1 глава. Правовое регулирование признания сделок недействительными в Российской Федерации

• Название: Правовое регулирование признания сделок недействительными в Российской Федерации
• Дата: 01.03.2023
• Размер: 137.42 Kb.
• Имя файла: 1 глава.docx
• Тип: Документы; #962461
• страница: 3 из 5

Глава 3. Правовые последствия недействительности сделок
3.1 Понятие и правовая природа реституции
Правовые последствия недействительности сделок являются тем элементом, без которого сам институт недействительности сделок не был бы логически завершенным. Недавние изменения части первой Гражданского кодекса РФ коснулись и правовых последствий недействительности сделок, однако не устранили большинства имеющихся пробелов и коллизий законодательства. Так, например, до сих пор не ясно, в чем же заключается двусторонний характер реституции и насколько это соотносится с двусторонностью в смысле ст. 318 ГК РФ; возможно ли применение реституции судом по собственной инициативе и т.д. Сомнительными кажутся некоторые законодательные решения, в частности установление специальных правил об исковой давности по реституционному притязанию, заставляющее суды искать пути обхода имеющихся норм для исключения нежелательного с точки зрения политики права результата¹.

Все это никак не идет на пользу стабильности гражданского оборота в современной России. Основным правовым последствием недействительности сделок выступает двусторонняя реституция. В законодательстве этот термин не употребляется: п. 2 ст. 167 Гражданского Кодекса РФ (далее – ГК) говорит лишь о том, что при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по ней. Тем не менее, цивилистическая доктрина широко оперирует данным понятием, понимая под реституцией возвращение сторонами недействительной сделки друг другу полученного ими по такой сделке имущества или же компенсацию стоимости полученного при невозможности возвратить его в натуре².

Правовая природа реституции в настоящее время остается достаточно спорной. В то время как некоторые авторы признают реституцию обязательством, другие категорически отрицают обязательственный характер реституции.

По нашему мнению, реституция представляет собой обязательство, поскольку соответствует легальному определению последнего, содержащемуся в ст. 307 ГК: «в силу обязательства одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие, как то: передать имущество, выполнить работу, уплатить деньги и т. п., либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности». Права и обязанности сторон недействительной сделки полностью соответствуют этому определению: согласно п. 2 ст. 167 ГК сторона обязана совершить в пользу другой стороны определенное действие – передать имущество или уплатить деньги, а другая сторона, соответственно, может требовать исполнения этой обязанности. Обязательственная природа реституции подкрепляется и введенной не так давно в ГК РФ, которая, не называя прямо отношения, связанные с применением последствий недействительности сделки, обязательственными, допускает применение к ним общих положений об обязательствах. Такой же подход уже давно господствует и в судебной практике¹.

Формально провозглашенная автономность реституции находит свое подтверждение в некоторых только ей присущих особенностях. К их числу принято относить, в частности, предусмотренное ст. 166 ГК право суда применить ее по собственной инициативе, обосновывающее наличие в реституции некоего публичного элемента².

Истоки такого подхода следует искать в цивилистической доктрине советского периода, для которой было характерно резко негативное отношение к недействительным сделкам как «пережиткам капитализма» и т. п.4 , в связи с чем было необходимо как можно быстрее устранить вызванные ими имущественные последствия. Примечательно, что советский суд не просто был вправе применить реституцию по собственной инициативе, но и был обязан это сделать независимо от содержания исковых требований¹.

Однако, ныне действующая редакция п. 4 ст. 166 ГК не содержит никаких оснований для подобного вывода, поскольку не ясно, каким образом возвращение сторон недействительной сделки в первоначальное положение может быть необходимо для защиты публичного интереса²6 .

Если речь идет об иных последствиях недействительности сделок (в частности, конфискации - обращении всего полученного по сделке в доход государства), то публичный интерес в наказании лиц, совершивших сделку, противную основам правопорядка и нравственности (а конфискационные последствия представляют собой именно меру ответственности), достаточно очевиден.

