курсовая работа «Правовое положение женщин в браке в дореволюционной России». положение женщин 2. Разрешению данных проблем способствуют историкоправовые исследования, позволяющие выявить общие закономерности и специфику развития гражданскоправового статуса женщин в истории нашей страны
 Скачать 62.94 Kb.
|
|
1.2 Участие женщин в обязательственных правоотношениях Степень развития обязательственного права в конкретный исторический период отражает как уровень развития общества в целом, так и его экономическую, политическую и социальную структуру. Обязательственное право, регулируя динамику имущественных отношений, безусловно, базируется на вещных правах субъекта, поэтому их законодательное закрепление осуществляется в ходе исторического процесса сравнительно позже. Актуальность рассмотрения особенностей участия женщин в обязательственных правоотношениях заключается в том, что именно через призму рассмотрения эволюции формирования обязательственных прав как одного из основных элементов гражданско–правового статуса женщин наиболее ярко и полно можно представить себе картину гражданско–правового статуса личности в исследуемый период. При анализе особенностей обязательственных прав женщин важным является вопрос о действительности сделок применительно к женщинам. Илларион Васильев ставит его на первое место до рассмотрения отдельных видов обязательств, в которые вступают женщины. В результате непосредственного обращения к конкретным категориям лиц, чьи сделки будут признаны недействительными, он пытался очертить круг женщин, способных вступать в обязательства. При анализе этого перечня необходимо отметить разнообразие критериев, по которым определяется этот круг лиц1. Первым критерием являлся возраст, то есть несовершеннолетним вступать в сделки запрещалось. Петр I Указом о единонаследии 23 марта 1714 г. четко определил совершеннолетие наследников недвижимого имущества – 20 лет; наследников движимого имущества – 18 лет; для женщин–наследниц возраст был единым – 17 лет и совпадал с брачным, так как именно вступление в брак сопровождалось получением полной дееспособности и возможности вступать в любые гражданские сделки. Рассуждая о правах девиц по Соборному Уложению М.Ф. Владимирский–Буданов отмечал, что владеть своими прожиточными поместьями и сдавать их посторонним лицам девицы могли только при условии содержания их и выдачи замуж. Впоследствии, когда право обладать ими было предоставлено девицам до выхода замуж, был установлен 15–летний возраст, с которого они могли сдавать поместья: «А здавати девкам свои прожиточные поместья, которая девка будет в возрасте 15 лет. А будет девка в малых летах, меньши 15 лет... и девкиных прожиточных поместий не справливать». При Петре III и Екатерине II эти пределы были уточнены. Малолетство заканчивалось с 14 лет, а совершеннолетие наступало с 21 года у мужчин и с 17 лет у женщин. С предыдущим критерием тесно связан следующий, указывающий на то что «неотделенные дети», за исключением имеющих свою собственность, также не могли заключать сделки, так как находились под опекой родителей. В результате возрастания роли и значения прав конкретной личности происходит обособление имущественных прав членов семьи. Первым законодательным закреплением этого факта стал Указ от 11 июня 1683 г., по которому вотчины, купленные отцом вместе с детьми, составляли собственность отца и только тех детей, имена которых прямо указывались в купчих. Это свидетельствовало о том, что приобретение, хотя и совместно с детьми, но без поименного перечисления последних в акте приобретения, не делало их собственниками. Указом от 22 января 1686 г. это положение было конкретизировано возможностью выдела члену семьи определенного имущества. Общепризнано мнение классика российской цивилистики К.А. Неволина, который причиной отделения личности от семьи считал смену духовной юрисдикции регулирования семейных отношений на светскую. Окончательное закрепление раздельной собственности родителей и детей произошло лишь к концу XVII в. Таким образом, перечисленные акты, способствовавшие формированию имущественной самостоятельности детей, заложили основу формирования гражданско–правового статуса девиц, а впоследствии и женщин в браке. Немаловажным представляется такой критерий сделкоспособности женщин, как психическое здоровье, относительно которого выделялось две группы лиц: сумасшедшие и «природные дуры»1. Ограничения, возникавшие из–за недостатка или повреждения умственных способностей, были закреплены еще в XVII в. Так, Закон 1676 г. не допускал никаких исков против сделанного кем–либо распоряжения имуществом на том основании, что лицо действующее – глупо, глухонемо: «которые всяких чинов люди глупы, и глухи, и слепы, и немы, и службы не служат, а поместья свои учнут кому поступаться, а матери их и жены, и дети, сродники учнут челобитьем спорить, чтоб по той их поступке поместья несправливать для их скорби... великий государь указал, и бояре приговорили: поместья свои сдавать всякому вольно». Второй