Ядова В. Социология в России, учебное пособие. Российская академия наук институт социологии
 Скачать 10.43 Mb.
|
§ 4. Социальные обследования и политический контрольОсобую и малоизученную проблему истории советской социологии составляет положение эмпирических обследований. Казалось бы, сбор данных о движении, демографическом составе, доходах населения, общественном мнении, политических настроениях и т.п. был запрещен. Однако запрет распространялся исключительно на открытое использование информации в печати и научной работе, регламентировавшееся Государственным комитетом при Совете министров СССР по охране государственных тайн в печати [20]. Огромные массивы социальной, экономической и политической информации собирались по закрытым каналам, обобщались и доводились до сведения директивных органов. Массовые методически оснащенные обследования, в том числе опросы, в рамках открытой академической и вузовской науки стали проводиться в начале 60-х гг., однако сбор и анализ самых разнообразных сведений об общественной и частной жизни различных категорий населения составляли органическую часть управления обществом. Такого рода обследования можно было бы без особой иронии назвать демоскопией, если бы они не имели секретного характера и не были связаны с произволом и политическими репрессиями. Можно сказать, что за внутренним «железным занавесом» в Советском Союзе сформировался исторически уникальный «мутант» эмпирических социальных обследований. Результаты этих обследований с большей или меньшей ответственностью использовались для выработки внутренней политики режима. Фрагменты из истории этого направления могут быть реконструированы на основе публикации В.С. Измозика [21]. Информация о социальном составе, настроениях и общественном мнении населения систематически собиралась с 1918 г., когда был создан Информационный отдел ЦК РКП(б), рассылавший вопросники по губернским комитетам партии и даже пытавшийся проводить еженедельное анкетирование «по вопросам общего состояния работы на предприятии, настроения рабочих и служащих». Уже тогда был поставлен вопрос о качестве сведений и вполне осознана необходимость разработки «однотипной информационной схемы». Вероятно, наибольшие успехи в этой работе были достигнуты Политуправлением Красной Армии, проводившим организованные анкетные опросы личного состава и выпускавшим информационный бюллетень. В марте 1921 г. была предпринята попытка создать государственную систему социально-политической информации, ядром которой стали органы ВЧК. В инструкции по сбору госинформации, утвержденной приказом ВЧК в феврале 1922 г., указывалось: «Основной целью госинформации является информирование центра о степени устойчивости на местах, освещение настроений всех групп населения и факторов, влияющих на изменение этих настроений» [72]. С этого времени Информационный отдел ВЧК ОГПУ собирал ежедневные, еженедельные и ежемесячные сводки и на их основе составлял месячный обзор «Политсостояние СССР» (включавший, кроме текста, табличные материалы). Информация органов госбезопасности обоснованно считалась более надежной по сравнению с партийными политсводками, поскольку использовались сеть осведомителей (своего рода включенное наблюдение), перлюстрация переписки и, конечно же, то, что сегодня называют «анализом случая». Данные ОГПУ входили в еженедельные обзоры Информационного отдела ЦК РКП(б) для секретарей ЦК и членов Политбюро. Эти обзоры включали также анализ писем в редакции газет и журналов. Характерна тематика обзоров: «Настроения и активность кулачества», «Политнастроения и классовые группировки в крестьянстве», «Слухи о войне», «О некотором повышении активности интеллигенции», «Политическая физиономия деревни». Следует отметить, что в основе обзоров лежали вполне определенные концептуальные представления о «советском человеке», сложившиеся в практике «чисток» 20-х и 30-х гг. и позволявшие производить дифференциацию населения по категориям, различение нормы и отклонения в «уровне сознательности». В этом отношении эмпирические обследования соответствовали теоретическим установкам официальной социологической доктрины. В последующие десятилетия вплоть до краха коммунистической системы методы сбора информации и тематика обследований практически не изменились. После институционализации академических социологических обследований в 1960-е гг. произошло своеобразное разделение тематического пространства дисциплины: все то, что не соответствовало критериям политически допустимого, проходило под грифом секретности либо для служебного пользования8. Вопрос о том, можно ли считать закрытые обследования научными, не очевиден. Несомненно, они несли на себе отпечаток ведомственной показухи и предназначались для сугубо «прикладной» цели — политического контроля, но в то же время являются достаточно объективным историческим источником. Преимущество академических социологических обследований, качество которых также во многих случаях оставляет желать лучшего, заключается прежде всего в том, что они предназначены для академических целей. Но в любом случае не следует сбрасывать со счетов обследования неакадемического характера. § 5. Модернизация советской социологической доктрины в 1950-е годыВ конце 1940-х гг. окончательно сложился жанр «критики буржуазной социологии». Если не принимать всерьез оскорбительных выпадов в адрес «буржуазии», можно сказать, что благодаря тщательному реферированию иностранной литературы в рамках этого жанра осуществлялась интенсивная рецепция западной общественной мысли. Многие «критики» на протяжении по меньшей мере четырех послевоенных десятилетий составляли интеллектуальный бомонд. Они имели возможность читать западные книги и периодические издания, недоступные подавляющему большинству научных сотрудников и преподавателей диамата и истмата. Контингент социологов-профессионалов сформировался во второй половине 1950-х гг. большей частью из тех, кто владел английским языком. Вероятно, особого упоминания заслуживает роль социологов-международников в институционализации социологического направления в обществоведении. Это Ю.