Реферат(конфуций). Реферат по курсу Культурология

• Название: Реферат по курсу Культурология
• Дата: 11.02.2018
• Размер: 72.06 Kb.
• Имя файла: Реферат(конфуций).docx
• Тип: Реферат; #36227
• страница: 2 из 3

1.2 Мэн-цзы
Мэн-цзы жил много позднее Кун Фу-цзы. Он ученик его внука. Приблизительные годы жизни Мэн-цзы 372-289 годах до нашей эры. С именем Мэн-цзы связывают одноименную книгу в семи главах.

Мэн-цзы еще более усилил учение Конфуция о Небе как безличной объективной необходимости, судьбе, стоящей, однако, на страже добра. Новое у Мэн-цзы состояло в том, что он увидел наиболее адекватное отражение воли неба в воле народа. Это дает основание говорить о некотором демократизме Мэн-цзы. Он представлял мироздание состоящим из «ци», понимая под этим жизненную силу, энергию, которая в человеке должна быть подчинена воле и разуму. «Воля – главное, а ци – второстепенное. Поэтому я и говорю: «Укрепляйте волю и не вносите хаоса в ци». Наиболее характерный момент учения Мэн-цзы – его тезис о прирожденной доброте человека.

Антропология. Мэн-цзы не согласен с теми, кто думал, что человек от рождения и от природы зол или даже нейтрален в отношении добра и зла. Мэн-цзы не согласен с другим конфуцианцем Гао-цзы, который говорил, что «природа подобна бурлящему потоку воды: откроешь на восток – потечет на восток, откроешь на запад – потечет на запад. Природа человека не разделяется на добрую и недобрую, подобно тому как вода в своем не различает востока и запада». Мэн-цзы возражает: куда бы вода ни текла, она всегда течет вниз. Таково же «стремление природы человека к добру». В этом стремлении все люди равны. Прирожденность стремления любого человека к добру Мэн-цзы доказывал тем, что всем людям от природы свойственны такие чувства, как сострадание – основа человеколюбия, чувство стыда и негодования – основа справедливости, чувство правды и неправды – основа познания. Недоброта у человека столь же противоествественна, как и движение воды вверх. Для этого нужны особые тяжелые условия жизни, например, неурожай и голод. «В урожайные годы большинство молодых людей бывают добрыми, а в голодные годы – злыми. Такое различие происходит не от природных качеств, которые дало им небо, а потому что голод вынудил их сердца погрузиться во зло. Познание своей доброй природы приравнивается. Мэн-цзы к познанию Неба. Нет лучшего служения Небу, чем открытие в своей душе начала добра и справедливости. Уча о природном равенстве людей, Мэн-цзы тем не менее оправдывал из социальное неравенство нуждами разделения труда. «Одни напрягают свой ум. Другие напрягают мускулы. Те, кто напрягает ум, управляют людьми. Управляемые содержат тех, кто ими управляет. Таков всеобщий закон в поднебесной».

Историческая концепция. Мировоззрение Мэн-цзы более исторично, чем мировоззрение Кун Фу-цзы. Сначала звери и птицы теснили людей. Затем нам уже известный покровитель земледелия, легендарный первопредок Чжоу Хоу-цзы научил людей сеять и собирать урожай. Но и тогда в своих взаимоотношениях люди мало чем отличались от животных, пока некий Се не обучил людей нравственным нормам: любви между отцом и сыном, чувству долга между государем и подданными, различию в обязанностях между мужем и женой, соблюдению порядка между старшими и младшими, верности между друзьями. Но все это было лишь совершенствованием добрых природных качеств людей, а не их созданием вопреки природе.

