Реферат по философии. Реферат философия. Реферат для сдачи кандидатского экзамена по истории и философии науки по направлению
 Скачать 72.19 Kb.
|
|
3. Экономика и этика Вопрос о соотношении экономики и этики – одна из давних проблем философии экономики. В конце ХIХ в. она была предметом особенно острых дискуссий. Г. Шмоллер и другие представители исторической школы экономики рассматривали экономику как часть культуры народа, полагая, что в основании экономических явлений лежат этические нормы, от обсуждения которых наука не может и не должна уходить. Их главный оппонент Карл Менгер, не отрицая принадлежность экономики «этическому миру», настаивал на том, что и в этой области возможно точное, не зависящее от мнений людей, знание, что его характер и достоверность не должны отличаться от точного естественнонаучного знания. Пытаясь примирить противоборствующие стороны, Д. Невиль Кейнс предложил решить проблему соотношения экономики и этики путем уточнения классификации экономического знания. Делению политической экономии на науку и искусство (Д.С. Милль), он дополнил делением самой экономической науки на две части: позитивную («совокупность систематических знаний, относящихся к тому, что есть») и нормативную («совокупность систематических знаний, относящихся к тому, что должно быть и потому имеющих своим предметом идеальное, как нечто отличное от действительности»). В то время, как позитивная экономическая наука занята «поиском закономерностей (iniformities)», а нормативная наука - «определением идеалов», искусство экономики отвечает за «формулировку предписаний». Точка зрения, что позитивная экономическая теория описывает существенные черты того, что есть, и потому не зависит от ценностей, вскоре завоевала популярность среди экономистов. Более того, она стала нормой, и на ее основании была подвергнута критике утилитаристская идея, взятая на вооружение экономико-политической доктриной маржинализма (особенно британского). В соответствии с последней дополнительная единица дохода богачу приносит меньше полезности, чем такая же единица дохода приносит бедняку. Из этой доктрины прямо следовало, что меры государственной политики по смягчению неравенства в доходах увеличивают суммарную общественную полезность. На первый взгляд может показаться, что такой вывод – прямое следствие принципа предельной полезности, утверждающего, что с ростом количества данного блага (или дохода) в распоряжении отдельного индивида полезность для него от каждой дополнительной единицы этого блага падает. Критики обратили внимание на то, что принцип предельной полезности относится к каждому индивиду в отдельности, тогда как утилитаризм распространяет его на межличностные сравнения полезностей. Такую процедуру невозможно проверить эмпирически и, соответственно, нельзя считать научной. Допущение, что полезности разных людей соизмеримы, имеет нормативный, ценностный характер. Взамен, в качестве ценностно нейтрального критерия выбора наилучших экономических решений, был выдвинут знаменитый критерий Парето-улучшений, согласно которому одно состояние лучше другого только при условии, что оно лучше хотя бы для одного члена общества (по его индивидуальной шкале предпочтений) и ни для кого из членов общества не хуже (по их индивидуальным шкалам предпочтений). Критерий Парето определяется на модели общего экономического равновесия для совершенно конкурентной экономики. Фактически он ранжирует состояния экономической системы по степени их приближения к состоянию равновесия. Межличностных сопоставлений полезностей для этого и в самом деле не требуется. Но следует ли отсюда, что критерий Парето сделал оценки экономистов вполне объективными, избавил их от этической нагруженности? И «да, и «нет»! Проблема в том, что точкой отсчета при использовании этого критерия служит сложившееся на данный момент распределение ресурсов между членами общества. Экономическая теория благосостояния, частью которой является критерий Парето, устанавливает, что при заданных предпосылках каждому исходному распределению ресурсов соответствует состояние равновесия, и это состояние Парето-оптимально, т.е. при его достижении никакие Парето-улучшения уже невозможны. Но та же теория благосостояния утверждает, что Парето-оптимальное состояние не единственно и что, в частности, свои Парето-оптимумы должны иметь и система с уравнительным распределением ресурсов и система, в которой первоначальное распределение ресурсов в высшей степени поляризовано. Таким образом, критерий Парето сам по себе - как инструмент сравнения состояний системы в интервале от исходно заданного до равновесного - этически нейтрален. Иначе обстоит дело с применением этого критерия в конкретных условиях. Тот, кто использует принцип Парето-улучшений, должен отдавать себе отчет в том, что тем самым неявно он выражает согласие с исходным распределением ресурсов в качестве отправной точки анализа. Такое согласие (или, соответственно, несогласие) и есть акт этического выбора, основанный на определенных ценностных установках. В этом отношении обращение к принципу Парето-улучшений, как критерию оценки экономических изменений, не освобождает