Преступления. Автореф-Преступления-против-правосудия-проблемы-теории-законотво. Преступления против правосудия проблемы теории, законотворчества и правоприменения
 Скачать 269 Kb.
|
Содержание работыВо введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются его цель и задачи, указаны методологическая и эмпирическая основы работы, отмечены ее научная новизна и практическая значимость, апробация результатов исследования, формулируются основные положения, выносимые на защиту. Первая глава «Преступления против правосудия: понятие, объект и система», объединяющая два параграфа, посвящена рассмотрению вопросов о понятии «правосудие», характеристике видового объекта и анализу системы этой группы преступных посягательств. В первом параграфе «Понятие правосудия и его правовая охрана» отмечается, что в уголовном праве понятием «преступления против правосудия» характеризуется видовой объект преступления, то есть группа однородных, взаимосвязанных между собой общественных отношений. Объем данных отношений в уголовном праве определяется шире, чем собственно деятельность суда. Поэтому обосновывается вывод об использовании в Действующем уголовном законе термина «правосудие» в широком смысле слова. Практика несовпадающего понимания одного и того же термина в различных отраслях законодательства не является исключительной и имеет распространение в языке всего российского законодательства. Предложенное уточнение понятия «Преступления против интересов правосудия» (К.Ф.Амиров, Б.В. Сидоров, К.Н.Харисов) расширяет границы его толкования, однако не осуществляет терминологической замены и, следовательно, не объясняется, почему в рамках настоящей главы концентрируются правовые нормы, охраняющие не только деятельность суда, но и иных лиц на всех стадиях судопроизводства. Поэтому в качестве альтернативы предлагается данную группу преступлений озаглавить — «Преступления в сфере судопроизводства». Для преодоления существующих противоречий в межотраслевых связях в области защиты рассматриваемых общественных отношений диссертантом предлагаются изменения в законодательстве: а) возродить административную ответственность в случае злостного уклонения от явки в суд; б) осуществить криминализацию заведомо ложных показаний, заведомо ложного заключения или неправильно перевода в административном судопроизводстве. При этом в рамках уголовного закона дифференцировать ответственность за совершение рассматриваемых деяний в зависимости от характера судопроизводства; в) внести изменения в ч. 3 ст. 11 УПК РФ, предусмотрев обязанность предупреждения об уголовной ответственности за разглашение сведений о мерах безопасности. Во втором параграфе «Правосудие как объект уголовно-правовой защиты и система преступлений» анализируется терминологическое разнообразие, используемое в доктрине уголовного права при характеристике видового объекта, из чего сделано несколько обобщающих выводов: во-первых, трактовка объекта преступления как общественного отношения является универсальной, верной по существу и соответствующей действующему законодательству, несмотря на изменения в охране приоритетов уголовным законом; во- вторых, дискуссия ведется не в связи с существенными противоречиями во взглядах на видовой объект преступлений против правосудия, а в связи с объемом общественных отношений, которые охватываются данным понятием. Видовой объект преступлений против правосудия включает в себя две группы отношений, хотя тесно связанных между собой, направленных на достижение единого интереса в сфере правосудия, однако обладающих самостоятельным характером. Во-первых, это отношения, охраняющие процессуальную и постпроцессуальную деятельность. Во-вторых, это отношения охраняющие неотъемлемые личностные блага субъектов данной деятельности и их близких: жизнь, здоровье, честь, достоинство, личную безопасность. В уголовно- правовой теории классификация преступлений против правосудия осуществляется по трем основным критериям: а) по субъекту посягательства; б) по непосредственному (групповому) объекту; в) комбинированный (смешанный). Проанализировав данные виды классификации, автор на основе непосредственного объекта преступления предложил свою. В основу авторской классификации положены структурные элементы охраняемых общественных отношений и особенности их внутреннего содержания, воздействуя на которые виновный нарушает охраняемое отношение в целом. Такой критерий позволит определить существенные взаимосвязи охраняемых отношений и установить приоритеты, что особенно важно, когда под уголовно-правовую защиту берутся блага, связанные с несколькими социальными интересами. Предложенная классификация взята за основу при распределении преступлений против правосудия по главам и параграфам настоящей работы. Вторая глава «Исторический, сравнительно-правовой и криминологический аспекты уголовной ответственности за преступления против правосудия» состоит из трех параграфов. В первом параграфе «Эволюция российского уголовного законодательства об ответственности за преступления против правосудия» отмечается, что анализ накопленного исторического опыта позволяет сделать следующие выводы: 1. Интересы правосудия были предметом уголовно-правовой охраны на самых ранних этапах существования российского государства. В первых законодательных актах древней Руси (Русская правда, княжеские уставы, Новгородская и Псковская ссудные грамоты) формулировались правовые нормы, которые можно рассматривать как прообраз некоторых современных составов преступлений против правосудия. 