Экономические взгляды. Мэн-цзы подверг критике новую систему землепользования в Китае – систему гунн, при которой крестьяне платили постоянный налог исходя из среднего урожая за несколько лет, отчего в случае неурожая они, вынужденные выплатить уже непосильный налог, разорялись и гибли. Этой системе Мэн-цзы противопоставил прежнюю систему чжу, когда крестьяне наряду со своими полями обрабатывали и общенное поле, которое Мэн-цзы первый, насколько это нам известно, назвал колодезным, так как расположение полей при системе чжу напоминало иероглиф, обозначающий колодец. При систмеме чжу неурожай в равной мере ударял по крестьянам и по тем, кого они своим трудом содержали, так как своих родителей и прокормить жен и детей. В урожайный год он постоянно терпит лишения, а в неурожайный год обречен на гибель». В таких условиях человек не может быть добрым. Умный правитель обеспечит его средствами к существованию.

Управление. Как конфуцианец, Мэен-цзы уподоблял отношения между членами государства отношениям между детьми и родителями. Ван должен любить народ, как своих детей, народ же должен любить государя, как отца. «Почитая старших, распространяйте и на старших других людей. Любя своих детей, распространяйте эту любовь и на чужих детей, и тогда легко будет управлять Поднебесной». Мэн-цзы против диктатуры закона. «Разве, когда у власти человеколюбивый правитель, опутывают народ сетями закона?» - спрашивает Мэн-цзы.
1.3 Сюнь-цзы
Когда умер Мэн-цзы, Сюнь-цзы было уже за двадцать. Но об их возможных встречах нам ничего не известно. Сюнь-цзы получил хорошее образование. С его именем связывают одноименное произведение. В центре внимания Сюнь-цзы. Как конфуцианца проблема человека и общества.

Однако нельзя сказать, чтобы Сюнь-цзы совершенно пренебрегал размышлением о мироздании. Напротив, его картина мира – основа его этико-политического учения. Это позволяет всерьез говорить о Сюнь-цзы как о философе.

Развенчание Неба. Разделяя традиционное представление о том, что земля и особенно небо – источники рождения вещей, Сюнь-цзы лишал небо всяких сверхъестественных качеств. Все в природе происходит по законам самой природы. «Одна за другой совершают звезды полный круг; свет Луны сменяет сияние Солнца; сменяют друг друга четыре времени года; силы инь и Ян и вызывают великие изменения; повсюду дуют ветры и выпадают дожди; через гармонию этих сил рождаются вещи; они получают от неба все необходимое, чтобы существовать и совершенствоваться». Само «движение неюа обладает постоянством».

Из этого постоянства явлений природы Сюнь-цзы делает два важных вывода. Во-первых, ничто не является «происходящим от духа». То, что люди думают, что вещи происходят от духа, объясняется тем, учил Сюнь-цзы, что они видят лишь результат процесса, а не сам процесс, они не видят, что совершается внутри. Не представляя себе этих внутренних, невидимых изменений, человек связывает явные изменения с деятельностью духа или неба.

Второй вывод касается роли Неба. Постоянство Неба, будучи сопоставленным с непостоянством общественной жизни, говорит о том, что Небо не влияет и не может влиять на то, что происходит с людьми, это плоды действия самого человека. «Поскольку естественные условия, в которых живет человек, одинаковы с теми, какие были в эпоху мира и порядка, однако в отличие от тех времен приходят беды и несчастья, не ропщи не небо: это поды действия самого человека».

Антропология. Материализм Сюнь-цзы выражается и в его учении о человеке: в человеке «сначала плоть, а затем дух». Сюнь-цзы в отличие от Мэн-цзы учил, что человек от природы зол. Одна из глав трактата «Сюнь-цзы» называется «О злой природе человека». Приведя слова Мэн-цзы: «Человек по своей природе добр; то, что в нем есть злого, - это результат потери человеком своих врожденных качеств», - Сюнь-цзы заявляет: «Я утверждаю, что это не правильно», так как на самом деле всякий человек рождается с «инстинктивным желанием наживы»; стремление к наживе и алчность – это врожденные качества человека», инстинктивная же алчность восстанавливает людей друг против друга, делает их злыми. Если бы человек был от природы добр, то не нужны были бы ни воспитание, ни ритуал, ни законы, ни долг, ни сама государственная власть. Однако уживаться с другими людьми.