А. Арбатов, Ю.А Замошкин, Г.В. Осипов, В.С. Семенов и др. В 1950-е гг. в лексиконе советского марксизма возникло словосочетание «конкретные исследования». Речь шла об изучении «реальной жизни людей», преодолении «догматизма, талмудизма и начетничества». В статье Ф.В. Константинова был сформулирован принципиальный для советской социологии вопрос: не грозит ли это «ползучим эмпиризмом»? «Наоборот, — отвечает автор (с 1951 г. директор Института философии Академии наук СССР), — общетеоретические и конкретные исследования будут взаимно питать друг друга. Получится своеобразное разделение труда» [27, с. 11]. «Конкретные исследования» не шли дальше проведения философско-пропагандистских конференций на передовых промышленных предприятиях (московские заводы «Калибр», «Каучук», «Красный пролетарий»), но зато в научных статьях стали все чаще появляться фактические сведения о становлении личности рабочего, преодолении пережитков прошлого, трудовом героизме. Это была уже «качественная» версия эмпирической социологии, своего рода «исследования случая». Исключительно важную роль в становлении советской социологии в 1950-е гг. сыграли заграничные контакты философского руководства и сопровождающих лиц. В 1956 г. энергичные шаги по установлению сотрудничества с Академией наук были предприняты ЮНЕСКО. Впервые советская делегация во главе с П.Н Федосеевым участвовала во Всемирном социологическом конгрессе (Амстердам, август 1956 г.). Это событие стало переломным моментом в институционализации советской социологии. Философское руководство вернулось с конгресса, убежденное в необходимости развития марксистских социологических исследований. Была достигнута договоренность о посещении Москвы руководителями Международной социологической ассоциации. Решение вопроса о создании Советской социологической ассоциации уже не вызывало сомнений. Проблемы социологии стали постоянно обсуждаться на ученых советах, и осенью 1956 г впервые прозвучало еще нереальное пожелание создать социологический журнал. Эта идея, по всей вероятности, согласованная с Федосеевым, была декларирована М.Д. Каммари, который активно участвовал в институционализации социологии [13, с 223]. С 1957 г. началась дискуссия о соотношении исторического материализма и социологии. Не вполне ясно, какие обстоятельства вызвали опубликование в журнале «Вопросы философии» статьи Юргена Кучинского «Социологические законы», в которой предлагалось разделить проблематику социологии и исторического материализма [31]. Началась полемика, в результате которой вопрос о положении социологии в системе марксистского обществоведения стал обсуждаться открыто. Возражения Кучинскому, по свидетельству В.Ж. Келле, были связаны с несвоевременностью противопоставления социологии историческому материализму, которое могли использовать «догматики», для того чтобы «загубить развитие конкретной социологии в стране». «Социология в наших условиях, — пишет Келле, — могла развиваться, только признавая исторический материализм как свою методологическую основу» [64]. К этому можно добавить, что исторический материализм сам стремился к тому, чтобы стать полноценной социологией. На международном совещании социологов в Москве в январе 1958 г. термин «социологические исследования» был освящен академической властью [56]. Само совещание представляло собой казус. Инициатива пригласить в Москву президента Международной социологической ассоциации Ж. Фридмана принадлежала А.Н. Леонтьеву [4], который познакомился с ним двумя годами раньше в Париже. Фридман примыкал к той части западной интеллигенции, которая по отношению к коммунизму именовалась попутчиками (fellow-trevellers). В 1938 г. он побывал в стране социализма и написал довольно благожелательную, хотя и подозрительную в идеологическом отношении книгу «От святой Руси к СССР». Став президентом МСА, Фридман стремился установить контакты с советскими социологами и провести совместные исследования. В частности, его интересовали проблемы воздействия техники и автоматизации на содержание труда и социальную структуру. Определить тему совместных исследований советских и западных социологов было нелегким делом. Изучение технического прогресса в разных социальных системах позволяло при случае продемонстрировать непримиримость идеологий на внешне нейтральном поле. Эта тематика была импортирована в Институт философии в декабре 1956 г. директором департамента общественных наук ЮНЕСКО Ж. Баландье, который и предложил советским обществоведам участвовать в работе международного бюро по изучению социальных последствий научно-технического прогресса |5]. Возможно, визит Фридмана в Москву и его заинтересованность в изучении социалистического опыта индустриализации дали дополнительный импульс к развертыванию исследовательского проекта по изучению механизации и автоматизации труда в Горьком (проектом руководил Г.В. Осипов, а курировал его П.Н. Федосеев). Аналогичная тематика стала предметом и советско-польского научного сотрудничества в начале 1957 г. Однако, влияние техники на социальное развитие на международном совещании в Москве 6—12 января 1958 г. не обсуждалось. В определенной мере совещание представляло собой осторожную попытку наладить связи с международным социологическим сообществом, и выступления советских обществоведов были рассчитаны на западных гостей — Т. Маршалла, Ж. Фридмана, Т. Боттомора, П. Холландера, Э. Хьюза, Р. Арона, Г. Шельски и др. Фридман выступил с докладом о проекте исследования кинофильмов, в частности, представлений об успехе в жизни, демонстрируемых кинематографом. Доклад Федосеева о проблеме мирного сосуществования в социологических исследованиях и преподавании социологии (доклад готовили Ю.Н. Семенов, Е.Д. Модржинская и Ю.А. Замошкин) был своего рода революцией, поскольку содержал высказывания о значительной роли, которую играют конкретные социологические исследования в марксизме. Влияние хрущевских либеральных реформ на развитие социологии было многократно усилено импортом социологической фразеологии с Запада. С 1957 по 1961 г. только Институт философии в Москве посетили 217 иностранных философов и социологов [3]. В Советский Союз приезжали И.