Лекции - философия науки. Проблемы философии науки
 Скачать 1.33 Mb.
|
|
Федеральное агентство по образованию ГОУ ВПО “УГТУ – УПИ имени первого Президента России Б.Н. Ельцина” В. И. Кашперский ПРОБЛЕМЫ ФИЛОСОФИИ НАУКИУчебное пособие Екатеринбург УГТУ-УПИ 2008 Проблемы философии науки: учебное пособие / В.И. Кашперский. – Екатеринбург: УГТУ – УПИ, 2008. 282 с.Учебное пособие предназначено для подготовки аспирантов и соискателей к кандидатскому экзамену по курсу «История и философия науки» (раздел «Общие проблемы философии науки»). Издание представлено в виде лекций, основой которых является авторская концепция трактовки разума, рациональности, теоретического мышления, науки в их историческом развитии. © В. И. Кашперский, 2008 © Уральский государственный технический университет – УПИ, 2008 Предисловие автора о научном мышлении, философии науки и исторических типах рациональности Читать лекции по философии науки – дело интересное и благодарное. Интересное потому, что научное знание задает основные ориентиры развития современной цивилизации, включая и перспективы такого развития в обозримом будущем. Благодарное, ибо слушателями являются молодые ученые, олицетворяющие собой будущее науки; их неподдельный интерес к обсуждаемым проблемам поистине воодушевляет, а изменения, происходящие в их внутреннем мире за месяцы живого и непосредственного общения, порождают чувство удовлетворения от «незряшности» усилий. А вот писать учебное пособие – жанр иной и менее интересный (во всяком случае, для автора). Учебников написано много «хороших и разных». Здесь поддержкой для меня является надежда на то, что курс действительно концептуальный и будет востребован не только моими слушателями, но и более широким кругом читателей. В отечественной учебной литературе по философии науки вопросам рождения теоретического сознания и самосознания, исследованию науки в контексте развития культурно-исторических типов рациональности на протяжении последних двух с половиной тысячелетий, продолжающемуся процессу антропологизации научного знания и перспективам потенциализма уделяется очень мало внимания. Я попытался восполнить этот пробел в той мере, в какой это оказалось для меня доступным. Научное мышление удивительно во многих отношениях. Удивителен факт его возникновения, достойно восхищения стремление человека проникнуть за пределы непосредственно воспринимаемого мира. Удивительны громадные достижения человеческого гения, ставшие возможными благодаря науке; те перспективы, которые открываются ею для будущего. Но столь же удивительно, хотя уже в другом и менее приятном для нас контексте, что к концу второго тысячелетия наука и основанная на научном познании техника стали рассматриваться в ряду причин кризиса современной культуры и цивилизации. Иначе говоря, если до второй половины ХХ столетия любые кризисные явления в жизни современных обществ объяснялись как следствие неразумия, недостаточной научной, рациональной обоснованности, то теперь все чаще причины человеческих неудач ищут также и в свойствах самой научной рациональности в форме ее классического идеала. Мир начала третьего тысячелетия парадоксален: он все более интегрируется в целостность, в единое экономическое, политическое, коммуникативно-информационное пространство, и одновременно все более дробится и хаотизируется по самым различным признакам: религиозным, национально-этническим, а в основе своей – политическим и экономическим. Объединяют достижения и успехи, разъединяют – кризисы, принуждающие отстаивать собственные экономические и властные интересы. Тем самым исходный предмет и мифологического, и сменившего его рационального мышления, а именно – соотношение хаоса и упорядоченности в бытии как противоположных начал, взаимодействие и столкновение которых конституирует действительность, приобрел для современности исключительное значение. И то, и другое – достижения и кризисы, управляемая упорядоченность и спонтанная хаотизация – замыкается сегодня на науку и научно-технические возможности дальнейшего развития человечества, на констатируемый, но от этого не становящийся более понятным кризис научной рациональности. Возникшая и все более осознаваемая потребность в кардинальных изменениях содержания и способов жизнедеятельности современного человека, его отношения к природе и другим людям существенно обостряет желание глубже понять философские основания науки и разума, осмыслить перспективы их дальнейшего, уже в третьем тысячелетии, развития. Этим курс философии, ориентированный на раскрытие сущности и перспектив разума, рациональности, науки и научно-технического развития, приобретает в подготовке начинающих ученых особую остроту и актуальность. Проблемное поле философии науки сформировалось в результате осмысления научной рациональности, результатов и приложений научно-технического развития во второй половине XIX и в ХХ веках. Оно включает в себя три основных смысла. Первый, традиционный, отличается формальной строгостью и наиболее последовательно выражен в философской методологии позитивизма. Здесь рациональность понимается как исключительное свойство научного мышления, а наука, согласно программному тезису родоначальника позитивизма О. Конта, – как средство существования и развития единственно оправданного рационального отношения к миру, в котором воображение подчинено наблюдению. Поэтому всякое знание, не вмещающееся в «прокрустово ложе» фиксированных процедур проверки на научность, считается вненаучным либо бессмысленным. При этом предполагается, что научно-рациональное мышление является самодостаточным и для философского