2. Дальнейшее развитие уголовного законодательства характерно двумя направлениями: во-первых, увеличением числа составов посягательств на интересы правосудия (Судебник 1497 г.,Судебник 1550 г. и последующие законодательные акты); во-вторых, стремлением законодателя консолидировать данные составы преступлений в одном разделе (главе) законодательного акта (Соборное уложение 1649 г., Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г.,Уголовное Уложение 1903 г.). 3. К 1917 году российское уголовное законодательство содержало достаточно развитую систему правовых норм, способных обеспечить охрану правосудия от преступных посягательств. Эти правовые нормы еще не были консолидированы в единой главе уголовного закона, однако такая тенденция была очевидна. Октябрьская революция прервала эволюционный процесс, поскольку происходила коренная ломка всех государственных и общественных институтов, что не могло не отразиться на законодательстве, в том числе уголовном. Процесс создания нового советского судебно-следственного аппарата и правовых норм по защите интересов правосудия от преступных посягательств проходил практически одновременно. Отказавшись от исторического опыта дореволюционного российского уголовного законодательства, авторы УК РСФСР 1922 и 1926 гг. не выделяли преступления против правосудия в самостоятельную главу, но данные составы преступлений были сформулированы в иных главах УК. 4. Основная проблема уголовно-правовой защиты интересов правосудия в этот период государственного развития заключалась в том, что в данной сфере, как ни в какой другой, проявилась двойственность (если не сказать двуличие) советской власти: показное провозглашение и отстаивание принципов законности в деятельности правоохранительных органов, с одной стороны, и попрание этой законности на практике – с другой. Причины такого явления на разных этапах развития государства были различными. В первые годы это объяснялось необходимостью борьбы с классовыми врагами, затем повлиял культ личности руководителя советского государства, позднее – отстаивание политических догм советской власти. Эта двойственность проявлялась как в несоблюдении основополагающих принципов права при построении уголовных и уголовно-процессуальных норм, так и в дальнейшем грубом отступлении от уже принятых правовых норм. 5. Идея выделения преступлений против правосудия в единую главу уголовного закона возникла в проекте УК СССР 1946 г. Воспринял эту идею УК РСФСР 1960 г., объединив в самостоятельную главу правовые нормы, предусматривавшие ответственность за посягательства на интересы правосудия. Данные нормы не были застывшей догмой, и на протяжении более чем тридцатилетнего действия УК РСФСР 1960 г. видоизменялись и совершенствовались, получив дальнейшее развитие в УК РФ 1996 г. Во втором параграфе «Особенности современного уголовного законодательства зарубежных стран об ответственности за преступления против правосудия» анализируются нормы действующего уголовного законодательства ряда стран Европы, Азии и Америки. Из всей совокупности существующих правовых систем в работе анализируются страны, относимые к романо-германской (континентальной) семье права. На основе предложенной диссертантом классификации формулируются следующие выводы: 1) в уголовных законах зарубежных стран, принятых в относительно недавнее время, прослеживается общая тенденция выделения правосудия в самостоятельный объект уголовно-правовой охраны. Следует признать это результатом эволюционного совершенствования системы уголовного закона вне зависимости от исторического пути развития того или иного государства; 2) дальнейшее совершенствование норм о преступлениях против правосудия, технико-юридических приемов конструирования конкретных составов в отечественном законодательстве невозможно без учета мирового опыта нормотворческой деятельности, в частности: а) структуризации правовых норм внутри главы «Преступления против правосудия» (Грузия). Это приведет к взаимной обусловленности и взаимосвязанности мер уголовно-правового регулирования близких общественных отношений в сфере правосудия; б) криминализации незаконной деятельности адвоката, посягающего на интересы правосудия (Испания, ФРГ, Республика Сан-Марино), а также вмешательства (воспрепятствования) в законную деятельность защитника или представителя лица (Украина, Республика Казахстан); в) дифференциации ответственности за лжесвидетельство в зависимости от судопроизводства и значимости сообщаемой информации для решения дела по существу (Швеция, Швейцария, Бельгия, Франция), а также детализации ответственности свидетеля и