Ритуал в древней месопотамии. РИТУАЛ В ДРЕВНЕЙ МЕСОПОТАМИИ. Ритуал в древней Месопотамии Емельянов Владимир Владимирович, д
 Скачать 311.87 Kb.
|
|
Часть 2 Царско–храмовый ритуал в Шумере • Ритуал в старошумерских текстах Древнейшие письменные памятники шумерской эпохи (ок. XXVI—XXIV вв.[45]) содержат небольшое число сведений о ритуалах[46]. Причина в том, что письменность в это время выполняет функции, весьма далекие от сферы культовой деятельности. Это учет продуктов и изделий, предназначенных для кормления работников храма и храмовой администрации, а также для обмена с другими городами. Это реляции городских правителей о строительной и военной деятельности, подаваемые богам вместе с каждым возводимым объектом или выигранным сражением. Это, наконец, упражнения для школьников, состоявших в то время исключительно из сыновей богатых и знатных родителей. Грамота была для них чем–то вроде дополнительной инициации дававшей право на вхождение в общественную элиту. Храмовые культы существовали еще в некотором отдалении от письменности и школы, культы общинные длительное время совсем не попадали в поле зрения писцов. И поэтому все, что известно нам о ритуалах той поры, буквально по крупицам собирается из царских надписей и заклинаний. Архаические тексты из Урука и Джемдет–Насра, записанные пиктограммами, до сих пор не поддаются адекватному прочтению. Гораздо лучше интерпретируются надписи на печатях этого времени, поскольку они сопровождаются рисунками предметов и божеств, о которых идет речь. Польский исследователь К. Шаржиньска, а еще раньше А. А Вайман установили, что на одной из урукских печатей изображены планета Венера (знак богини Инанны), созвездие Тельца (бык), знаки «восхода и «захода а также знак «праздник»[47]. Всю эту совокупность знаков можно прочесть как «восхождение (и) захождение Венеры в созвездии Тельцам (1, 12–16). Из других источников этого же времени выясняется, что ежедневное восхождение и захождение Инанны–Венеры сопровождалось приношениями ячменного хлеба и пива (устное сообщение А, А. Ваймана), По–видимому, это древнейший шумерский ритуал, сохраненный письменным источником, и особенно интересно, что это ритуал, стимулирующий деятельность астрального божества. Больше о ритуалах того далекого времени ничего сказать нельзя, и от полурисованных текстов мы переходим к источникам, которые уже можно прочесть. Среди заговоров из Шуруппака (совр. Фара) нам попался один замечательный текст с заклинанием в помощь роженице. Это, по–видимому, древнейший поддающийся прочтению ритуал, и весьма символично, что именно родовой ритуал вводит нас в месопотамскую традицию. Предложения здесь выписаны не полностью, поэтому они восстанавливаются по более поздним копиям. Фрагмент 1 В священном загоне–хлеву на женщину истинный бык запрыгнул, В доме рождений, в священном загоне–хлеву на нее истинный бык запрыгнул, Истинным семенем человечьим оплодотворил он ее. Фрагмент 2 Если (ребенок) мужчина — дубину и кривое, полено пусть ему дадут! Если (ребенок) женщина — веретено и иглу пусть ей дадут! (2, 39–40, 44) В первом фрагменте мы видим момент священного брака, и каждое слово здесь нуждается в комментарии. Брак происходит в загоне для скота, потому что люди должны подражать природе и совокупляться в тех же местах, где это делают одомашненные ими животные. Интересно и то, что на женщину прыгает бык, который оплодотворяет ее «семенем человечества» (буквально так). Почему бык? По той же самой причине: чтобы соитие было удачным, мужчина должен на время превратиться в быка. Из брачных обрядов других народов мы знаем, что во время священного брака мужчина надевает маску с бычьими рогами. Таким образом, он одновременно является и быком (функционально), и мужчиной (по своему рождению и по своей судьбе), «Истинное» семя — тоже важный эпитет. Истинным (то есть настоящим, правильным) шумеры называли все, что появилось на свет законным путем и выполняет предписанную ему функцию. Стало быть, «истинное семя человечье» — семя, излитое в ритуально правильной обстановке, в нужное время и законным супругом. Второй фрагмент столь же кратко описывает обряд половой идентификации новорожденного. Пол ребенка закрепляется за ним окончательно только после получения им предметов, в которых содержится сущность его пола, т. е. пол прежде всего функционален. То, что для современного человека представляется