Нозик Анархия, государство и утопия. Robert nozick anarchy, state and utopia basic Books, Inc. A member of The Perseus Books Group

• Название: Robert nozick anarchy, state and utopia basic Books, Inc. A member of The Perseus Books Group
• Анкор: Нозик Анархия, государство и утопия.pdf
• Дата: 22.04.2018
• Размер: 2.23 Mb.
• Имя файла: Нозик Анархия, государство и утопия.pdf
• Тип: Утопия; #18381
• страница: 28 из 35

Добровольный обмен
Некоторые читатели не одобрят того, что я часто говорю о добровольных обменах, на том основании, что некоторые действия (например, когда люди соглашаются работать по найму) на самом деле не добровольны, потому что у одной из сторон резко ограничен выбор вариантов, и все они намного хуже того, который она выбирает. Являются ли действия индивида добровольны -ми, зависит от того, что ограничивает доступные ему варианты. Если ограничителями являются законы природы, действия добровольны. (Я могу добровольно дойти пешком туда, куда я предпочел бы долететь без посторонней помощи.) Действия других людей ограничивают доступные нам возможности. Становится ли результирующее действие добровольным, зависит от того, имели ли эти другие право на свои действия.
Рассмотрим следующий пример. Представим себе, что есть двадцать шесть женщин и двадцать шесть мужчин, каждый из которых хочет вступить в брак. Так получилось, что в каждой половой группе все индивиды одного пола одинаковым образом упорядочивают особей противоположного пола по степени привлекательности в качестве брачных партнеров: в убывающем порядке от A до Z и соответственно от A' до Z'. А и А' добровольно принимают решение вступить в брак, и каждый предпочитает другого остальным возможным партнерам. В
больше всего хотел бы вступить в брак с А', а В' — с А, но Ли А' своим выбором устранили такие возможности. Когда В и В' вступают в брак, их выбор не является недобровольным просто из-за того, что каждый из них предпочел бы другой вариант. Этот другой, наиболее предпочтительный вариант требует сотрудничества других людей, которые предпочли не сотрудничать, что является их правом. У В и В' возможности выбора меньше, чем были у А и А'. Такое сокращение круга возможностей продолжается в алфавит -ном порядке вплоть до Z и Z', у каждого из которых есть выбор: либо вступить в брак друг с другом, либо не вступать в брак вовсе. Каждый из них предпочитает любого из двадцати пяти других партнеров, которые в результате своего выбора стали недоступными для Z и Z'. Z и Z' решили вступить в брак добровольно. То, что единственный доступный им вариант (на их взгляд) намного хуже, и то, что другие, решив реализовать свои права определенным образом, сформировали тем самым конфигурацию вариантов, из которых выбирают Z и Z', не означает, что они поженились не по доброй воле.
Похожие соображения применимы к рыночным обменам между рабочими и владельцами капитала. Z должен выбрать между трудом и голодной смертью; решения и действия всех остальных не оставили для Z никаких других вариантов. (У него могли бы быть разные варианты трудоустройства.) Является ли решение Z наняться на работу добровольным? (А решение человека, находящегося на необитаемом острове, который должен работать, чтобы выжить?)
Выбор Z действительно доброволен, если все остальные индивиды, от А до Y, действовали добровольно и в рамках своих прав. Тогда мы должны выяснить, так ли это в отношении них. Мы задаем эти вопросы, двигаясь вверх, пока не дойдем до А или до А и В, решение которых действовать определенным образом сформировало ситуацию, в которой выбор делает С. Мы возвращаемся вниз по цепочке, в которой добровольные акты выбора индивидов от А до С повлияли на возможность выбора D, акты выбора индивидов от А до D повлияли на возможность выбора Е и так далее обратно к Z. Когда человеку приходится делать выбор из вариантов разной степени отвратительности, нельзя считать его действия недобровольными на основании того, что другие добровольно совершали свой выбор и действовали в рамках своих прав таким образом, что не оставили ему более привлекательных вариантов.
Следует отметить любопытную особенность структуры права вступать в отношения с другими людьми, в том числе в отношения добровольного обмена*. Право вступать в определенные отношения — это не право вступать в них с кем угодно и даже не право вступать в них с теми, кто хочет этого или выбрал бы это; это право вступать в такие отношения с любым, у кого есть право вступать в такие отношения (с кем-то, у кого есть право вступать в такие отношения...). У права вступать в отношения или заключать сдел -ки есть «крючки», которые

должны прикрепиться к соответствующему «крючку» прав другого человека, который тот протягивает им навстречу. Моего права на свободу слова не нарушает то, что некий узник заключен в одиночку, откуда он не может услышать меня, и мое право на получение информации не нарушено, если этому узнику мешают общаться со мной. Права журналистов не нарушены, если «человеку без страны» Эдварда Эверетта Хей-ла$ не разрешают читать некоторые их статьи, и права читателей также не были нарушены, когда Йозефа Геббельса повесили, тем
* Поскольку у меня нет уверенности в этом пункте, я предлагаю этот абзац вниманию читателя в экспериментальном порядке, как интересную гипотезу.