потерпевшего за умолчание об известных им фактах, имеющих значение для разрешения дела (Испания, Болгария, Аргентина); г) установления уголовной ответственности за умышленное неисполнение судебного акта как специальным, так и общим субъектом (Республика Молдова, Республика Казахстан). В третьем параграфе «Криминологическая характеристика преступлений против правосудия: состояние, структура, динамика» рассматриваются причины, по которым в рамках уголовного права, а тем более криминологии гораздо менее разработанными оказались проблемы криминологической обусловленности и совершенствования норм о преступлениях против правосудия. Отмечается, что более половины (57,6 %)преступлений, совершенных в сфере правосудия, приходится на деяния, сутью которых является заведомая ложь и фальсификация. Диссертант придерживается принципиальной позиции в том, что именно суд оценивает правдивость или ложность показания, заключения или перевода в совокупности с представленными доказательствами, а у лиц до удаления суда в совещательную комнату есть право на заявление об их ложности. Поэтому суд, вынося решение по делу, должен недвусмысленно дать оценку показаниям, заключению или переводу. Как показывает авторское исследование только в 16,2% изученных дел такая оценка судом давалась. При этом ее формулировка не была единой и зачастую не соответствовала требованиям диспозиции ст. 307 УК РФ. Например, в 2,4% случаев суд указывал на «несоответствие показаний другим доказательствам по делу»; в 0,8 % случаев — на то, что «свидетель или потерпевший дал показания, существенно противоречащие ранее данным им показаниям». С учетом сказанного представляется целесообразным внести дополнения в ст. 299 и ч. 5 ст. 313 УПК РФ. В последние годы продолжает увеличиваться суммарное число зарегистрированных преступлений против правосудия, которые совершаются специальными субъектами: судьями, прокурорами, следователями, дознавателями. Так, за период с 1986 по 1996 гг. применения УК РСФСР эта группа преступлений3 составила 500 зарегистрированных случаев. За девятилетний период действия УК РФ – с 1997 по 2005 гг. число аналогичных преступлений составило 871 или + 74,2 %. В то же время увеличились «ножницы» между числом зарегистрированных преступлений и количеством выявленных преступников. Так, в 1986–1996 гг. было установлено 328 человек, а за указанный выше период действия УК РФ — 200 человек. Цифры настораживают, поскольку преступная деятельность должностных лиц не сразу попадает в поле зрения, что позволяет им неоднократно совершать общественно опасные деяния. Особую обеспокоенность вызывает уровень корыстной мотивации при нарушении законности, или коррумпированность сотрудников правоохранительных органов. По изученным в ходе нашего исследования уголовным делам о преступлениях, предусмотренных ст.ст. 299–305 УК РФ, была установлена корыстная заинтересованность в 9,4 % случаев, а иная личная заинтересованность в 24,6 % дел. Высокая латентность коррупционных преступлений заставляет критически относиться к данным об уровне этого явления. Третья глава «Преступления, посягающие на процессуальную деятельность органов, осуществляющих судопроизводство» состоит из пяти параграфов, в которых анализируются посягательства на интересы правосудия, связанные с нарушением процессуальной деятельности. В первом параграфе «Посягательства на деятельность, связанную с принятием основанных на законе процессуальных решений» исследуются проблемы законодательной регламентации и правоприменения уголовно-правовых норм, предусмотренных в статьях 294, 299, 300, 301 и 305 УК РФ. При анализе ответственности за воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования (ст. 294 УК) формулируются критерии, которые могут быть использованы при толковании понятия «вмешательство» : во–первых, виновный должен совершать незаконные действия, которые, по его мнению, могут воспрепятствовать осуществлению правосудия или всестороннему, полному и объективному расследованию по уголовному делу. Незапрещенное законом право влиять на принимаемое органами расследования или судом решение со стороны лиц, мнения по этому вопросу не может рассматриваться как вмешательство в деятельность данных органов; во–вторых, данное вмешательство должно осуществляться для нарушения порядка принимаемого указанными должностными лицами решения или изменения его содержания; в-третьих, степень общественной опасности вмешательства возрастает, если избранные способы препятствуют или серьезно затрудняют волеизъявление участника судопроизводства при осуществлении им своей деятельности. Действующий уголовный закон защищает от вмешательства деятельность суда, прокурора и органов расследования. Вне поля зрения оказалась защита от вмешательства в законную деятельность стороны защиты. Учитывая конституционный принцип равенства сторон, данный пробел предлагается устранить. Мотивируется вывод о необходимости упорядочения, стандартизации терминов и понятий, используемых при формулировании диспозиций статей 299, 300, 301, 303, 305 УК РФ. Диссертант предлагает также