доклад У.А.Ю.на крыловскую конференцию. Роль и. А. Крылова в демократизации русского литературного языка
 Скачать 208 Kb.
|
|
Многочисленны у Крылова глаголы, разговорный характер которых определяется своеобразными признаками. Например, глаголы со значением неполноты действия (с префиксами по-, при-): позадуматься, прилечь, посбить, пособрать: А если б ростом с теленка только был, То спеси бы со львом и с барсов я посбил. (Осел) Так как бы, не тягча и бедных, ни богатых, Мнет шерсти пособрать, Чтоб не на голых камнях спать. (Лев) Язык басен Крылова не свободен от грубоватых народно-разговорных слов, обладающих экспрессивной окраской или оценочных. Например: Как мы махнем (Обоз); Иль чин иль место схватит он (Фортуна в гостях); Уж стали женихи навертываться реже (Разборчивая Невеста); Ты всем в деревне насолил (Волк и Кот); И связи общества рвался расторгнуть (Сочинитель и Разбойник); Около тех мест голодный рыскал Волк (Волк и Ягненок). Все это слова, создающие неповторимое своеобразие «народного духа». Главное место в потоке разговорной речи у Крылова занимает лексика не грубая, не вульгарная. У него отмечены лишь немногие экспрессивно выразительные «низкие» слова: горланить, обжора, олух, треснуть, стянуть, таскаться, тащиться, треснуться, хватить (кого, чем) и некоторые другие: Твой хор Горланит вздор (Музыканты); Ах, ты, обжора! ах, злодей! (Кот и Повар); С натуги лопнула и околела (Лягушка и Вол); Да в олухи-то, я не знаю, кто попал (Купец). Современники Крылова, например, В.А.Жуковский, Ф.Ф.Вигель, единодушно отмечали близость языка его басен к живой разговорной речи и в то же время отсутствие у него тяготения к натуралистическому воспроизведению простонародной речевой стихии. Это признают и современные исследователи творчества писателя. Показательно, например, утверждение: «Языковое новаторство Крылова свободно от той нарочитости «просторечия», которое так характерно для писателей XVIII века, старавшихся передать искусственную грубость крестьянской речи» (28, с. 136). Крылов уже не употребляет многих резко сниженных экспрессивных слов, а также экспрессивно нейтральных слов типа наречий анадысъ, таперича. В языке крыловских басен встречаются отдельные слова, впоследствии вышедшие из употребления или сохранившиеся в диалектах, например дубье, купчина, помоги, навычный, огрузлый, смурый, тороватый, гуторить, запасть, испить, (на), кликать, почать, скончать, супротив: Бегут: иной с дубьем, Иной с ружьем (Волк на псарне); Купчина выстроил амбары (Хозяин и Мыши); Индийски редкие кристаллы В огрузлый сыплешь их карман (К счастью); Какой-де откупщик и самый тороватый Не давывал секретарям (Синица); Куда на выдумки природа mapoвата (Любопытный); Гуторя слуги вздор, плетутся вслед шажком (Муха и Дорожные); Куда ты там запал? Поди сюда скорей (Купец); А третий в жаркий день холодного испил И слег (Старик и трое Молодых); И стала супротив на каменной скале (Лев, Серна и Лиса). Эти слова в большинстве своем были употребительны еще в пушкинское время и приводятся в Словаре Академии Российской без ограничительных помет, например, испить, кликать, купчина, навычный, огрузлый, почать. Итак, отличительной чертой стиля Крылова является живость самого языка, обилие тех характерных народно-разговорных словечек, которые придают речи особую меткость и выразительность. Говоря о том, что Крылов в баснях «выразил целую сторону русского национального духа», В.Г.Белинский подчеркивал: «все это выражено в таких оригинально-русских, непередаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах; все это представляет собою такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиологию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство, - что сам Пушкин не полон без Крылова, в этом отношении. О естественности, простоте и разговорной легкости его языка нечего и говорить» (12, т. 1, с. 20). Очень существенно и другое - резкое сокращение употребляемости грубо просторечных слов. Именно отказ от них позволил народно-разговорной лексике получить свободный доступ в литературный язык. Это дает основание исследователям утверждать, что художественная деятельность Крылова-баснописца «отвечает потребностям и задачам глубокой национализации и демократизации литературного языка» (4, с. 217). 2.2 Роль антропонимов в басенном творчестве И.А.