Стихи и рассказы. Рассказы
 Скачать 404 Kb.
|
Последнего переболевшего ребёнка приносили в жертву.Этот жестокий ритуал был копьём, воткнутым в корень, но все ждали не вечера, а завтрашний день. «Поставьте, этого последнего в пятом ряду, в первый ряд первым. К обеду вернётся на своё место. Очень хорошо!» Пасмурное небо, предупреждающе свисало серыми тучами. Было душно. Ветер гонял по тротуару пыль и остатки мусора. Из магазина «Звукозапись», заливая улицу песней Эдит Пиаф, смотрела плоская физиономия громогласной колонки. Её голос стучал в висках и просился вовнутрь. Отчаянно борясь с её упорством, прохожие поднимали воротники и быстрым шагом заворачивали за угол. Трамвайная остановка. Две женщины, оживлённо рассказывающие что-то, что не касалось стоящих вокруг людей и их самих. Зелёный глаз светофора. Но вечер неминуемо наступил. В центре лагеря было приготовлено место для костра. Напротив него, лицом к обрыву, восседал вождь, окружённый двумя крепкими мужчинами, один из которых держал в руке факел. Лица индейцев, раскрашенные по обычаю, выражали напряжённое ожидание. Крики женщины, ребёнок которой стоял привязанный к высокому колу посреди костра. Его испуганные глаза, не моргая, смотрели на вождя. Вождь хладнокровно поднял левую руку и вперёд вышел шаман с бубном в руке, в пёстрой маске непонятного зверя. Его танец сопровождался выкриками окружающих, от чего становился ещё более динамичным и пылким, донося до богов свой тайный смысл. Бесполезно перемигнув, светофор смотрел красным глазом. Из прохожих на тротуаре стояла, та самая девочка из «унылого» дома. Непонятное чувство защемило сердце и стало ныть. Язык не переставая, жужжал: жасмин, жаркое, журнал, жатва, жидкость, жалость (было). «Сила созидания создала эту гармонию. Всё ради человека и во имя человека». Вождь властно поднял вторую руку и державший факел мужчина, вложил его в руку вождя. Последний раз, с ужасом, мальчик посмотрел на него и потерял сознание. Все затихли. Неторопливым движением вождь подошёл к костру и бросил в него факел. Отчаянный крик женщины, чьи волосы мгновенно поседели. Костёр тут же вспыхнул. Теперь, окружив его, уходя в безумие танца, двигалось племя, издавая выкрики похожие на вопли. Благодарно взглянув на светофор, девочка сделала шаг. Из-за угла, с бешеной скоростью выскочил автомобиль и со страшной силой поднял её вверх. Лица женщин залились цветом заплаканной дождём стены. Холодный ветер пронёсся по улице. «На будущей неделе начнётся подготовка к предстоящим праздникам. Всех прошу принять активное участие. Флаги, декорации – продумайте всё. Пусть радуют глаз наши улицы!» На утро, место стоянки племени Тат тура было пусто. Память хранила лишь быстротечная река Хну, что наполняла свои воды у снежных вершин и несла их в океан. ________________________С МИРОМ__________________________ Белый лунный свет, падавший из раскрытого окна, освещал её руки, стекал со стола и разбивался об деревянный пол. В полумраке трудно было рассмотреть её лицо. Всё её существо, казалось, каменным изваянием. Глаза пустые и далёкие. Нет, в них не было души. Гонимая тоской, каждый вечер, она вылетала из окна и долго бродила по вечернему городу, залетая в чужие окна, на огоньки жёлтых электрических ламп. Как только она влетала в какое-нибудь окно, время останавливалось и она могла, бесконечно долго, бродить среди застывших фигур, заглядывая в глаза, которые к вечеру обволакивала усталость и путались, цепляясь и спотыкаясь, друг об друга мысли. Всякий раз, обойдя всех в доме, она с отчаянием вылетала вон. К концу своего путешествия, она обязательно заглядывала в это единственное, родное окно. Не влетала в него, чтобы время не остановило их, а наблюдала, прижавшись плотно к холодному стеклу. За большим круглым столом, собиралась вся её семья. Дом превращался в большой шумный балаган. Это доставляло её огромную радость и становилось немного грустно, что она не с ними. С этой радостью и грустью, измотанная душа возвращалась обратно. Сейчас, при лунном свете, нервно дрогнут пальцы, собравшись из осколков, поднимется