Общество. Оно было не всегда. Оно возникло лишь тогда, когда первые правители, «совершенномудрые после долгих размышлений и изучения действий людей, ввели нормы ритуала и понятие чувства долга и создали систему законов», смысл которых – привитие равным от природы людям сознания своего неравенства, без которого не может быть единства, а тем самым и самого общества. А ведь именно благодаря единству слабые от природы люди превзошли животных. Сюнь-цзы с одобрением приводит слова «Шу-цзин»: «Чтобы достичь равенства, нужно неравенство». Не отрицая значения законов и принуждения, Сюнь-цзы как конфуцианец предпочитает убеждение, силу традиции, привычки, ритуала. Он говорит, что «если в управлении государством прибегать лишь к угрозам, запугиванию и жестокости и не стремиться великодушно весит за собой людей, низы будут напуганы, не осмелятся сблизиться с правителем, будут скрытны и не посмеют открыть ему истинную картину дел в стране. В этом случае большие дела в государстве будут запущены, а малые – погублены».

Активизм. Мировоззрение Сюнь-цзы активно. Выступая против широко распространенного в Древнем Китае преклонения перед судьбой как волей Неба, Сюнь-цзы говорил, что «вместо того чтобы возвеличивать небо и размышлять о нем, не лучше ли самим, умножая вещи, подчинить себе небо? Вместо того чтобы служить небу и воспевать его, не лучше ли, преодолевая небесную судьбу, самим использовать небо в своих интересах? Чем ожидать самоумножения вещей, не лучше ли, используя возможности человека, самим изменять вещи?»

Знание. Сюнь-цзы был уверен как в познаваемости мира, так и в способности людей к его познанию. «Способность познавать вещи – врожденное свойство человека: возможность быть познанным – закономерность вещей». Сюнь-цзы материалистически определяет знание как соответствие способности к знанию состоянию вещей. Знания накапливаются в сердце. Оно от рождения наделено способностью познавать вещи. Сердце управляет пятью органами чувств. Именно сердце отличает истину ото лжи, тоесть размышляет. Источники заблуждения: однобокое рассмотрение вещей, когда часть приравнивается к целому; неправильное употребление имен – великое коварство, равносильное подделке мандатов и мер; и заблуждение часто сознательно, когда «сто школ имеют свое, отличное от другого, учение».

Сюнь-цзы призывает ликвидировать разномыслие, «безжалостно убивать» тех, кто «хотя и обладает талантами, но в своих поступках идет наперекор времени». Шестая глава трактата «Сюнь-цзы» называется «Против двенадцати мыслителей». Деятельность всех иных, чем конфуцианство, философских школ Сюнь-цзы объявляет крайне вредной. Эти школы стремятся посеять смуту, затуманить головы людей, чтобы те не знали, где правда, а где ложь.

Учение Сюнь-цзы о злой природе человека, о значении в переделке этой природы государства и правителей, о необходимости единомыслия было подхвачено школой фа-цзя и направлено против самого конфуцианства. Материалистические же моменты мировоззрения Сюнь-цзы были забыты.

В начале первого тысячелетия нашей эры конфуцианство проникло в Корею, а через Корею – в Японию.


2. Культ конфуцианской цивилизации
Именно конфуцианство со всеми его нормами и традициями, со всей его идеологией и санкционированными им формами социальной структуры обусловило постепенное возникновение и закрепление подлинного культа «Поднебесной», «Срединной империи», рассматривавшейся в качестве центра Вселенной, вершины мировой цивилизации.

Культ китайской конфуцианской цивилизации, как практического воплощения священной воли Неба, находил свое наиболее отчетливое выражение во взаимоотношениях китайцев с внешним миром. Китай, подобно древнему Риму, уже по крайней мере с Хань считал только себя цивилизованной страной, а своих ближайших и отдаленных соседей, весь остальной мир — варварами. не прикоснувшимися к великой цивилизации и потому вынужденными вечно прозябать в темноте и невежестве.