Крылова Тема нашего выступления «Роль антропонимов в басенном творчестве И. А. Крылова». Выбрана неслучайно, так как антропонимы, а точнее календарные русские имена как источник экспрессивных жанровых красок открыты для басни именно И.А. Крыловым. Докрыловской басне они как эстетическая категория неизвестны. Их нет в огромном собрании почти четырехсот сумароковских притчей, где, помимо неизбежных для басни зооморфических, а равно и нравственно-эпических, сословных и ремесленных масок, набирается еще за четыре десятка мифологических персонажей и до десятка персонажей с условно-поэтическими именами (типа Аркас, Иссея, Мелинта), но только одно из действующих лиц наделено календарным именем - пьяница Мирон (Пьяной и Судьбина). В баснях И.А.Крылова календарные имена возводятся в регулярный и для своего времени новый источник художественных красок русской басни. Национально-бытовой облик этих имен и экспрессивно-разговорное их варьирование отмечались неоднократно. Прилагались к ним и социологические оценки, - дескать, «как_ правило, это имена, бытующие в обиходе простого народа, не дворянства». Вместе с тем все более стиралось представление о характеристической и сюжетной роли этих имен, некогда довольно очевидной для читателей «Письмовников» и «Месяцеслова». Особое назначение имени улавливается ныне разве лишь там, где это с предельной настойчивостью подчеркнуто баснописцем: Жил в городе богач по имени Мирон. Я имя вставил здесь не с тем, чтоб стих наполнить Нет, этаких людей не худо имя помнить. (Мирон) Нарицательно-типизирующая направленность имени фиксируется и заглавием басни и сентенцией: «Видать случалось часто мне, Как доступ не легок в высокие палаты; Да только всё собаки виноваты - Мироны ж сами в стороне» Настоятельность авторских акцентов замечена Б.И. Копланом; «Имя Мирон в переводе с греческого обозначает «каплющий елеем», - и этот комментарий справедливо вошел в последующие переиздания кодекса крыловских басен (17, с. 136). Впервые календарное имя опробовано Крыловым в басне «Откупщик и Сапожник». Это непритязательный и неунывающий «певун и весельчак» сапожник Клим, поначалу соблазненный было коварным подарком откупщика, но скоро догадавшийся, что «за песни и за сон не надобен ни миллион». Само по себе включение в рассказ имени персонажа здесь не столько обусловлено структурой и композицией диалога, сколько как бы вынуждено характером обстоятельств, хотя и окрашивается иронией мотивирующей авторской ремарки: «Ну, что, брат, каково делишки, Клим, идут?» Но в имени притаилась и прямая этическая характеристика персонажа: Клим, от латинского dementia в значении «умеренность» (также «кротость»). Что же касается социально-характеристического назначения имени, то и оно скорее подсказывается этимологией, нежели приуроченностью к тому или иному сословному имени: на исходе XVIII - в начале XX века имя Клим не принадлежало к приметно распространенным ни среди крестьян, ни тем более в дворянской среде и само по себе едва ли могло служить прямой сословной паспортизацией персонажей. Соотнесенная с иноязычно скрытой, а потому и не навязчивой этимологией, характеристичность имен останется присущей басням Крылова во все периоды его творчества. «Поди-ка, брат Андрей! Куда ты там запал? Поди сюда скорей Да подивуйся дяде! Торгуй по-моему, так будешь не в накладе», - Так в лавке говорил племяннику Купец. Но бахвальство купца, как он сбыл подвернувшемуся «олушку» гнилой конец сукна, наталкивается на отрезвляющее возражение племянника: «Все это, дядя, так, - племянник отвечал: Да в олухи-то, я не знаю, кто попал: Вглядись-ка, ты ведь взял фальшивую бумажку». (Купец) Греческая этимология имени и квалифицирует поведение мальчика «Андрей»: «мужественный» даже «дерзкий». Преднамеренность имени тем несомненее, что в черновых вариантах басни племянник назван иначе: «Фаддей! Фаддей! Где ты запал? Поди-тко поскорей...» Иван Андреевич Крылов не довольствуется статичной знаковостью антропонимов. Семантика имени включается в мотивировку басенного конфликта, определяет движение фабулы, объясняет расстановку действующих лиц, раздвигает масштабность изображения. Двойную обусловленность имеет имя персонажа в басне «Пастух». Очень редкое в реальном русском именослове, оно заимствовано из пословицы «На волка только слава, а есть овец Савва», на которой строится басня, но не