же Закон 1677 г., оставив в этом же виде постановление о сдаче поместий, иначе решал дело относительно их мены, а именно: «буде по розыску окажутся плуты, глупы и пьяницы, – и меновых поместий нерасписывать». Недостаток этих законодательных актов заключался в отсутствии критериев определения отклонений в умственном развитии и сумасшествия. Особого внимания при рассмотрении данного вопроса заслуживает Указ Петра I от 6 апреля 1722 г. «О свидетельствовании дураков в Сенате» и Указ 1723 г. «О не посылке сумасбродных и в уме помешанных в монастыри», в которых впервые законодательно определялся порядок освидетельствования психически нездоровых лиц, относившихся к дворянскому сословию. Безумных освидетельствовали следующим способом: «Сенату спрашивать их пред собою о всяком домовом состоянии, как бы можно умному человеку ответ в том учинить, и ежели по вопросу отповеди уценить не может, а станет инако о том говорить, что можно из того дурачество познать». Не прошедшие освидетельствование ограничивались в гражданских правах: они не могли наследовать имущество и вступать в брак, на их родственников возлагалась обязанность по опеке. Характерным для исследуемого периода являлся такой критерий ограничения дееспособности женщин, как наложение на нее публичного наказания, которое впоследствии называлось гражданской или политической смертью (лишение всего объема гражданских прав). Если в начале XVIII в. это было лишь дополнительным видом наказания, применение которого началось с Петра I, выражалось в пощечине на публике, раздевании донага, прибивании имени к виселице, то к середине века оно превратилось в меру, применимую к дворянскому сословию, и представляло собой ритуал палача, ломавшего шпагу, а в случаях с женщинами палку над головой стоящего на коленях преступника. С 1776 г. шельмование превращается в самостоятельное наказание и из ритуала имитации смертной казни трансформируется в лишение всех «прав состояния», которым обладал дворянин, что приравнивалось к прекращению его гражданского существования. Несмотря на то, что законодательство, по мнению Д.И. Мейера, всегда распространялось на большинство граждан, а класс, являвшийся грамотным в исследуемый период, составлял меньшинство, образование оказывало достаточно ограниченное влияние на гражданские права. В этой связи важно заметить, что ограничение гражданско–правовой дееспособности безграмотных лиц, в том числе и большинства женщин разных сословий, по заключению ими сделок, было вызвано установлением законодателем особого порядка заключения актов безграмотными, предоставляя им возможность участвовать в обязательствах с помощью третьих лиц. Данное установление в первую очередь было связано с требованием к форме заключения сделок, которая уже на тот момент была для большинства таковых письменная и требовала самостоятельного понимания содержания актов, а также скрепление их собственноручной подписью. В качестве обобщения всех приведенных критериев недействительности сделок можно «начертить» портрет женщины XVIII в., которая могла при определенных условиях заключать сделки и «обязываться актами». К сожалению, остается немногочисленный круг таких представительниц женского пола: которые достигли возраста 17 лет; по каким–либо причинам отделились от своих родителей в имущественном смысле, то есть получили приданое, выйдя замуж, или наследство по причине их смерти; чаще всего относящиеся к дворянскому или купеческому сословию; имеющие образование или хотя бы владеющие грамотой, за исключением возможности нанять рукоприкладчика. Подводя итог вышесказанному, необходимо отметить, что выделяемые И. Васильевым многочисленные критерии действительности сделок, заключаемых женщинами, относятся только к субъектному их составу как основанию действительности сделок. Относительно основания свободного волеизъявления при заключении сделок существовало указание об отсутствии отличий с мужским полом, и все сделки, заключаемые с целью обмана, злоупотребления или с помощью насилия, могли быть признаны недействительными. В связи с этим следует подчеркнуть, что выделенные указанным автором критерии действительности сделок по субъектному составу как у женщин, так и у мужчин, схожи, а вот критерий свободы волеизъявления сделок именно женщин был чрезвычайно распространен в судебной практике, особенно в условиях брака, и рассмотрен в 1763 г. Сенатом. К концу XVIII в., участвуя в экономическом обороте, женщины накопили достаточное количество недвижимости, которая могла служить объектом закладных, чтобы самостоятельно занимать денежные средства либо «давать заемные акты» по доверенностям. Относительно сословной принадлежности заемщиками выступали, как правило, женщины дворянского сословия, причем даже близкие ко двору женщины склонны были жить не по средствам, что ярко отражено в неюридических источниках, в качестве упоминания в семейных архивах последствий взысканий по долговым обязательствам. Именно по этой причине уже в 1800 г. в Уставе о банкротах закрепляется