Берлин, Р.Энджелл, У.Ростоу, А.Гоулднер, Ч.Райт Миллс, Р.Мертон, Т.Парсонс. В январе 1960 г. Отделение философских, правовых и экономических наук АН СССР рекомендовало для чтения лекций в Колумбийском и Гарвардском университетах о социологических исследованиях в СССР А.Ф. Окулова и Ц.А. Степаняна [6]. В определенной мере советская социология изготавливалась «на экспорт». Именно «на экспорт» в июне 1958 г. была официально учреждена Советская социологическая ассоциация. Немаловажным обстоятельством развития социологической науки в СССР было сотрудничество с польскими интеллектуалами. С середины 50-х гг. в Институте философии на Волхонке часто бывали Адам Шафф и другие польские обществоведы. Вероятно, они повлияли на формирование плодотворной идеи отделения социологии от философии. В 1956 г., когда Шафф выпустил книгу «Актуальные проблемы культурной политики в области философии и социологии», стало ясно, что автор развивает «линию XX съезда» за те пределы, которые были установлены для исполнителей партийных решений. Польский журнал «Мисл филозофична», возглавляемый Лешеком Колаковским, в 1956 и 1957 гг. вел себя достаточно прямолинейно. Ежи Шацкий требовал защитить культуру от реакции, в том числе сталинской, Ежи Вятр и Зигмунт Бауман в статье «Марксизм и современная социология» (1957, № 1) объясняли сталинскую фальсификацию марксизма интересами определенных социальных групп, стремящихся подчинить себе рабочий класс. Научная деятельность, по мнению польских социологов, не должна быть предметом постановлений, директив и ограничивающих науку авторитарных идеологических решений. Атака польских социологов была глубоко созвучна настроениям К началу 60-х гг. в стране активно проводились «конкретные исследования». Сектор исследования новых форм труда и быта в Институте философии (руководитель Г.В.Осипов) изучал трудовые коллективы московских и горьковских заводов; начиналось исследование отношения к труду ленинградских рабочих (В.А Ядов, А.Г. Здравомыслов); уральские социологи (М.Н.Руткевич) завершили крупное исследование промышленных предприятий свердловского совнархоза и выпустили книгу о культурно-техническом развитии рабочего класса. Эта работа получила одобрение и поддержку в высоких политических инстанциях. Впервые в академических кругах стал обсуждаться вопрос о социологического института — в Свердловске. Инициатором этого дела был М.Т. Иовчук, который одно время был в «свердловской ссылке» в должности завкафедрой диалектического и исторического материализма Уральского университета и особо покровительствовал уральцам. Однако основная работа по «пробиванию» социологии проводилась в Москве. Атмосфера «хрущевской оттепели» вызвала социологическое реформаторство. Задача ускоренного построения коммунизма требовала «новых людей», и социологи должны были создать методологию воспитания «нового человека». Это был удобный случай завоевать идеологический и институциональный плацдармы. Однако инициатива была проявлена с неожиданной стороны. Первой послевоенной публикацией, где ставился вопрос о самостоятельном развитии социологии в связи с наблюдаемыми статистическими закономерностями, была статья В.С. Немчинова, авторитетного экономиста и политика, которому удавалось сохранить интеллектуальную независимость. Он декларировал инженерно-социологическую интерпретацию социологической науки, усматривая в ней альтернативу идеологической риторике исторического материализма. В центре его интерпретаций стояли ключевые статистические понятия «индивидуальной величины» и «статистического факта» [42, с. 22—23, 26]. Шокирующим было заявление Немчинова, что при социализме социологи и экономисты превращаются в своеобразных «социальных инженеров». Свой доклад на заседании Президиума Академии наук СССР 23 декабря 1955 г. Немчинов построил на различении «общих законов развития общества» и «индивидуальных элементов общества». В последнем случае объектом социологического исследования становятся не спекулятивные «сущности», а массовые процессы. Конечно же, речь шла о возможном разделе сфер влияния в общественных науках: пусть идеологи занимаются «общими закономерностями», а ученые — массовыми процессами. Немчинов немало лет стоял во главе Отделения экономических, философских и правовых наук АН СССР, и философы, вероятно, докучали ему сверх всякой меры. В 1960-е гг. социология была на подъеме9. В массовом сознании того времени преобладала научно-техническая экзальтация. Дискуссия между «физиками» и «лириками» явно завершалась победой «физиков». Постепенно формировалась технократическая идея научного управления обществом (неявная альтернатива стратегии и тактике классовой борьбы). Социология удачно вписывалась в «научную» версию коммунистического строительства, ее задача заключалась в информационном обеспечении формирования «нового человека» и перерастания социалистических общественных отношений в коммунистические. Укрепить позиции социологии можно было, только ограничив диктат идеологов в Академии наук. Новые дисциплинарные направления, как правило, создаются для того, чтобы найти выход из позиционного конфликта между доминирующей группой и новым поколением ученых, созревшим для самостоятельной работы. Дискуссия о предмете социологии и ее отличии от исторического материализма, которую Питер Бергер назвал «семейной склокой» [59], продолжалась с выступления в «Вопросах философии» Ю. Кучинского вплоть до 1990 г., когда советский марксизм угас в одночасье. В последующий период наблюдалось относительно автономное развитие по меньшей мере четырех линий в советской социологической мысли. Первая из них — «конкретные социальные исследования». Вторая линия в социологии представлена академиком В.С. Немчиновым и его командой «математических экономистов». Отсюда начиналась и математическая социология (А.Г. Аганбегян, Ю.Н. Гаврилец, Ф.