исследования оснований науки, научного творчества и деятельности ученого по производству нового знания, что нашло выражение в известной позитивистской метафоре «наука сама себе философия». Здесь основные философские вопросы, стоящие перед исследователем, определяются преимущественно логико-гносеологической тематикой: что такое научное знание, каковы общие закономерности развития науки, как научное знание организовано и функционирует, что означает его объективность, истинность как воспроизведение свойств объектов исследования? Под этим углом зрения рассматриваются методы (методология) науки, ее связь с техникой, соотношение научных дисциплин, сравнительный анализ приемов и процедур, характеризующих науку в ее отличии от других форм и уровней общественного сознания. Такой способ понимания вполне правомерен, но совершенно недостаточен для культурно-исторического исследования и прогнозирования: логика, гносеология, методология науки, шире – философия науки и техники нуждаются сегодня в глубоком самоанализе с антропологических позиций. Между тем логико-гносеологический подход остается доминантным и в специальных исследованиях, и в учебной литературе, изданной в последние годы1. В рамках этого подхода «напрашивается мысль, что изучать науку – это значит изучать ученого за работой, изучать технологию его деятельности по производству знаний»2. Это верно, но недостаточно: подход является по преимуществу внутринаучным и потому ограничен в возможностях сравнительного анализа науки и других форм знания, различных культурно-исторических (а не только внутринаучных, как предлагает В.С. Степин) типов рациональности. Хорошо известно также, что акцент на логико-методологической проблематике и в особенности позитивистские ориентации имеют крайними формами выражения сайентизм (сциентизм) в философии науки и технократизм в философии техники. И еще одно ограничение состоит в том, что подход основан на предположении, будто у современного научно-технического развития нет альтернатив: хотя частные корректировки возможны, в целом это высший и единственный путь человечества в XXI век. Если априорно принять эту точку зрения, дискуссия о будущем науки и техники теряет значение: анализ тенденций предполагает возможность альтернатив. Второй смысл, вкладываемый в понятие философии науки, а равно и техники, очерчен дискуссиями уже не профессиональных философов, а самих ученых, инженеров и техников. Это, например, известные дискуссии между Н. Бором и А. Эйнштейном о природе элементарности и «скрытых параметрах», или известные концепции философии техники инженеров Э. Каппа или П.К. Энгельмейера3. Здесь философия науки трактуется с позиций преимущественно профессиональной самооценки ученых, инженеров, техников. Этот материал я буду использовать в сравнительном анализе концепций развития науки, а также взаимосвязи науки и техники. В этом контексте значимыми являются результаты научной революции конца XIX – начала ХХ веков, переход от классического идеала научной рациональности к неклассическому, восстановление в правах научного воображения и теоретического творчества, становление многообразия концепций научной истины, динамика смены разновидностей научной рациональности в течение последних 150 лет (классическая – неклассическая – постнеклассическая). Третье смыслообразующее понимание сущности и эволюции науки получает распространение и признание в самое последнее время. Это понимание наиболее близко к постнеклассическому образу научной рациональности и существенно изменяет традиционные взгляды на соотношение субъекта и объекта в познании, методологию, проблему истины, будущее науки. Как это часто бывает в истории культуры, отдельные работы этого направления, начиная с И. Канта, оставались в стороне от магистрального победного шествия научного разума вплоть до возникновения ситуации кризиса – «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Сегодня становится очевидным, что существенное значение в проблемно-смысловом поле современной философии науки в возрастающей мере приобретает социокультурное и философско-антропологическое направления исследований, включающие в себя исторический, социокультурный и антропологическийанализ научно-технического развития1. Для философии в целом это уже почти традиция (одна из традиций), заложенная неокантианством, неорационализмом Г. Башляра, структурализмом Р. Барта, феноменолого-герменевтическими исследованиями возможности «строгой» науки Э. Гуссерля. Здесь мы сталкиваемся с третьим смыслом, вкладываемым в понимание философии науки и техники: научно-техническое развитие человечества последних 3–4 столетий предстает как феномен культуры, состоящий в эволюции определенного культурно-исторического типа рациональности, рационального мироотношения, в целом присущего не единственно только науке, но и другим формам общественного сознания, сложившимся задолго до возникновения науки – религии, этике, античному космоцентризму. Этот способ понимания проблем и предмета философии науки нетрадиционен, охватывает значительно больший интервал существования человечества, связан с новой и принципиально иной постановкой задач, относящихся к смыслу и будущему научно-технического развития. Он вызван кризисом научно-технической рациональности, осознанием того, что разум, будучи основанием культурного развития человечества в течение последних двух с половиной тысячелетий, выражает по существу и в первую очередь определенные качества человека, получившие реализацию среди многих других и нереализованных. Понятие кризиса антропологично по своему смыслу: к бытию, мыслимому