экономиста от бремени этического выбора. Ценность критерия лишь в том, что он более четко очерчивает область такого выбора. Именно дискуссии вокруг теории Парето-оптимальности позволили лучше осознать этическую природу утилитаристской доктрины межличностных сопоставлений с ее возможными уравнительными выводами, равно как и консервативную ценностную установку, скрытую в доктрине Парето-улучшений. Это стимулировало поиск новых подходов к этическим основаниям распределительной политики, среди которых особый интерес для экономистов представляет теория справедливости американского философа Джона Ролза . Теория Ролза – яркий пример нормативной концепции. Но в ней тесно взаимосвязаны этические и экономические аргументы. Ролз апеллирует к ценностям, понятным человеку современного западного общества и стремится выработать на их основе такие принципы общественного устройства, которые бы разрешили вечную проблему сочетания социальной справедливости и экономической эффективности. Первое условие справедливого общества, по Ролзу, - равное право каждого на свободу, совместимое с таким же правом для других. Вместе с тем Ролз исходит из того, что полностью устранить социальное неравенство между людьми невозможно, и разделяет мнение, что уравниловка подрывает стимулы к активной и эффективной деятельности. В поисках разумного ценностного компромисса Ролз предлагает взглянуть на проблему с необычной гипотетической точки зрения, которую он называет «начальной позицией». Это позиция человека, которому не дано знать его предстоящую жизнь (она скрыта «завесой неведения»), но дано определить тип общества, в котором эту жизнь предстоит прожить. В этой позиции все равны в своем незнании будущего, и это дает возможность каждому быть одинаково рациональным и взаимно бескорыстным. Тем самым открывается путь к соглашению о принципах свободного и справедливого общества. Согласно Ролзу, в такой ситуации каждый рациональный человек, сознающий, что он не защищен от угрозы оказаться на дне жизни, предпочтет снизить до минимума тяготы подобной судьбы и выскажется за такое социальное устройство, которое предусматривает максимально возможную поддержку для обездоленных. Так Ролз подходит к принципу, который стали называть принципом ролзианской справедливости. В соответствии с этим принципом допустимым считается только такое неравенство, которое «максимизирует минимум», т.е. тот уровень доступности основных благ, который обеспечивается наиболее обездоленной части общества. По критерию Ролза, несправедливым окажется не только общество, где улучшение положения сильных членов общества не ведет одновременно к улучшению положения слабых. Той же оценки заслуживает и общество, где неравенство компенсируется в такой мере, что подрываются стимулы сильных членов общества к активной деятельности, и обездоленные тем самым лишаются потенциального источника средств, необходимых для их поддержки. До сих пор речь шла об этически значимых последствиях экономических процессов, в особенности связанных с распределением общественного богатства и доходов. Но этические нормы встроены и в само экономическое поведение. Начиная с Адама Смита, экономисты строили свои рассуждения на предположении, что человек ведет себя эгоистично (во всяком случае, в хозяйственных делах), но все же цивилизованно, в соответствии с принятыми культурными нормами (не допускающими, например, прямого насилия, обмана, вероломства и т.п.). Так, выше отмечалось (разд. 3.2.), как важна для экономического процветания атмосфера доверия в деловых отношениях. Доверие необходимо для стабильного функционирования кредитно-денежной системы; оно экономит время и снижает издержки при заключении деловых контрактов и т.д. К сожалению, предпосылка о благонамеренном поведении экономических агентов не всегда соответствует действительности. Появление в арсенале экономической теории такого понятия, как «оппортунистическое поведение», ознаменовало собой отказ от этой предпосылки. Современный «экономический человек» может заниматься вымогательством, скрывать важную информацию, нарушать принятые обязательства, отлынивать от работы и т.д. Это, в свою очередь, предполагает ответные действия со стороны контрагентов: надзор за ходом выполнения контрактов, премии за добросовестную работу, судебные тяжбы и др. Из чего следует, что уровень деловой и трудовой этики в обществе имеет прямые экономические последствия: влияет на уровень издержек производства и, следовательно, на конкурентоспособность продукции на рынке. Значимость этого фактора нетрудно оценить по расходам современных российских фирм на охранные службы. Не менее известный факт – обратная зависимость инвестиционной привлекательности стран и регионов от степени коррумпированности местных чиновников. Вопрос о том, на какое поведение – благонамеренное или оппортунистическое – следует ориентироваться в теоретическом моделировании экономических явлений и практике институционального реформирования, высвечивает еще одну грань в отношениях экономики и этики. Оказывается, что это не только вопрос факта, – какой тип поведения преобладает. Это еще и вопрос ценностной установки: что исследователь, или законодатель, считает нормой, а что – отклонением от нее. Неоднократные эмпирические исследования зафиксировали общую закономерность: когда законодатель не доверяет рядовому гражданину, заранее предполагая за ним склонность к неблаговидным действиям или неспособность к осознанию общественных интересов, рядовые граждане имеют тенденцию подстраиваться под такое отношение со стороны властей и снижать свой уровень гражданской ответственности. Нечто подобное наблюдается и в академической среде: по данным обследований, студенты-экономисты устойчиво демонстрируют больший эгоизм и меньшую склонность к кооперации, чем студенты других специальностей. Особую роль ценностная компонента играет в концепциях, которые выше были названы «большими теориями», т.