М. Бородкин и др.). Третья линия — «критика буржуазной социологии». Жанр «критики», который воспринимался западными советологами как симптом обскурантизма и невежества, на самом деле был не так прост и заключал в себе некоторую амбивалентность. Критика сводилась к утверждению, что взгляды критикуемых персон враждебны подлинно научной социологии марксизма. Особой ошибки в такого рода утверждениях не содержится. С другой стороны, «критики» постоянно работали с источниками и благодаря этому обстоятельству транслировали западные идеи на советскую аудиторию. Можно сказать, они строили деревянного коня для коммунистической Трои. То, что «критик» не мог сказать открыто, он выражал путем реферирования и публикации текстов идейного врага. Этот жанр сформировал внутри научного сообщества отчетливо распознаваемый «незримый колледж» людей, включенных в мировую интеллектуальную традицию. Минусом жанра можно считать подмену добросовестного исторического исследования переложением идейного наследия вперемешку с собственными оригинальными мыслями. И четвертая линия была связана с «теорией научного коммунизма» (такая специальность была введена в 1963—1964 гг.), которая занималась политико-воспитательной деятельностью в вузах и одновременно развивала собственные социологические программы, весьма специфические. «Научный коммунизм» не имел институциональной базы в Академии наук. Попытки завотделом научного коммунизма Института философии Ц.А. Степаняна обосновать необходимость создания академического Института научного коммунизма вызвали резкое противодействие президента М.В. Келдыша. «Научно-коммунистическая» социология получила преимущественное распространение в партийных органах и на кафедрах общественных наук в высших учебных заведениях, где научный коммунизм преподавался с 1963 г. как предмет, предназначенный для формирования мировоззрения студентов. Таким образом, тематическая программа «научно-коммунистических» социологических исследований была изначально связана с задачами идеологической работы и существенно отличалась от того, что делали «академические» социологи. На Всесоюзной конференции по конкретным социологическим исследованиям в Академии общественных наук при ЦК КПСС в 1966 г. будущий заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС Е.М.Тяжельников предлагал создать партийно-государственную структуру социологических центров в СССР [45], и партийные инстанции видели в социологии новый эффективный способ идеологической деятельности на научной основе. § 6. Социологический ренессанс25 февраля 1966 г. Президиум Академии наук СССР принял постановление «О мерах по улучшению организации и координации конкретных социальных исследований». В Академии был создан Научный совет по проблемам конкретных социальных исследований, сектор исследования новых форм труда и быта в Институте философии преобразовался в отдел конкретных социальных исследований. В Институте экономики была организована лаборатория социально-экономических и демографических проблем, сектор конкретных исследований культуры и быта народов СССР был создан в Институте этнографии, а в Институте государства и права —лаборатория социально-правовых исследований. Центральному экономико-математическому институту поручалась разработка математических моделей социальных процессов [47]. Прорабатывался вопрос о создании социологического института на базе осиповского отдела в Институте философии. В 1966 г. Г.В. Осипов был назначен президентом Советской социологической ассоциации. Социологическими исследованиями в стране занимались, по официальной, вероятно, завышенной оценке, две тысячи специалистов [47]. К этому времени был накоплен немалый опыт социологической работы. Проводились исследования общественного мнения и аудиторий центральных газет (Б.А. Грушин, В.Э. Шляпентох), ленинградский проект «Человек и его работа» (руководитель В.А. Ядов) в течение десятилетий служил методологическим эталоном для социологов, в Новосибирске активно изучались профессиональные ориентации школьников (В Н.Шубкин), начал выпускаться сериальный сборник «Социальные исследования», и вообще социологическая библиотека насчитывала уже десятки наименований. От массы обществоведческой литературы социологические публикации отличались не столько по тематике («проблемы труда и быта» могли означать что угодно), сколько по особому идейному настрою — они были настроены на свободу личностного выбора. Именно идея свободы выбора лежала в основе одной из самых известных книг по социологии — «Социология личности» И.С. Кона (1967). Новый этап в развитии советской социологии начинается в 1968 г., когда создается Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР, директором которого стал академик А.М. Румянцев, вице-президент Академии наук10. С 1968 по 1971 г в институте развертывались серьезные социологические проекты, результаты которых отчасти представлены в «Информационных бюллетенях ИКСИ АН СССР». Этот период можно с некоторой условностью назвать расцветом советской социологии. Научно-исследовательская работа в ИКСИ была организована по «проектной» системе. «Проект» объединял группу специалистов для решения конкретной проблемы. «Проекты» объединялись в «направления». Направлений было три: 1) социальной структуры и социального планирования; 2) управления социальными процессами; 3) истории социологии. Первое направление возглавлялось Г.В. Осиповым, второе — Ф.М. Бурлацким, третье — И.С. Коном. К осени 1969 г. институт провел, помимо своих академических исследований, около двадцати опросов для ЦК КПСС, Московского горкома партии и других партийных органов. Положение института было двойственным. С одной стороны, он был частью идеологических учреждений партии, с другой — чужеродным элементом. Высокий интеллектуальный потенциал института, атмосфера восторженности и ожидания чудесных открытий, напряженные личные отношения, подозрения со стороны руководящих инстанций — все это делало ситуацию крайне нестабильной. Партийно-идеологическая атака на институт началась осенью 1969 г., когда были подвергнуты жесткой критике «Лекции по социологии» Ю.