свое видение решения вопроса о субъекте преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 301 УК. Представляется целесообразным законодательным путем урегулировать возникшие противоречия, предусмотрев самостоятельную ответственность следователя, дознавателя и прокурора за возбуждение заведомо незаконного ходатайства перед судом об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Во втором параграфе «Посягательства на деятельность, связанную с получением объективной информации о преступлении» доказывается: 1. Обоснованность декриминализации ответственности за провокацию взятки либо коммерческого подкупа (ст. 304 УК). Во-первых, существование подобного социального явления не носит распространенный характер, чему свидетельствует имеющаяся статистика. При этом нет никаких научно обоснованных данных, свидетельствовавших бы о том, что данные противоправные действия носят в большей степени латентный характер. Во-вторых, формулирование данной правовой нормы породило множество дискуссионных вопросов. В-третьих, подобные противоправные действия могут быть законодательно урегулированы использованием института соучастия, некоторых составов о должностных преступлениях (ст. 285, 286, 292 УК РФ) и преступлениях против правосудия (ст. 301, 302 УК РФ). 2. Целесообразность дифференциации ответственности за отказ от дачи показаний (ст. 308 УК) в зависимости от судопроизводства. При этом лицо должно быть не только предупреждено об уголовной ответственности за подобное деяние, но ему разъяснено, что оно не попадает в категорию тех граждан, которые согласно закону имеют право не давать показания. Параграф третий «Посягательства на деятельность, связанную с получением достоверных доказательств о преступлении» посвящен анализу проблем теории и практики ответственности за фальсификацию доказательств (ст. 303 УК) и дачу заведомо ложных показаний, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод (ст. 307 УК РФ). Современное состояние данных общественно опасных деяний свидетельствует о неблагоприятных тенденциях. Фальсификация доказательств с 46 случаев в 1997 г. выросла до 445 в 2005 г., т.е. более чем на 900 %; заведомо ложные показания, заключение, перевод за этот же период выросли более чем в два раза. В работе анализируются причины этого явления. Когда речь идет о фальсификации доказательств, особое значение имеет правильное определение предмета посягательства. Диссертант не согласен с наметившейся в последнее время практикой Верховного Суда РФ относить к предмету фальсификации только предоставление недоброкачественной информации. Предметом фальсификации следует признавать и искажение процессуальной формы ее закрепления. Пассивное уклонение от сообщения важных сведений путем ссылки на какие-то вымышленные обстоятельства (не видел, не помнит, не знает и т.п.) свидетельствует о том, что допрашиваемый прямо не отказывается давать показания, а констатирует определенный факт, что он такими сведениями не располагает и тем самым сообщает заведомо ложную для него информацию. Данные действия следует квалифицировать по ст. 307 УК РФ. Если допрашиваемый прямо отказывается отвечать на поставленные вопросы об обстоятельствах, имеющих значение для дела, то речь идет об ответственности за отказ от дачи показаний (ст. 308 УК РФ). В четвертом параграфе «Посягательства на деятельность, связанную с законным получением достоверных доказательств о преступлении, сопряженные с принуждением и подкупом» отмечается, что в 55,4 % изученных уголовных дел свидетели (16,2%) или подсудимые (39,2%) в суде отказались от первоначальных показаний, которые они давали на предварительном следствии, отрицали те фактические обстоятельства, о которых они ранее говорили в своих показаниях. Причины этого они объяснили физическим и психическим насилием со стороны сотрудников правоохранительных органов (22,5%); иными незаконными действиями (обман, уговоры, обещания, использование алкоголя и наркотических средств) (2,8%). Объективность указанных данных подтверждается как исследованием диссертанта, так и данными других авторов (А.С. Гореликом, А.Д. Назаровым, Н.Г. Стойко). Таким образом, уровень регистрации преступлений, предусмотренных ст. 302 и ст. 309 УК РФ, явно не соответствует распространенности этого противоправного явления. В работе определяется понятие «принуждение», с учетом которого предлагается дополнить редакцию ст. 302 УК: «путем применения угроз или иных незаконных деяний, лишающих или ограничивающих свободу воли,…» и далее по тексту. В пятом параграфе «Посягательства на деятельность, связанную с расследованием, пресечением и раскрытием преступления» анализируются составы, предусмотренные ст. 310 и ст. 316 УК РФ. В частности аргументируется позиция о формулировании в ст. 310 УК РФ примечания, согласно которому не подлежат ответственности по данной статье подозреваемый, обвиняемый, защитник и представитель несовершеннолетнего подозреваемого или обвиняемого. Обосновывается необходимость в ст. 316 УК РФ описать в консолидированной форме группы преступлений, укрывательство