вне человека, применять это понятие бессмысленно. Различные образы науки есть вместе с тем и различные наборы доминирующих качеств, установок исследования, целей познания и действия. И далеко не всегда эти реализовавшиеся качества оказываются лучшими среди возможных. О. Шпенглер в работе «Закат Европы» настаивал даже на том, что на самом деле не существует никакой единой науки – каждая культура вырабатывает свою науку. Я не считаю это мнение верным: правильнее говорить о различных образах, которые принимает наука в зависимости от культурных условий, сохраняя при этом свою универсальную основу – рациональность. Универсальность присуща также и кризису, характеризующему состояние цивилизации начала третьего тысячелетия. Эти объединяющие науку и кризис цивилизации черты – антропологичность и универсальность – и вынуждают нас искать подлинные истоки кризисной ситуации в мироотношении, в мышлении, в аксиологических (ценностных) установках современного человека, следовательно, – в философии, науке и тотальном рационализме. Таким образом, можно сказать, что в рамках культурологического подхода не онтология и не гносеология (эпистемология) являются основополагающими для понимания предмета философии науки и техники, а антропология и аксиология разума, те человеческие качества, которые вызваны к жизни процессом рационализации деятельности людей в определенных культурно-исторических условиях. Начало такому подходу положено трансцендентальной философией И. Канта в его знаменитых «Критиках» («чистого» и «практического» разума, а также «способности суждения»), с тем уточнением, что Кантом еще не был поставлен вопрос об исторической динамике разума: последний рассматривался как родовой, а не исторический, разум. Актуализированные рационализацией как способом бытия качества человека нашли выражение также и в способах научного познания и реализации практических (технологических) приложений научных теорий. Будучи определяемы, по удачному выражению экзистенциалистов, бытием-человека-в-мире, в познании и деятельности эти качества трансформируются в цели, установки, образы и картины мира, задавая сферу, границы, структуру и содержание науки. В иных (вненаучных) модификациях именно определенные качества человека высвечиваются в философских картинах мира античности, религиозном мировоззрении средних веков, а уже затем – в современной научной картине мира, задавая характер онтологических представлений и гносеологических координат для практического действия. Поэтому поиск нового возможного культурного типа рациональности предполагает исследование генезиса разума в социокультурном контексте возникновения и эволюции рациональности как сложившегося в середине первого тысячелетия до нашей эры нового отношения человека к миру, – используя выражение П.П. Гайденко, его, человека, «прорыва к трансцендентному». Именно этот подход я и собираюсь реализовать в этом курсе лекций, в котором предпринята попытка совместить основные разделы классического изложения философских проблем с исследованием того, как возник и формировался научный разум, каким образом он обрел формы классического европейского идеала рациональности, а в ХХ столетии – ускоряющегося научно-технического развития. Таким образом, получается, что для философии науки и техники наиболее значимой является проблема исследования их (науки и техники) возможности в культуре, а также того, почему реализовалась именно эта, а не какая-либо иная возможность. Сведение обсуждаемых проблем к внутринаучным особенностям эволюции и смены теорий и методов исследований (позитивистская традиция) оставляет в тени причины той направленности культурного развития человечества, которая реализовалась в форму научно-технического прогресса наших дней, а потому недостаточно для раскрытия вариантов ее возможных изменений в будущем. Осознанием этой недостаточности определяется выбор ряда сквозных идей курса, связанных с эволюцией разума, рациональности, этических, эстетических ценностей, представлений о природе человека, идей, которые, как я попытаюсь показать, обусловили характер современной научно-технической цивилизации, включая политику, понимание экономического развития и многое другое, вплоть до прагматики обыденного сознания и повседневных отношений. Надеюсь, это поможет понять смысл и перспективу происходящих сегодня в мире изменений, их связь с дальнейшим научным и техническим развитием. Задаваемые «сквозные» идеи курса определены его основной целью: достичь понимания места и роли науки, технологий в развитии современного общества. Как видим, нынешнее состояние характеризуется одновременно и как великое достижение человеческого разума, науки и техники, и как нарастающая отчужденность, зависимость людей от процессов и результатов собственной деятельности. Эта вытесняющая гуманистические мечты о свободе зависимость все более многопланова, охватывает сами природные основы существования людей на Земле, заставляя вести интенсивный поиск нового образа разума для XXI века. В соответствии с поставленной целью и замыслом автора задачи курса включают: исследование условий и возможности возникновения науки и научного мышления; раскрытие этого процесса как процесса нарастающей рационализации деятельности людей, начиная с так называемого «осевого времени» и включая этапы христианизации и сайентификации европейской культуры; выявление оснований всемирно-исторической экспансии критериев и норм рациональности в жизни современного человечества; анализ рационально-теоретических истоков и последствий господства в аксиологической сфере человеческой жизни, в