А. Левады [33]. Второй сеанс атаки был посвящен книге «Моделирование социальных процессов» [41]. Есть версия, что партократия не могла принять либерализма и свободомыслия социологов. Однако обстоятельства реорганизации института более сложны, чем эта схема. В обстановке социологической эйфории и энтузиазма многие интеллектуалы недвусмысленно декларировали приоритет «научной социологии» над философским словоблудием [48]. В качестве альтернативы «философии» фигурировали структурно-функциональный анализ и математика. Хотя даже самые отчаянные социологи не были диссидентами, некоторые из них при желании не могли скрыть пренебрежительного превосходства над идеологами. Вероятно, атака была вызвана не случайным инцидентом («Лекции» Левады не были причиной противостояния), а накопившейся напряженностью в отношениях между «умниками» и «партийцами». Позиционный конфликт внутри профессионального сообщества социологов неминуемо вел к радикальным изменениям в расстановке сил. Немаловажное значение имело и ужесточение идеологического режима после 1968 г., когда в Чехословакию были введены войска. В 1972 г. Институт конкретных социальных исследований возглавил М.Н.Руткевич, которого многие либералы считают «агентом» партийно-идеологического аппарата [64, с. 114; 69, с. 46]. Действительно, обладая железной волей и упорством, Руткевич полностью перестроил программу института. Из ИКСИ уволились десятки сотрудников. Прошло немного времени, и Руткевич вступил в прямой конфликт с идеологическим ментором Академии П.Н. Федосеевым и был отстранен от руководства институтом в 1976 г. В целом 1970-е и 1980-е гг. можно квалифицировать как период «социологической диаспоры»: «храм» был разрушен, разрозненные группы специалистов работали в меру своих сил и возможностей. Впрочем, несмотря на «разгром», почти все ведущие социологи сохранили достаточно высокий статус в академической структуре и, за немногими исключениями, могли публиковать свои работы. Вероятно, в региональных социологических центрах также наблюдалось свертывание социологических программ. К началу 1980-х гг. отмечено снижение количества эмпирических социологических исследований почти вдвое, в 1983 г. зафиксировано 99 завершенных исследований по всей стране [57, с. 2]. Вместе с тем развитие социологии приобрело необратимый характер. В 1974 г. начал выходить первый и до середины 80-х гг. единственный в СССР профессиональный журнал «Социологические исследования» (главным редактором с 1974 по 1986 гг. был А.Г. Харчев). Редакции удавалось сохранять относительный иммунитет от идеологического диктата и публиковать достаточно квалифицированные статьи, хотя цензура вмешивалась практически в каждый номер и материалы систематически контролировались ЦК КПСС. С 1976 по 1988 гг. Институт социологических исследований АН СССР работал в атмосфере запуганности и профессиональной деморализации. В.Э. Шляпентох имеет основания назвать эти времена «веком серости», однако и тогда происходило быстрое накопление методологического опыта и формирование профессионального сообщества. В.А. Ядов и его сотрудники в Ленинграде выпустили монографию по измерению ценностных ориентации, в которой была развита диспозиционная концепция социального поведения личности [50]; новосибирская школа Т.И. Заславской получила интересные результаты в области системного анализа сельских регионов [19, 53]; заметным событием стал выпуск в Новосибирске сборника «Математика в социологии», в котором опубликованы работы ведущих зарубежных и советских специалистов по математической социологии [37]; оригинальные социологические работы были опубликованы в Киеве, Свердловске, Таллинне, и даже многим москвичам удавалось кое-что сделать. Особенностью мрачных и относительно спокойных брежневских времен было осознанное отстранение профессионалов от политического активизма и принятие самодостаточных научных ценностей. В этом отличие поколения 1970-х гг. от политически активных социологов — «шестидесятников». В научном этосе нового поколения стали доминировать политическая атараксия и сосредоточенность на внутридисциплинарных проблемах. При этом социология меньше ассоциировалась с передовой теорией, а больше — с проведением массовых опросов. Последующие события вызвали переоценку и идеологических и научных ценностей дисциплины, в частности, обнаружилось, что социология вполне может обходиться без марксистской теории, не противодействуя ей. Влияние горбачевских политических реформ на советскую социологию до 1988 г. было незначительным. Оно проявлялось скорее в квазидемократической фразеологии и осторожном нарастании критической экзальтации в печати. Обществоведы искали пути приспособления к новому политическому лексикону, не сомневаясь в прочности режима, который претерпевал очередную болезненную ротацию. Цензура постепенно расширяла границы дозволенного. Но тематика исследований и статус научных сотрудников, как и раньше, контролировались отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС и непосредственно в Академии наук Отделением философии и права В конце 1980-х гг. политика «гласности» начала выходить из-под контроля ее инициаторов. Крах советской системы обозначился небывалым ростом популярности газетно-журнальной публицистики. Возник феномен «докторальной публицистики», которая на некоторое время стала как бы мозговым центром страны. Специалисты по социологии чтения отмечали завораживающий характер новой публицистики, состоящий в том, что речь в ней шла о недозволенном вчера, о запретном. А публицисты перестройки символизировали высокие идеалы правды, моральной чистоты, научной компетентности и художественного мастерства. По данным обследований Всесоюзной книжной палаты, в первую десятку публицистов 1988 г входили Н. Шмелев, А Нуйкин, Ю. Карякин, Г Попов, Ю Черниченко, А Ваксберг, В. Селюнин, Ф. Бурлацкий, А. Стреляный, О. Лацис. Некоторые из них впоследствии «ходили во власть» либо избирались депутатами высших законодательных органов, но, как правило, долго там не задерживались. §7. «Перестройка в социологии и постсоветская социологическая наукаВ июне 1988 г. было принято постановление ЦК КПСС «О повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении узловых проблем советского общества» [44, с. 98]. В номенклатуре научных специальностей «социология» была отделена от «философии», и Институт социологических исследований АН СССР получил новое название: Институт социологии АН СССР. Смена названия рассматривалась как получение дисциплинарной автономии, хотя ситуация зависела от смены социологического руководства Назначение В.