проявлением символизма (когда один предмет указывает на множество других предметов или идей), шумерами воспринималось совершенно иначе. По их представлениям, любая идея есть действие, сила, и сила эта заключена в конкретном предмете. Овладев этим предметом, можно овладеть и силой, которая в нем заключена. Царь — не тот, кто обладает властью (как подумали бы мы), а тот, кто обладает короной, надетой на голову, и скипетром, взятым в руку. Именно вещи дают человеку его силу и как следствие — его статус. Мы иногда иронически говорим, что мужчина не тот, кто носит брюки. А шумеры думали совсем наоборот: мужчина — тот, кто обладает предметом, отличающим его от немужчины и хранящим в себе силу его будущей деятельности. Следовательно, мужчиной можно назвать именно того, кто носит мужскую одежду. Дубина и кривое полено — носители военной, захватнической силы, связанной с разделением и разрушением. Веретено и игла — носители силы соединения и домостроительства. Входя в мир, маленький человек, сын быка и женщины, уже был вписан в круг предопределенного ему действия и бытия. Многочисленные документы о купле–продаже земли, дошедшие из храмовых архивов Лагаша, Адаба, Шуруппака, зафиксировали сложный и обязательный для всех граждан Шумера, включая царя, ритуал покупки земельного участка. Землю продавали большесемейные общины, насчитывавшие до пятисот членов. После самого акта покупки продавец вбивал колышек в стену дома, находившегося на купленном участке, и возливал рядом с ним масло. Затем покупатель добавлял к пене за участок приплату и подарки для родственников продавца. Подарки состояли иногда из вещей, но чаще всего из продуктов, которыми здесь же, на месте, счастливый обладатель земельной собственности кормил многочисленных бедных родичей продавца (3, 47–68). Что означают все эти моменты ритуала? Вбивание колышка и возливание масла, по–видимому, символизируют акт добровольной передачи имущества, сопровожденный благими пожеланиями новому владельцу. Масло, возлитое около дома или вблизи жертвенника в храме, вероятно, означает пожелание благоприятной судьбы (молочные продукты — символ процветания и богатства)[48]. Впоследствии, уже в старовавилонское время, вбивание колышка и возливание масла будут заменены обрядом передачи священного жезла, символизирующего власть над купленным участком. Приплата за участок была чем–то вроде психологической компенсации за потерю части общинного имущества, которое рассматривалось как часть тела общины. Отторжение этой части не только неприятно, но и больно. Вот за эту «боль» при потере и должен был платить покупатель. Что же касается подарков, то они символизируют компенсацию уже совсем иного рода. Покупатель хочет накормить (а иногда и одеть) продавцов на ту примерную сумму, которой они лишатся вследствие невозможности кормиться с потерянного участка, — то есть это компенсация потерь жизненной энергии. В момент кормления общинников время как бы сжимается — они едят за все те годы, что не будут есть после отделения от них источника жизни. При этом, видимо, считается, что можно наесться за один раз на много лет вперед. В шумерском ритуале купли–продажи земли отражена такая мифология присвоения имущества, которая не связана с его захватом. Здесь происходит диалог одиночки и коллектива, причем одиночка ведет себя в отношении продавцов–общинников как младший и подчиненный их воле. Он заботится о будущем продавцов как в материальном, так и в психологическом плане и на протяжении всего ритуала ведет себя как почтительный сын. Причем аналогичную роль выполняют покупатели любого ранга — от чиновника средней руки до самого царя. Об этом ритуале нам придется вспомнить, когда речь зайдет о путешествиях молодых богов за силок к своим отцам. Пока же отметим для себя, что в старо шумерских текстах покупатель виноват в том, что по сшей прихоти лишает общину части ее тела; он подспудно и неосознанно рассматривается как злодей, наносящий вред живой плоти, и как нарушитель предвечного порядка. Царские надписи этого Бремени содержат немало интересных упоминаний о ритуалах, связанных с деятельностью городского правителя. Один из первых царей Лагаша Ур–Нанше изображается с корзиной для строительных материалов, которую он держит на голове, В одном из его текстов такую корзину поднимает и ставит на голову Шуль–Утуль — бог–покровитель семьи, из которой