самосознании этической проблематики, влияния кризиса классической этики на науку и весь современный мир с его идеалами гуманизма и свободы; демонстрация базисной роли философской антропологии как условия понимания преимуществ и изъянов рационального осмысления мироотношения, а также как резервуара возможностей для поиска новых решений в области экологии, глобальных проблем и искомого образа науки будущего. Завершить это предисловие я хотел бы выражением искренней признательности моим коллегам по кафедре за конструктивную критику сквозных идей этого курса на наших теоретических семинарах и в особенности – моему заместителю по научной работе Владиславу Михайловичу Селезневу, без усилий которого по систематизации материала лекций это учебное пособие едва ли бы стало возможным. Его добавления и замечания являются также исключительно ценными для придания материалу относительно завершенной формы. Доктор философских наук, профессор В.И. Кашперский ЛЕКЦИЯ 1 Философия науки и ее предмет Необходимость философского анализа науки. Оппозиции сциентизма и антисциентизма, экстернализма и интернализма. Теоретичность научного знания: умопостигаемость и сверхчувственность. Рациональность как мировоззренческая установка ученого. Сравнительный анализ различных видов знания и рабочее определение науки. Основные проблемы философии науки как «сквозные» проблемы курса. Проблема соответствия, или об основаниях истинности научно-теоретического знания. Универсалии как необходимые и общие утверждения науки. Об условиях возможности научного знания. Проблемы демаркации, привилегированности научной картины мира, роста научных знаний. Определение предмета философии науки. Казалось бы, единственность мира (бытия) должна порождать и единственность его интерпретации в познании. Однако это не так. Помимо научной картины мира существуют многообразные его вненаучные интерпретации: религиозные, мифологические, мистические, утопические. Целый ряд различных онтологических направлений, призванных раскрывать фундаментальные основания бытия, сосуществуют в философии – материализм, идеализм и другие. Более того, в стремящейся к объективной картине мира науке на различных этапах ее развития мы сталкиваемся с весьма различными историко-научными концепциями мира и человека. Но наиболее удивительно для вдумчивого аналитика то обстоятельство, что не только в диахронном, но и в синхронном срезе науки (то есть в ее современном виде), можно наблюдать достаточно серьезные различия в интерпретации оснований внутри научных дисциплин (например, теоретической физики, математики или биологии), что влечет за собой различие соответствующих представлений о бытии. В этом курсе вышесказанное проиллюстрировано на примерах как социально-гуманитарного знания, так и теоретической физики. Стремясь к объективности и истинности своих утверждений, наука не в состоянии преодолеть зависимость от присутствия в описании наблюдаемого мира самого наблюдателя. Иначе говоря, она всегда была и остается особым мировоззрением, ориентированным на определенные, присущие научному мышлению ценности. Она сама есть культурная ценность. По нашему мнению, в этом кроется одна из основных причин, делающих философский анализ науки (философию науки) актуальным и социально-необходимым. Наряду с культурно-историческим анализом не менее важным является также исследование внутринаучных аспектов самообоснования теоретического познания и его результатов. Это вопросы логики, методологии, гносеологии (теории познания, в своих более узких внутринаучных задачах именуемой философами науки эпистемологией). Изучение способов, какими ученые отвечают на эти вопросы, позволяет понять, почему некоторые из них – экстерналисты, тогда как другие – интерналисты; одни придерживаются сциентистских, тогда как другие – антисциентистских взглядов; для одних убедителен классический идеал рациональности, тогда как другие ищут выход из новых проблем научного познания в неклассических ее (рациональности) версиях. Столь же существенны различия в концепциях истинности, предпочтения в способах обоснования знания и ряде других важных проблем развития науки, которые мы выделим далее в качестве сквозных для всего лекционного курса. В современных развитых государствах знание и образование как способ получения знаний (и умения использовать их в своей деятельности) рассматриваются в качестве особой, привилегированной гарантии жизненного успеха. Притом имеют в виду обычно научное знание, научное образование. Родители мечтают, чтобы их дети непременно окончили вуз, еще лучше – стали кандидатами (докторами) наук. Объективно за этими мечтами и сопровождающими их усилиями дать детям образование стоит реальный факт: образованные люди, специалисты составляют решающий ресурс современного высокотехнологического общества, а обеспечиваемый ими уровень научного развития, научных технологий оказывается гарантией позиции, занимаемой страной, государством в мировой «табели о рангах». Вместе с тем наряду с апологетикой науки, перспектив дальнейшего научно-технического развития существует и серьезная критика основанной на научных достижениях техногенной цивилизации, ее будущего. Обычно соответствующие позиции, аргументы аналитиков относят к сциентизму (сайентизму, что более соответствует нормам русского языка, но ввиду созвучия названию известного квазирелигиозного направления сайентологии используется реже) и антисциентизму, которые рисуют различные, иногда противоположные сценарии уже ближайшего будущего. А это уже – вопросы убеждений, мировоззрения. Таким образом, наука и ее роль в современном мире – это фундаментальная проблема нашего мировоззрения, ценность в ряду иных культурных ценностей, фактор формирования будущего облика цивилизации. Это специфическое отношение человека к миру, которое всегда являлось и является частью предмета философии, не сводится к предметам научных дисциплин, не исчерпывается естественнонаучным самоанализом, или науковедением, или социологией науки, или психологией научного творчества, и т.