Применение же реституции затрагивает интересы только самих сторон сделки и может быть необходимо только для защиты их, но никак не публичных интересов. Несколько сложнее становится рассматриваемый вопрос в том случае, если одной из сторон недействительной сделки является публично-правовое образование. В данном случае публичный интерес в возвращении ему переданного по сделке имущества действительно имеет место. Ситуации такого рода, видимо, и имел в виду ВС РФ в п. 79 постановления Пленума № 251 . По мнению некоторых авторов, инициатива суда здесь должна иметь место при уклонении публичных органов от предъявления соответствующих исков³.

Однако вряд ли такой подход (о возможности применения судом реституции по собственной инициативе для возврата государственного имущества) можно считать оправданным: мало того, что происходит ничем не обоснованное отступление от принципа диспозитивности гражданского процесса, так еще и фактически поощряется бездействие публичных органов путем переложения их прямых обязанностей по истребованию имущества на суд. Поэтому, учитывая диспозитивные начала гражданского процесса, инициатива суда в применении реституции все-таки не должна иметь место. Исходя из вышесказанного, логично предположить, что текст п. 4 ст. 166 ГК следует толковать ограничительно, исключая реституцию из числа тех последствий недействительности сделки, которые суд вправе применять по собственной инициативе. Еще одной отличительной чертой реституции, не свойственной ни виндикации, ни кондикции, принято считать ее двусторонний характер¹.

Под ним обычно понимается встречность, взаимообусловленность обязанностей сторон недействительной сделки по возврату друг другу всего полученного по ней, в том смысле, в каком она характерна для обязательств из синналагматических договоров (ст. 318 ГК). Однако если мы рассмотрим реституционное обязательство несколько подробнее, то увидим, что никакая двусторонность ему на самом деле не присуща. Действительно, во взаимных (синналагматических) правоотношениях «стороны преследуют непосредственно каждая свою экономическую цель, заключающуюся в получении того, что должна исполнить другая сторона; два различных по своему содержанию обязательства взаимно обусловливают друг друга так, что исполнение одного из них должно быть произведено только в случае и в меру исполнения другого»².

Достаточно очевидно, что это совсем не характерно для реституционных правоотношений. Обязанности сторон вернуть все полученное по недействительной сделке возникают независимо друг от друга, каждая в тот момент, когда для нее окажется завершенным фактический состав, состоящий из совершения недействительной сделки и последующего исполнения по ней¹.

Некоторые авторы склонны полагать, что рассматриваемая обязанность возникает лишь в силу совершения недействительной сделки, забывая при этом о том, что обязанность вернуть все полученное по сделке может возникнуть не ранее, чем по такой сделке будет что-нибудь получено, т.е. не ранее, чем по ней будет совершено предоставление; точно так же не прав и Д.О. Тузов, связывающий возникновение такой обязанности с одним только фактом имущественного предоставления по недействительной сделке: из одного только предоставления может возникнуть лишь обязанность вернуть неосновательно полученное (кондикционное обязательство), но не реституционная².

Все вышеперечисленные обстоятельства показывают, что обязанности сторон недействительной сделки по возвращению исполненного по ней абсолютно автономны и независимы друг от друга, а потому подлинно двусторонний характер реституции в действительности не присущ. Несмотря на это, судебная практика почему-то упорно исходит из того, что решение суда по иску о возврате исполненного по недействительной сделке должно непременно разрешать вопрос об обязанности каждой из сторон вернуть все полученное по ней³.

Мало того, что такой подход совсем не следует из норм закона, так еще и противоречит основополагающим принципам гражданского процесса. Подобный подход заставляет суд выносить решение одновременно как против ответчика, так и против истца.

Очевидно, что такое решение суда будет принуждать последнего к принудительному исполнению обязанности в пользу ответчика, который в этом, вполне возможно, вообще не заинтересован, так как сам не обращался в суд с соответствующим иском в рамках отдельного производства и не заявил встречный иск в том же процессе. Кроме вышеуказанных аргументов, суждениям о самостоятельности реституции способствует установление специальных норм об исковой давности по реституционному притязанию. До недавнего времени главная особенность состояла в увеличенном до десяти лет сроке.

