Проблематика и поэтика повести Поединок А. Куприна (оригинальность 0%) Поэтика в ту памятную эпоху, когда расцвет русского искусства, известный ныне как серебряный век
 Скачать 56.55 Kb.
|
|
13. Жанр «пасхального» и «святочного» рассказа в творчестве Л. Андреева (рассказы «Ангелочек», «Петька на даче», «Бергамот и Гараська»). В ранней прозе Андреева сразу увидели традицию Чехова в изображении "маленького человека". По выбору героя, степени его обездоленности, по демократизму авторской позиции такие андреевские рассказы, как "Баргамот и Гараська", "Петька на даче" (1899), "Ангелочек" (1899), вполне соотносимы с чеховскими. Но младший из современников везде выделил страшное для себя состояние мира - полное разобщение, взаимонепонимание людей. В пасхальной встрече хорошо известных друг другу городового Баргамота и бродяги Гараськи каждый из них неожиданно не узнает другого: "Баргамот изумился", "продолжал недоумевать"; Гараська испытал "даже какую-то неловкость: уж больно чуден был Баргамот!". Однако и открыв неведомо приятное в (*192) своем собеседнике, оба не могут, не умеют наладить отношений между собой. Гараська лишь издает "жалобный и грубый вой", а Баргамот "менее, чем Гараська, понимает, что городит его суконный язык". В "Петьке на даче" и "Ангелочке" - еще более мрачный мотив: разорваны естественные связи между детьми и родителями. Да и сами маленькие герои не понимают, что им нужно. Петьке "хотелось куда-нибудь в другое место". Сашке "хотелось перестать делать то, что называется жизнью". Мечта не мельчает, даже не гибнет (как в произведениях Чехова), она не возникает, остается только равнодушие или озлобление. Нарушен извечный закон человеческого общежития. Но рассказы написаны ради краткого светлого момента, когда вдруг оживает способность несчастных к "радостной работе" души. У Петьки это происходит в слиянии с природой на даче. Исчезновение "бездонной пропасти" между Сашкой и его отцом, зарождение их мысли о "добре, сияющем над миром", вызывает удивительная елочная игрушка - ангелочек. Мальчика из бедной семьи Сашку в рассказе Леонида Андреева "Ангелочек" зовут под Рождество на елку богатые люди Свечниковы. Зачем они это делают? Рождество - праздник религиозный, отмечаемый во всех христианских странах. В странах католических, например в Италии или во Франции, он считается главным христианским праздником. В России, стране православной, главный религиозный праздник - Пасха, однако и Рождество всегда пользовалось большим почетом. На Рождество, которое бывает перед Новым годом (в советское время оно передвинулось в начало года после реформы календаря), в домах украшали елки и обязательно ставили на верхушки звезды, которые символизировали вифлеемскую звезду. В этот день все должны быть добрыми, внимательными к людям, никого не обижать и дарить всем подарки. Люди из богатых семей в дореволюционной России считали долгом позвать на елку детей своих бедных родственников или соседей и тем самым показать себя хорошими христианами: ведь во Христе все люди - братья. Так и поступает богач Свечников, приглашая Сашку в свой дом. Больше того: он хочет помочь Сашке, отец которого работает у него, и устроить мальчика в ремесленное училище. Но для этого Сашка обязан доказать свою преданность Свечникову, вести себя скромно и всячески благодарить своего благодетеля. Но вот конфуз. Сашка не желает вести себя "прилично”! Он грубит Свечникову, обижает его замечательно одетого, ухоженного сынка и вообще ведет себя как "нехороший мальчик”. Читатель не сразу замечает, как автор начинает иронизировать над ситуацией, которую он сам же создает в своем рассказе. По форме - это типичный "рождественский” рассказ, один из тех, что в обязательном порядке печатались в российских газетах на Рождество. Но по сути этот рассказ как бы пародирует типичную "рождественскую” историю о бедном, несчастном ребенке, которого пригласили в богатый дом, обогрели, накормили, вытерли слезы и сделали на один день счастливым. Сам автор не верит в реальность подобного сюжета. Он понимает, что дети из бедных семей не склонны к сентиментальности. Они грубы и хитры, потому что жизнь вынуждает их быть такими. Сашка отлично знает цену и "лысому господину" (хозяину дома), и его жене, и его вежливому сыну. Он отлично понимает, что их благополучие строится на каторжной работе его отца и матери. Но Сашка видит на елке воскового ангелочка, и тот так нравится ему, что Сашка готов схитрить и показать свою преданность; только бы хозяева подарили ему этого ангелочка! И тут происходит короткое и внезапное чудо!"