п. Поэтому наука, научное знание, научная деятельность стали уже в ХХ веке объектами глубокого и всестороннего философского изучения. Точкой отсчета может при этом быть как внутринаучная рефлексия, самоосмысление собственных средств и методов, языка науки, так и анализ извне, рефлексия над наукой с учетом целей, мотивов, ценностей, как они понимаются субъектами научного творчества, исследование культурных оснований, условий, границ науки и ее методов, соотношения научных и вненаучных знаний и ряд других. В первом случае говорят об интернализме в анализе науки, во втором – об экстернализме. При этом и в том, и в другом случае обнаруживается необходимость выхода за пределы самой науки в область философии. Здесь не наблюдается непосредственной связи со сциентизмом и антисциентизмом, хотя чаще к восхвалению науки как привилегированному способу понимания мира прибегают интерналисты. Сначала в первом приближении охарактеризуем экстерналистский подход к пониманию механизмов научной деятельности. С этой точки зрения современная наука предстает как оформившийся в ХХ веке социальный институт, или институционализированная наука. Если до XVII века занятия наукой были делом одиночек, чудаков, которых часто ставили в один ряд с мистиками и чернокнижниками, а то и сжигали на кострах инквизиции, то после этого и вплоть до начала ХХ века европейская наука выделяется в особый вид деятельности, все более очевидным образом приносящий пользу наступившему этапу капиталистического промышленного развития. В XIX веке начали формироваться научные школы, достигшие зрелости в первые десятилетия ХХ века в квантовой механике, теории относительности, атомной физике и других лидировавших тогда областях естествознания. А в период второй мировой войны и последующего противостояния двух систем эта так называемая «малая наука» превратилась в разветвленный социальный институт по производству знаний или в «большую науку», функционирующую по принципу фабрично-заводского производства. Подробный анализ процессов институционализации науки проведен в последней лекции. Эти процессы изучаются сегодня науковедами, культурологами, социологами и другими специалистами, для которых сама наука становится предметом изучения. Так, культуролог с экстерналистских позиций определяет науку как ядро современной культуры, как особый и приоритетный вид духовного производства, а именно, производство теоретического знания. Социолог делает акцент на понимании и изучении науки как особой формы и высшего уровня общественного сознания. Науку можно анализировать как особый тип рациональности среди других ее, то есть рациональности, культурно-исторических типов, и т.д. Важными выводами экстернализма стали выводы о кризисе «большой науки», кризисных сторонах современного научно-технического развития. Сложившиеся в ХХ веке институты науки, характерные для индустриального общества, прошли стадии возникновения и зрелости, максимальной эффективности и в постиндустриальном обществе порождают системные кризисы, нуждаются в трансформации. В мире начала XXI века идет реформа в подготовке научных кадров, в построении новых структур научной деятельности. Этот процесс корректно рассматривать не как закат науки, а как поиск ее нового, постиндустриального облика, соответствующего информационному, или, по выражению французского социолога науки Алена Турена, программируемому обществу ближайшего будущего. Как видите, здесь наука рассматривается как часть символического мира культуры и в достаточно широком контексте взаимосвязи с другими социальными процессами. Экстерналистские трактовки науки принято учитывать при определении предмета философии науки, во всяком случае, как минимум, – в их дополняющем значении. Границы между экстерналистским и интерналистским подходами достаточно условны, а их проведение имеет скорее историческое значение. В следующей лекции мы увидим, что господствовавший в первой половине ХХ века позитивизм (как логика и методология науки, анализ специфики языка науки) мировоззренчески тяготел к интернализму, хотя оставался, без сомнения, именно мировоззрением, ценностной установкой исследователей. Во второй половине ХХ века на смену позитивизму пришел постпозитивизм с явными экстерналистскими ориентациями. Но тематика обсуждений осталась по преимуществу той же, изменилась лишь их тональность и характер выводов. Определение предмета философии науки предполагает восхождение от частного к общему, то есть применение научного метода, получившего название наведения или индукции. Наука есть прежде всего знание, определенный вид знания. Чем научное знание отличается от других, вненаучных видов? Таких как религиозное, мифологическое, этическое, эстетическое, обыденно-практическое и ряда других? Знание становится научным, когда оно особенным образом получено, обосновано с помощью специфических средств эксперимента и логики, системно упорядочено в форму научной теории. Иначе говоря, научное знание прежде всего теоретично. Предметы теоретического знания имеют сверхчувственный, умопостигаемый характер. Это требует специального анализа научного познания как процесса, чем занимаются логика, методология и