доклад У.А.Ю.на крыловскую конференцию. Роль и. А. Крылова в демократизации русского литературного языка
 Скачать 208 Kb.
|
Язык и стиль басен КрыловаБасни Крылова отразили ум русского народа, приучили любить отечественный язык, стали народным достоянием. Их основная особенность - народность. Вклад Ивана Андреевича Крылова в обогащение и совершенствование русского литературного языка трудно переоценить. Живая устная разговорная речь различных ее социальных слоев и стилей легла в основу его басенного языка. Широкое включение народного просторечия в литературу создавало условия для образования единого самобытного литературного языка, удовлетворяющего потребности всей русской нации. В работе И. А. Крылова над языком басен могут быть отмечены три основных процесса стилистических перемещений, характерных для тогдашнего времени. Во-первых, Крылов открывает дорогу в литературу для различных оттенков простонародной речи: для говоров городского просторечия, лишенных узкопрофессиональной окраски, для разговорного чиновничьего жаргона, официального и фамильярно-бытового, для различных аспектов народнопоэтической речевой стихии. В этом отношении писательская практика Крылова находилась в противоречии с господствовавшими в карамзинский период тенденциями и отвечала потребностям демократизации литературного языка. Поэтому стиль басен Крылова и воспринимается как свободный поток живого народного просторечия, пробившийся из самых заветных глубин “духа народного”. Вот наиболее показательные примеры: “Отнес полчерепа медведю топором” (“Крестьянин и работник”); “Мужик ретивый был работник, || И дюж и свеж на взгляд” (“Огородник и философ”); “Гутаря слуги вздор, плетутся вслед шажком,|[ Учитель с барышней шушукают тишком” (“Муха и дорожные”) ; “Разбойник мужика, как липку, ободрал” (“Крестьянин и разбойник”); “Бедняжка-нищенький подоконьем таскался (“Фортуна и нищий”); “Барыш большой на всем он слупит, || Забыл совсем, что есть наклад” (“Фортуна в гостях”); “Мальчишка, думая поймать угря, || Схватил змею и, воззрившись, от страха || Стал бледен, как его рубаха” (“Мальчик и змея”). С приведенными простонародными речениями сравним также чиновничьи выражения: “И подать доправлять || Пустились сами” (“Водолазы”); “Пошли у бедняка дела другой статьей” (“Фортуна в гостях”); “Не принимать никак резонов от овцы: || Понеже хоронить концы || Все плуты, ведомо, искусны”, -- таков приговор, вынесенный лисою в басне “Крестьянин и овца” [6]. Таким образом, переплавив разнохарактерные элементы народного красноречия, Крылов образовал из них общерусский поэтический стиль басни, близкий к произведениям устного народного творчества. Во-вторых, Крылов свободно вводит в строй литературного произведения, не только в диалогах, но и в авторском повествовании, черты синтаксиса устной разговорной речи с типичными для нее эллипсисами, подразумеваниями и идиоматическим своеобразием. Так, в басне “Чиж и еж” читаем: Уединение любя, Чиж робкий на зарю чирикал про себя, Не для того, чтобы похвал ему хотелось, И не за что - так как-то пелось! В басне “Обезьяны” находим не менее яркие примеры разговорного синтаксиса: Когда перенимать с умом, тогда не чудо И пользу от того сыскать; А без ума перенимать, И боже сохрани, как худо. В той же басне далее: Оне--чтоб наутек, Да уж никто распутаться не мог . Характерен разговорный эллипсис из басни “Муха и дорожные”: ...Слезает с козел он и, лошадей мучитель, С лакеем в два кнута тиранит с двух сторон; А легче нет... В басне “Собачья дружба” находим пример непринужденного построения авторского повествования: Послушать--кажется, одна у них душа, А только кинь им кость--так что твои собаки. Вот фраза, как бы мимоходом оброненная Крыловым в басне “Три мужика”: В деревне что за разносол... Не то бы в Питере, да не о том тут речь. Таким образом, в баснях Крылова противопоставлены симметрическому однообразию карамзинских изысканных и прилизанных периодов и экспрессивное своеобразие, и красочная идиоматичность, и выразительная краткость устно-разговорного народного синтаксиса [6]. В-третьих, Крылов смело и искусно смешивает архаические и традиционно-книжные формы литературного выражения с просторечными словами и формами. Он не чуждается церковнославянизмов, особенно в тех баснях, где ему необходимо было выразить официальную, общепринятую в то время идеологию. Так, в басне “Безбожники” мы читаем: -- Пождем,-- Юпитер рек. -- А если не смирятся И в буйстве прекоснят, бессмертных не боясь, Они от дел своих казнятся. Подобную же функцию выполняют церковнославянизмы в басне “Лань и дервиш”: Младая лань, своих лишась любезных чад, Еще сосцы млеком имея отягчении, Нашла в лесу двух малых волченят И стала выполнять долг матери священный, Своим питая их млеком [6]. Приведем примеры смешения церковнославянизмов с просторечием:Едва лишь на себе собака испытала Совет разумный сей-- Шалить собака перестала...