с пола лунный свет и отразится в её глазах. Не торопливым движением, она расправит пастель и ляжет спать, хотя спать она давно не умела. Это вечер был таким же, как и все остальные. Ничего не предвещало перемен. Тишина, облепившая серые стены, простирала свои липкие руки к ритмично и отчуждённо тикающим часам на стене и как обожжённая, отдёргивала их. Мрак заполнил собой всю комнату и удушливо давил на сознание. С минуту, ей показалось, что луна опустилась слишком низко, передвигая на полу тени предметов и теперь, стоит прямо возле её окна. Мрак трусливо заполз в щели пола. В отдалённом углу комнаты появился, освещённый луной силуэт призрака в чёрном. Плавными, едва касающимися пола, шагами призрак подошёл и сел на край кровати. Сейчас, она могла рассмотреть его совсем близко; высокая плотная фигура, как-то неестественно потерявшая вес, была накрыта чёрным плащом с огромным угловатым капюшоном, натянутым на лицо. Из-под капюшона был виден острый подбородок его бледного лица, которое при свете луны ей казался синим. Первая мысль, которая пришла ей в голову была, что на кровати сидит смерть, от чего-то забывшая свою косу и ждёт своего часа. В последний раз, ей хотелось заглянуть в окно родного дома и увидеть спящего брата, но сейчас она была как никогда спокойна и покорно пошла бы за своей гостьей. Но, неожиданно, призрак повернулся к ней лицом, протянул к её рукам руки и сжал их. Она удивлённо почувствовала тепло, исходившее от его рук. Губы исказила приветливая улыбка и только теперь, она заметила на его плаще мелкие звёздочки, которые то разгорались, то гасли, отчего весь его образ переливался перламутром. Смерть не могла быть тёплой. Он низко наклонился над её лицом и она увидела его глаза, светившиеся изнутри, как экраны телевизора. Они отражали ужас пережитой боли: уходящая в даль, опалённая солнцем, высушенная и растрескавшаяся земля, казалось, не породит ничего живого. Над ней, как на декорациях к детскому спектаклю, развернулось полотно неба, со свисающими на ниточках звёздочками, покачивающиеся от горячего ветра. Освещая мрак ночи, по середине пустыни, горит огромная кроваво-красная свеча, расплавленный воск, которого заполняет кровью расщелины в земле. Тут она почувствовала притаённый страх. Страх, что ветром может сдуть пламя свечи и всё погрузится во тьму. Её стала затягивать глубина его глаз. Ей хотелось громко крикнуть, что бы хоть как–нибудь, хоть что–нибудь изменить. Как будто угадав её мысли, призрак, жестом, попросил сдержать крик и она успокоилась. Глухим глубоким голосом он произнёс: «Я пришёл с миром». И мир воцарился у неё в душе. Весь предметный мир искривился, вытянулся и поднялся вверх, из-под него вылез её потерянный сон и всей тяжестью обрушился на веки. Крепко прижимая его тёплые руки, она уснула и устремилась в далёкую сожжённую солнцем пустыню. Она не была для него чужой. Она знала, что там, на востоке, поднимется ещё не столь безжалостное солнце, обрушиваясь бездной нового дня. Как заклинание она повторяла его слова: «Я пришёл с миром. Я пришла с миром». ___________________ЯБЛОКИ НА РАНО ОПАВШЕЙ ЛИСТВЕ.__________________ Не помню, какое время года это было; то ли осень, то ли позднее лето. Наверное, позднее лето. Бай Сандо всё ворчал, что пора залатывать крышу, а не то начнутся дожди и тогда мокнуть нам в доме. Он вставал рано утром, громко начинал кричать на всё живое, что двигалось рядом, при этом слова его превращались в хриплый кашель и никого не пугали, кроме курицы-несушки, которая от испуга бегала по двору и громко кудахтала. Обычное начало дня наводило на меня меланхолию и уходя на задний двор, я подолгу сидела у забора среди опадающих соцветиев подсолнуха и смотрела на равнину, которая простиралась от нашего двора до небольшой речушки, ласковое название которой дало название нашему селу – «Ладушка». Её называли так за изумрудную гладь и ровное спокойное течение. А какой красивой она становилась к закату, когда небо наполнялось малиновым соком и как шёлковую гриву распускало облака. Тогда река, словно споря с красотой неба, добавляла