Ив этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка”. Это очень важный момент в рассказе! В одной фразе писатель говорит нам о том, что образ и подобие Божье есть в каждом человеке, каким бы грубым и непривлекательным он ни казался нам вначале. Больше того: именно в ребенке из бедной, несчастной семьи этот образ запечатлен глубже и прочнее, чем в сытых и самодовольных богачах. И здесь мы вспоминаем, что Ангел Господень явился не к женщине из богатой семьи, не к царской дочери и не к жене римского цезаря, но к бедной сироте Марии, жене обычного плотника. И родился Христос не в роскошной кровати, не в царских покоях и не в столице мира - Риме, но в холодной пещере, на грубой шерстяной подстилке, в маленьком иудейском городе Вифлееме. И положила его мать не в мягкую колыбель, но в жесткие ясли из камня. Оказывается, что, пародируя типичную "рождественскую” историю, Андреев вовсе не кощунствует, а возвращает нас к подлинному смыслу этого великого религиозного праздника. Оказывается, что рассказ этот вдвойне парадоксален. Он как бы дважды себя отрицает, чтобы в конце концов подвести читателя к простой и великой правде. Образно передал А. Блок свое верное впечатление от "Ангелочка": в теле "необъятной серой паучихи-скуки" "сидит заживо съеденный ею нормальный человек". Для "заживо съеденных" Гараськи, Петьки, Сашки исходным было не отчуждение от людей, а полная изоляция от добра и красоты. Поэтому образом Прекрасного избрано нечто абсолютно неустойчивое: пасхальное яичко Гараськи, случайная дача у Петьки, растаявший от печного жара восковой ангелочек, принадлежащий Сашке. В.Г. Белинский установил определенный тип писателей:". их вдохновение вспыхивает для того, чтобы через верное представление предмета сделать в глазах всех очевидным и осязаемым смысл его". Андреев обладал сходным художественным мышлением. Чутко уловленное в общественной атмосфере явление как бы концентрировалось на малом участке - в поведении героев. Чем страннее, механистичнее они выглядели, чем больше отступали от вечных предначертаний жизни, тем острее ощущалась разрушенность общего миросостояния. И все-таки человек, даже погребенный заживо, на какой-то миг пробуждался от летаргического сна. Созданию столь горькой судьбы подчинены экспрессия авторского слова, сгущение красок, символика. Есть у Андреева и необычное средство выразительности. Какое-то представление персонажа вдруг объективируется, отделяется от породившего его субъекта. 14. Повествование в рассказах «Красный смех» Л. Андреева: идейно-художественная проблематика, символика и стиль. 15. Философия жизни и смерти в повести Л. Андреева «Жизнь Василия Фивейского». 16. Жанровая структура произведений А.Платонова «Котлован» 17. Жанр антиутопии в русской. литературе («Котлован» А.Платонова) Роман Евгения Замятина "Мы" и повесть Андрея Платонова "Котлован" представляют жанр "антиутопии" в русской литературе. Долгое время они были под запретом. Но теперь, прорвавшись сквозь толщу времени и увидев свет, произведения эти помогают нам осмыслить трагедию человека в тоталитарном государстве. Уже в 20-х годах эти писатели сумели рассмотреть грядущую катастрофу казарменного социализма. В своих книгах они рассматривают проблему будущего, проблему общечеловеческого счастья. "Котлован" - предельно сжатый рассказ о закладке здания в городе и о недельном пребывании героев в близлежащей деревне. Но рассказ этот вместил в себя важные для Платонова философские, социальные и нравственные проблемы. Так что же такое счастье для героев этого рассказа? Над планом общей жизни задумывается Вощев, главный персонаж "Котлована". - Я думал о плане общей жизни. - Ну и что ж ты бы мог сделать? Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность. На что ему категорически заявляют, что "счастье произойдет от материализма, а не от смысла". Вощев участвует в строительстве общепролетарского дома. Дом этот строит горстка энтузиастов, мечтающих о всеобщем счастье. Эти люди живут в нечеловеческих условиях и все-таки верят, что счастье есть, что оно возможно. Строители котлована работают не для одних себя, а для всех, "впрок". Весь смысл строительства общечеловеческого дома для героев "Котлована" в преодолении собственного эгоизма. "...