(“Собака”) От стужи малого прошибли слезы, И ласточку свою, предтечу теплых дней, Он видит на снегу замерзшую.. (“Мот и ласточка”) По дебрям гнался лев за серной: Уже ее он настигал И взором алчным пожирал Обед себе в ней сытный, верный... (“Лев, серна и лиса”). Подобные примеры в изобилии рассыпаны по текстам почти всех басен. Таким образом, Крылов еще до Пушкина намечает приемы нового синтеза живой народно-разговорной и литературно-книжной речевых стихий. В стиле Крылова необычайно лаконичен, естествен и выразителен диалог, приспособленный к социальному облику басенных персонажей. Не прошел даром опыт Крылова-драматурга, и талант драматического писателя с новой силой проявился в его баснях, каждая из которых может рассматриваться как миниатюрная сцена. Мы слышим в репликах действующих лиц, часто насыщенных богатой звукописью, живые речи, в тональности которых совмещаются реалистические человечьи и условно-звериные интонации. Вот диалог лягушек из басни “Лягушка и вол”: -- Смотри-ка, квакушка, что буду ль я с него?-- Подруге говорит. -- Нет, кумушка, далеко!-- Гляди же, как теперь раздуюсь я широко. Ну, каково? Пополнилась ли я? -- Почти что ничего.-- Ну, как теперь? -- Все то ж. Даже в тех баснях, где звучат речи лишь какого-нибудь одного персонажа, в сопровождающем эти речи авторском контексте можно расслышать намек на речь другого участника диалога. Так, в басне “Осел и Соловей” приведена лишь речь Осла, но в самом тексте можно распознать отклики соловьиного пения: Тут Соловей являть свое искусство стал: Защелкал, засвистал На тысячи ладов, тянул, переливался, То нежно он ослабевал И томной вдалеке свирелью отдавался, То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался. Богатство аллитераций и ассонансов создает здесь развернутую музыкальную картину трелей соловьиного голоса. Реплика Петуха в басне “Петух и жемчужное зерно” тоже кажется направленной к незримому собеседнику. Приведем отрывок из этой басни: Навозну кучу разрывая, Петух нашел жемчужное зерно И говорит: “Куда оно? Какая вещь пустая! Не глупо ль, что его высоко так ценят! Я б, право, был гораздо боле рад Зерну ячменному. Оно не столь хоть видно, Да сытно”. В приведенной речи слушатели одновременно улавливают звуки петушиного кудахтанья и интонации чванного невежды-вельможи. Такова степень речевого мастерства, присущего великому баснописцу. Завершим наш краткий набросок о языке и стиле басен Крылова характеристикой, которую дал его басням В. Г. Белинский: “В них вся житейская мудрость, плод практической опытности, и своей собственной, и завещанной отцами из рода в род. И все это выражено в таких оригинально-русских, непередаваемых ни на какой. Язык в мире образах и оборотах: все это представляет собой такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство -- что сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении” [6] . Язык и стиль басен И.А.Крылова Предыдущая12345678Следующая
К жанру басни обращались А.Кантемир, В.Тредиаковский, А.Сумароков, М.Ломоносов, Я.Княжнин, И.Хемницер, А.