право дворянок «обязываться заемными письмами», а купчихам и мещанкам – право давать векселя. Немаловажным являлось закрепление обязанности залогодержателя предоставлять закладные и заемные письма с залогом для взыскания в определенное Присутственное место той губернии, где находилось заложенное имение. Интересно, что в качестве кредитора все же чаще выступали представительницы городских сословий, мещанки и купчихи. Так, анализируя виды прошений в Вятскую губернскую палату суда и расправы в 1797 г. от женщин, было установлено, что больше всего, более десятка прошений, было подано по вопросам участия женщин в заемных отношениях, обеспеченных залогом недвижимого имущества1. Приведенные случаи подтверждают расширение имущественного статуса женщин и не просто их участие в обязательствах, но и отстаивание своих нарушенных прав, иногда даже в виде апелляционных жалоб. Так, в Вятской палате было рассмотрено дело Яранской мещанской женки Парасковьи Прохоровой дочери Антоновой, о положенных ей деньгах в заклад серебряной и золотой монетой, от жены титулярного советника Ивана Кирилова, решение по которому в предыдущей инстанции ее не удовлетворило. Показательным представляется и дело о выдаче свидетельства перезалога от жены умершего надворного советника Настасьи Андреевой, что свидетельствует о неоднократном участии в залоговых отношениях. Таким образом, женщины участвовали в заемных отношениях как в качестве займодавца и залогодержателя, так и в качестве заемщиков и залогодателей, но чаще на стороне кредитора оказывались женщины купеческого и мещанского сословия, а в должниках – жены представителей служилого сословия. Таким образом, можно утверждать, что к особенностям обязательственных прав женщин в исследуемый период следует отнести их сословный характер, что было характерно для обоих полов и зависимость от брачного статуса, распространявшаяся только на женщин. Даже к началу XIX в. после принятия Свода законов женщина, вступая в брак, ограничивала себя возможностью заключать договоры и несла ответственность по долгам своего мужа. Вершиной формирования обязательственных прав женщин в исследуемый период стало закрепление в 1832 г. в гл. 4 «О правах и обязанностях от супружества возникающих» в отделении 2 «О правах на имущество» ст. 114 Законов Гражданских дозволения супругам продавать, закладывать и иным способом распоряжаться собственным имуществом, независимо друг от друга и не спрашивая взаимных дозволений и верющих писем. А.И. Загоровский, в свою очередь, отмечал, что в связи с тем, что ни обычай, ни практика, ни западное законодательство не знают случаев истребования разрешений мужем у жены, то истинное значение данного закрепления состоит в свободе распоряжения жены своим имуществом, без получения разрешения на то мужа. Необходимо отметить, что и на тот момент из данного закрепления были исключения. Так, по ст. 2202 разд. 4 гл. 1 «О личном найме» Законов Гражданских невозможен договор личного найма супруги в связи со столкновением ее обязанности подчиняться власти мужа и разделять его местожительство. Но как показала практика, само участие мужа в договоре личного найма его жены доказывает его согласие и приравнивает его к любой другой имущественной сделке совершенной женой1. Таким образом, женщины, состоявшие в браке в России, обладали большими возможностями и правами в сфере обязательственного права, чем женщины западных стран. Подводя итог вышесказанному, можно констатировать, что в ходе становления обязательственного права в России происходит эволюция основных его принципов: одновременно с сословным принципом начинает зарождаться и идея равенства, в том числе и полов, что напрямую отражается на расширении объема обязательственных прав женщин в исследуемый период. Так, исходя из ограничений сделкоспособности в XVII – первой половине XIX в. общее количество женщин, по законодательству и при определенных обстоятельствах способных быть стороной в сделке, было невелико, но при этом институт сделок между супругами в ходе своего развития и законодательного закрепления претерпевал изменения в сторону расширения обязательственных прав женщин. Ответственность по долгам мужа, а особенно после его смерти, пусть и не личным имуществом, но нажитым совместно, женщины продолжали нести и в XIX в. 1.3 Приданое как основной институт формирования имущественных прав женщин в семье и браке Рассмотрение эволюции гражданско–правового статуса женщин в России в XVII – первой половине XIX в. невозможно без анализа особенностей основного института формирования имущественных прав женщин в семье и браке – приданом. Взгляды законодателя на природу приданого в исследуемый период трансформировались в ходе становления политико–правовой системы государства и часто были продиктованы защитой частнособственнических интересов определенных слоев населения. Логично, что в этой ситуации правовому регулированию в первую очередь подвергались имущественные отношения супругов, а основой, наиболее распространенной в