Скорей надо рыть землю и ставить дом, а то умрешь и не поспеешь. Пусть сейчас жизнь уходит, как теченье дыханья, но зато посредством устройства дома ее можно организовать впрок - для будущего неподвижного счастья и для детства". Люди отрицают себя, свои интересы ради будущего, ради мечты о новом человеке, о смысле жизни, о счастье детей и ждут, что вот-вот оно наступит, это "будущее неподвижное счастье". И хотя мы понимаем, что строители действительно хотят сделать людей счастливыми, но что-то подсказывает нам, что это лишь мечты, которым не суждено сбыться. Эти люди строят утопический город счастья, но каждый их шаг разрушает надежды на чудо. Пренебрежение к собственной жизни, забвение себя порождает такое же отношение к другим людям. Строителям будущего просто неведома идея самоценности каждой человеческой жизни. "Ты кончился, Сафронов! Ну и что ж? Все равно я ведь остался, буду теперь как ты. Ты вполне можешь не существовать" - вот такая эпитафия на смерть собрата. Землекоп Чиклин - самый противоречивый герой рассказа. Вместе с Вощевым и Прушевским он старательно вяжет плот, чтобы "кулацкий сектор ехал по речке в море и далее". На пару с медведем-кузнецом ходит по избам раскулачивать крестьян. Активист получает от Чиклина "ручной удар в грудь", а потом, "для прочности его гибели", Вощев "ударил активиста в лоб". Все оказываются вовлеченными в насилие. На протяжении всей повести слово расходится с делом. Самые благие помыслы наталкиваются на неосуществимость. Чиклин заботится о девочке Насте, его любовь к ней, внимание, скорбь по умершим приходят в жестокое противоречие с тем делом, в которое он включился. "Рабочий класс не царь, он бунтов не боится", - самодовольно изрекает Чиклин. Однако скоро выясняется, что боится, и не только бунтов. Боятся всего. Вощев боится ночей и "сердечной озадаченности"; Прушевскому "дома грустно и страшно"; Козлов опасается, что его не примут в будущую жизнь, "если он представится туда жалобным нетрудовым элементом"; поп, которого Чиклин бьет в лицо, боится упасть, чтобы "не давать понятия о своем неподчинении". И что же это за счастье, которого все хотят? Это единообразное для всех и неизменное счастье, остановленное и окончательное. Общепролетарский дом призван "организовать жизнь впрок для будущего неподвижного счастья", а Сафронов "счастье будущего представлял себе в виде синего лета, освещенного неподвижным солнцем". И Вощев, сидя на телеге и опираясь спиной на гробы, смотрит в небо и ждет оттуда "резолюции о прекращении вечности времени", ведь именно он "тосковал о будущем, когда все станет общеизвестным и помещенным в скупое чувство счастья". Окончательно надежды на счастье исчезают со смертью Насти. Девочка, как мне кажется, была для строителей олицетворением будущего, и вот ее не стало..." Вощев стал в недоумении над этим утихшим ребенком, - он уже не знал, где теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском чувстве и в убежденном впечатлении? Зачем ему теперь нужен смысл жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького, верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением?" Андрей Платонов доказывает, что только отношением к человеческой жизни может быть измерен и оправдан социальный эксперимент. "Не убывают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? Дом человек построит, а сам расстроится. Кто жить тогда будет?" 18.Проблематика повести «Джан» А.Платонова В статье дан анализ одного из ключевых произведений А. Платонова 1930-х годов — повести «Джан». Сюжет произведения определяется как сюжет «испытания веры». Доказывается, что социалистическая идея, преломляясь через зороастрийский миф, «испытывается» в повести на прочность и истинность. В результате это «испытание» выявляет в произведении христианский подтекст: неприятие главным героем утилитарного рая земного — социализма, где нет свободы воли и где любви к ближнему противопоставлена любовь к «дальнему человечеству». В подтексте финала повести звучат две евангельские заповеди: «не хлебом единым...» и «возлюби ближнего своего...»; на них, в том числе, А. Платонов в конце 1920 — середине 1930-х годов выстраивает свою идею «душевного социализма», пытаясь примирить непримиримое: христианский идеал и социализм. В последнее время творчество А. Платонова рассматривается в свете религиозно-философской традиции. При жизни писателя о «религиозном душеустройстве» его прозы и «юродстве во Христе» писал критик А. Гурвич [11,195—233]. В современном платоноведении вопрос о религиозности мировоззрения А. Платонова остается открытым. Н. Корниенко говорит о «традиционно религиозном взгляде» писателя на мир [13, 125]. Е. Антонова называет Платонова православным писателем [2, 39]. И. Спиридонова пишет о «христианских и антихристианских тенденциях» в творчестве Платонова, о попытке совместить «веру отцов — православие» и социализм [17], [19], [20]. Повесть «Джан», написанная Платоновым по результатам поездок в 1934—1935 гг. в составе писательской бригады в Туркмению, стала средоточием многолетних размышлений писателя, она итожит тему социализма в повестях первой половины 1930-х годов. Контрастные