Измайлов, Давыдов и другие. Но подлинным торжеством этот вид поэзии обязан Крылова. «Свой» жанр Крылов искал долго и трудно. На первых этапах творчества он выступал преимущественно как драматург и журналист. Но именно в баснях раскрылся во всей полноте сатирический талант Крылова. За 40 лет им было написано более двухсот басен, в среднем по пять в год. Басни Крылова – способ народного мышления, мудрость народа, его житейская философия. В них вошло философское и эпическое содержание. Это позволило писателю достичь таких пределов мастерства, что он исчерпал возможности этого жанра, превзойдя своих современников и последователей. Феномен творчества Крылова как баснописца заключается именно в этой непревзойденности. Отличительной особенностью басен Крылова является реалистическая конкретность образов. В его баснях появляются живые люди и звери, наделенные людскими характерами. Крылов выступил новатором, превратившим басни из условно-аллегорического и дидактического жанра в произведения реалистического искусства. Его басни отличаются от других басен, прежде всего национальным колоритом, характером иронии и языковыми красками. В современный русский язык вошло из произведений Крылова немало фраз и выражений, которые стали афоризмами и пословицами. Например, такие выражения, как /сильнее кошки зверя нет/, /да только воз и ныне там/, /избави Бог, и нас от этаких судей/, /а ларчик просто открывался/ и т.д. Пути формирования крылатых выражений из басен следующие: 1) крылатой становится мораль басни: /У сильного всегда бессильный виноват/; /Когда в товарищах согласья нет; На лад их дело не пойдет/. 2) крылатым становится какой-нибудь удачный фрагмент басни, семантика которого развивается в сторону обобщения, но сохраняет связь с содержанием басни: /Ай, Моська, знать она сильна, что лает на слона; Щуку бросили в реку/. 3) лексическое наполнение крылатого выражения и приобретения им метафорического значения происходит вне басни в результате «сжатия» ее содержания: /ворона в павлиньих перьях/, /медвежья услуга/. К басням И.А.Крылова восходит около 50 крылатых выражений. Они отмечены практически во всех справочниках крылатых единиц и описаны С.А.Коваленко в работе «Весёлое лукавство ума» [Коваленко 1989: 74-111] Всякая басня – иносказание. Говорится о животных, понимай: о людях. И если даже говорится о людях – все равно иносказание: повествуется про уху, приготовленную Демьяном, но смысл не в этой именно ухе и не в этом Демьяне. У любой басни тысячи разгадок. Но особенность басен И.А.Крылова в том, что многие из них имеют ещё и первую, исторически-конкретную разгадку. Почему читатель об этом догадывается? /Современники, во всяком случае, догадывались/. По конкретным деталям, по общей выразительности нарисованной картины, по верной передаче значения события. Для всего этого нужен особо точный, выразительный, конкретный язык. И его создал Крылов – баснописец. Конкретность языка, точность описаний в басне нужны не для характеристики персонажей. Если, например, волк был бы описан так, что точь-в-точь получился бы живой волк («хищное животное их семейства собачьих»), он не годился бы для басни: ведь нужен не настоящий волк, а иносказательный, такой, который ассоциировался бы с человеком. Поэтому вся конкретность характеристик, их выразительность, картинность, жизненная меткость у Крылова перенесены на изображение движения, действия. Действие у него живописно, образно, выразительно-динамично. Вот рассказ о рыбаке: /…он, в чаянье награды, Закинет уду, глаз не сводит с поплавка; Вот, думает, взяла! В нем сердце встрепенется, Взмахнет он удой: глядь – крючок без червяка; Плутовка, кажется, над рыбаком смеется, Сорвет приманку, увернется И, хоть ты что, обманет рыбака/. [«Плотичка» И.А.Крылов 1985: 171 ] Всюду торжествует динамичный, точный и меткий глагол. Глагольно, с помощью действия, рисует Крылов взаимоотношения персонажей. Вот как изображено отношение Лягушек к их Царю: Царь этот был осиновый чурбан, сначала, что его особу превысоку, Не смеет подступить из подданных никто: Со страхом на него глядят они, и то Украдкой, издали, сквозь аир и осоку; Но так как в свете чуда нет, К которому б не пригляделся свет, То и они сперва от страху отдохнули, Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули: Сперва перед Царем ничком; А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком, Дай попытаться сесть с ним рядом; А там, которые ещё поудалей, К Царю садятся уж и задом, Царь терпит все по милости своей. Немного погодя, посмотришь, кто захочет, Тот на него и вскочит. [«Лягушки, просящие Царя» И.А.