которых влечет уголовную ответственность. Такой опыт имеется в УК Испании (ст. 451). Доказывается поспешность декриминализации ответственности за несообщение о факте готовящегося или совершенного преступления. Государство фактически сложило с себя полномочия реагировать на подобные случаи, в том числе и при подготовке тяжких и особо тяжких преступлений. Противодействие раскрытию, расследованию преступлений и наказанию виновных не только все более латентно в условиях эскалации экстремистской и организованной преступности, но и в значительной своей части объявлено непреступным. Вместе с тем 68,2% из числа опрошенных судей и сотрудников правоохранительных органов ратуют за возвращение уголовной ответственности за несообщение о готовящемся или совершенном особо тяжком преступлении. В этой связи представляет интерес опыт Европейских государств (Голландия, Франция, ФРГ), не отказавшихся от уголовно-правового регулирования случаев недонесения, который позволяет выделить основные правила построения такой ответственности. Во-первых, вместо термина «недонесение», вызывающего отрицательную ассоциацию, используются термины «несообщение» или «не предупреждение». Во-вторых, нередко ответственность ограничивается только рамками несообщения о готовящемся преступлении. В-третьих, ответственность за несообщение связывается только с определенной группой преступлений. В-четвертых, исключается ответственность для близких родственников, супруга и иных лиц. Четвертая глава «Преступления, посягающие на деятельность, связанную с исполнением судебного акта» состоит из двух параграфов, в которых анализируются посягательства на надлежащее исполнение принимаемых судом решений. В первом параграфе «Общие посягательства на деятельность, связанную с исполнением судебного акта» отмечается, что в действующем уголовном законе (ч.1 ст. 312 УК РФ) не поддается какому-либо вразумительному объяснению положение, когда хищение имущества, подвергнутого описи или аресту, путем растраты наказывается менее строго, чем хищение иного имущества. Этот существенный недостаток, несомненно, требует коррекции. В этой связи представляется продуктивным выделение растраты арестованного или конфискованного имущества, сопряженное с его хищением, в квалифицированный состав преступления, предусмотренного ст. 312 УК: «хищение путем присвоения или растраты имущества, подвергнутого арест,у лицом, которому это имущество вверено…» Уголовно наказуемым признается лишь злостное неисполнение судебного акта (ст. 315 УК РФ). Доктринально трудно будет добиться однозначной оценки «злостности», а это бумерангом отражается на судебной практике. Поэтому целесообразно в примечании к ст. 315 УК дать ее характеристику: «Под злостностью неисполнения следует понимать повторное неисполнение лицом возложенных на него обязанностей, вытекающих из судебного акта, после предписания, сделанного уполномоченным лицом, и предупреждения об уголовной ответственности при наличии реальной возможности исполнить приговор, решение или иной судебный акт». В 23,9% изученных случаев основанием прекращения уголовного дела либо отказа в его возбуждении являлось нераспространение действий ст. 315 УК в отношении общего субъекта. Следует признать это пробелом уголовного законодательства. Назрела объективная необходимость установления ответственности за неисполнение судебного акта со стороны любого лица. При этом ответственность специальных субъектов должна быть выделена в самостоятельный состав с повышением ее размеров в санкции. Во втором параграфе «Посягательства, нарушающие реализацию нака-зания в виде лишения свободы, ареста или меры пресечения – заключение под стражу» рассматриваются наиболее значимые проблемы теории и практики ответственности запобег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи (ст. 313 УК) и уклонение от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК). Диссертант обосновывает вывод о том, что побег задержанного в порядке ст. 91 УПК РФ по подозрению в совершении преступления должен квалифицироваться по ст. 313 УК РФ и поддерживает предложение о дополнении ст. 313 УК РФ примечанием, которое предлагает сформулировать следующим образом: "Под лицом, находящимся в предварительном заключении, в настоящей статье понимаются подозреваемый, обвиняемый или осужденный, заключенный под стражу в порядке меры пресечения, а равно задержанный в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством». При предоставлении отсрочки исполнения приговора либо при её отмене на суд законом не возлагается требование обязывать лицо самостоятельно явиться в исправительное учреждение для отбытия наказания. В этой связи термин «невозвращение» не может охватывать случаи уклонения лица от реального отбывания наказания после истечения срока отсрочки либо ее отмены. В диспозиции ст. 314 УК было бы правильнее вести речь об ответственности лица за уклонение от явки для отбывания наказания в виде лишения свободы по истечению срока отсрочки, если суд признал необходимым отбыть оставшуюся часть наказания либо ее досрочной отмены судом. |