происходит Ур–Нанше. Строительная корзина символизирует сам процесс созидания, а готовность правителя поднять ее и доставить себе на голову свидетельствует о его приверженности планам богов, вдохновляющих его на такой труд. Если же вместе с правителем корзину поднимает его родовой бог, это означает, что вместе с Ур–Нанше трудятся в момент строительства все поколения его предков. Надписи Эанатума содержат уже значительно больше сведений о ритуалах. Именно с текстов этого правителя начинается традиция восхваления царя как существа, имеющего на себе особую миссию и еще при рождении отмеченного всеми достоинствами, какие только могут дать верховные боги страны. Эанатум называет себя «правителем (энси, — В. Е.) Лагаша, (которого) Энлиль нарек именем, (кому) Нингирсу дал силу, (которого) Нанше нашла в своем сердце, Нинхурсаг священным молоком накормила, Инанна благоприятным именем нарекла, (кому) Энки разум дал, а Думузи–Абзу возлюбил, (кому) Хендурсанг дал знамение жизни, а Лугальурукар — свою дружбу и любовью (например, Ean. 2 1:1–2:13[49]). Только после перечисления этих божественных даров Эанатум называет себя сыном правителя Акургаля, и сам факт именно такого расположения формулы несомненно свидетельствует о том, что божественное покровительство Эанатум приобрел еще до своего рождения. О чем же говорят эпитеты Эанатума? Все атрибуты его превосходства над другими людьми находят конкретное воплощение в божественных дарах. Энлиль нарек его первоначальным именем, городской бог Нингирсу даровал ему силу. Напше — богиня–толковательница снов — обрела его в своем сердце, т. е. он ей приснился или его образ предстал перед ее умственным взором. Богиня–мать Нинхурсаг накормила его своим священным молоком — тем же, которым были вскормлены и сами боги во времена сотворения мира. Богиня любви и воинской страсти Инанна дала ему второе, благоприятное для его миссии имя. Об этих двух именах Эанатума упоминают и другие строчки этой же надписи: «Тогда Эанатум, чье собственное имя Эанатум, чье аморейское имя Лумма, для бога Нингирсу новый канал прорыл, „Подобно Лумме хорош" его назвал» (Ean. 2 5 9:19). По–видимому, по своему происхождению Эанатум был амореем (группа западносемитских племен), и до воцарения его звали по–семитски Лумма, а в момент воцарения дали шумерское имя, которое было сокращенным вариантом Эанна–Инанна–Ибгалькака–атум, что можно перевести как «для (святилища) Ибгаль (храма) Инанны Эанна предназначенный». Этим новым именем наградила своего избранника сама богиня Инанна. Далее говорится о разуме (точнее, о памяти и внимании), которым наделил царя бог мудрости Энки, о знамении жизни, которое ниспослал ему мрачный бог Подземного мира Хендурсанг, и о дружбе царя с божествами–пастырями Думузи–Абзу и Лугаль–урукаром — хранителями мужской силы всех шумерских правителей. Скорее всего, то, что царская надпись хочет выдать за предопределение, полученное царем до его рождения, на самом деле было элементами обряда интронизации и совершалось во время возведения царя на престол. Доказать это на синхронных текстах не представляется возможным, но более поздняя традиция дает несколько подобных примеров, которые будут рассмотрены в своем месте. Так называемая «Стела Коршунов» Эанатума, в которой повествуется о разгроме уммийских войск в борьбе за обладание землей на пограничной территории между Лагашем и Уммой, коротко упоминает о трех в высшей степени примечательных ритуалах: о наделении царя миссией (аналогично предыдущей надписи), об инкубации царя в храме и о принесении в жертву птиц и рыб, совершенном царем на войне. Наделение судьбой царя[50] IV 9. Нингирсу 10. Семя Эанатума 11. В утробу 12. Ввел. 18. Инанна 19. (На руки) его взяла, 20. «Эанны 21. Инанны 22. Ибгалю подходящий» 23. Именем названа, 24. Богине Нинхурсаг 25. На правое колено 26. Посадила, 27. Нинхурсаг 28. Свою правую грудь 29. Ему дала. V 1. Эанатум, 2. Порожденный 3. Богом Нингирсу, 4. Нингирсу 5. Обрадовал. 6. Нингирсу 7. Надел его 8. Отмерил, 9. Пять 10. Локтей его 11. Отмерил. 12. Пять локтей — один надел, 13. Нингирсу 14. С великой радостью 15. Царственность 16. Лагаша 17. Ему вручил. 