к нежно-сиреневым, розовым тонам изумруд своей воды. Тогда, мне казалось, что душа вырывается из груди. Вырывается, то ли к небу, то ли к речке, что бы хотя бы прикоснутся, понять, так ли это реально как кажется. Когда бай Сандо уже совсем не мог говорить, оттого, что кашель вставал поперёк горла, а глаза наполняли слёзы, он садился на лавку и закуривал мятую сигарету, бормоча себе что-то под нос. К обеду он набирал пару досок, затаскивал их на крышу, медленно спускался и исчезал. Теперь его можно было увидеть поздно вечером, еле волокущего ноги с недопитой бутылкой русской водки. Наверное, это было, действительно, позднее лето. С того утра, память хранила только зелёный бархатный луг и пышную рядь лиственного бора, что находилась недалеко от речки. Осторожно ступая, осень ещё не коснулась уставшей зелени, но, словно вырывая наш двор из времени, она распорядилась здесь, как полноправная хозяйка; посреди пустынного неухоженного двора, свободно раскинув ветви, красовалась огромная яблоня. Как рано поседевшая от горя и забот женщина, она одна единственная из всего села, играла золотом своих листьев. На жёлто-коричневой, пахнущей сырой землёй и перегноем листве лежали ярко-алые сочные яблоки. Всё село удивлялось нашей яблоне. Мальчишки, зная, что бай Сандо не бывает по вечерам дома, ловко перепрыгивали через забор, по-воровски озираясь вокруг, набивали брюхо своих рубах яблоками и гордо уходили через калитку, не замечая меня. Мне тогда было девятнадцать. Ехать в город к родителям очень не хотелось. Я знала, что без меня дядя совсем запьёт в своём одиночестве. Не думаю, что я так много значила для него, но когда изредка, перед сном, он гладил мою голову, я видела, как в темноте его глаза светятся от слёз и доброты. Что-то тёплое исходило от его рук и, наверное, поэтому, я очень крепко засыпала. Сейчас, когда прошло столько времени, я, в сознании, очень часто возвращаюсь к этому дому, к этому дню и тяжёлое чувство, то ли вины, то ли тоски, камнем погружается на дно моих воспоминаний; что тогда произошло? И как я могла предотвратить то, что случилось? Самуил, так звали нашего соседа, служил почтальоном. То, обычно, доброе представление о людях, разносящих почту на селе, совсем не подходило этому человеку. Его маленькие, всегда обеспокоенные глазки бегали, суетливо блуждая по людям, окружающим его. Где-то глубоко затаившиеся мысли, очень редко выплывали в наружу. Его выражение лица менялось в зависимости от людей, с которыми он встречался. Оно колебалось от брезгливости до умиления, это зависело от чина того человека, поста им занимаемого. В душе, он тайно тешил надежду, что когда-нибудь, высокопоставленный начальник, его, наконец, заметит и он займёт своё «достойное» место в жизни. Трусость-это качество в сочетании с эмоциональностью и страстностью, всегда надеялась на безнаказанность. Любое нарекание служило поводом, что бы замкнуться в себе, озлобленности. Он жил один. Окна его дома были, обычно, закрыты ставнями. Он не любил возиться с землёй и не заводил животных. Когда он подходил к нашему забору или к калитке собака начинала злобно рычать, зажимая хвост. После того, как бай Сандо ушёл в очередное похмелье, я возилась на заднем дворе, собирая мелкие дрова, чтобы приготовить ужин, как почувствовала, что кто-то стоит за моей спиной. Это был очень близкий мне человек. Необъяснимое чувство радости наполнило сердце. Мелькнула мысль: «Что заставило дядю вернуться сегодня раньше, не пить?” Не ответив на вопрос, я, всё - таки, была рада. Наверное, уходя в свои мысли, я застыла в движении и обернулась только после того, как хриплый голос откашлялся и зазвучал чистым немного уставшим юношеским тенором: Простите за беспокойство, у вас не найдётся воды? Я звал, но калитка была открыта и я позволил себе войти. Я обернулась и удивилась тому, что во мне не было, того обычного, чувства застенчивости перед незнакомым человеком. Да, конечно. Я встала, набрала в ковш воды и протянула. Перед глазами исчезло всё. Казалось, что вместо воды, я протягиваю ему ладони с хранившимся в них