противоречит и сюжетному положению Саввы, этимологически означая «неволя», что довольно определенно проступает в ремарках рассказчика: У Саввы, пастуха (он барских пас овец), Вдруг убывать овечки стали… … (Из поваренков, за грехи, В деревню он был сослан в пастухи). Однако важнее здесь, конечно, фольклорная, пословично-афористическая заданность и почти нарицательная обобщенность имени. Едва ли не самая неожиданная игра потаенными смыслами имен - это организация второго комического эффекта «Демьяновой ухи» опирающегося, правда, на не очень известное толкование «Лексикона» Памвы Берынды: «Дамиан - злопитатель» - и все акценты открыты. «Злопитатель» Демьян так употчевал «тюленя» Фоку, что тому уж и ушица нейдет в рот, хотя тюленю-то только, казалось бы, и питаться рыбкой (20, с. 63). Представляясь на рубеже XVIII - начале XIX века типичным прозванием простолюдинки (сравнительное нарицательное «матрешка» - женщина в крестьянском платке), крыловская Матрена как бы предъявляет претензии на положение и семантику своей этимологической родственницы римской «матроны», знатной женщины, с которой она разошлась исторически и стилистически. Возникает своеобразно мотивированное и экспрессивно заостренное сцепление социально полярных планов: Вот выдали Матрену за Барона. Несостоятельность этого мезальянса и осмеивается финальным «пуантом» И сделалась моя Матрена Ни пава, ни ворона. Наконец, календарные имена вовлекаются в ироническую игру их смыслами. Так, не лишены насмешки имена действующих лиц в басне «Два мужика», один из которых - Фаддей (с этимологией «похвала») спьяна сжег дотла свой двор», другой же - Егор, во хмелю («наегорившись»), упал в погреб, стал калекой. Ирония первого имени - в этимологической несообразности облику его обладателя, тогда как у второго - в словообразовательных ассоциациях с русской идиоматикой. Антропонимы лишены предусловленной означенности традиционных масок. Волк заведомо волк, Осел все-таки предстает ослом, Скупой скуп, но, чтобы сказать, кто такие Демьян, Мирон или Климыч, Савва и Тришка, предстоит еще вникнуть в природу типа. Иноязычная внутренняя форма имен здесь остается только этимологическим намеком и не навязывается читателю. Что же касается социальной окраски календарных имен, то, судя по исследованным источникам, почти половина их (Петр, Федор, Андрей, Степан, Семен, Егор) не привязываются к какому-либо сословному именнику, а входят в первые два десятка общенациональных имен. 3. О жизни языка по басням И.А. Крылова 3.1 Язык басен В языке все подчиняется строгим правилам, нередко похожим на математические. Именно благодаря своим строгим правилам язык может служить средством общения: если бы их не было, людям трудно было бы понимать друг друга. Мы попробуем дать систематическое уровневое описание морфологического анализа слов как частей речи, сосредоточив внимание на трудных случаях квалификации языковых явлений, обусловленных многоязычностью, синкретизмом языковых фактов или альтернативностью научных концепций. Языковые особенности басен И. А. Крылова прослеживаются на уровне орфоэпии, лексики, морфологии, синтаксиса и пунктуации. 3.1.1 Языковые особенности басен И.А.Крылова Язык Крылова часто заводит нас в тупик из-за довольно многочисленных отклонений от современных норм произношения. Почему за крыловским Слоном толпы, а не толпы зевак ходили»? Почему «увидевши Слона (увидев), ну на него метаться...»? Правильно ли читать: «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет?» Тексты басен И.А.Крылова содержат ряд форм и слов, ударение в которых не совпадает с современным. Например, существительные нужда, жемчуг, толпы следует произносить с неизвестным современным нормам ударением: нужда, жемчуг, толпы. Все прошло: с зимой холодной Нужда, голод настает (Стрекоза и Муравей) Соседушка, я сыт по горло. - Нужды нет Орфоэпический словарь русского языка рекомендует в качестве нормативного ударения нужда (21, с. 312), жемчуг (21, с. 145), толпы Ведь идет слух, Что все у богачей лишь бисер да жемчуг (Свинья) Так за Слоном толпы зевак ходили (Слон и Моська) Известный исследователь русского языка первой половины XIX века Л.А. Булаховский указывал, что в тот период конкурировали два акцентных варианта: нужда и нужда. Значит, нужда было нормативным наряду с нужда в XIX веке, а затем вышло из употребления. Аналогично сложилась судьбу произношений жемчуг и жемчуг (24, с.558). Что касается ударения толпы вместо современного толпы, то Л.