по национальному и географическому материалу (в «Котловане», в повестях «Впрок», «Хлеб и чтение» место действия — центральная Россия, в «Ювенильном море» — «глубина юго-восточной степи», а в «Джане» — Средняя Азия) тексты в своем единстве затрагивают одну из постоянных тем в творчестве Платонова — «Запад и Восток», которые для писателя были понятиями не столько географическими, сколько философскими, мировоззренческими, олицетворяющими «два принципа бытия» [1, 93]. По мнению Н. В. Корниенко, «Восток по-новому возвращал Платонова и к большим темам XX века — соотношению национальной культуры и государственной политики, социальным и метафизическим представлениям о природе зла в европейской и восточной культуре» [13, 230]. Сюжет повести «Джан» исследователи определяют как «сюжет спасения человечества» [15, 164], в свете которого рассматривают и образ главного героя, Назара Чагатаева. Его сравнивают с античным Прометеем [23, 301], который принес людям огонь, а значит, и начатки цивилизации; с ветхозаветным Моисеем, который, однако, мечтает не вывести народ из пустыни, а «превратить мертвую пустыню в райский сад» [16, 50]; с новым Мессией, пытающимся дать еще один Завет веры [24, 394]. Религиозную проблематику и христианский подтекст главной сюжетной линии актуализирует и семантика имени Назар, в переводе с древнееврейского означающего «посвященный Богу» [12, 682]. Имя героя, как считает О. Жунтуро- ва-Фишерман, несет в себе «отголоски трагедии Христа» [12, 682]. На наш взгляд, сюжет повести «Джан» можно обозначить и как сюжет «испытания веры», ключевую роль в котором играет Назар Чагатаев. Первая характеристика Назара — «молодой нерусский человек» (ИЗ)1. Платонов изменил вариант «счастливый» на вариант «нерусский» [13, 231], тем самым актуализировав сиротство героя: русского отца он не помнит, а мать-туркменка 15 лет назад прогнала его из пустыни. Платонов по-новому осмысляет понятие «сиротство», у него сиротами названы и осознают себя не только дети, но и взрослые [18, 515]. Сиротство героев становится «оборотной стороной» сыновства [10, 80—81], которое хотя и утрачено, тем не менее является главным мотивирующим стержнем их поисков. В записных книжках Платонова есть следующие слова: «Иисус был круглый сирота. Всю жизнь отца искал» [22, 75]. Христос вводится писателем в смертный человеческий мир, он тоже включен в драму познания, ищет истину и счастье. С одной стороны, это связано с русской кенотической традицией, согласно которой Христос ценен больше как Человек, а не как Сын Божий [10, 50—88]. С другой стороны, это свидетельство религиозного кризиса, богозабвения. Во второй характеристике Назара («Он взошел теперь высоко, на гору своего ума...» (113)) присутствует в том числе и метафорическое осмысление мотива пути. «Гора ума» означает «вершину» как высшую ступень развития, в данном случае умственного. Платонов создает собственную метафору, которая «деметафоризуется» (термин С. Бочарова [7, 10]), «ум» приобретает самостоятельное значение и, что характерно для пластичной фразы Платонова, очерчиваются его осязательные формы — «гора». В мифопоэтической традиции «гора» может выступать в качестве мирового древа, одним из вариантов которого является библейское древо познания добра и зла. Грехопадение Адама и Евы связано было с древом познания, вкусив плода которого, первые люди были изгнаны из рая в мир земного смертного опыта, ограниченного рамками их сознания. Назар Чагатаев, взойдя на «гору ума», по рационально-атеистической установке времени уже как бы познал истину. В процессе эволюции героя «умствование» связывается у него не со счастьем жизни (как, например, у Вощева в «Котловане»), а со смертью. Ср.: «...от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:17), и в «Джан»: народ «истиной... жить не мог, он бы умер сразу от печали, если бы знал истину про себя» (169). Назар Чагатаев ищет не истину, а счастье. В черновиках повести о детстве «Дар жизни» есть фрагмент, который исследователи долгое время относили к Назару Чагатаеву: «Важное. Утрата матери Гвоздаревым — утрата души и поиск души всю оставшуюся жизнь» [14, 167]. В повести «Джан», таким образом, наблюдаем эволюцию сквозного героя произведений писателя: Назар Чагатаев — это образ «сердечного» человека; его путь — это возвращение от «идеологического отцовства», олицетворяющего социалистическую идею, — к матери, олицетворяющей природно-родовое, семейное начало, от ума — к душе и сердцу, от истины — к счастью. Уже в названии повести, пусть и иносказательно, Платонов расставил необходимые акценты: «Джан — душа, которая ищет счастье (туркменское народное поверье)». |