е. теориях, обобщающих масштабные и, как правило, уникальные исторические процессы. Предметная область «больших» теорий – экономика как целое и долгосрочные траектории ее эволюции. Их функция – интерпретация и оценка фактов и явлений, особенно новых, характеризующих долгосрочные тенденции развития экономической системы. В этом смысле «большие» теории - это не «чистая» наука. Это теория, привязанная к историческим реалиям. По выражению, Джона Хикса, «экономическая наука находится на границе науки и на границе истории». В социально-экономическом познании, в отличие от естественнонаучного, существенное значение имеют единичные и даже уникальные явления и процессы. При изучении этих явлений стандартные методы анализа, опирающиеся на формально-логические обобщения, не подходят. На роль и специфику познания таких явлений обращали внимание экономисты разных научных направлений. Так, лидер поздней исторической школы А. Шпитгоф ратовал за «гештальт-теории», методолог Б.Уорд – за «систематические истории», лидер неоавстрийской школы Ф.Хайек и традиционные институционалисты Ч. Уилбер и Р. Харрисон – за «структурные модели», эволюционисты Р.Нельсон и С.Уинтер – за «оценочные теории». В каждом случае речь шла об определенных схемах описания, способных фиксировать значимые признаки сложных социальных явлений (объектов) или процессов (ситуаций), т.е. об определенной типологической характеристике этих явлений и процессов. Фактически это были новые вариации на тему, впервые поднятую Максом Вебером. Согласно М. Веберу, обществоведам приходится пользоваться особым видом научных понятий, которые он назвал «идеальными типами». Это понятия, которые специально конструируются исследователем на основе наблюдений изучаемого объекта и служат внутренне согласованной «интерпретативной схемой» для осмысления такого объекта в его конкретности. «Большие» теории правомерно рассматривать в качестве специфического слоя знания, связанного с разработкой типологий социально-экономических систем и моделей типологически однородных экономических ситуаций. Такие концептуальные структуры способны интегрировать целые комплексы базовых экономических закономерностей, облегчая прикладные разработки по диагностике конкретных экономических систем и хозяйственных ситуаций, а также институциональному дизайну. Научная ценность типологий и моделей данного класса во многом зависит от способности исследователей выделить наиболее устойчивые и в то же время практически значимые признаки соответствующих объектов. В этом свете заслуживают переосмысления наиболее известные из «больших» теорий прошлого - системы Смита, Рикардо и Маркса, или такие более локальные по объекту концепции, как теория крестьянского хозяйства А.В. Чаянова. Сила этих систем в том, что они давали целостную картину важных общественных процессов и потому приобретали мировоззренческое значение, давали жизненные ориентиры целым нациям и общественным классам. Однако на определенном этапе такие теоретические системы стали отождествляться с экономической наукой как таковой, и в этом качестве были заслуженно подвергнуты критике. Историческая школа продемонстрировала ограниченность подобного представления: «смитианство» могло служить социально-политической доктриной для Англии, но оказалось не пригодным в Германии. Идеально-типическая «большая» теория может и должна быть объективной, но ее объективность относительна. Она предполагает объективный анализ фактов, организованных вокруг априорно принятой гипотезы о структуре и логике развития социально-экономической системы - гипотезы, выбор которой неизбежно обусловлен ценностными установками и социальными интересами. Предметная область «больших теорий» обычно распадается на множество частных процессов, многие из которых могут воспроизводиться в разных исторических контекстах, характеризоваться определенной устойчивостью признаков и обобщаться соответствующими частными теориями. Специфическая задача «большой теории» - осмыслить совокупное действие таких частных процессов, разграничить ведущие и сопутствующие тенденции, главные и второстепенные факторы развития экономики и общества в конкретных исторических условиях. Такая задача, как правило, не имеет единственного «объективного» решения. Первым крупным мыслителем, который попытался осмыслить эту ситуацию, был, по-видимому, Карл Маркс. Он не только ограничил степень общности