^ Эдвард Эверетт Хейл — унитарианский священник, автор научно-фантастических рассказов; героя его рассказа «Человек без страны» за предательство приговаривают к изгнанию, которое он должен провести на кораблях ВМС США; ему запрещено получать какие-либо сведения о стране, которую он предал, и даже слышать ее название. — Прим. перев. самым помешав ему снабдить их дополнительными текстами для чтения. В каждом из этих случаев под правом имеется в виду право на отношения с кем-то, у кого также есть право быть стороной в подобных отношениях. Как правило, у взрослых людей есть право на отношения с любым другим взрослым, который согласен на них и имеет такое право, но это право может
быть отнято в наказание за неправильные действия. Это усложнение «крючков» на правах не
будет иметь значения применительно к рассматриваемым нами случаям. Но у него есть свои следствия; например, оно затрудняет автоматическое осуждение принудительного прекращения выступлений ораторов в общественном месте только на том основании, что это нарушает права других людей на выслушивание мнений, которые они желают выслушать. Если право вступать в отношения — это только половина права, то эти другие люди имеют право выслушивать любые мнения, какие они пожелают, но только мнения тех индивидов, которые имеют право их сообщать. Права слушателей не нарушены, если у оратора нет «крючка», чтобы соединиться с их
«крючками». (У оратора может не быть «крючка» на правах только потому, что он что-то совершил, но не из - за содержания того, что он хочет сказать.) Мои размышления не направлены на оправдание запрета публичных выступлений, я просто хочу предостеречь читателя от поспешного осуждения подобных запретов на слишком простых основаниях, которые я раньше был склонен использовать и сам.
Филантропия
Я уже указывал, каким образом индивиды могли бы по своему выбору поддерживать виды деятельности, институты или ситуации, которые им симпатичны, например контролируемые рабочими заводы, расширение возможностей для других, сокращение бедности, гуманизацию рабочих мест. Но захотят ли даже те люди, которые симпатизируют этим идеям, делать благотворительные взносы в пользу других, даже если вывести их из-под налогообложения? Разве они не хотят уничтожения или ликвидации бедности или не приносящего удовлетворения труда, и разве их взносы не являются всего лишь каплей в море? И не будут ли они чувствовать себя наивными простаками, если они будут давать, а другие — нет? Не может ли быть так, что все они предпочитают принудительное перераспределение, даже несмотря на то, что они не стали бы заниматься частной благотворительностью, если бы принуждения не существовало?
Представим ситуацию, в которой существует одобряемое всеми принудительное перераспределение, которое передает средства от богатых индивидов бедным индивидам. Теперь предположим, что правительство, возможно, для снижения трансфертных издержек, управляет обязательной системой, принуждая каждого богатого индивида ежемесячно посылать чек на предписанную сумму на почтовый адрес какого-то получателя, имени которого он не знает и который не знает его имени
19
. Общая величина трансферта равна сумме этих индивидуальных переводов. И в соответствии с гипотезой каждый, кто платит, поддерживает принудительную систему.
Теперь представим, что принуждения нет. Продолжат ли индивиды делать переводы добровольно? Прежде отдельный взнос помогал определенному индивиду. Он будет продолжать поддерживать этого индивида вне зависимости от того, будут ли другие продолжать делать переводы. Почему чье-либо желание делать их должно иссякнуть? Есть два типа причин, достойных рассмотрения: во-первых, взнос отдельного человека оказывает меньше влияния на проблему, чем при наличии принудительной схемы; во-вторых, то, что он делает взнос, связано для него с большей жертвой, чем при принудительной схеме. Результат, к которому приводит его взнос в принудительной схеме, оправдывает в его глазах этот платеж. Он перестает платить при

добровольной схеме либо оттого, что этот взнос приносит ему меньше, либо оттого, что он стоит ему больше.