19. Нингирсу 20. «Эанатум — 21. Имеющий власть, 22. Чужая страна принадлежит ему» сказал, 23. Эанатуму 24. Имя, ему Инанной 25. Данное,— 26. «Эанны 27. Инанны 28. Ибгалю подходящий» — 29. Он установил. Перед нами сразу несколько способов наделения человека исключительным статусом правителя. Во–первых, это придание ему праведности через сакральное рождение и воспитание (зачинает его сам бог Нингирсу, на время входящий в его отца Акургаля), держание на правом колене и кормление правой грудью (в шумерском языке «правый» и «праведный, истинный» — одно слово). Во–вторых, это дарование ему царского надела сразу после рождения. В–третьих, это наречение его особым именем, имеющим отношение к древнейшему храмовому культу Шумера — урукскому культу Ана и Инанны, Все эти милости могут быть дарованье только отпрыску царского рода, предназначенному для исполнения некоей великой миссии, и об этой миссии также при рождении говорит Нингирсу: младенцу суждена власть над чужими странами. Инкубация VI 25. Лежащему, 26. Лежащему 27. К голове он встал, 28. Эанатуму 29. Лежащему 30. Его любимый царь 31. Нингирсу 32. К голове встал. VII 7. Уту 8. Выйдет, 9. На лоб твой 10. Сверкающую диадему 11. Повяжет. Эта часть текста сохранилась плохо, так что перевести можно только отдельные фрагменты. По–видимому, Эанатум видит священный сон, будучи запертым в храме своего повелителя Нингирсу. Нингирсу встает у изголовья спящего и нашептывает ему свои распоряжения. Позднее мы увидим такую же форму общения правителя с божеством в Цилиндре Л Гудеа. В нашем же тексте Нингирсу сообщает Эанатуму о том, что в битве против Уммы им будет одержана победа и после этой победы бог справедливого суда Уту повяжет на его лоб сверкающую диадему — что–то вроде нимба, свидетельствующего о справедливой победе в справедливой войне. Принесение в жертву птиц и рыб Я, Эанатум, Поступил мудро Двум голубям Глаза сурьмой подвел, Можжевеловой ветвью головы их украсил. Богу Энлилю (варианты: Энки, Нингирсу, Нинхурсаг. — Ю. Г.) В Ниппур (варианты: в Абзу, в Кеш. — Ю. Г.) Отправил, Рыбу–усача в Абзу в жертву принес. Эанатум приносит в жертву птиц, предварительно украшая их как женщин, чтобы они понравились принимающим божествам, В одном случае в жертву приносится и рыба, причем происходит это в Абзу, в месте, где живет покровитель рыб Энки. Все эти жертвы в контексте надписи прочитываются как просьба царя, обращенная к богам. О чем же просит богов Эанатум? Перед каждой такой жертвой следует клятва побежденного уммийского царя определенному богу в том, что он клянется его жизнью, что вовеки не перейдет рубежей поля Гуэден (за которое и шла война). Сразу после клятвы жизнью Энлиля отправляются жертвы Энлилю, после клятвы жизнью Энки — жертвы Энки и т.д. Эанатум смиренно просит этих богов не забыть слова клятвы и в случае нарушения ее наказать ослушавшегося уммийца. Вероятно, считалось, что без таких жертв боги не будут внимать ни клятве чужеземца, ни просьбе самого царя. Не меньший интерес представляют ритуалы, намеки на проведение которых сохранились в надписях лагашского царя Энметены, жившего через поколение после Эанатума. Надпись на алебастровом сосуде, сделанная от имени этого царя, сообщает следующее: «Из (числа) 3600 человек за руку его он (бог.— В. Е.) взял, высокий скипетр определения судьбы Энлиль от Ниппура Энметене вручил» (Ent, 32 1 2:8). Точно такая же формула (однако без сообщения о даровании скипетра) содержится в тексте конусов Урукагины: «Когда Нингирсу, герой Энлиля, Урукагине царственность города Лагаша вручил, из (числа) 36000 человек за руку его взял, прежнее положение вещей он (Урукагина,— В. Е.) установил» (Ukg. 4 7:29–8:6). Та же формула, но уже с числом 216000 встречается в надписи на статуе В Гудеа. Ясно, что речь идет о ритуале избрания царя богом в присутствии огромного числа взрослых мужчин, носящих оружие и живущих своим домом (их–то и называли в то время словом «человек»). Выше, читая надписи Эанатума, мы уже видели различные части этого коронационного ритуала. К сожалению, реконструировать этот ритуал по синхронным источникам не представляется возможным. Поэтому воспользуемся несколькими текстами, дошедшими до нас от последних веков Шумера, и попытаемся сложить кусочки старошумерской мозаики в более–менее законченную картину. О начале обряда известно немного. В некоторых текстах сообщается о гадании на кирпиче ниппурского храма Экур о судьбе кандидата — быть или не быть ему царем. После того как кандидат утверждается Энлилем (подробностей мы, к сожалению, не знаем), начинается сам процесс коронации. В гимнах Шульги, Бур–Сина и Ишме–Дагана приводится порядок, в котором боги наделяют будущего царя превосходными качествами через вручаемые вещи (а как мы уже знаем, вещи содержат в себе силу этих качеств)[51]. Вот самая подробная версия этого процесса, приведенная в коронационном гимне царя Исина Ишме–Дагана: 57. Энлиль, царь богов, 58. Над верхом и низом владычество мне вручил. 