Однако на этом представление конфуцианцев о мире не кончалось. В полном соответствии с их взглядами на роль Китая в варварской периферии, т. е. на роль Китая в мире, считалось, что все некитайские народы — это не только варвары, но и, в силу своего «варварства», как бы «младшие братья» китайцев, потенциальные вассалы и данники китайского императора, «Сына Неба».

Любые взаимоотношения конфуцианского Китая с его соседями на протяжении почти двух тысячелетий всегда рассматривались только и именно сквозь эту призму. Как только представители какого-либо племени или соседнего государства прибывали в Китай, специальное управление, ведавшее сношениями с иностранцами, рассматривало прибывших как данников. Назначался чиновник, ведавший сношениями с этим народом. Правителю народа иногда, в знак особой милости, присваивали какой-либо из китайских почетных титулов, а сам этот народ записывался в книги данников. Такие традиции существовали очень долго. Даже в 1793 г., когда в Китай прибыло первое английское посольство («миссия Маккартнея»), на кораблях, везших миссию по китайским водам, развевались флаги с надписью «Носитель дани из английской страны».

Надо сказать, что на протяжении долгих веков народы, с которыми китайцы устанавливали связи, обычно не видели в таких отношениях ничего зазорного для себя. Приезжавшая в средневековый Китай миссия представляла, как правило, народ, находившийся на более низкой ступени развития. Из Китая этот народ получал товары, которых он не мог производить сам и которые высоко ценил (шелк, ремесленные изделия, драгоценности и т. п.). Отправляясь в путь, миссия брала с собой продукты своей страны, рассчитывая получить в качестве эквивалента китайские товары. Воспринимая привезенные товары как дань, китайский двор обычно щедро отдаривал миссию, так что стоимость отвезенных товаров намного превышала «дань».

Такие взаимоотношения с близкими и далекими странами были нормой для средневекового Китая. По существу это был обычный обмен. Однако преломленная в умах конфуцианских воспитанных китайских историков эта обычная картина в китайских исторических сочинениях получала иную окраску и не выглядела столь безобидной. Судя по многочисленным записям в китайских средневековых хрониках, вез такие визиты в Китай (ответных визитов Китай, как правило, не делал) всегда воспринимались и фиксировались именно как явления данников, признание зависимости. Со временем подобные хроникальные записи, уже освященные вековой традицией и, приобретшие силу неоспоримого документа, получали вполне ощутимую и реальную силу и могли служить формальным оправданием и предлогом для любых экспансионистских устремлений Китая.

Культ конфуцианской цивилизации и Китая как ее центра находил свое проявление и в принципах взаимоотношений собственно китайцев с представителями нацменьшинств, окраинных районов империи, а также с теми из ближайших соседних народов, которые действительно находились в орбите китайского влияния. Дело в том, что концепции национализма, которая была бы основана на чувстве расовой и этнической близости, средневековый Китай (пожалуй, вплоть до XVIII—XIX вв.) не имел. В глазах правоверного конфуцианца все некитайцы отличались от китайцев, прежде всего не своими расовыми особенностями — расовой дискриминации в Китае не знали, — а тем, что они были не знакомы или мало знакомы с великой китайской культурой, с конфуцианской цивилизацией. В соответствии с этим некитайские окраинные народы, которые «приобщались» к китайской конфуцианской цивилизации, в Китае всегда склонны были считать китайцами или почти китайцами, превращающимися в китайцев.

Чувство национализма в современном значении этого слова возникло в Китае в XIX веке в качестве реакции на вторжение колониальных держав и национальное унижение страны. Однако и после этого китайский национализм всегда был специфическим явлением, всегда имел некоторую окраску великодержавного шовинизма, что было тесно связано с культом конфуцианской цивилизации. Несмотря на то, что Китай был превращен в полуколонию, несмотря на постоянную демонстрацию реальных преимуществ европейского оружия, и европейской техники, свойственных капиталистической Европе научных достижений, социальных и политических институтов, системы образования. Императорский конфуцианский Китай даже в конце XIX упорно противился всему новому, всячески стремился избежать любых реформ и твердо продолжал считать вторгшихся в Китай колонизаторов лишь «белыми варварами», «заморскими дьяволами», которые безусловно стоят ниже уровня великой китайской цивилизации. Характерно, что самые могучие взрывы китайского национализма в этот период, в первую очередь, мощное народное восстание ихэтуаней на рубеже XIX—XX вв., использовались правящей верхушкой страны как отчаянные попытки сбросить ненавистное иго колонизаторов и таким образом вернуться к «доброму старому времени»