бутоном – частью моего сердца. Спасибо большое. Вода в ваших краях необычная, не как в городе, чистая. Вы из города? Проводили у нас каникулы? Получается и каникулы и так по работе. Красивое дерево во дворе, оно раньше всех других пожелтело. Не видел ни одного осеннего дерева. Наверное, ещё и поэтому потянуло зайти сюда. А вы возьмите яблок на дорогу. Через два дня их растащат мальчишки, есть, всё равно, некому. Захватив с бельевой верёвки целлофановый пакет, мы пошли к яблоне. И вообще, у вас село необычное. Сколько не ездил по Болгарии, не встречал такого места. Ходишь по селу и кажется, что вот-вот что-то должно случится необычное. Аж, в сказки начинаешь верить. А вы верьте в сказки, они плохому не научат. Мы оба замолчали. Но молчание не было неловким и не мешало нам. Набрав пакет яблок, мы пошли к калитке. Спасибо. Надеюсь, мы ещё встретимся. Думаю, все равно потянет в ваши края. Он уходил не оборачиваясь. Я тоже пошла к своим обычным делам. Но что-то было уже не так, что-то произошло. Я не принадлежала себе, стала пустой. Казалось, что душа раскинулась и свисла на ветвях яблони, затаилась в бору, ударилась об облака, соскользнула в речку и цепляясь об подошву его ботинков, пошла вслед за ним. Но и всё остальное стало частью меня; я чувствовала каждое дуновение ветра, каждый блик в луже воды, что, значит, быть опадающим листом, лучом солнца, лёгкой птицей. Я чувствовала и понимала. Наверное, это он имел в виду, когда говорил о чём-то необычном. Ведь, чудо происходит с нами, когда мы не можем его избежать. Вдруг, как удар молнии, в голове промелькнула мысль, что я не закрыла калитку. Никогда раньше, я не задумывалась об этом, но сейчас, как будто что-то затаённое в тёмных и сырых подвалах домов, вылезло в наружу и стоит, как неизбежность, у порога дома. Я услышала, как собака зарычала и стала громко лаять. Хозяюшка, принимай почту. – Раздался неприятный голос почтальона. Что вы, бай Самуил, мы не выписываем газет и писем давно не получаем, какая почта? А вы примите приветик от меня. Медленно отварив калитку, Самуил прошёл к дому. Напоите водой, угостите яблоками. Не чужие же люди, свои. Мы не уйдём, останемся, да и приласкать можем и чего больше. Я обернулась вокруг. Был полдень. Обычно, в это время все были на поле или на ферме. Дом наш находился на окраине села и редкие прихожие посещали нашу улицу. Собака громко лаяла, вырываясь с цепи. Краски, что минуту назад вспыхнули перед глазами, тут же потухли и всё обволокло серое, липкое месиво которое носил этот человек с собой. Что вы задумали, бай Самуил? Что вам до наших яблок. Они никогда не нравились вам. Но одно надо, ведь, попробовать хоть раз. Самое спелое сладкое. В его глазах блеснуло именно то, что всегда лежало в глубине души. Глаза выражали брезгливое презрение в сочетании с надменным сладострастием. Скоро придёт бай Сандо, вот с ним и поговорите. Что вам делать в нашем дворе? Уходите. Яблоки я вам положу. Я развернулась и пошла за пакетом, но его крепкие руки вцепились в меня и поволокли в дом. Я ухватилась за палку, что попалась под руку и со всей силой размахнулась для удара. Но обладающий недюжинной силой, он схватил руку на лету и вывернул её. От боли потемнело в глазах, рука разогнулась и выронила палку. Отчаянным голосом я стала звать на помощь, но, кроме собаки, вокруг никого не было. Затащив в дом, он швырнул меня на пол и запер дверь. Казалось ещё немного, и он начнёт вытирать об меня ноги и он я не ошиблась. Первый удар был в живот, бил не разбирая: голова, то ли грудь. Ликуя от своего превосходства, за волосы, он потащил меня к кровати и обрушился всей тяжестью, заплывшего жиром, тела. Вдруг, его отдёрнуло от шума разбившегося стекла и через окно в дом ввалился, пьяный, замученный кашлем, бай Сандо. Самуил стоял охваченный злобой. Презрение в его глазах помутнило сознание, он схватил со стола нож и кинулся на бай Сандо. Сейчас вместе с ним оборвалась и моя жизнь. Я сползла на пол и подошла к дяде. Удар приходился прямо в сердце. Я сидела, уставившись в его глаза. Удивительно, лицо его посветлело