российской юриспруденции доктриной, были представления о браке как о сделке1. В этой связи возникает потребность исследования следующих аспектов: во–первых, степени влияния канонического и обычного права на законодательное регулирование института приданого и его значения в расширении гражданско–правового статуса женщин; во–вторых, эволюции государственного влияния на правовое оформление имущественных правоотношений супругов в договорной форме; в–третьих, места приданого в системе гражданско–правовых институтов и его роли в формировании вещных, обязательственных и наследственных прав женщин. На протяжении XVII в. нормы церковного права и правовых обычаев в регулировании имущественных отношений супругов эволюционируют и к концу века на их базе появляются законодательные нормы позитивного права, упорядочивающие и дополняющие их. К ним можно отнести и указы 1679 г., закрепившие запрет на отчуждение имущества мужьями без согласия их жен, и запрет от своего имени осуществлять данное отчуждение. Как видим, законодатель делает еще один шаг к повышению уровня имущественных прав женщин в браке и их гражданско–правового статуса в целом1. Окончательно противоречие концепций понимания приданого как аванса наследства в четко предусмотренных законом размерах или как обычного дарения имущества было разрешено только в первой половине XIX в. В ст. 994 и 1011 Свода законов окончательно был закреплен взгляд на приданое как имущественный дар, и только письменный отказ от наследства мог лишить замужних дочерей права на требования его после смерти родителей. Этот факт свидетельствовал о том, что произошел окончательный отказ государства от регулирования на законодательном уровне вопроса о размере приданого, который теперь решался по усмотрению родителей, а его регулирование осуществлялось обычно–правовыми нормами. Обычное право на протяжении всего исследуемого периода регулировало добрачную процедуру закрепления будущих имущественных прав и обязанностей супругов и, не взирая на различную степень этого влияния, на протяжении многих веков являлось самой устойчивой формой. Законодательное регулирование способствовало упорядочиванию имущественных отношений супругов в интересах государственной и правовой политики на каждом историческом этапе. В действительности с появлением государственного регулирования рядной или сговорной записи в русском праве начался процесс формирования института брачного договора, хотя конструкция этих актов значительно отличалась от его современного понимания. Название данного акта происходит от обряда, в ходе которого отец невесты рядился (уговаривался) с будущими родственниками со стороны жениха относительно условий данной формы брачного договора, главным из которых было засвидетельствование обязательства жениха вступить в брак и корреспондирующее обязательство отца невесты выдать за него дочь. Предусматривалась и ответственность в случае неисполнения данного обязательства в форме неустойки. Таким образом, к XVII в. наряду с перечнем закрепленных обычным правом договоров, регулировавших отдельные имущественные права супругов, в частности, о приданом, о «кладке» (о денежных средствах, вносимых со стороны жениха), пред брачный договор о наследовании, самой универсальной была рядная запись, так как она регулировала весь этот перечень вопросов в совокупности и заверялась свидетелями с обеих сторон в письменной форме. Именно эти акты в виде рядных записей получили статус юридического договора, закреплявшего права и обязанности супругов в гл. 50 «О тайне супружества» Кормчей книги. Особенностью данного периода являлся субъектный состав прообраза брачного договора. Так, сторонами рядной выступали не только будущие супруги, а их семьи целиком, сговор проходил между отцом или братьями невесты и женихом или отцом жениха, а имя невесты закреплялось наряду с именами свидетелей, то есть третьих лиц. Таким образом, женщина не являлась стороной брачного договора, но могла пользоваться правовыми последствиями этой сделки совместно с мужем, то есть была одним из выгодоприобретателей. Тенденция отсутствия личной собственности и преобладание семейной (общинной) подтверждается и тем фактом, что в случае прекращения брака права и обязанности по поводу имущества супругов возникали у их родственников, как правило, в связи с возвратом приданого. Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что, несмотря на преобладание регулирования брачного договора обычным и каноническим правом, влияние государственно–правовой политики по охране собственности на вотчины и поместья и удержания их в семье прослеживается и в таком правовом институте, как брачный договор. Включая в себя элементы вещного и наследственного права, брачный договор, высвобождаясь из–под жесткого контроля родовых и семейных союзов, в то же время подпадает под сильное влияние других коллективных субъектов, прежде всего, государства. Петр I, проводя реформы, коснувшиеся и семейных правоотношений, издал указы 1702 и 1704 гг., устранившие юридическое значение и обязательность сговора и отменившие заключение крепостным порядком рядных и сговорных записей. В этой связи представляет интерес взгляд А.