Однако, после внесения изменения в п. 1 ст. 181 ГК отличным от общих правил является лишь момент, с которого исковая давность начинает исчисляться. Если по общему правилу она течет со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и надлежащем ответчике по иску (ст. 200 ГК), то для исков о применении последствий ничтожных сделок – со дня, когда началось ее исполнение.

Смысл отступления от общего правила здесь не совсем ясен; судя по всему, законодатель исходил из того, что сторона недействительной сделки узнает (должна узнать) о нарушении своего права и надлежащем ответчике уже в самый момент исполнения такой сделки, а потому решил конкретизировать общее правило для рассматриваемого случая. Однако законодатель не учел, что в некоторых случаях указанные моменты могут и не совпадать. Очень показательно в этом отношении дело, рассмотренное совсем недавно Коллегией по экономическим спорам ВС РФ, в котором, чтобы не вынести явно несправедливое решение, суд был вынужден искать пути обхода норм п. 1 ст. 181 ГК и применить нормы об ответственности продавца за эвикцию, при том, что договор купли-продажи был недействительным¹.

Широко известен следующий пример. Допустим, «А» и «В» заключили договор аренды. В результате «А» передал «В» индивидуально-определенную вещь. Четыре года «В» исправно платил арендную плату и осуществлял добросовестное пользование переданной ему вещью. Однако впоследствии выяснилось, что договор аренды является ничтожным. «А» обратился с иском в суд о применении последствий недействительности договора в виде возврата ему вещи. «В» заявляет в суде о пропуске «А» исковой давности. Очевидно, что из буквального толкования п. 1 ст. 181 ГК может следовать только один вывод о том, что исковая давность начала течь с момента начала исполнения ничтожного договора (с момента пере- дачи вещи). Соответственно, к моменту предъявления «А» иска она уже истекла, а потому суд должен отказать «А» в удовлетворении его требований, оставив вещь у «В». Несправедливость такого решения представляется достаточно очевидной. Поэтому ВС РФ опять пришлось изобретать пути обхода этой нормы, мотивируя ее неприменение неким «особым характером» временного пользования индивидуально-определенной вещью, из-за которого срок исковой давности по иску о ее возврате независимо от момента признания сделки; это правило настолько понравилось Верховному суду, что в последующем было включено в Пункт 3 Обзора судебной практики Верховного Суда Российской Федерации № 2 (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 26 июня 2015 года), а также нашло закрепление в п. 83 Постановления пленума № 25. 128 недействительной начинается не ранее отказа другой стороны сделки от ее добровольного возврата¹.

Рассмотренные выше примеры показывают, что установление специальных норм об исковой давности ничтожным сделкам при наличии общих норм не просто не имеет смысла, но может в ряде случаев приводить к негативным последствиям. В принципе, отношения, которые возникают в связи с возвратом исполненного по недействительной сделке, вполне могут быть урегулированы правилами о виндикации или о кондикции. Правила о виндикации могут быть применимы, если речь идет о возврате индивидуально-определенных вещей, а правила о кондикции могут быть использованы для всех иных случаев, да и возврат индивидуально-определенных вещей путем кондикции владения тоже возможен. В связи с этим в литературе нередко поднимается вопрос о соотношении вышеуказанных институтов с реституцией, при этом самостоятельность последней нередко ставится под сомнение. С одной стороны, ст. 1103 ГК достаточно определенно указывает на самостоятельность реституции, приводя реституционные требования в одном ряду с требованиями о виндикации, возмещении вреда и возврате исполненного в связи с обязательством и при этом устанавливая субсидиарное применение к этим требованиям правил о неосновательном обогащении. Поэтому de lege lata самостоятельность реституции как специальной охранительной меры, направленной на возврат сторон недействительной сделки в первоначальное положение, не может вызывать сомнений. Практическая реализация представленных предложений касающихся реституции как основного правового последствия недействительности сделок, несомненно, будет способствовать повышению эффективности гражданского оборота и защиты прав его участников.
3.2 Исковая давность по недействительным сделкам

Нормы о недействительности сделок занимают особое место в системе Гражданского кодекса РФ. По ряду причин оспаривание сделок в судах, признание их недействительными приобрело чрезмерное распространение и оказало во многом негативное влияние на хозяйственную жизнь¹.