Почему его взнос мог бы оказывать меньшее влияние в отсутствие некоторых или всех остальных взносов? Почему он мог бы приносить ему меньше? Во-первых, ликвидация и искоренение бедности (неинтересного труда, подчиненного положения людей и т.п.) может быть для человека самостоятельной ценностью, превышающей задачу преодоления бедности каждого конкретного индивида
20
. Реализация идеала отсутствия бедности и т.п. име-
19
Или он посылает п разных чеков на адреса п различных получателей; или п богатых людей отсылают каждый определенную сумму некоему одному получателю. Поскольку в наших рассуждениях это ничего не меняет, мы будем исходить из упрощенного предположения о равном количестве бедных и богатых индивидов.
20
При наличии п бедняков, для этого человека полезность полной ликвидации бедности превышает
Это утверждение использует понятие условной полезности, о которой см. мою неопубликованную докторскую диссертацию: The Normative Theory of Individual Choice (Princeton University, 2963, chap. 4, sect.
4); R. Duncan Luce and David Krantz, "Conditional Expected Utility," Econometrica, March 1971, pp. 253—271. ет для него самостоятельную ценность*. (Учитывая социальную неэффективность, этого никогда не произойдет.) Но поскольку он будет продолжать перечислять взносы до тех пор, пока это делают остальные (и будет рассматривать свой вклад как очень важный, при условии что остальные тоже делают взносы), это не может быть мотивацией, способной привести кого бы то ни было к отказу от взносов. Возможно, потребуется какое-то средство напоминания о том, почему человек хочет уничтожить различные общественные пороки, где будут перечислены причины, по которым нежелательным является каждое проявление общественного порока независимо от того, имеются ли где-то еще подобные случаи. Сокращение случаев проявления общественных пороков с двух до одного не менее важно, чем их сокращение с одного до нуля.
Отрицание этого — характерный признак идеолога. Те, кто склонен прилагать усилия для расширения принудительной благотворительности из-за того, что они окружены такими идеологами, потратили бы время с большим толком, если бы попытались вырвать своих ближних из плена абстракций и вернуть их с неба на землю. Или, по крайней мере, им следует предпочесть такую принудительную систему, сеть которой охватывает только идеологов такого рода
(сторонников принудительной системы).
Второй и более почтенной причиной того, почему добровольные взносы могут приносить индивиду, который их делает, меньшее удовлетворение, чем недобровольные, причиной, по которой кто-либо мог бы прекратить делать взносы в добровольной системе, оставаясь сторонником принудительной системы, могла бы быть вера в то, что подлежащее искоренению явление содержит внутренние усиливающие взаимодействия. Результат от воздействия на конкретный компонент можно получить только в том случае, если одновременно воздействовать на все компоненты явления. Такое воздействие одновременно помогает данному компоненту и снижает ухудшение состояния других компонентов; но это снижение внешнего ухудшения для каждого отдельного индивида может быть само по себе почти пренебрежимо малым или находиться ниже определенного порога. В такой ситуации то, что вы даете одному индивиду п
долларов, в то время как многие другие люди дают каждый по п долларов каждому или большинству из тех индивидов, кто взаимодействует с получателем вашего взноса,
* В самом деле, иногда сталкиваешься с людьми, для которых повсеместное искоренение чего-либо имеет огромную ценность, а искоренение того же самого в конкретных случаях не имеет почти никакой ценности; с людьми, которые заботятся об абстрактном человечестве в целом, но при этом их забота не распространяется ни на одного конкретного человека. может оказать на «вашего» получателя существенное воздействие, которое в ваших глазах стоит ваших п долларов; а если только вы будете давать реципиенту ваши п долларов, то воздействие на него будет не таким существенным. Поскольку результирующее воздействие в этом случае, с вашей точки зрения, не будет стоить п долларов, вы не будете участвовать в добровольной системе. Но опять-таки это не причина, по которой дающие перестали бы это делать; однако это достаточная причина, чтобы дающие перестали давать, если откажутся давать остальные, а следовательно, это может служить причиной того, почему было бы трудно запустить всеобщую благотворительность такого рода. Люди, работающие над созданием принудительной схемы, могли сосредоточить свои усилия на обеспечении согласованного старта. Эту задачу облегчает то, что люди хотят не только уменьшения или искоренения некоего общественного

порока; они также хотят участвовать в этом и быть частью того, что ведет к смягчению проблемы.
Это желание уменьшает проблему «безбилетника».
Теперь обратимся к вопросу о том, почему взнос индивида (та же сумма денег, что и в условиях принудительной системы) мог бы «стоить» ему больше. Он мог бы считать, что только
«простаки» и «лузеры» идут на особые жертвы в то время, когда другие этого не делают и им это
«сходит с рук»; его могло бы раздражать ухудшение его положения относительно положения тех, кто не делает взносы; ухудшение относительного положения могло бы поместить его в худшую конкурентную позицию (по сравнению с этими другими индивидами) в том, что касается получения чего-нибудь, чего он хочет. Каждый индивид в группе мог бы так считать применительно к себе и остальным, и таким образом каждый индивид из группы мог бы предпочесть добровольной системе систему, в которой всех заставляют делать взносы*. (Эти чувства могли бы сочетаться с двумя описанными выше причинами.)
