше нет родителей, - донесся до меня голос родителя. Закономерный финал. Финиш. Ожидаемо даже где-то, только почему же так больно и холодно? Озноб пробирает до костей, как будто стою на ледяном зимнем ветру. На обрыве. - Костя, Костя, - кто-то зовет меня, и сильные руки сжимают в объятиях, даря частицу тепла. – Чаю горячего, быстро, - отрывистая команда, дергаюсь, но это не мне. – Попей, на, осторожно… Обжигаясь, пью огненную жидкость. Приторно сладко, но этот вкус не в силах перебить ту горечь, что поселилась внутри. - Пойдем, - родной голос, я пойду за тобой хоть на край света. Устраиваюсь поудобнее в объятиях любимого и волнах теплого одеяла. Хорошо. Боль понемногу отпускает. - Костя, Костенька, прости меня, - сколько боли и безысходности в голосе, нельзя так, поднимаю глаза, встречаясь с его взглядом. – Прости, если бы я не был таким эгоистом, если бы отпустил… Что ты говоришь? Без тебя? Я умру, ты мой мир, моя жизнь, ты все, что мне нужно. Не смей меня отпускать. - Я согласен поехать в Германию, - шепчешь мне в ухо, целуя, кажется, я опять думал вслух. Утром я позвонил Карлу. ЭпилогУже три года мы живем в славном немецком городе Бремен. Карл довольно быстро оформил нам рабочую визу, а мы, завершив дела, но все же несколько сомневаясь в своем выборе, поехали в чужую страну. Не сказать, что уехать было легко. В связи с вынужденной безработицей наши и без того не слишком большие накопления растаяли, как лед на июльском солнце. Единственное, что было в нашей семье ценного – так это квартира, в которой так и не успели сделать ремонт, да и мебель купить как-то тоже руки не дошли. С одной стороны, продажа квартиры решала кучу проблем, но оставалось в глубине души некоторое сомнение: было боязно остаться совсем без ничего, без возможности вернуться. Васька. Тоже еще та проблема и головная боль. Да, квартира Андриса, он за нее платил, но мы в ней прописаны с рыжим тоже. Продавать вроде как и не хочется, да и из-за сына полка нельзя. Мы в ответе за тех, кто свалился нам на голову… Как-то так. После долгих и мучительных размышлений на эту тему постановили Василия временно выселить в общежитие – Андрис, применив свои способности, договорился в вузе, и там закрыли глаза, что парень москвич – и взять предоплату за некоторое время вперед. По расчетам этих денег должно было хватить и нам на первое время за бугром, и нашему Васеньке здесь. Слава богу, наш новый работодатель оказался человеком порядочным и предусмотрительным. Карл мало того, что оплатил дорогу, так еще и предоставил служебную квартиру на первое время. Только потом, проработав в Германии некоторое время, мы поняли, что это было вполне в духе немецкой деловой этики: любая фирма, хоть сколько-нибудь заинтересованная в сотруднике, поступала именно так – оплачивала и дорогу и жилье. Правда, нашу признательность это не уменьшило. Все равно приятно. Рыжий ходил, как пришибленный. Слишком много событий на него свалилось, но потом то ли сам додумался, то ли подсказал кто, и он, выбрав подходящий момент, разразился пространной, но благодарственной речью. Суета и беготня последних дней на родине добивала. Нужно было утрясти миллион мелких деталей, упаковать вещи, которые следовало взять с собой, и решить, что делать с теми, которые брать не следовало… Светка, в целом одобрявшая наше решение и обещавшая присматривать и за питомцем и за квартирантами, чуть не умерла от счастья, когда я вручил ей достопамятную картину. - Ксе-ен! – взвыла она, - за что?! Андрис посмеивался, но не вмешивался – сам он сентиментальностью не страдал. Пришлось клятвенно заверять, что как только, так сразу заберу шедевр живописи к себе. - Если не заберешь, я его тебе по почте вышлю или выброшу на помойку! – пригрозила она. - Жестокая, - я картинно заломил руки. – Не прощу! - Свет, убери это, - комбат благоразумно сделал паузу и не назвал мою картину никакими нехорошими словами, - в диван или на антресоли и не мучайся, - посоветовал он. Все! Я обиделся! И не разговаривал с ними обоими долго. Минут пять, наверное. Ну что поделать, несмотря на все их недостатки и некоторую неискушенность в искусстве, я все равно любил их обоих. Бремен встретил нас по-летнему теплой погодой и цветущей сиренью. Сирень. Кажется, я любил это растение нежной трепетной любовью. Оно четко ассоциировалось с чем-то хорошим, светлым, и с моим комбатом. Квартира оказалась восьмидесятиметровыми апартаментами двухподъездного трехэтажного дома на шесть квартир. Правда, район не считался престижным, и инфраструктура была не очень развита, но то, что у нас была крыша над головой, мебель и даже посуда, искупало все. Подумаешь, что автобус ходил не очень часто, к его расписанию вполне возможно было приспособиться, а в магазин мы традиционно выдвигались в субботу. Отношения между нами начали трещать по швам буквально через месяц. Увы. Успешному, состоявшемуся человеку, привыкшему быть на первых ролях, трудно было смириться с тем, что сейчас первую скрипку в нашей жизни играл я. Нет, не