Отсюда сформировалась противоположная тенденция, направленная на ограничение возможности аннулирования сделок и тем самым на повышение стабильности гражданского оборота. Этот подход нашел отражение в судебной практике последних лет и в законодательных новеллах.

В первую очередь, наверное, следует обратить внимание на вопрос о вступлении в силу положений Гражданского кодекса РФ об основаниях и последствиях недействительности сделок в редакции ФЗ от 07.05.2013 № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела 1 части 1-й и статью 1153 Гражданского кодекса РФ». Согласно п. 6 ст. 3 Закона № 100-ФЗ новые положения применяются к сделкам, совершенным после 1 сентября 2013 года. Судебная практика судов высшей инстанции дала разъяснения, что для целей применения того же положения под совершением двусторонней сделки понимается момент получения одной стороной акцепта от другой стороны (п. 1 ст. 432, п. 1 ст. 433 ГК РФ). Судя по этому, это же должно относиться и к договорам, которые подлежат государстве, ной регистрации, – в отношениях между сторонами, как уже некоторое время считала судебная практика¹, и как это закреплено в п. 3 ст. 433 ГК РФ, при этом отсутствие государственной регистрации сделки роли не играет и договор считается заключенным между сторонами в момент получения акцепта.

Следует также несколько слов сказать о ст. 181 ГК РФ, которая не содержит оснований и последствий недействительности сделок: она посвящена срокам исковой давности по требованиям, связанным с недействительностью сделок. А новеллы, которые появились в этой статье, целесообразно было бы распространить и на ранее заключенные сделки.

В первую очередь сказанное касается нормы о том, что по требованиям о применении последствий недействительности ничтожной сделки для третьих лиц, которые не являются ее сторонами, исковая давность начинает истекать не объективно, как для сторон (с момента начала исполнения), а только тогда, когда третье лицо узнало или должно было узнать о начале исполнения подобной сделки.

Также стоит заметить, что и до внесения изменений и дополнений в Гражданский кодекс РФ судебная практика склонялась к тому, что 3-летняя исковая давность для ничего не знающего и не подозревающего о существовании сделки и ее исполнении третьего лица не может начать истекать (течь) с момента начала такого исполнения.

Также ст. 181 ГК РФ содержит очень важное и, на наш взгляд, разумное ограничение: «Спустя 10 лет с момента начала исполнения сделки исковая давность в любом случае будет истекшей объективно и для третьего лица». В сообществе юристов давно обсуждается возможность применить к ничтожным сделкам правила об игнорировании судом заявления о недействительности сделки на основании ст. 166 ГК РФ, если данное заявление делает недобросовестная сторона. Иногда встречаются утверждения о том, что данная норма касается лишь оспоримых сделок.

Для такого утверждения трудно найти обоснование в законе: п. 5 ст. 166 ГК РФ говорит нам о недействительности в целом. Возможно, поэтому в п. 70 Постановления теперь прямо указано, что п. 5 ст. 166 ГК РФ касается и ничтожности. Судебная практика пришла к данному выводу уже довольно давно¹ и теперь важно, что он закреплен в постановлении суда высшей судебной инстанции. Подобное решение может быть объяснено и догматически: речь здесь, вероятнее всего, ведется об относительной ничтожности, ранее известной лишь иностранным правопорядкам, но теперь введенной законодателем в российское право и уже активно поддержанной судебной практикой. Но это не исключает возможности другим добросовестным лицам возражать, заявляя о ничтожности сделки, и предъявлять обоснованные на данном обстоятельстве иски.