политико-экономических истин условиями отдельных общественно-экономических формаций, о чем шла речь выше (см. разд. 4.2.), но и настаивал, как известно, на классовом подходе в политической экономии. Это предполагало возможность различных интерпретаций одной и той же реальности, в зависимости от классовой заинтересованности в том или ином вероятном сценарии развития событий. Фактически речь шла об определенном принципе интеграции и интерпретации частных положений политической экономии, или иными словами, о способе рационализации того, что у Милля – и позже у Маршалла - оставлялось на произвол «здравого смысла». Правда, у Маркса это сближение базировалось на предпосылке линейности исторического развития, в результате чего интерпретации конкретных ситуаций сводились к выбору между прогрессивным, т.е. тем, что содействует движению вперед к более совершенному типу общества; и консервативным и даже реакционным – тем, что противодействует такому движению. Такой подход вносил в доктрину Маркса известное противоречие, ибо плохо согласовался с другим важным положением о том, что люди сами «творят свою историю» . Но в данном случае важно зафиксировать уже сам факт, что классовый подход был своеобразной попыткой осмысления статуса политической экономии как «большой теории». Речь шла о знании, которое не просто описывает действительность, но и служит основой преобразования ее на практике. С более широких позиций эта проблема разрабатывалась в рамках неокантианской концепции наук о культуре, в частности в работах Г. Риккерта. Отправным пунктом рассуждений Риккерта служил факт невозможности для человеческого разума познать реальность в ее полноте и конкретности. Всякое человеческое знание строится, поэтому, на абстрагировании и в этом смысле избирательно. Этот вывод позволил Риккерту сделать важное разграничение между двумя принципами отбора эмпирических данных при образовании научных понятий и, соответственно, между двумя способами представления действительности в знании. Один принцип - это формирование понятий на основе общих признаков, характеризующих соответствующий класс явлений (при абстрагировании от признаков, характеризующих их индивидуальные особенности). Другой принцип - фокусировка внимания, напротив, на тех признаках конкретного явления, которые определяют его специфику, уникальность. В соответствии с первым принципом образуются общие понятия, в соответствии со вторым – индивидуальные. Разграничение методов «образования понятий» получило продолжение в делении наук на две группы: науки о природе, базирующиеся преимущественно на общих понятиях, и науки о культуре, где главную роль играют индивидуальные понятия. Эта разделительная черта фиксирует лишь общую тенденцию и не влечет, по Риккерту, запрета на использование какого-либо из методов образования понятий в любой науке. Среди наук о культуре он выделял промежуточные случаи, относя к ним и политическую экономию. В таких науках неосновной способ образования понятий играет относительно большую роль, прежде всего в силу важности в экономической жизни массовых явлений. Главное в классификации наук Риккерта было то, что она предполагала радикальное переосмысление статуса и структуры социально-научного знания. Если еще раз воспользоваться терминологией Милля, то можно сказать, что «науку» и «искусство» в иерархии социального знания Риккерт поменял местами. Он не просто объявил «искусство» частью «науки», но и фактически придал ему статус науки (во всяком случае, сделал важный шаг в этом направлении) тем, что обосновал правомерность его специфического метода и, более того, его приоритет в рамках этой вновь конституируемой социальной науки. Второй ключевой момент в концепции Риккерта – критерий отбора признаков в процессе образования индивидуальных понятий. Этот критерий стали называть «принципом соотнесения с ценностью», т.е. отбором элементов эмпирической реальности, обладающих общекультурной ценностью для членов общества, к которому принадлежат и его исследователи. Говоря проще, Риккерт искал общее основание для «объективной», т.е. не произвольной и не связанной с особенностями индивидуального восприятия, оценки общественных явлений и исторических ситуаций и находил его в сформированных культурой ценностных установках. Критерием объективности такого отбора в этом случае служил консенсус специалистов. Стоит отметить, что функционально (но не по содержанию) критерий «соотнесения с ценностью» вполне аналогичен критерию «классового интереса» у Маркса. Правда, в отличие от Маркса, у которого такой критерий был внешним по отношению к науке, у Риккерта он стал внутренним элементом научной процедуры как таковой. Маркс оставлял выбор между экономическими системами и соответствующими готовыми теориями на долю практического разума (т.е. самим агентам социального действия), тогда как Риккерт предложил усилия теоретического и практического разума в социальном познании (иначе говоря, в поиске культурно обусловленного знания) объединить. Причем в этой комбинированной когнитивной структуре за чистым теоретическим разумом как генератором общих понятий осталось лишь весьма скромное вспомогательное место. |