эпистемология науки. Заметим, что эпистемология охватывает круг проблем, близкий гносеологии как общей теории познания, но более узкий и специализированный, связанный со спецификой мышления о сверхчувственном в соответствии с критериями научности, которые мы проанализируем в лекции о структуре научной теории. Для философии науки важно это понимание науки как систематизированного мышления о сверхчувственном. Образно мы можем, конечно, представить атом или молекулу, электромагнитную волну или даже Галактику. Но это мыслеобразы, то есть образы, рождающиеся из теории, а не из непосредственного восприятия. Точно так же из теории, а не из опыта, мы знаем, что звук – это акустические колебания воздуха, а цвет – электромагнитная волна определенной длины. Кроме того, в любой научной дисциплине знание рационально. Рациональность как категория теоретического мышления означает в буквальном смысле разумность, от лат. ratio – разум. Это мировоззренческая установка любого мыслящего человека, включая представителя науки, состоящая в убеждении, что окружающий нас мир организован, устроен по определенной логике и изменяется по определенным законам. С точки зрения подобной установки, рациональность – это не только признание разумности человека в качестве его определяющей черты, но и «разумного», то есть закономерного устройства всего мироздания. А начиная с конца XVIII века – еще и убеждение, что неполноту объективной рациональности можно восполнить направленными усилиями человека. Это нашло выражение, к примеру, в известном 11-м тезисе К. Маркса о Фейербахе, согласно которому от объяснения мира человеку следует переходить к его рационально обоснованному изменению. В этом, с подобной точки зрения, и состоит смысл технико-технологической деятельности. С другой стороны, с позиций рационализма как убеждения знание можно определить как бытие в форме мысли. Поэтому рациональность знания об этом мире предполагает возможность обоснования знания: любые научные суждения, прежде чем быть включенными в теорию, должны быть обоснованы, доказаны, что становится возможным благодаря предположению о рациональном устройстве самого мира, явленного человеку в его знаниях. Тем самым мы употребляем здесь понятие рациональности в смысле, отличном от обыденного, когда часто под рациональностью имеют в виду одну только полезность действия, скажем, эффективность поступка или прибыльность сделки. Хотя очевидно, что более узкое понятие выведено здесь из исходного: поступать прагматично может лишь человек, убежденный в объективной возможности полезного следствия из разумного, то есть логичного, закономерно обусловленного выбора. Иногда рациональная установка достигает абсолютного значения, как, например, у философа XIX века Георга Гегеля. Предположение о разумном устройстве бытия он превратил в своем мышлении в абсолютный философский идеализм, тождественный абсолютному рационализму: в убеждение, согласно которому бытие и есть разум, абсолютный разум, субстанция. Следует помнить, что под субстанцией в философии издревле понимают первоначало, первооснову, или, как говорили древнегреческие философы, «то, из чего все происходит и во что возвращается». Современный философ из Германии В. Хесле высказал следующее соображение об объективном идеализме. По его мнению, рационализм наиболее последователен в форме объективного идеализма потому, что способен дать объяснение, каким образом человеческий разум в состоянии приблизиться к природе, понять природу. Если в основе природного бытия, рассуждает Хесле, лежат идеальные структуры (выраженные, в частности, в законах природы), то эти структуры вовсе не навязываются физическому миру учеными, а непосредственно совпадают в тождестве мышления и бытия1. Кстати, этим скрытым и не вполне понятым их авторами мотивом объясняется, на наш взгляд, обилие в наше время публикаций на тему информационных моделей Вселенной2. Претендующие на статус учебников для вузов и для переподготовки кадров объемные монографии, написанные в жанре «фэнтези», содержат изобилие математического аппарата. Но их основа – допущение того, что субстанцией бытия являются информационные идеальные структуры – гораздо менее обоснована, чем концепция Г. Гегеля. Впрочем, к этим вопросам мы еще вернемся при обсуждении проблемы научности, ее критериев, проведения границы (демаркации) между научным и вненаучным знанием. Следует подчеркнуть, что теоретичность и рациональность являются исключительными характеристиками только для науки и для рационально ориентированной философии. Религиозное знание, например, может в каких-то частях быть представлено как теоретическое (в теологических обоснованиях религий), но в своих основаниях оно исключает рациональность: догматы веры, символы, таинства не подлежат обоснованию с помощью доводов разума, они безосновны, должны приниматься верующим на веру, исключая сомнения мятущегося разума. Говоря здесь о безосновности без каких-либо оценок, моральных (хорошо это или плохо) либо теоретических (допустимо или нет, верно или неверно), просто констатируем факт, предоставляя вам самим решать, приемлемо это для вас или нет. Мифологическое знание внерационально и вообще дотеоретично, что сближает его с нетеоретичностью эстетического чувства. Этика может принимать форму теории, но не науки: модальность ее суждений соотносит последние не с сущим (тем, что есть, существует), а с должным (тем, что, по мнению автора той или иной этической концепции, должно быть). Это модальность не бытия, а долженствования. Поэтому проекты построения этики как науки, как, например, у Иеремии Бентама, оказались