59. По приказу Нунамнира, 60. По открытому рту Энлиля, 61. Аи благосклонно ко мне обратился, 62. Стрекало и псалий руке моей даровал. 63. Ураш на свое святое колено меня поместила, 64. Нинлиль в своем сияющем сердце, 65. Дабы на высокий престол долгих дней меня по ставить, 66. Дабы черед моего жребия прекрасным сделать, 67. Дабы тело Энлиля мне обрадовалось, 68. Дабы Экур до захода Солнца осматривать, 69. Киур — великое место — судьбой мне назначила, 70. Энки, великий владыка Эреду, 71. Истинную корону высокую на голову мне водрузил, 72. Обо всем, что именем названо, […] 73. Семиухий советы мне дал. 74. Зуэн, любимый сын Энлиля, 75. К троку царственности ME собрал, 76. К престолу владычества превосходному [ME собрал] — 77. На долгие годы корона моя пусть свет излучает! 78. Нуску, визирь Энлиля, 79. Скипетр царственности мне вручил, 80. Силу Экура мне открыл, 81. Ужас места (моего) стояния для меня установил. 82. Сердце Энлиля беспредельно, пусть оно успокоится! 83. Нинурта, могучий герой Энлиля, 84. По приказу Нунамнира предстал мне, 85. Прекрасное слово Энлиля и Нинлиль он произнес для меня, 86. Срок моей царственности увеличил. 87. 87. В одеяние владычества меня одел — да будет он моей помощью! 88. В Экуре мне поклонился — 89. Спутник моей царственности пусть он! 90. Могучей дубиной, побивателем гор, 91. Великой силой правую руку мою он наполнил! 92. Уту справедливость, слово истинное в уста мои вложил. 93. Чтобы суд судить, решение выносить, народом управлять, 94. Истину превозносить, 95. Преступников хватать, злодеев казнить, 96. Чтобы брат брату правду говорил, отца почитал, 97. Старшей сестре слово поперек не говорил, о матери заботился, 98. Чтобы слабый перед сильным не склонялся, […], 99. Имущим не своевольничал, человек к человеку не нанимался, 100. Чтобы злых и строптивых выполоть, (а) справедливых вырастить, 101 Уту, сын, рожденный Нингаль, халаба мне даровал. 102. Инанна — владычица, Небо и Землю наполняющая, 103. К своему любимому супругу воззвала, 104. В своем «змеином поясе» полноту сделала, 105. Свой взгляд жизни на меня бросила, 106. Свой сверкающий лик на меня подняла, 107. На ложе сияющем мне предстала. 108. Чтобы в Гипаре долгие дни проводить, 109. Владычество с царственностью сочетать, 110. Чтобы в Эанне […], 111. Чтобы в Урукуге, как дикий бык, я шеей мотал, 112. Чтобы Кулаб мой ужасный блеск покрывал,— 113. Слово священное неизменное мне она изрекла. 114. Энки, Нинки, Энуль, Нинуль, 115. Ануннаки, владыки предопределений, 11б. Хранитель Ниппура, заступница Экура, 117. Великие боги, вершащие судьбы, 118. Неизменное «Да будет!» мне прорекли. (5, 42–46) Если теперь сопоставить отдельные моменты действа, получим следующее. 1. Кандидат на должность царя избирается посредством оракула (гадание на кирпиче) из числа взрослых мужчин шумерского города. Избирает его сам бог Энлиль, которому, судя по некоторым текстам, избранник предварительно приносит большее жертвы (чаще всего — трофеи, добытые в походах). Избранность выражается в суждении благоприятной судьбы, назывании новым благоприятньгм именем и передаче избыточной жизненной силы, способной приводить народ одновременно в восторг и в трепет. 3. После избрания собрание богов передает царю различные аспекты власти вместе с инсигниями, в которых они содержатся. 4 Произносится одобрительный вердикт собрания богов, утверждающий полновластие избранного правителя, 5. После этого в ряде текстов Энлиль или Нинурта (в Лагаше — Нингирсу) даруют царю долгую жизнь и царственность. Причем если в старошумерское время сроки царственности могли быть ограничены, то в последние века Шумера царственность была уже практически вечной и определялась сроками жизни царей. Такова реконструкция шумерского коронационного ритуала, следы которого сохранились в надписи Энметены. Еще один интересный намек на старый ритуал можно прочесть в тексте конуса Энметены. Здесь говорится о боге Энлиле, который в начале времен разграничил землю между Лагашем и Уммой, и о правителе