А. Ядова директором-организатором Института социологии можно назвать «узурпацией власти». Имея высокий профессиональный и моральный авторитет и будучи либералом по убеждениям, Ядов не входил в научно-политическую иерархию, работая последние годы ведущим научным сотрудником Ленинградского филиала Института истории естествознания и техники АН СССР. Его назначение было одной из важных акций по реорганизации советской социологии, предпринятых либерально настроенными интеллектуалами в Академии наук и в ЦК КПСС. Отказавшись от традиционной системы административного планирования исследований, новый директор-организатор Института социологии предоставил научным сотрудникам свободу в выборе темы исследования («проекта»). Административная структура института тем самым была существенно ослаблена. Кроме того, произошло внутреннее разделение института на направления. Одно из них возглавил ВА. Ядов, другое - Г.В. Осипов. В начале 1991 г. Институт социологии разделился, и Г.В. Осипов вскоре стал директором Института социально-политических исследований АН СССР. Это событие институционализировало распределение «групп интересов» и лидерство в научном сообществе, которое нашло косвенное выражение в составе кандидатов, баллотировавшихся на выборах в Академию наук в 1990, 1994 и 1997 гг. [14, 15]. В конце 1980-х гг. возникла принципиально новая для советской системы институция — Всесоюзный центр изучения общественного мнения (директор Т.И. Заславская, затем Ю.А. Левада), ставший бесспорным лидером в массовых опросах. Существенные изменения произошли и в региональной структуре советской социологии. Обострение национально-политических проблем повлияло на работу социологических школ не только в балтийских странах, но и в Армении, Азербайджане, на Украине. Социологи приняли активное участие в политических движениях. Съезд Советской социологической ассоциации в январе 1991 г. обнаружил, что либерально-демократическому крылу советских социологов не удалось организационно консолидироваться. Следующая попытка воссоздать национальное объединение российских социологов состоялась уже в феврале 1997 г. Примечательная черта институциональных преобразований в общественных науках в 1990-е гг. - массовое преобразование кафедр научного коммунизма в высших учебных заведениях. Крах коммунистического режима вызвал к жизни радостный отказ студентов от изучения теории научного коммунизма, истории КПСС и политической экономии как обязательных дисциплин. Институты и университеты, получив относительную свободу в формировании учебных программ, легко пошли на сокращение общественно-научных кафедр. Около тысячи кафедр научного коммунизма, столкнувшись с угрозой исчезновения, стали менять учебные планы и переименовываться в кафедры социологии, политологии и культурологии. Еще в начале 1990-х гг. система высшего образования в «постсоветском пространстве» предусматривала преподавание обязательного цикла обществоведческих дисциплин, цель которых заключалась в формировании широкого интеллектуального и мировоззренческого горизонта учащихся. Значение марксистской идеологической доктрины, которая активно реформировалась в послевоенный период, сводилось к оперированию политической риторикой, представленной преимущественно в официально утвержденных учебных пособиях. Фактически же преподавание экономики, социологии и политической науки осуществлялось на основе индивидуального научно-педагогического опыта преподавателей и характеризовалось неограниченным тематическим многообразием. Когда идеологический контроль в начале 1990-х гг. был снят и утвердились академические свободы, преподавание экономики, социологии и политической науки без особых трудностей освободилось от марксистского идеологического лексикона. При этом сохранился традиционный для российской интеллектуальной культуры импульс к развертыванию теоретических схем и рациональных реконструкций реформационного процесса в стране. В той мере, в какой общественная наука легитимирует социальные порядки, утверждает общественные нормы и ценности, в основе образовательных программ остаются социально-экономические и культурные ориентиры постсоветского общества. Соответствующим образом организован и тематический диапазон основных курсов, имеющих академическую направленность. Если в качестве центральной темы политэкономических дисциплин достаточно отчетливо определилось становление рыночной экономики и ее сочетание с регулятивной функцией государства, то, судя по текущей библиографии, в фокусе социологических курсов — изменения в социальных идентификациях и формировании новых элит. В 1990-е гг. произошли радикальные изменения в формах консолидации и воспроизводства научного сообщества. Традиционная модель советской науки основывалась на высоком престиже интеллектуальных ценностей. Помимо интеллектуального достоинства, «олимпийская» позиция социолога обеспечивалась его статусом государственного служащего и твердым жалованием. При этом академическим сотрудникам было запрещено вести коммерческие исследования. В 90-е г. академическая наука быстро усвоила рыночные приоритеты. В стране сформировался рынок социологических услуг, созданы негосударственные научные учреждения, десятки социологических фирм специализируются на изучении спроса и предложения, организации предвыборных кампаний, управленческом консультировании. Несмотря на то, что научные учреждения Российской академии наук и ведущих отраслей продолжают существовать официально, сокращение бюджетного финансирования привело к их фактической реорганизации. Финансовую, организационную и научную