Так или иначе, если все предпочитают давать при условии, что так поступают и все остальные, то все совместно могут договориться
* Хотя каждый индивид мог бы предпочитать какую-нибудь принудительную схему добровольной схеме, это не означает, что существует единая принудительная схема, которую предпочитает каждый, и даже такая, которую каждый предпочитает по сравнению с добровольной. Средства можно собрать с помощью пропорционального налога или с помощью любого количества разных прогрессивных налогов.
Поэтому непонятно, каким образом должно возникнуть предполагаемое всеобщее согласие по поводу одной конкретной схемы. (Это соображение я позаимствовал в статье "Coercion", опубликованной в: S.
Morgenbesser, P. Suppes, and M. White, eds., Philosophy, Science, and Method (N. Y.: St. Martins Press, 1969), pp.
440-472, n. 47). давать при условии, что остальные тоже так делают. Предположение, что некоторые могли бы предпочесть не давать при условии, что остальные дают, неправдоподобно. Дело в том, что система, в которой средства напрямую идут получателям (получатель платежа выбирается случайным образом из потенциальных претендентов), минимизирует мотивацию
«безбилетничества», поскольку взнос каждого индивида будет иметь отдельный эффект. Даже если у кого-то была бы такая мотивация, то в случае, если бы остальные составляли достаточно значительную группу, так что выход некоторых членов не был бы серьезным ударом и не подтолкнул бы других к отказу от участия, они могут (еще раз) совместно договориться давать при условии, что дают остальные (те, кто остался). Осталось еще рассмотреть случай, когда некоторые индивиды с определенным уровнем дохода отказываются давать независимо от того, дают или нет остальные. Они не хотят быть безбилетниками; они просто не собираются ехать на этом трамвае. Но возможно, что другие готовы давать только в том случае, если дают все, кто может себе это позволить. Те, кто отказывается, не согласятся на то, чтобы всех принудили к участию, и в результате вопреки нашей гипотезе перераспределение не будет более оптимальным по Парето
21
. Поскольку принуждение людей, которые имеют титулы собственности на свое имущество, делать взносы против их воли было бы нарушением моральных ограничений, сторонникам такого принуждения следует попытаться убедить людей игнорировать тех сравнительно немногих индивидов, которые отказываются от участия в добровольной благотворительности. Или сравнительно мнотх, которых те, кто не хочет чувствовать себя
«простаками», должны будут принудить к участию вопреки их воле?
Право влиять на то, что вас касается
Еще одна точка зрения, которая могла бы привести к поддержке более масштабного (по сравнению с минимальным) государства, состоит в том, что у людей есть право влиять на решения,
21
Как можно было бы полагать в предыдущих случаях. См.: Н. М. Hockman and James d. Rodgers,
"Pareto Optimum Redistribution," American Economic Review, September 1969, pp. 542 — 556. См. также: Robert
Goldfarb, "Pareto Optimum Redistribution: Comment," American Economic Review, December 1970, pp. 994—
996, аргумент которого в пользу того, что при некоторых обстоятельствах принудительное перераспределение более эффективно, становится более сложным в случае нашей гипотетической схемы прямых трансфертов от человека к человеку. которые существенно затрагивают их жизнь
22
. (Далее можно было бы доказывать, что правительство с более широким набором функций необходимо для реализации этого права и является одной из институциональных форм, через которые это право должно быть реализовано.)