Месилиме, установившем на этом месте камень. Правитель Уммы камень разрушил, расколол и предал огню. С этого начались его преступления против Лагаша и против самого Энлиля. Разрушив пограничный камень, уммиец не погнушался и уничтожить престолы, воздвигнутые в честь богов на приграничной территории. После такого преступления его власть была обречена на поражение (6). В царских надписях Лагаша упоминание о пограничных камнях и стелах можно встретить не один раз — настолько сближены здесь понятия «границам и «властью. Царствует тот, кто имеет ограниченную территорию и не преступает чужих владений ни в каких случаях, кроме прямого приказания богов, Эанатум и Энметена оправдывают свои войны нарушением исконной справедливости, нарушением границ и престолов, установленных в честь верховных богов страны. В связи с коронадионными обрядами возникает и другой вопрос: может ли царь быть лишен власти и если может, то каким способом? Пожалуй, единственный раз ритуал низложения царя встречается нам в большой надписи аккадского царя Саргона, где сообщается следующее: «Лугальзаггеси, царя Урука, оружием он (Саргон. — В. Е.) поразил (и в плен) захватил, в оковах к воротам Энлиля повел» (7, 34), По–видимому, царь, в оковах проведенный в «ворота Энлиля», находящиеся в священном Ниппуре, тем самым утрачивал право на власть. Впрочем, других примеров использования этого ритуала мы в текстах не встречаем; однако маловероятно, что такой ритуал низложения мог быть придуман самим Саргоном. Напротив, он воспользовался хорошо известным обычаем, впервые зафиксировав его на письме. Большое число раз встречаются в царских надписях из Лагаша перечни жертв, приносимых богам с просьбой продлить жизнь правителя и поддержать его в очередном новом строительстве или на войне. Из других распространенных ритуалов следует особо выделить всевозможные именования: кроме уже описанного здесь именования царя встречается именование стел и статуй, воздвигнутых в честь различных богов (но чаще всего — в честь главного городского бога Нингирсу), а также именование прорытых каналов. По–видимому, считалось, что никакая вещь не имеет существования, пока ей не будет дано имя. Тем более это касалось вещей, посвященных богу. Итак, мы видим, что в старошумерских текстах нет специального внимания к храмовому или общинному ритуалу, и все краткие упоминания последнего фигурируют в контексте военно–строительной деятельности царя, земельных сделок или проскальзывают в заговорах в помощь роженице. Первая по времени запись ритуала была осуществлена в Лагаше уже после династии Аккада, в эпоху правления Гудеа (XXII–XXI вв.). • Ритуал в текстах Гудеа Вероятно, первыми подробными записями ритуала в истории мировой культуры следует считать египетские Тексты Пирамид (XXV–XXIV вв.) и почти современные им надписи на статуях и цилиндрах Гудеа (XXII в.). Оба текстовых корпуса имеют определенную идеологическую функцию: если Тексты Пирамид предназначены для обеспечения умершему царю безопасного пути к воскрешению в загробном мире, то тексты Гудеа призваны помочь их составителю оправдаться перед божеством, предопределившим ему судьбу, и заодно перед потомством, которое в награду за славные деяния Гудеа должно будет постоянно кормить его дух жертвами. Жертвы: будут подноситься статуям Гудеа в месте поминовения — особом приделе храма, который назывался у шумеров вместо напоения водой». Статуи Гудеа содержат весьма значительную, сравнительно с надписями предшествующих эпох, информацию ритуального характера. Информация эта касается важнейших праздников шумерского годового цикла — Нового года и священного брака. События эти происходили в Лагаше практически одновременно, о чем свидетельствует, например, фрагмент статуи Е: «В день Нового года, праздник Бау, в качестве брачных даров приносили; 1 жирного быка, 1 „травяную" овцу, 3 жирные овцы, 6 баранов–самцов, 2 ягнят, 7 гроздей фиников, 7 кувшинов лучшего масла, 7 плодов финиковой пальмы, 7 мер инжира… Таковы брачные дары Бау в прежнем храме с давних пор были» (V 1 -VI 4)[52]. Построив своей хозяйке новый храм, Гудеа увеличивает число жертв (вместо одного быка — два, вместо трех жирных овец — десять) и приглашает хозяйку храма войти в ее новое жилище. После водворения статуи Бау и своего покровителя бога Нингишзиды в новый храм Гудеа приказывает установить в храме и свою статую. Этой статуе, также