самостоятельность приобрели небольшие (часто временные) коллективы научных сотрудников, которые иногда именуют себя центрами и институтами. Действительно, «институты-гиганты» с сотнями штатных сотрудников обнаружили нежизнеспособность. Зависимость от рыночного спроса и ориентация на заказчика обусловили формирование предпринимательского стиля социологической работы, где имеет значение «внешняя экспертиза» — результат и соответствующее вознаграждение. Эту сферу социологической работы, где действуют вненаучные нормы и приоритеты, можно назвать «гешефт-социологией». Именно в этой сфере, которая иногда предъявляет жесткие требования к деловым качествам специалистов, появляются новые рабочие места и новые возможности профессиональной карьеры. Изменения в тематике социологических исследований в 90-е гг. были обусловлены, прежде всего, идеологическими обстоятельствами. На протяжении десятилетий советская социология являла собой научный перифраз «идеологического разума». Как и все служанки, «ancilla ideologiae» очень похожа на свою госпожу. И концептуальный аппарат, и схемы научного вывода, и риторика дисциплины повторяли политические клише. В постсоветский период тематика социологических публикаций также в значительной степени зависит от общественно-политических ценностей. При этом, несмотря на нерентабельность научных изданий, репертуар социологической литературы существенно улучшился. За сравнительно короткое время была в некоторой степени компенсирована нехватка переводных изданий по общественным наукам. Продолжают выпускаться почти все академические журналы гуманитарного профиля. Принятие закона о печати позволило учредить «свободные» (небюджетные) периодические и продолжающиеся издания, в том числе «Социологический журнал», «Мир России», «Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения», «Социология: 4М», «THESIS» (выпускался с 1992 по 1995 гг.). Доминировавшие в начале 1990-х гг. перепечатки и репринты уступают место оригинальным, качественно выполненным монографиям. Благодаря созданным Дж. Соросом фонду «Культурная инициатива» и затем фонду «Институт "Открытое общество"» принципиально изменилась ситуация с выпуском учебников и учебных пособий, количество которых с 1995 по 1997 г. удвоилось. Ежегодный выпуск книг и брошюр по социологии составляет 300—400 наименований. Тематика исследований в значительной степени связана с вопросами социально-экономического реформирования России, и в этом отношении социологическая наука воспроизводит себя в форме идеологии. Особенно это относится к проблемам формирования власти, распределения доходов, бедности и богатства, положения элиты в обществе, ситуации в региональных сообществах, этническим конфликтам. Десятки студентов и аспирантов получили возможность учиться в европейских и американских университетах. Имеется успешный опыт соединения российских и западных образовательных стандартов при подготовке специалистов высшей квалификации. Это, в частности, Европейский университет в Санкт-Петербурге и Московская высшая школа социальных и экономических наук [39]. Таким образом, наметились реальные перспективы для интеграции российской социологии в мировую науку. Развитие российской социологии в последнее десятилетие XX в. проходит под знаком нарастающей диверсификации. Диверсификация выражается, прежде всего, в возникновении множества социологических институций, занятых сбором и анализом текущей экономической, социальной и политической информации. Академическая социология находится в более неопределенном положении. Не обладая ресурсами для самостоятельного существования, она представляет собой скорее престижное интеллектуальное занятие, чем стабильную профессиональную деятельность. Тем не менее программа деятельности социологического сообщества России постепенно переориентируется на решение академических проблем. Постсоветская социология сохраняет преемственность с предшествующей научной традицией и продолжает выполнять важную роль в конституировании национального общественного самосознания. Литература1. Архив РАН. Ф. 1922. Оп. 1. Д. 214. Л. 14. 2. Архив РАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 381. Л. 7, 8. 3. Архив РАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 669. Л. 77. 4. Архив РАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 533. Л. 75, 76. 5. Архив РАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 537. Л. 5-7. 6. Архив РАН. Ф. 499. Оп. 1. Д. 643. Л. 37, 44. 7. Батыгин Г., Девятко И. Дело профессора З.Я. Белецкого: Эпизод из истории советской философии // Свободная мысль. 1993, № 11. 8. Биографии русских и советских социологов: К 70-летию Октябрьской революции, 1917—1987 / Под ред. Р.Л. Винклер и З.Т. Голенковой. Берлин: Институт социологии и социальной политики Академии наук ГДР; Институт социологии АН СССР, 1987. Т. 1,2. 9. Бобровнцков Н. С.А.Оранский. Основные вопросы марксистской социологии [Рецензия] // Под знаменем марксизма. 1929. Т. 1. № 5. 10. Богданов А.А. Страна идолов и философия марксизма // Очерки по философии марксизма. СПб.: Типография «В. Безобразов и К°», 1908. 11. Булгаков С. И. Карл Маркс как религиозный тип. Варшава: Добро, 1929. 12. Бухарин Н. И. Теория исторического материализма: Популярный учебник марксистской социологии. М.: Госиздат, 1921. 13. В Институте философии АН СССР // Вопросы философии. 1957, № 1. 14. Вестник Академии наук СССР. 1990, № И. 15. Вестник Российской академии наук. 1994, № 1; 1997. № 9. 16. Голосенко И. А. Социологическая литература России второй половины XIX — начала XX века: Библиографический указатель. М.: Онега, 1995. 17. Гортер Г. Исторический материализм / Пер. с нем. и предисл. И. Степанова. 2-е изд. М.: Красная новь, 1924. 18 Енчмен Э. Теория новой биологии и марксизм. Пг.: Наука и труд. Типография рабфака Петербургского университета, 1923. Вып. 1. 19. Заславская Т. И. К методологии системного изучения деревни // Социологические исследования. 1975, № 3. 20. Зеленое М.В. Главлит и историческая наука в России в 20—30-е годы // Вопросы истории. 1997, № 3. 