Приведем пример судебной практики²: страховая компания предлагает клиенту не дозволенный законом договор страхования, принимает от него страховую премию; но когда наступает страховой случай, отказывает в выплате возмещения, говоря о ничтожности договора. Очевидно, что заявить о ничтожности может лишь то лицо, в чью пользу установлен законодательный запрет, а не страховая компания, предложившая клиенту такой договор и принявшая по нему оплату. Правовым последствиям недействительности сделок посвящены п. 79-84 Постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами некоторых положений раздела 1 части 1 Гражданского кодекса РФ» от 23 июня 2015 г.

В Постановлении указано, что в тех случаях, когда последствия недействительности ничтожной сделки могут применяться судом по собственной инициативе (п. 4 ст. 166 ГК РФ), это обстоятельство не должно стать для сторон неожиданностью: при решении вопроса о применении по своей инициативе последствий недействительности ничтожной сделки суду следует вынести данный вопрос на обсуждение сторон.

Внешне можно подумать, что такое разъяснение посягает на принцип состязательности гражданского процесса. Но это не так, наоборот, оно направлено именно на обеспечение этого принципа: коль скоро материальное право наделяет судью правом в определенных случаях применять реституцию, то стороны должны иметь возможность высказать свою позицию по этому вопросу, представить необходимые возражения и доказательства. Законодатель сознательно сузил круг лиц, которые могут требовать применения последствий недействительности ничтожной сделки: это стороны сделки, и только в случаях, предусмотренных законом, а также иные лица (п. 3 ст. 166 ГК РФ). Ведь в результате реституции возврат предоставлений будет происходить между сторонами сделки, и иное лицо, которое не является такой стороной, не получит прямой защиты в случае удовлетворения реституционного требования. Обычно такое лицо имеет возможность защитить свое право другим способом, напрямую. Однако в п. 78 Постановления, для того чтобы пострадавшее от ничтожной сделки третье лицо не оказалось полностью лишенным защиты, указано, что исходя из системного толкования п. 1 ст. 1, п. 3 ст. 166 п. 2 ст. 166 ГК РФ иск лица, который не является стороной ничтожной сделки, о применении последствий ее недействительности может также быть удовлетворен, если гражданским законодательством не установлен другой способ защиты права этого лица и его защита возможна лишь посредством применения последствий недействительности ничтожной сделки.

В подобном экстраординарном случае в исковом заявлении этого третьего лица должно быть указано право, защита которого будет обеспечена в результате возврата каждой из сторон всего полученного по сделке. Отсутствие этого указания в исковом заявлении является основанием для оставления его без движения (ст. 136 ГПК РФ). Одним из самых неоднозначных новшеств является измененная ст. 166 ГК РФ, п. 1 который устанавливает внешнюю презумпцию оспоримости противозаконной сделки: сделка, которая нарушает требования закона или другого правого акта, оспорима, если другое не предусмотрено законом. Но уже п. 2 говорит нам о том, что по общему правилу противозаконная сделка ничтожна, если она посягает на публичные интересы или охраняемые законом интересы третьих лиц.

Таким образом, в ходе реформирования гражданского законодательства ст. 169 ГК РФ была лишена конфискационной санкции и по видению авторов реформы должна была в новом виде исполнить ту функцию, которой судебной практикой были наделены ст. 10 и 168 ГК РФ, т. е. стать основанием недействительности сделки, если при ее заключении допустили, так называемое, злоупотребление правом. Но диспозиция ст. 169 ГК РФ остается прежней. Также получила разъяснение новая редакция статьи 173.1 ГК РФ в той части, каким нормативным актом устанавливается требование о получении согласия третьего лица на совершение сделки, чтобы неполучение такого согласия давало право этому лицу оспорить сделку. Подводя итог вышесказанного, следует отметить, что правовые позиции высшей судебной инстанции изложены в русле общего направления, заданного Концепцией развития гражданского законодательства.