Крылов, 1985: 33 ] Умение рисовать действие особенно пригодилось Крылову для изображения речи героев. Речь – тоже действие. Его герои говорят самым естественным, самым живым языком, крайне активным, крайне действенным. Стихи Крылова выразительны в самом своем звучании. В басне «Лягушки, просящие Царя» предметы представлены поэтом так живо, что «они кажутся присутственными». Живопись заключается в самих звуках! Два длинных слова: ходенем и трясинно прекрасно изображают потрясение болота: И плотно так он треснулся на царство, Что ходенем пошло трясинно государств. [«Лягушки, просящие Царя» И.А.Крылов, 1985: 33] В последнем стихе, напротив, красота состоит в искусном соединении односложных слов, которые представляют скачки и прыгание: Со всех лягушки ног В испуге пометались, Кто как успел, куда кто мог… [«Лягушки, просящие Царя» И.А.Крылов, 1985: 33] Действительно, если мы понаблюдаем, что делает наш язык, когда мы произносим последний стих, то увидим, что движения его представляют копию лягушиного скакания. Звук, артикуляции сами процессуальны. Они – действие и его результат. И не удивительно, что Крылов, пристрастный к действию, привлек и звук для изображения этого действия. «Крылову были близки национально-патриотическая идея Шишкова и его мысли о народной и национальной культуре. Он считал, что русской литературе надо дать самостоятельное развитие на ее собственной основе. В своих драматических сочинениях он высмеивал слепое и глупое подражание французским нравам и модам, пренебрежение родным языком, причем носителями здравого практического смысла у него часто выступали слуги, а не господа. Он полагал также, что национальное начало действительно потеснено, а утрачивая национальные и народные черты, Россия теряет свое подлинное лицо» [Коровин 1996: 297]. В.А.Жуковский в статье, посвященной басням Крылова, отмечал следующее: «Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает нас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи – имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец» [Жуковский 1985: 190]. И.А.Крылов сделал основой своего творчества живую народную речь. Н.И.Надеждин уже в 30-х годах указывал на басни Крылова как на блистательные примеры «возведения простонародного языка, даже в материальном отношении, на высшую ступень литературного достоинства» [Надеждин 1972: 438]. Действительно, Крылов сумел показать, хотя и в пределах одного литературного жанра, что простонародный язык обладает огромными изобретательно-выразительными возможностями; можно привести десятки цитат из его басен, в которых просторечие играет незаменимую роль средства изображения и выражения (см. Приложение 1): Пыхтела да пыхтела, И кончила моя затейница на том, Что, не сравнявшийся с Волом, С натуги лопнула – и околела. [«Лягушка и Вол» И.А.Крылов, 1985:9] Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом Здесь чистое мутить питьё Мое С песком и с илом? [«Волк и ягненок» И.А.Крылов, 1985: 17] Вещуньина с похвал вскружилась голова, От радости в зобу дыханье сперло – И на приветливы Лисицыны слова Ворона каркнула во все воронье горло: Сыр выпал – с ним была плутовка такова. [«Ворона и Лисица» И.А.Крылов, 1985: 5] Помимо просторечной лексики, Крылов использует и синтаксические формы устной речи с ее эллипсисами и умолчаниями, например: Послушать, — кажется, одна у них душа, А только кинь им кость, так что твои собаки [«Собачья дружба» И.А.Крылов, 1985: 37] Шалун какой-то тень свою хотел поймать: Он к ней, она вперед: он шагу прибавлять, Она туда же; он, наконец, бежать: Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала. [«Тень и человек» И.А.Крылов, 1985: 122] Вместе с тем Крылов в случае художественной необходимости использовал и славянизмы, например: «Пождем», Юпитер рек: «а если не смиряться И в буйстве прекоснят, беcсмертных не боясь, Они от дел своих казнятся. [«Безбожники» И.А.Крылов, 1985: 27] Во храм вошел проповедник (Он в красноречии Платона был наследник) Прихожан поучал на добрые дела. Речь сладкая, как мед, из уст его текла В ней правда чистая, казалась, без искусства, Как цепью золотой, Возъемля к небесам все помыслы и чувства, Сей, обличала мир, исполненный тщетой. Душ пастырь кончил поученье; Но всяк ему еще внимал и, до небес Восхищенный, в сердечном умиленье Не чувствовал своих текущих слез. [«Прихожанин» И.А.Крылов, 1985: 189] Вывод: Таким образом, Крылов использует разнообразный, выразительный, идиоматически насыщенный язык, основным источником которого была народно-разговорная речевая стихия, но также и славянский язык. |