Концепция, основанная на титулах собственности, обратилась бы к анализу средств, которые оказывают серьезное воздействие на жизнь людей. Некоторые виды серьезного воздействия на

жизнь людей нарушают их права (права того рода, который признал бы Локк), а потому морально запретны, например убить человека, отрубить ему руку. Другие способы серьезного воздействия на жизнь других находятся в пределах прав того, кто осуществляет воздействие. Если четверо мужчин делают предложение одной и той же женщине, ее решение, за кого из них выйти замуж
(или отказать всем), серьезно влияет на жизнь этих четверых, на ее жизнь, а также на жизнь всех желающих выйти замуж за каждого из этих четверых и т.д. Возможно ли, чтобы кто-нибудь предложил, даже ограничив состав группы только непосредственными участниками, чтобы эти пятеро решили голосованием, за кого ей выйти замуж? У нее есть право решить, что делать, и не существует права, по которому остальные четверо могут поучаствовать в ее решениях, оказывающих серьезное влияние на их жизнь, которое бы в данном случае игнорировалось. У них нет права голоса относительно этою решения. Представим, что Артуро Тосканини, перестав быть дирижером Нью-Йоркского симфонического оркестра, стал дирижером Симфонического оркестра
Нью-Йоркского радио. То, что финансовое положение оркестра было блестящим, определялось тем, что у него был такой дирижер. В случае его ухода остальным музыкантам пришлось бы искать другую работу, и большинство из них, вероятно, вынуждены были бы согласиться на куда менее привлекательные условия. Поскольку решение Тосканини уйти оказало бы столь разрушительное влияние на их жизнь, было ли у всех музыкантов этого оркестра право повлиять на его решение? Должен ли Тидвик, Лось С Большим Сердцем^, подчиниться зверькам, живущим на его рогах, которые проголо-
22
Почему заодно не на те, которые затрагивают их незначительно, с использованием какой-нибудь системы взвешенного голосования (число голосов не обязательно будет пропорционально степени воздействия)? См. мою заметку "Weighted-Voting and 'One Man One-Vote'" in Representation, ed. J. R. Pennock and John Chapman (New York: Atherton Press, 1969).
^ Тидвик — персонале американского писателя Доктора Сьюза; добрый лось, который разрешил поселиться у себя на рогах многим лесным обитателям. — Прим. перев. совали за то, чтобы он не уходил на другой берег озера, где растет гораздо больше вкусной травы?
23
Представьте себе, что у вас есть фургон или автобус и вы, уезжая на год из страны, одолжили его группе людей. За год эти люди привыкли к вашей машине, она стала частью их жизни. Когда через год вы, как и собирались, возвращаетесь и просите вернуть автобус, они говорят вам, что ваше решение снова пользоваться автобусом серьезно влияет на их жизнь, а потому у них есть право участвовать в решении вопроса, что будет с автобусом. Это конечно же необоснованные претензии. Автобус ваш, то, что они пользовались им в течение года, улучшило их положение, и вследствие это они приспособили свой образ жизни к наличию автобуса и стали зависеть от него. Если они ремонтировали его и поддерживали в хорошем состоянии, это ничего не меняет. Если бы этот вопрос возник раньше, если бы ситуация выглядела так, что у них могло бы в принципе быть право на участие в при -нятии решений, то вы договорились бы с ними, что одалживаете им автобус при условии, что через год решение о его дальнейшей судьбе будет принадлежать исключительно вам. И дело обстоит точно так же, если вы одолжили им на год типографский станок, который они использовали для того, чтобы существенно улучшить свое материальное положение по сравнению с ситуацией, в которой бы у них не было этого станка. У других нет права голоса в решениях, существенным образом влияющих на их жизнь, если право на принятие этих решений принадлежит другим (женщине, Тосканини, Тидвику, владельцу автобуса, владельцу типографского станка). (Это не означает, что, когда кто-либо принимает решение, на которое он имеет право, ему не следует учитывать, как оно повлияет на других*.) После того как мы исключили из рассмотрения решения, на принятие которых имеют право другие, и действия, которые были бы агрессией по отношению ко мне, такие как воровство и т.п., и тем самым нарушали бы мои права (по Локку), не совсем понятно, остаются ли еще какие-то затрагивающие меня решения, относительно которых можно было бы хотя бы поставить вопрос о моем праве на участие в принятии тех из них, которые серьезно влияют
23
Dr. Seuss, Thidwick. the Big-hearted Moose (New York: Random House, 1948).
* Аналогичным образом если кто-то строит частный «город» на земле, которую он приобрел, не нарушая оговорки Локка, то те люди, которые захотят поселиться и жить в нем, не будут иметь права влиять на управление городом, если только оно не гарантировано процедурами принятия решений относительно «города», которые выработал его владелец.
на меня. Безусловно, если здесь и есть о чем говорить, это не настолько значимо, чтобы быть обоснованием для существования особого типа государства.