как к изображениям богов, должны приноситься достоянные жертвы. Итак, мы видим, что под Новый год, когда совершается брак бога Нингирсу со своей супругой Бау, Гудеа возводит в ее честь новый храм и увеличивает число брачных даров, что дает ему основание требовать себе и своему изображению такой же чести. Почему Гудеа хочет уравнять себя с богами? Потому что он оказался способен на грандиозное строительство и на беспримерное до сих пор снабжение богов энергией, поступающей из пищи. В надписи на статуе В все жертвы, приносимые статуе правителя, получили название ME, что в данном случае следует понимать как силы, необходимые для подержания загробной жизни правителя в Подземном мире. Эти силы передаются ему через его изображение, стоящее в храме. Точно такие же ME (жертвы–силы) имеет и каждый бог, ежедневно питаемый жертвами через свои статуи и символы. Здесь же сохранился краткий рассказ о процедуре освящения перестроенного храма Нингирсу. Гудеа сообщает о грандиозном празднике, включавшем в себя очищение храмового фундамента огнем, освящение первого кирпича в основании храма, удаление нечистых из города, временное упразднение всех должностных обязательств и социальных различий, даже об установлении справедливости, бывшей идеалом для шумерских правителей, и об изгнании всяческой вражды и распри[53]. Впрочем, более подробно сообщают об этом тексты Цилиндров Гудеа. В надписи на статуе R впервые упоминается обряд отверзания уст, чрезвычайно распространенный в Египте и Месопотамии. К сожалению, надпись серьезно повреждена, и. мы не можем с абсолютной точностью реконструировать ее контекст: В начале текста Гудеа называет себя «праведным пастырем, верным слову Нингирсу, приведшим в порядок власть (биллуда) богов» (I 1—7), и сообщает о перестройке храма Нингирсу, а также об установлении «свободы» (букв, «возвращение к матери») (II 7—8) от поборов для главного плакальщика храма Наммахни. Далее идет несколько разбитых строк, в которых, по–видимому, говорится об установлении статуи Гудеа в «храме драгоценной женщины». После этого сообщается о том, что этой статуе «отверзание уст он установила (IV 3–4). Вполне возможно, что так делали и в более раннее время, но никаких сведений не сохранилось. Пожалуй, это вся информация о ритуалах, которую можно почерпнуть из надписей на статуях Гудеа, Гораздо большее значение имеет текст, записанный на двух глиняных цилиндрах и представляющий собой в формальном отношении синтез царской строительной надписи, гимна храму и гимна богу. Первый цилиндр (так называемый Цилиндр А) посвящен событиям, приведшим к строительству (или точнее — к перестройке) храма Нингирсу под названием Энинну [«Дом пятидесяти (МЕ)»], а также самому процессу строительства. Второй (или Цилиндр В) целиком описывает ритуал освящения этого храма. Строго говоря, весь текст цилиндров можно разбить на пять основных частей: 1. Желание Нингирсу перестроить свой храм и склонение к этому Гудеа (A I 1–XII 20); 2. Приготовления к строительству и строительство храма (XII 21–XXIX 12); 3. Благословение храма Энинну (XXIX 13–XXX 14); 4. Освящение Энинну (В I 1–XX 12); 5. Благословение Энинну и Гудеа (В XX 13–XXIV 8), (8, 37–93). Не будет большим преувеличением, если мы скажем, что вся культовая поэма, размещенная на двух цилиндрах, посвящена ME — сакральной категории мироощущения шумеров, В первой ее части (соответственно Цилиндр А) бог Нингирсу высказывает желание осуществить перестройку и освящение своего храма со всеми сопутствующими этой церемонии жертвами и праздничными мероприятиями. На языке шумерской идеологии это означает, что бог хочет проявления своих ME, их воплощения в действительности. Орудием бога в этом процессе выступает правитель Гудеа, которому Нингирсу выражает свою волю в священном сне во время инкубации последнего в храме. Воля бога высказывается в момент разлива рек, то есть накануне месопотамского Нового года. Осуществление вышней воли происходит через год и три дня, в это же календарное время, и водворенный в обновленное жилище Нингирсу убеждается в том, что его ME, ранее существовавшие лишь внутри его воли, отныне проявлены и воплощены как в форме самого храма, так и в предметах и действиях ритуала. Следовательно, основная задача текста — показать путь ME от их возникновения в сознании и волевом порыве божества к оформлению во всем, что обеспечивает божеству жизненную энергию и хорошее настроение. В свою очередь, радостное и всем довольное божество обязательно осыплет своими милостями всех, кто принимал участие в оформлении его замыслов. И прежде всего это касается самого правителя Гудеа (8, 81–82; 9, 418, примеч. 