Конечно, культ китайской конфуцианской цивилизации не всегда был столь закостенелой и непреложной догмой, в какую он превратился к концу существования китайской империи. На протяжении веков и тысячелетий конфуцианство.

не раз демонстрировало свое умение приспосабливаться к новому, заимствовать лучшее у своих соперников. Именно благодаря этой гибкости и высокому искусству адаптации чужих идей конфуцианство смогло одолеть легизм, воспринять многое у буддизма, легко ужиться с религиозным даосизмом и даже создать в эпоху Сун новую свою модификацию — неоконфуцианство. Только в позднем средневековье конфуцианство стало менее гибким, а консерватизм его принял свои крайние формы: с веками консерватизм возрастал как естественная реакция на новые попытки реформ, на все увеличивавшиеся требования жизни, на вынужденные временем модификации. Тем не менее, даже в конце XIX века, когда империя была уже в агонии, а конфуцианство совершенно явно не соответствовало эпохе, некоторые лидеры реформаторов, как например Кан Ю-вэй, пытались возродить страну опять-таки под знаменем конфуцианства, ссылаясь на то, что и Конфуцию не была чужда идея реформ. Однако в конце XIX в. конфуцианство уже фактически полностью утратило свои адаптивные свойства и окончательно превратилось в анахронизм. Возможно, что именно национальное унижение страны и рост национализма, национального сопротивления оказали воздействие на превращение всего конфуцианского, воспринимавшегося теперь как национальное, в неприкосновенную и непреложную истину, в достигшую потолка абсолютную идею. Превращение конфуцианства в символ национального превосходства перед лицом внешнего мира во многом обусловило ту политику «отталкивания» и неприятия всегонового которая стала столь характерной для Китая в XIX века и сыграла свою роль в событиях XX века.

Говоря о культе конфуцианской цивилизации в связи с проблемой китайского национализма, следует вкратце остановиться и еще на одном вопросе. Как известно, для всей истории средневекового и особенно позднесредневекового "Китая было характерным спорадическое завоевание империи более отсталыми в культурном отношении народами. Для XIII— XIV вв. это было владычество монголов, для XVII— XX — маньчжур. И монголы, и маньчжуры, и их предшественники в более ранние периоды завоевывали Китай, подчиняли его силой, основывали новые династии и правили на протяжении столетий. Но, несмотря на это, китайская империя не гибла, как это не раз случалось в аналогичной ситуации с другими могущественными государствами. Напротив, эта империя сравнительно быстро и легко «переваривала» своих завоевателей, окитаивала их, особенно их верхнюю прослойку, так что уже через два-три поколения потомки завоевателей сами становились — если еще не полностью в расовом отношении, то целиком в плане культуры — китайцами. Не приходится, и говорить о том, сколь значительную роль в этом историческом процессе играли консервативные традиции китайской культуры. Созданные конфуцианством формы социальной структуры, административного управления. Но при этом важно отметить, что могучая и действительно уникальная по своему характеру сила ассимиляции иноземцев, которая была присуща китайской конфуцианской цивилизации, способствовала формированию в умах конфуцианских лидеров не только убеждению в величии и превосходстве китайской цивилизации, но и привычки считать все соседние народы, живущие на окраинах империи -кандидатами в китайцы. Соответственно с этим правители китайской империи всегда проводили откровенную политику ассимиляции по отношению ко всем соседним народам, оказавшимся в орбите их влияния. Восприятие же этими народами отдельных элементов китайской цивилизации лишь подтверждало, в глазах конфуцианских лидеров Китая, абсолютную справедливость подобной точки зрения.