Пример с одолженным автобусом помогает опровергнуть еще один принцип, который время от времени выдвигается: пользование, использование и аренда чего-то в течение длительного периода времени может быть основанием для возникновения у индивида титула собственности. Вероятно, именно такой принцип лежит в основе законов о регулировании арендной платы, которые дают кому-то, кто уже живет в квартире, право продолжать жить в ней, платя (приблизительно) какую-то конкретную сумму, несмотря на то что рыночная цена жилья сильно возросла. Из чистой любезности я мог бы указать сторонникам регулирования арендной платы еще более эффективный вариант с использованием рыночных механизмов. Недостатком законов о регулировании арендной платы является их неэффективность; в частности, они способствуют нерациональному использованию жилья. Предположим, я в течение какого-то времени живу в квартире и плачу за аренду 100 долларов в месяц, в то время как рыночная цена поднимается до 200 долларов. При наличии закона о регулировании арендной платы я буду продолжать там жить и платить 100 долларов в месяц. Но возможно, что вы согласны платить за эту квартиру 200 долларов в месяц; более того, возможно также, что я предпочел бы съехать оттуда, если бы мог получать за нее 200 долларов в месяц. Я предпочел бы сдать вам эту квартиру в субаренду, получать от вас за нее 2400 долларов в год, отдавать владельцу 1200 долларов в год, и при этом я смог бы снять другую квартиру, скажем, за 150 долларов в месяц. Это принесло бы мне дополнительный доход в 50 долларов в месяц, которые я мог бы потратить на что угодно.
Проживание в квартире (при арендной плате 100 долларов в месяц) не стоит для меня разницы между ее рыночной ценностью и регулируемой арендной платой. Если бы я мог получить эту разницу, я бы отказался от квартиры.
Это очень легко организовать, если мне разрешается сдавать квартиру в субаренду по рыночной цене на любой срок по моему желанию. Такой вариант мне выгоднее, чем закон о регулировании арендной платы без права субаренды. Он дает мне дополнительную возможность, хотя не обязывает меня ее использовать. И для вас это выгоднее, потому что вы сможете получить квартиру по устраивающей вас цене 200 долларов, в то время как вы не получили бы ее, если бы закон о регулировании арендной платы не разрешал субаренду. (Возможно, в течение срока вашего договора аренды вы также имеете право сдать ее в субаренду.) Владельцу здания от этого не хуже, потому что он и так и так получает свои 1200 долларов в год. Законы о регулировании арендной платы, предусматривающие субаренду, позволяют людям улучшить свое положение с помощью добровольного обмена; они лучше законов о регулировании арендной платы, не предусматривающих субаренды, и если последние лучше, чем отсутствие регулирования арендной платы, то законы о регулировании арендной платы, разрешающие субаренду, a fortiori^ лучше.
Почему же люди считают систему, разрешающую субаренду, неприемлемой?* Ее недостаток в том, что она делает явной частичную экспроприацию собственности. Почему не владелец здания, а арендатор квартиры должен получать дополнительный доход от субаренды? Вопрос, почему он, а не владелец здания, должен получать субсидию, предоставляемую ему законом о регулировании арендной платы, игнорировать легче.
Не
-
нейтральное государство
Поскольку неравенство в экономическом положении часто вело к неравенству доступа к политической власти, не является ли большее экономическое равенство (и государство, выходящее за рамки минимального, как инструмент достижения этого) нужным и оправданным инструментом для того, чтобы избежать политического неравенства, с которым часто коррелирует неравенство экономическое? В не-минимальном государстве экономически благополучные граждане стремятся к большей политической власти, потому что могут ее использовать для предоставления самим себе различных экономических привилегий. Неудивительно, что там, где средоточие такой власти существует, люди пытаются использовать его в своих целях.
Нелегитимное использование государства экономическими группами интересов в своих собственных целях основано на предшествующем нелегитимном полномочии государства обогащать одних за счет других. Ликвидируйте это нелегитимное полномочие раздавать различные экономические привилегии, и вы ликвидируете или резко ограничите мотивы стремления к политическому влиянию. Конечно, некоторые индивиды все равно будут жаждать политической власти, находя подлинное удовлетворение в доминировании над другими.
Минимальное государство, особенно в сочетании с разумной
^ Тем более {лат.). — Прим. науч. ред.

* Есть шансы, что жилец рано или поздно съехал бы, и тогда следующий арендатор платил бы меньше, чем в случае субаренды. Поэтому предположим, что право сдавать жилье в субаренду могло бы предоставляться только тем, кто в противном случае остался бы в квартире. бдительностью граждан, наилучшим образом снижает вероятность такого захвата государства или манипулирования им со стороны тех, кто стремится к власти или к экономическим привилегиям, поскольку оно представляет собой минимально привлекательную цель для подобных захватов или манипуляций. Выигрыш от них невелик, а в случае успеха издержки для граждан минимальны. Усиление государства и расширение его функций ради того, чтобы предотвратить его использование какой-то частью населения, делает его более ценным призом и более соблазнительной целью, и коррумпировать его может любой, кто способен предложить чиновнику нечто желанное; это, мягко говоря, плохая стратегия.