Ф. Казимира, который отмечал, что этими указами запрещался не основной договор, а только договор о неустойке. Эту точку зрения можно объяснить тем, что брачный договор не сразу прекратил свое существование, а долгое время широко применялся и регулировался нормами обычного права. Государство же признало право лишь на заключение приданных росписей, которые теперь носили усеченный характер, по сравнению с рядными крепостями, регулировавшими более широкий круг вопросов имущественных правоотношений супругов, и росписи еще менее напоминали современную конструкцию брачного договора, так как содержали простое перечисление имущества, входившего в приданое. В действительности реформы, с одной стороны, практически отменившие договорную конструкцию брачного имущества, стимулировали эволюцию имущественных прав женщин, началом которой послужил Указ 1714 г. «О порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах», закрепивший собственность жены на приданое, которым она могла пользоваться без участия мужа. Во второй половине XVIII в. раздельное владение имуществом все больше распространялось, особенно среди дворянского сословия, чему способствовал Сенатский указ 1753 г., отражение юридических последствий которого можно найти в нотариальных особенностях регулирования брачных отношений, которые приобрели форму контракта между родителями и дочерью, а не с будущим зятем. По мнению американского исследователя института дворянского владения М.Л. Маррезе, этот процесс нашел наиболее полное отражение именно в губернских крепостных книгах, где многие росписи приданого собственноручно подписывали дочери, а неграмотные дворянские девицы просили кого–нибудь расписаться за них. Таким образом, в глазах многих семейств ответственность за выполнение имущественных договоренностей перешла от жениха к невесте. В итоге эта тенденция, по мнению автора, привела к постепенному исчезновению самого института приданого путем замены брачных соглашений на дарственные записи по передаче имущества дочерям, что укрепило контроль женщин над недвижимым имуществом. Рассмотрим роль института приданого в формировании вещных прав женщин в XVII–XIX вв. Именно приданое, по мнению многих исследователей данного периода, служило первым и самым значительным источником приобретения собственности женщинами1. Если до Соборного Уложения в начале исследуемого периода приданое рассматривалось как вклад в общее имущество супругов, а законодательно осуществлялись первые попытки регулирования вопроса распоряжения своим приданым женщиной в браке, а также защита ее наследственных прав, то с принятием Соборного Уложения, с точки зрения М.Ф. Владимирского–Буданова, начался процесс расширения объема вещных прав женщин, но в первую очередь он коснулся вотчинного владения, а не поместного. Женщины теперь владели на праве отдельной собственности своими приданными вотчинами, которые мужья не могли без согласия жен отчуждать. На протяжении всего XVIII в. в понимании института приданого конкурировали две основные концепции. Первая рассматривала приданое как форму наследования, причем при жизни наследодателя. Доказательством тому явилась попытка законодателя установить размер доли дочери при выходе замуж. Таким образом, наблюдается тесная связь с институтом наследования. Вторая концепция отразилась во взглядах на приданое как обычное имущество, право собственности на которое передавалось в форме договора дарения безвозмездно. Данная концепция, основанная на свободном волеизъявлении, подкрепленная обычаем, а затем и судебной практикой, в итоге, с одной стороны, закрепила вещно–правовую сущность данного института, а с другой, по мнению цивилистов, поставила окончательную точку в его эволюции как законодательно регулируемой совокупности правовых норм, с этого момента превратившегося в разновидность договора. Исходя из вышеизложенного, можно заключить, что приданое тесно связано и с обязательственным правом, будучи оформленным в виде договорной конструкции как до начала XVIII в. в виде сговорной крепости, так и в начале XIX в. трансформировавшись в дарение. Сравнивая институт приданого в России XVIII в. с западными аналогами, необходимо в качестве обобщения необходимо заметить, что приданое являлось важнейшим правовым институтом, носившим комплексный характер. В период формирования институтов гражданского права приданое включало в себя признаки как вещного, обязательственного, так и наследственного права. Следовательно, в XVII – XIX вв. именно институт приданого занимал центральное место в формировании гражданско–правового статуса женщин благодаря широчайшему спектру источников правового регулирования и комплексному характеру, подтверждением чему явился несомненный интерес законодателя, выносившего на государственный уровень вопросы регулирования формы, размера, государственной регистрации приданого. |