А.Булаховским описана тенденция к постепенной утрате восходящего к древнейшему славянскому типу И.п. мн.ч.: беды, дыры, норы. Как считает ученый, укрепление в качестве единственного произношения с ударением беды, норы, дыры, толпы продиктовано стремлением дифференцировать формы И. - В. п. мн.ч. и Р. п. ед. ч. Обращает на себя внимание ударение в некоторых формах имен существительных: по куме, на добычу. Сейчас ударение добыча можно рассматривать как профессиональное (у шахтеров). Ягненка видит он, на добычу стремится (Волк и Ягненок) И в этот день по куме тризну правил (Кот и Повар) По куме - старое ударение, не устоявшее перед по куме (24,с. 515). Ударение добыча орфоэпический словарь квалифицирует как неправильное (21, с. 128). Крыловское же на добычу следует расценивать, вслед за Л.А.Булаховским, как разговорное, свойственное реалистическим жанрам (6, с. 143). Четко обозначенной конкуренции двух вариантов - добыча и добыча - в языке первой половины XIX века нет. Да и сам И.А.Крылов в басне «Лев на ловле» употребляет добыча. Недостаточное владение современными акцентологическими нормами может поставить под сомнение ударение в форме судей Р.п. мн.ч.: Избави, бог, и нас от этаких судей (Осел и Соловей) Орфоэпический словарь рассматривает в качестве равноправных варианты судей и судей. Русская грамматика (24) более категорична. Эта словоформа отнесена ею к единицам с нерегулярными акцентными характеристиками, в которых происходит перемещение ударения на один слог вправо на беглый гласный в Р.п. мн. ч.: судья, судей (20, с. 526). Следовательно, в случае судей не отражено произношение только XIX в. Это норма и современного литературного языка, правда, оцениваемая не однозначно. Словарь ударений ее вообще не приводит (27, с. 426), в то время как в «Словаре трудностей русского языка» судей - предпочтительный вариант. Аналогично складывается ситуация с ударением в наречии досыта: Свинья под Дубом вековым Наелась желудей досыта, до отвала (Свинья под дубом) В помоях по уши досыта накупалась (Свинья) Наиболее распространенным в речевой практике является в настоящее время вариант досыта. Именно он рекомендуется в качестве единственного (27, с. 135). Орфоэпический словарь предлагает основным считать произношение досыта; досыта имеет помету «допустимое» (21, с. 137). Следуя шкале нормативности этого словаря, такой пометой оцениваются менее желательные варианты нормы, находящиеся тем не менее в пределах правильного. Судя по всему, произношение досыта постепенно устаревает, как и произношение иначе. Если Орфоэпический словарь называет этот вариант допустимым (21, с. 180), то Словарь ударений (27, с. 166) в качестве единственного дает иначе. У Крылова читаем: А потому обычай мой: С волками иначе не делать мировой... (Волк на псарне) Высоко или высоко? В басне «Петух и Жемчужное Зерно» находим: Не глупо ль, что его высоко так ценят? С позиций Орфоэпического словаря, это допустимый вариант при строго нормативном высоко. Обратимся к ударению в глагольных формах. Катит, вертит: ...как зима катит в глаза (Стрекоза и Муравей) Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит (Ворона и Лисица) Принялся, поднялся: Вот за Ларец принялся он (Ларчик) В языке первой половины XIX, века, судя по всему, конкурировали произносительные варианты: катит - катит, вертит - вертит (6, с. 214). Результатом этой конкуренции явилось укрепление в качестве единственно правильных катит, вертит (21, с. 61) и переход катит, вертит в разряд устаревших (24, с. 685). Поднялся вдруг весь псарный двор... (Волк на псарне) Вот ваши сестры - как хотят, А ведь Ворон ни жарят, ни варят (Ворона и Курица) ...вертит очками так и сяк (Обезьяна и очки) В истории акцентологических норм колебания ударения типа поднялся поднялся является устойчивым в течение последних трех веков (5, с. 234). С современной точкой зрения произношение с неударным -ся (принялся, поднялся) является лишь допустимым (6, с. 899). Многие краткие прилагательные имеют ударение на первом слоге основы, кроме форм женского рода, где оно переходит на окончание: прав, права, право, правы. Однако отклонения в ударении у кратких прилагательных женского рода встречаются у Крылова. Например: |