Можно было бы предположить, что минимальное государство также не является нейтральным по отношению к своим гражданам. В конце концов, оно обеспечивает соблюдение договоров, запрет на агрессию, на воровство и т.п., и в конечном итоге этого процесса экономическое положение людей различается. Между тем в отсутствие такого (или иного) государственного правоприменения результирующее распределение могло бы быть иным и положение каких-нибудь индивидов могло бы быть прямо противоположным. Представьте себе, что в интересах некоторых людей был бы захват или завладение собственностью других, ее экспроприация. Используя для предотвращения этого силу или угрозу ее применения, не теряет ли минимальное государство свою нейтральность?
Не всякий запрет, обеспеченный санкцией, который по-разному затрагивает людей, лишает государство нейтральности. Предположим, что некоторые мужчины являются потенциальными насильниками по отношению к женщинам, тогда как ни одна женщина не является потенциальным насильником по отношению к мужчине или другой женщине. Нейтральным или нет был бы запрет изнасилования? От него, как можно предположить, люди выиграли бы в разной степени; но жалоба потенциального насильника на то, что запрет не нейтрален по половому признаку, а следовательно, является сексистским, была бы совершенно абсурдна. Существует
независимая причина для запрета изнасилования: (причина, по которой) человек имеет право контролировать свое тело, выбирать сексуальных партнеров и быть в безопасности от применения физической силы или угрозы насилия. То, что запрет, оправданный по независимой причине, по- разному затрагивает разных людей, не дает оснований осуждать его за отсутствие нейтральности при условии, что он был установлен или сохраняется по серьезным причинам (или чему-то вроде них), а не для того чтобы приносить дифференцированные выгоды. (Как следовало бы относиться к нему, если бы он имел независимое обоснование, но поддерживался бы и сохранялся ради дифференцированных выгод?) Утверждение, что запрет или закон не является нейтральным, по умолчанию предполагает, что он несправедлив.
Аналогично обстоит дело с запретами и принуждением, осуществляемыми минимальным государством. Того, что такое государство сохраняет и защищает процесс, в результате которого люди имеют разные имущественные права, было бы достаточно для осуждения его как лишенного нейтральности только в том случае, если бы не существовало независимого оправдания тех правил и запретов, которые государство обеспечивает санкцией. Но такое оправдание есть. Или, по крайней мере, тот, кто утверждает, что минимальное государство не является нейтральным, не может обойти вопрос о том, существует ли независимое оправдание для его структуры и содержания его правил*.
В этой и в предыдущей главах мы обсудили важнейшие соображения, которые могли бы служить оправданием государства с более широкими полномочиями, чем минимальное. При тщательном
* Возможно, мнение о том, что государство и его законы не являются нейтральными, опирается на представление, согласно которому государство является частью надстройки, возникшей на основе фундаментальных отношений собственности и производства. В соответствии с этим представлением независимая переменная (базис) должна быть определена без привлечения зависимой переменной
(надстройки). Но, как часто отмечалось, «способ производства» включает то, как организуется и направляется производство и в силу этого включает понятия собственности, имущества, права контролировать ресурсы и т.п. Правовой порядок, который считался принадлежностью надстройки, объяснявшейся с помощью базиса, сам частично является базисом. Возможно, способ производства можно определить без привлечения юридических понятий, используя вместо них такие понятия (политической науки), как «контроль». В любом случае, если бы марксисты сосредоточились на том, кто на самом деле

контролирует ресурсы, они могли бы избежать идеи, что «общественная собственность» на средства производства могла бы обеспечить возникновение бесклассового общества.
Даже если бы теория, утверждающая, что существует базис, однозначно определяющий надстройку, была верна, отсюда не следует, что части надстройки не имеют независимого оправдания. (В противном случае возникают известные парадоксы в отношении самой этой теории.) Тогда можно было бы размышлять над тем, какую надстройку можно считать оправданной, а потом работать над созданием такого базиса, который бы соответствовал этой надстройке. (Примерно так же, как в случае с возбудителями болезни, мы могли бы сначала решить, как нам хочется себя чувствовать, а потом работать над модификацией базиса, являющегося причиной самочувствия.) рассмотрении выясняется, что ни одно из этих соображений (или их сочетание) не является убедительным; минимальное государство остается самым большим государством, существование которого может быть оправдано.
Как действует перераспределение
Задача, которую мы поставили перед собой в этих двух главах, выполнена, но, пожалуй, следует сказать несколько слов о том, как на самом деле работают программы перераспределения. Часто отмечалось — как сторонниками капитализма laissez faired, так
и радикалами, — что в США государственные программы и государственное вмешательство в экономику по совокупности не приносят бедным чистой выгоды.