неудачными. Наконец, присущее основной массе далеких от науки людей, а очень часто и ученым в сферах, отличных от области их научных интересов, обыденное сознание потому и сохраняет ценность обыденности, рутинности, непосредственности оценок, что оно принципиально нетеоретично. Его рациональность сводится к простой полезности, прагматичности человеческих действий. Поэтому после работ М. Вебера принято различать ценностную и целевую рациональность. Определив науку как знание, мы упустили из виду изменчивость, историческую эволюцию научного знания. В формализованных искусственных языках научных теорий знание, как и состояние науки в целом, замораживается, как сказал об этом известный философ науки ХХ века Имре Лакатос. Томас Кун, а в особенности Пол Фейерабенд, Стивен Тулмин, Майкл Полани, другие философы науки второй половины ХХ века резко критикуют так называемых позитивистов и неопозитивистов за чрезмерный логицизм, за ограничение анализа статикой научного знания, вне динамики и закономерностей формирования и развития научных теорий. Исторически изменчиво содержание науки, меняется соотношение и субординация научных дисциплин, научная картина мира. Процесс, в котором происходят эти изменения, есть процесс специфической деятельности ученых. В чем специфика этой деятельности? В том, что ее целью является не любое, а только новое знание. Мы можем получать знание в процессе обучения, для этого и существует развитая система образования. Но это еще не новое знание, еще не наука. Науку, таким образом, можем определить как деятельность по получению нового знания. Это теперь для нас основное рабочее определение науки, к характеристикам которой относятся знание, деятельность, коммуникация, институциональная организация. Остальные приводимые определения будут дополнять и разъяснять приведенное. С учетом вышеизложенного мы уже можем выявить проблемы науки, которые внутри самой науки разрешить не удается, входя тем самым в предмет философии науки. Обычно эти проблемы выносят за рамки собственно дисциплинарных исследований, хотя в неявной форме они присутствуют в любой научной теории, в каждом научном исследовании, претендующем на теоретическое оформление. Выделим в первом приближении некоторые из этих проблем, обсуждение которых предстоит нам провести в этом курсе в качестве сквозных, то есть таких, решение которых предполагает разносторонний анализ в различных темах. Очевидной проблемой является проблема соответствия знаний тому, о чем эти знания, или проблема обоснования истинности. Эти два аспекта проблемы различаются, но пока что мы не будем акцентировать внимание на различии. Классическая научная рациональность предполагает, что научное знание выражает объективное, то есть не зависящее от мнений и состояний исследователя положение дел в исследуемой реальности, и этим гарантируется его (знания) истинность. Остается только обосновать эту истинность опытным или логическим путем. Однако если теоретическое знание является сверхчувственным, умопостигаемым, то есть постигается умом, то на каком основании мы можем говорить о его объективности и истинности? История науки показывает, что проблема соответствия, или истинности, является крайне сложной философской проблемой науки. Это находит выражение в наличии, наряду с классической, целого ряда неклассических концепций научной истины, о чем будет сказано ниже. Вторая крупная философская проблема, которую необходимо выделить, – это проблема необходимости и общности утверждений науки. Научно-теоретическое знание свои истины воплощает в формулировках законов природы или социальных законов. А что есть научный закон? Это некоторое утверждение, фиксирующее отношение между наблюдаемыми фактами и претендующее на необходимость и общность. Например, отношение между заряженными частицами, или телами, обладающими свойством массы, или же соотношение объема, температуры и давления в газах. В социальных науках это может быть убеждение в универсальном характере социальных связей и отношений между людьми, что становится основанием для формулировки социальных законов. Научное знание становится достоверным, превращается из гипотезы в теорию, когда сформулированы входящие в ядро теории необходимые и общие законы. Но откуда мы черпаем это убеждение в необходимом и общем (в пределе – универсально-всеобщем) характере действия законов науки? Может быть, из интуиции? Путем озарения, инсайта? Или все же из опыта? Или, как увидим у Иммануила Канта, из априорной способности родового человека к трансцендентальному синтезу посредством способности продуктивного воображения? Многовековые дискуссии между философами науки и человеческого разума показывают всю сложность этого вопроса: опытные данные частичны, дают вероятное, а не достоверное знание, а интуиция ученого сама по себе может вызывать вполне обоснованные сомнения, если формулировки законов строить на одной только научной интуиции. Две рассмотренные проблемы подводят нас к еще одной, третьей, которая философом XVIII века И. Кантом была сформулирована как проблема условий возможности научного знания. Знания мы выражаем с помощью понятий, включая понятия предельной общности, которые называют категориями. Например, упомянутое ранее понятие необходимости – это категория, ибо выражает предельное знание о чем-либо, что невозможно обойти, что происходит обязательно, неизбежно, с неотвратимостью. Первоначально категории разрабатывались только в философии, включая религиозную философию средних веков, в которой их назвали универсалиями. В естественных науках категориальный статус, как считают многие