в личной жизни, а именно на работе. Карл взял меня своим личным помощником, и я продолжил заниматься тем же, чем и на родине, но как бы с другой стороны. Мне бы очень хотелось видеть лицо гендиректора, когда он видел на своем столе бумаги с до боли знакомой подписью. Моей. Бывшая родная контора теперь не могла стребовать с фирмы Карла даже малейший бонус или уступку. Каюсь, следил за этим бдительно и даже не столько из мести, сколько из принципа: мой работодатель должен получать максимальную прибыль. Это конечно отражалось на моей зарплате, но душу грело совсем иное. Опять же мелкой пакостной мстей было общение с бывшими коллегами по телефону. По-немецки. Почти скороговоркой. Русский? Не-ет! Моя не понимать! Даже на английскую речь я все равно отвечал хорошей саксонской пулеметной очередью, получая ни с чем не сравнимое удовольствие. А вот Андриса к переговорам с клиентами не допускали. Его завалили рутинной бумажной работой, которая и оплачивалась не в пример меньше моей. Он молчал, но напряжение нарастало. Как помочь и что делать, я не знал. Идти к психологам смысла не видел, как правило, они требовали присутствия обоих, а как уговорить любимого на такую консультацию? Порылся в интернете, наткнулся на чей-то гениальный совет завести кошечку-собачку или какое-то хобби. Примерил на нас, поржал, представив за вышиванием крестиком тихим семейным вечером. Какая только дурь не лезет в голову от безысходности. Однажды вечером он пришел с работы изрядно злой и, размахивая каким-то журналом, стал возмущаться. - Нет, ну ты представляешь! Эти зажравшиеся бюргеры пишут такую хрень! Как так можно, не понимаю! Дальше следовала непереводимая игра слов, которая выдавала жуткое возмущение подходом немцев к какому-то аспекту психологии террористов или жертв террора. Если честно, я не особо вдавался, доставая курицу из духовки. - Ну чего ты так возмущаешься, - примирительно сказал я, накладывая ему еду в тарелку, - они же очень благополучные, а это накладывает свой отпечаток. Возьми и напиши им письмо. - Можно подумать, оно им нужно, - проворчал он. - Или статью, - спровоцировал я. Полвечера он молчал, а потом все же засел за ноут и разразился критической статьей, ссылаясь и на свой опыт и на публикации в российских журналах. Статья неожиданно вызвала резонанс и бурное обсуждение. Если изначально только один журнал по правовой психологии «Praxis der Rechtspsychologie» с удовольствием печатал его острые статьи, то потом он еще написал и в Polizei und Wissenschaft, который выпускался Интерполом, и где рассматривалась психология жертвы, психология преступника и непосредственно полицейских. И вот тут настал его звездный час. Знания, умения и опыт Андриса Малиньша оказались востребованы. Он ушел из компании Карла и занялся тем, что ему больше всего было по душе – психологией. Его заслуги быстро оценили даже в местном университете, дав звание почетного профессора. Андрис дописал монографию, мы перевели, издатели чуть не подрались за право выпустить ее в печать. Теперь он мотался по всей стране, проводя тренинги с полицейскими или со службами ЧС, и видел реальную отдачу от своей работы, что благотворно сказывалось и на его характере, и на наших отношениях. - Костик, как же мне повезло с тобой, - признался он как-то, - ты такой терпеливый. «Я просто люблю тебя», - хотел ответить я, но вместо этого сказал: - Мне тоже. Наша жизнь – бесконечная череда расставаний и встреч. Частые командировки и проводы то на самолет, то на поезд делали встречи слаще, привносили в нашу размеренную жизнь свежую нотку. Вот и сегодня, благо в выходной день я могу это сделать, я возвращался с вокзала, проводив дорогого профессора на поезд, радуясь, что проблем с транспортом в Бремене не было, когда в кармане завибрировал телефон: - Алло, - улыбаясь, ответил я, увидев знакомый номер на экране. - Костик, ты сволочь, - ласково сообщила мне Светка своим неподражаемым голосом. - Что на этот раз подвигло тебя на такой вывод? – спросил, наслаждаясь обертонами и точно зная, что она не то что не сердится, а просто соскучилась. - Твоя гребаная картина, которая свалилась с антресоли мне на голову! – о боже, это серьезно. - Свет… - Когда заберешь эту пакость? Или я ее выброшу! – прервала меня подруга. - Свет, - повторил я снова, так и не согнав улыбку с губ, - можешь выбросить, а можешь привезти нам на новоселье, я как раз хотел звонить и тебе и Ваське. Мы дом покупаем. Километров двадцать от Бремена, место шикарное. - Офигеть! – воскликнула Светка. - И там такая сирень… - Костик! Ты маньяк! Знаешь об этом? Сиреневый, - рассыпала трубка колокольчики смеха в ухо. - Ну что делать, - покаялся я, - люблю я ее, слишком много у меня с ней ассоциируется. - Понятно все с тобой, - резюмировала подруга. – Привезу, - и отключилась. А я пошел к остановке автобуса, наслаждаясь ранним весенним утром, скоро должна была зацвести сирень, и я надеялся, что к тому времени мы уже будем жить в новом доме, и я смогу насладиться ей в полной мере.  |