Значительная часть государственного регулирования экономики была создана и осуществляется ради защиты уже существующих компаний от конкуренции, и многие программы приносят наибольшую выгоду среднему классу. Критики (справа и слева) этих государственных программ, насколько мне известно, не предложили объяснения, почему
именно средний класс является крупнейшим нетто-бенефициаром.
С программами перераспределения связана еще одна загадка: почему 51% менее обеспеченных избирателей не голосует за программу перераспределения, которая бы резко улучшила их положение за счет более состоятельных 49%? Это, несомненно, противоречило бы их собственным долгосрочным интересам, но такое объяснение их электорального поведения звучит фальшиво. Не годятся и объяснения, ссылающиеся на недостаток у менее обеспеченного большинства организованности, навыков политической борьбы и т.п. Так почему же избиратели до сих пор не проголосовали за такое масштабное перераспределение? Это останется загадкой до тех пор, пока мы не обратим внимание на то, что 51% наименее обеспеченных — это не единственное возможное (устойчивое) электоральное большинство; есть еще, например, 51% наиболее обеспеченных избирателей. Какое именно большинство сложится, зависит от голосования средних 2%. В интересах верхних 49% будет разрабатывать и поддер-живать программы, способные привлечь к ним в союзники средние 2%. Более состоятельным 49% дешевле купить поддержку средних 2%, чем быть (частично) экспроприированными в слу-
^ Дословно: «позволяйте делать» (франц.) — общее название экономических доктрин, согласно которым вмешательство государства в экономику должно быть минимальным. — Прим. пауч. ред. чае победы 51% менее обеспеченных. Менее обеспеченные 49% не могут предложить больше, чем более обеспеченные 49%, чтобы заполучить средние 2% в союзники. Ведь то, что предлагают им менее обеспеченные 49%, будет взято (после того как будут введены в действие соответствующие программы) у более обеспеченных 49%; к тому же менее обеспеченные 49% возьмут у более обеспеченных 49% кое-что и для себя.
Более обеспеченные 49% всегда могут сэкономить, предложив средним 2% чуть больше, чем предложила бы бедная группа, потому что тем самым они заодно избегают необходимости платить остальным членам возможной коалиции 51 % наименее обеспеченных, а именно наименее обеспеченным 49%. Верхняя группа всегда сможет купить поддержку колеблющихся средних 2%, чтобы не допустить мер, которые нарушили бы ее права более существенно.
Средние 2% — это, разумеется, всего лишь образ; люди не знают точно, к какой группе по уровню доходов они относятся, а программу трудно сформулировать так, чтобы она была нацелена именно на 2% где-то посередине. Поэтому можно было бы ожидать,

что выгоду от электоральной коалиции наиболее обеспеченных получит средняя группа,
существенно превосходящая 2%*. Избирательная коалиция наименее обеспеченных не будет сформирована, потому что верхней группе дешевле купить колеблющуюся среднюю группу, чем дать сформироваться коалиции. Решая одну загадку, мы нашли возможное объяснение другого факта, который часто отмечают: того, что программы перераспределения выгодны преимущественно среднему классу. Если это верно, тогда наше объяснение предполагает, что обществу, в котором политический курс является результатом демократических выборов, трудно избежать того, чтобы его программы перераспределения приносили наибольшую выгоду среднему классу**.
* Если другие рассчитывают на то, что менее обеспеченная группа участвует в голосовании в относительно меньшей степени, это изменит относительное положение средней колеблющейся группы. В интересах тех, кто расположен сразу под группой нынешних бенефициаров, было бы поддержать усилия по мобилизации избирателей из менее обеспеченной группы, чтобы самим войти в ключевую среднюю группу.
** Мы можем еще усилить наш аргумент. Почему не может сформироваться коалиция из средних
51% (верхние 75,5% за вычетом верхних 24,5%)? Ресурсы на оплату всей группы будут взяты у верхних
24,5%, которым придется намного хуже, если они допустят формирование этой коалиции, чем если они купят следующие 26,5%, чтобы создать коалицию верхних 51%. У тех, кто входит в верхние 2%, но не в верхний 1%, ситуация другая. Они не будут пытаться войти в коалицию со следующими 50%, но будут работать с верхним 1%, чтобы предотвратить формирование коалиции, которая исключит их всех.
Если соединить модель распределения дохода и богатства с теорией формирования коалиций, можно точно предсказывать итоговое распределение дохода в системе с правлением большинства.
Предсказание будет менее точным, если учесть тот усложняющий ситуацию факт, что люди не знают точно, к какой группе они относятся, а реальные инструменты перераспределения действуют достаточно грубо.
Насколько близки к реальности окажутся предсказания, полученные с учетом этих дополнительных соображений?