ученые, имеют понятия вещества, энергии, информации, ибо объемлют собой всю объективную реальность, которую может вообразить исследователь. По мнению других, эти предельные понятия только приближаются к статусу категорий. В логике это предельные понятия вещи, свойства и отношения. В математике, начиная с трудов французской исследовательской группы, скрывшейся за псевдонимом Бурбаки, также разрабатывается теория категорий. Категории в известной мере предопределяют характер нашего понимания мира, включая вновь обнаруживаемые свойства и законы последнего, и в этом отношении действительно должны быть отнесены к условиям возможности всякого теоретического знания1. Но откуда, как, каким образом возникает в нас, людях подобная категориальная сеть предельных понятий? Мы ведь действительно черпаем в категориях уверенность, убежденность, мировоззренческую базу для научных выводов. Скажем, когда считаем, что все происходящее имеет свою причину. Категория причинности нормирует наши выводы. Так, если в эксперименте получен необычный, неожиданный результат – ищи причину. Это традиционно-философская, то есть вечная для человека и вместе с тем открытая, пограничная проблема, обращающая исследователя к вопросам ценностного характера – о природе бытия как субстанции; о характере многоразличных отношений, имеющих место между миром и человеком в структуре ценностного восприятия мира человеком; о природе познания как познавательного отношения; о специфике методов и средств научного познания, приемов логики и эмпирического исследования, условий достоверности и др. В частности, здесь возникает закономерный вопрос о правомочности притязаний науки на исключительность (в более мягкой форме можно сказать – привилегированность, предпочтительность) в качестве способа описания и понимания. Как увидим в этом курсе лекций, вопрос очень актуальный и оживленно обсуждаемый в мировой методологической литературе по философии науки в последние десятилетия как еще одна проблема философии науки – проблема демаркации. Действительно, почему в соотношении научных и вненаучных знаний мы склонны отдавать предпочтения науке? Значительная часть людей придерживается не научной, а религиозной картины мира. Многие подвержены влиянию мистики, мифов, идеологий, утопических иллюзий, рассматривая соответствующие картины мира в качестве истинных. И ведь эти люди, живущие вместе и рядом с учеными, не разделяющими их мировоззрения, бывают успешны и счастливы. Многие, даже имея академические научные звания, совмещают научные и вненаучные взгляды. Скажем, с утра идут в лабораторию, проводят эксперименты, пишут статью о новом законе природы, вечером идут в церковь, чтобы поставить свечку или помолиться о прощении грехов. А увидев кошку, перебегающую им дорогу, готовы отложить запланированные дела, дабы не потерпеть неудачу. Имеются и иные серьезные проблемы, обсуждение которых мы начнем уже в этой теме – такие как язык науки, рост научных знаний и проч. Таким образом, двигаясь от частного к общему и выделив ряд основополагающих философских проблем науки (и научно-технического развития), мы подошли к определению предмета философии науки. Философия науки исследует технологии деятельности человека по получению (производству) новых знаний в различных культурно-исторических условиях, включая исследование условий и оснований возможности строгого научного знания, его сферы и границ, его целей, мотивов и ценностных характеристик. Такое понимание предмета сочетает интернализм и экстернализм, относится к новейшей, современной философии науки. Вообще-то считается, что философия науки – сама по себе новейшая дисциплина, в качестве самостоятельного раздела философского знания возникшая не позже середины XIX столетия. Однако полагаю, что исторически в процессе социокультурного развития научной деятельности целесообразно выделить ряд этапов становления предмета этой дисциплины. Первый, относящийся к зарождению науки и самого теоретического мышления, относится к периоду античности: здесь средоточием научных знаний рассматривается философия, ее предмет фактически неотделим от предмета науки как философии науки. Вопрос о выделении естественных наук из общего массива философских знаний впервые ясно прозвучал только у Аристотеля, на чем мы остановимся в соответствующем месте. Второй этап – средние века. С начала новой эры и вплоть до XV века наука в Европе наряду с философией и теоретическими познаниями вообще рассматривалась как обоснование божественных истин, как «служанка теологии». Затем наступил третий этап – этап прометеевского мышления, господства научной рациональности, которая понималась как высший тип рационального отношения к миру; философия была призвана выражать эту высшую ступень научного познания, быть, по известному выражению Г. Гегеля, «наукой наук». В начале ХХ века позитивизмом, как уже было отмечено, была предпринята попытка ухода от философии в «чисто» интерналистское самообоснование науки. Этот этап вошел в историю с лозунгом «наука сама себе философия». В 60-е годы ХХ века ситуация резко изменилась, предпочтение в философии науки стали отдавать экстернализму, возникли постпозитивистские трактовки соотношения философии и науки, в которых, при всем различии философов науки во взглядах, значение философии в анализе научного и научно-технического развития резко возросло, а предмет философии науки стали понимать в близком к данному нами определению смысле. Наука в таком понимании – одна из форм познания мира человеком среди многих, но – форма, в условиях цивилизационного развития начала XXI века приоритетная. |