2). Приведем несколько фрагментов из этого замечательного произведения шумерской словесности. Цилиндр AI 1–Х 14 Нингирсу вкладывает свой замысел в Гудеа Когда судьбы Неба–Земли определились, Лагаш в великих силах своих голову к Небу поднял, (А) Энлиль на владыку Нингирсу посмотрел благосклонно, То в городе нашем необходимое явным стало; Сердце к берегу своему поднялось, Сердце Энлиля к берегу своему поднялось. Сердце к берегу своему поднялось, Темные волны сверкнули, страх нагоняя, Сердце Энлиля — Тигр — добрую воду принесло. Хозяин храма обратил к нему Слово: «ME Энинну на Небе–Земле он явными сделает! Энси широкоухий ухо наставит! Величайшее он умножит! Превосходных быков, превосходных козлят приготовит' К кирпичу судьбы голову он поднимет! Для построения храма он вытянет шею!» Во сне тогда царя, Владыку Нингирсу, Гудеа увидел, Храм свой построить ему приказал он, На ME Энинну, великие недостижимо, Он обратил его взор, Гудеа — сердце его беспредельно — Крепко задумался об этом деле: «Истинно я хочу сказать! Истинно я хочу сказать! В этом деле пусть со мной она встанет! Пастырь я! Мне высокая власть дана! Смысл того, что сон мне принес, Неизвестен! Матушке сон мой хочу я поведать! Ясноглазая вещунья по своей сути, Моя божественная сестра из Сирары, Смысл его пусть разъяснит мне!» На барку свою он ногу поставил, По каналу И–нина–гена ладью направил, В радости рассекая волны канала. Храма Багара, что на канале, достигнув, Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил, К хозяину Багары пришел, ему взмолился: «Витязь, леопард разъяренный, соперника не имеющий! Нингирсу, в Абзу великое говорящий, В Ниппуре избранный! Витязь! Что ты приказал — я исполнить желаю! Нингирсу! Твой храм хочу я тебе построить! ME для тебя совершенными сделать желаю! Сестра твоя — ребенок, рожденный в Эреду,— Избранница, вещунья по самой сути, Нанше, моя божественная сестра из Сирары, Путь пусть мне укажет!» Голос его был услышан, Внял хозяин мольбе и жертве Гудеа. В храме Багара празднество он устроил, В храм Гатумдуг, к ее ложу направился энси, Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил, К светлой Гатумдуг пришел, Ей взмолился; «Моя госпожа! Дитя, рожденное светлым Аном! Избранница по своей сути, богиня» глядящая гордо! Дающая жизнь Стране, Святящая город (?), О ты, госпожа и мать, основавшая Лагаш! Ты смотришь на свой народ — и дождь изобилия изливается' Ты смотришь на праведного героя — и его жизнь продлевается! Матушки нет у меня — ты моя мать! Батюшки нет у меня — ты мой отец! Семя мое ты в себя приняла, в святилище ты меня родила! Гатумдуг — сладко светлое имя твое! Этой ночью я возлягу здесь! Ты — мой огромный чертополох, на моей стороне ты. стоишь! Ты — пшеница, растущая в большой воде, — Ты жизнью меня питаешь! Ты — мой широкий зонт! Под тенью твоей Я хочу отдохнуть! Пусть пальма твоих прекрасных рук, О моя госпожа Гатумдуг, укроет меня! Я в город пойду — пусть благоприятно знаменье мое! К Нину — горе, что виднеется из воды,— Твой прекрасный Утукку передо мной пусть пойдет, Твой прекрасный Лама рядом со мной пусть пойдет! Истинно я хочу ей сказать! Истинно я хочу ей сказать! Пусть в этом деле со мной она встанет! Матушке сон мой хочу я поведать! Ясноглазая вещунья по своей сути, Нанше, моя божественная сестра из Сирары, Смысл его пусть разъяснит мне!» Голос его был услышан, Вняла госпожа Гатумдуг Мольбе и жертве Гудеа. На барку свою он ногу поставил, К городу Нина, к пристани Нина судно направил. Энси во дворе храма Сирара голову к Небу поднял. Хлеб он в жертву принес, холодную воду возлил, К Нанше подошел, взмолился: « Могущественная госпожа, владычица драгоценных ME, Подобно Энлилго, судьбы определяющая! Моя Нанше! Правдивы твои слова! Превосходящая всех, Ты — оракул богов! Мать–владычица стран, слово мое — о сне: Во сне человек мне явился: рост его — точно небо, Точно земля его рост. По голове своей он бог, По крыльям своим он птица Анзуд, По низу своему — он потоп, Справа и слева от него львы лежат. Храм свой построить мне приказал он, Но замысел его — мне он неведом. Уту взошел над горизонтом, |