так, как будто это было тем, что он искал всю жизнь – покой. Чувство того, что он гладит меня по голове, тепло его рук - до сих пор, самое дорогое, что есть в мой жизни. Мир погас, его уже не было, его последнее дыхание уносило тепло и из моей жизни. Самуил стоял, осознавая, что произошло. Постепенно, страх сменил любое чувство, до сих пор ликовавшее в нём. Он выронил нож и кинулся к двери. Здесь, на полу дома, среди странно вырванного из времени двора, на окраине села, которое вызывало в душе чувство необыкновенности, чуда, в стране, свято хранящей свои корни, которая сочетала в себе динамичность современности и поэтичность старины, лежали два тела, как необъяснённый вопрос: «Ради чего?”.     ------------------------------------------------------------------------------------------- -------------------------------------------- Идём со мной, я покажу тебе мир, в котором живу. Ты видел, как цветут маки? Хрупкое огненное сердце находится, ещё, в нежно-зелёных чашечках бутонов. Мгновение, и весеннее солнце разбудит его. Едва заметным движением он раскроется, застенчиво скрываясь за угловатые линии своих лепестков. Загляни в него, там, внутри, вместе с цветком рождается его боль. Через двое соток она умрёт вместе с ним. Посмотри в окно. Ты не найдёшь ни одного следа на снегу, ведущего к дому. Тишина укрыла белым одеялом кроны деревьев. Здесь приютился покой, что тысячелетия скитался по свету в поисках той тишины. Она царственным жестом, позволила снежинкам исполнить свой вальс, ведь она безумно любит музыку их танца: «ЗИМА. Тихо падает снег, на уснувшие ветки. Всё застыло в печали безмолвном. Мороз рисует на окнах сетки Узоров в цветах условных. Чистотой дышит мир, подтянувшись устало И мечтает о солнечных днях. Я шепчу: «Не спешите, ей осталось так мало. Являться к вам в вещих снах. Вы вдохните всей грудью невинность покоя И без лести, скажите ей: «Я люблю и хочу быть рядом с тобою» И холодная станет теплей. Растает снег на проталинах серых И поднимут головки цветы. Мелькнёт в глазах заснеженных вера В снежной Веге оттают мечты. Всю отдаст вам себя, не жалея снежинки. Станет чистой водой ключевой. Напоит собой корни, наполнит их жизнью И такой будет вечно с тобой» У порога дома расстелился ковёр, сотканный из листьев золотой осени. Каждую субботу, суда приходит ветер и стучится в дверь. Но ему никто не откроет. В доме давно уже никто не живёт. В отчаянии, он завьётся юлой, разбойнически присвистнет и растреплет узоры на ковре. Почему дом пустой? Я не знаю. Хотя нет, там живёт маленькая серая мышь- Соня. Иногда можно услышать шорохи под полом. Она что-то грызёт, бегает, суетится. Ловить её нет смысла, ведь её будет не хватать, когда придёт время и она покинет дом, не выдержав одиночества. Если рано утром, когда солнце ещё не поднялось над горизонтом, выйти на поляну, где цвели маки и громко крикнуть, то на крик, эхом, отзовется голос неизвестной птицы. Трудно понять, откуда он доносится. Её можно увидеть лишь вечером, небольшой серой точкой, летящую к закату. Словно эта беспокойная болтунья, в тайном сговоре с солнцем, спешит, чтобы всю ночь рассказывать ему сказки, выдумывая их прямо на ходу, припевая и пританцовывая при этом, как будто это успокоит его разгорячённое сердце. А летом, летом начинается сенокос. Парни и девушки из соседней деревни, весёлые, с загорелыми лицами, выходят в поле. Этот труд доставляет им огромную радость. Они поют и шутят, заигрывая и перемигиваясь друг с другом. Их чистый, искренний смех, гулким звоном разливается над полями. К обеду, когда дети приносят свежий хлеб и молоко, они накрывают скатерть и садятся кушать. Бывает, нагрянет туча и хлестнёт тёплый летний дождь. Шумной сворой они сбегаются под навес, что бы укрыться от дождя. Вид на это поле открывается с небольшого холма, щедро усыпанного зеленью и полевыми цветами. Сюда-то и приходит седовласый старик, опираясь на свою кривую корягу. В его маленьких, безумных глазах горят голубые огоньки. Хотя его слабые ноги, едва позволяют подняться на холм, сильные полные энергией руки крепко сжимают трость, словно желают посадить её в землю и она взойдёт, впитывая из земли живительную влагу. Не спрашивай и не беспокой его. Он не любит вопросов и не переносит жалости. Давай соберём в большую кучу, опавшие листья и упадём в неё лицом вниз. Вдохни запах осени. Ты чувствуешь, как она заполняет тебя? Как придаёт силы? Посмотри на небо, воздух настолько чистый, что звёзды, кажутся, совсем близко и их можно достать рукой. А загадать желание на упавшую звезду я никогда не успеваю, да и не жалею об этом. Ведь всё, что мне нужно, сейчас, рядом со мной. Ты представляешь, что будет, если этот беспокойный бродяга явится раньше субботы, закружит нас вместе с кучей золотых листьев, поднимет вверх и унесёт с собой; к серебреной луне или может, дальше, к другим планетам и галактикам, где будут ожидать нас встречи с другими цивилизациями, приключения и опасности. Мы пройдём через все испытания, став мудрее и старше, хотя сердце будет тянуть обратно – к золотой осени, живой весне, шумному лету и царственной зиме, то есть к порогу родного дома. ___________________ПИСЬМО_______________________ На столе, в пыли лежит книга с пожелтевшими страницами, молчаливо хранящая предания предков. Мы пройдём к ней по длинному коридору со свечой в руке, мерцающий огонёк которой разыграет на стене трагедию с искривлёнными тенями. Листы книги хрустят как свежая корка хлеба и каждая страница становится окном; На первой странице выпал снег – первый чистый и очень искренний. Ты радуешься как ребёнок, как будто в первый раз видишь снег. И все - таки, ты чудак. Меня радует мысль о том, что по сравнению с настоящим снегом, он никогда не растает и не расстроит тебя. Он останется навсегда - первым, чистым и искренним - таким, каким ты видишь его сейчас. На второй странице расцветает цветок. Его хрупкость перекликается с чистотой снега. Он настолько раним и чувствителен, что достаточно лёгкого холодного ветерка, что бы сломать его прозрачный стебель. Всматриваясь в твои глаза, я вижу, как радость сменяется страхом. Тебе хочется бежать отсюда, чтобы не видеть, как произойдёт катастрофа, но это всего лишь вероятность. Нет, давай перелистнём страницу, тогда мгновение того листа остановится и ты сможешь вернуться к нему, когда обретёшь силы, что бы защитить его. На этой странице, лишь линия горизонта на бледном зелёно-жёлтом фоне. Постой, не уходи в неё. Ты обретёшь одиночество и боль. Земля станет влагой и поглотит тебя. Это обман, каким бы сладостным не было сознание отречения. Вот на этой странице, детвора заполнила подворотни и бегает босяком под весенним дождём. О чём ты думаешь? Это, на самом деле, окно многоэтажного дома, дети там, внизу. Почему взрослые не выходят под дождь? Им, ведь, хочется быть с ними. Тебе очень идёт твоя улыбка. Смотри, я перелистну страницу и мы окажемся в вагоне поезда. За окном будут мелькать ели, крыши домов и облака. Я не спешу перелистнуть её, тебе, ведь, хорошо с детворой. Она светлая в своей радости. В купе поезда мы совершенно чужие люди, но почему - то именно попутчикам, легко рассказывать о себе. Но как честно мы сыграем свои роли, ведь в багаже есть пережитое? Ты опускаешь глаза. Послушай, я, ведь всё понимаю. Тебе не обязательно говорить, если трудно. За окном мелькнёт деревянный купол срезным крестом старой церквушки. Я сойду на станции, чтобы дойти до неё. «Господи, дай хлеба каждому столу. Дай, света в каждый дом. Дай силы руке созидающей и мира устам, говорящим правду». И, всё - таки, жаль, что взрослые не выходят радоваться под дождь. Облака – странные это, всё - таки, существа. Я бы разрисовала ими следующую страницу, но кто знает, можно ли их рисовать. Может, они обидятся, капризные они – возьмут и улетят. Следующий лист чистый. На него можно, бесконечно долго, смотреть и рисовать свои картины. Это и есть красота чистого листа. Ты знаешь, может я что-то и упустила, но, наверное, не зря мы пролистали эту книгу. Она живая. Это и есть Библия. Забавное слово «сестра», как никак лучше подходит сюда. Назвав, раз человека – другом, мне трудно от него отречься. |