21. Измозик B.C. Политический контроль в Советской России, 1918—1928 годы / / Вопросы истории. 1997, № 7. 22. Как это было: интервью с Г.В.Осиповым // Биографии русских и советских социологов/ Ред. кол. под рук. Р.-Л.Винклер, З.Т.Голенковой. Берлин, 1987. 23. Карев Н.А. Исторический материализм как наука // Под знаменем марксизма. 1927, № 12. 24. Карев Н.А. Итоги работы и задачи в области теории исторического материализма// Под знаменем марксизма. 1930, № 5. 25. Квасов Г.Г. Документальный источник об оценке И.В. Сталиным группы академика А.М.Деборина// Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры, исследования. Вып. 10. XX в. Неизвестное, забытое... / Редкол.: А.И.Володин и др. М.: Российская академия управления, 1992. 26. Козлова Л.А. Институт красной профессуры (1921-1938 годы): Историографический очерк // Социологический журнал. 1994, № 1. Константинов Ф.В. Против догматизма и начетничества// Вопросы философии. 1950, № 3. 27 Константинов Ф.В. Социалистическое общество и исторический материализм // Под знаменем марксизма. 1936, № 2. 28. Коэн С. Бухарин: Политическая биография: 1888—1938 / Пер. с англ. Ю. Четвергова, Е. Четвергова, В. Козловского. М.: Прогресс, 1988. 29. Кулчицкий Л. История русской революции. Гота, 1910. Т. 1. 30. Кучинский Ю. Социологические законы // Вопросы философии. 1957, № 5. 32. Лаппо-Данилевский А. С. История русской общественной мысли и культуры: XVII-XVIII вв. М.: Наука, 1990. 33. Левада Ю. А. Лекции по социологии // Информационный бюллетень ИКСИ АН СССР. М., 1969. Вып. 20, 21. 34. Ленин В.И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?//Ленин В. И. Поли. собр. соч. М.: Политиздат, 1975. Т. 1. 1893-1894. 35. Ленинский сборник. М.—Л.: Институт Ленина при ЦК ВКП(б), 1929. Вып. XI. 36. Леонтович В.В. История либерализма в России: 1862—1914. М.: Русский путь; Полиграфресурсы, 1995. 37. Математика в социологии: Моделирование и обработка информации / Под ред. А.Г.Аганбегяна, Х.Блейлока, Ф.Бородкина, Р.Будона, В.Капекки. М.: Мир, 1977. 38. Медушевский А.Н. История русской социологии. М.: Высшая школа, 1993. 39. Междисциплинарный академический центр социальных наук — Интерцентр // Социологический журнал. 1997, № 1/2. 40. Методы сбора социологической информации: В 2 т. / Под ред. В.Гандреенкова и О.М. Масловой. М.: Наука, 1990. 41. Моделирование социальных процессов / Под ред. Э.П.Андреева и Ю.Н. Гаврильца. М.: Наука, 1970. 42. Немчинов В. С. Социология и статистика // Вопросы философии. 1955, № 6. 43. О диалектическом и историческом материализме (из IV главы «Истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)») // Под знаменем марксизма. 1938, № 9. 44. О повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении узловых проблем советского общества // Социологические исследования. 1988, № 5. 45. Проблемы научного коммунизма. М.: Мысль, 1968. Вып. 2. 46. Пугачева М.Г. Институт конкретных социальных исследований АН СССР, 1968—1972 годы // Социологический журнал. 1994, № 3. 47. Развитие исследований в области общественных наук // Вестник Академии наук СССР. 1966, № 5. 48. Российская социологическая традиция 60-х годов и современность: Материалы симпозиума / Под ред. В. А. Ядова. М.: Наука, 1994. 49. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 84. Д. 862. Л. 13; Д. 916. Л. 20. 50. Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности / Под ред. В. А. Ядова. Л.: Наука, 1979. 51. Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Ярославль: Издательство Ярославского кредитного союза кооперативов, 1920. 52. Сорокин П.А. Состояние русской социологии за 1918—1922 гг. // Новая русская книга: Ежемесячный критико-библиографический журнал. Берлин: Изд-во И.П.Ладыжникова, 1922, № 10. 53 Социально-демографическое развитие села: Региональный анализ / Под ред. Т.И. Заславской и И.Б. Мучника. М.: Статистика, 1980. 54 Социология в СССР. В 2 т. М.: Мысль, 1966. 55. Сталин И.В. Об оппозиции. М.: Госиздат, 1928. 56. Федосеев П.Н. Проблема мирного сосуществования в социологических исследованиях и в преподавании социологии // Вопросы философии. 1958, № 4. 57 Эмпирические социологические исследования в СССР: Каталог. 1981—1982. М.: Институт социологических исследований АН СССР, 1985. 58. Энгель ЕЛ. Очерки материалистической социологии. М.—Пг: Изд-во А.Д.Френкель, 1923. 59. Berger P. Marxism and sociology: View from Eastern Europe. New-York: Meredit Corporation, 1969. 60 Feuer L. A narrative of personal events and ideas // Philosophy, history and social action: Essays in honour of Lewis Feuer/ Ed. by S. Hook, W. O'Neill, R. O'Toole. Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 1988. 61. Greenfeld L. Soviet sociology and sociology of Soviet Union // Annual Review of Sociology. 1988, No. 14. 62. HeckerJ. Russian Sociology. New York: Augustus M. Kelley Publishers, 1969 63. Hough J. The Soviet Union and social science theory. Cambridge: Harvard University Press, 1977. 64. Kelle W. Ober einelang zuriickliegende Polemik // Kuczinski J. Zeitgenosse. Berlin: Elefanten Press, 1994. 65 Novikov N. The sociological movement in the USSR (1960-1970) and the institutionalisation of Soviet sociology // Studies in Soviet Thought. Dordrecht-Boston: Reidel Publishing Company. Vol. 23. No. 2. February 1982. 66. Roucek J., Mohan R. Contemporary sociology in the Soviet Union // The handbook of contemporary developments in world sociology/ R. Mohan, D. Martindale, eds. Westport: Greenwood Press, 1975. 67 Science and ideology in Soviet society / Ed. by G.Fischer. New York: Atherton Press, 1967. 68. Shalin D. Sociology for the Glasnost' Era: Institutional and substantive changes in recent Soviet sociology// Social Forces. 1990. June. Vol. 68. No. 4. 69 Shalin D. The development of Soviet sociology: 1956-1976 // Annual Review of Sociology. 1978. Vol.4. 70. Shlapentokh V. The politics of sociology in the Soviet Union. Boulder: Westview Press, 1987. 71. Social thought in the Soviet Union / Ed. by A. Simirenko. Chicago: Quadrangle Books, 1969. 72. Weinberg E. The development of sociology in the Soviet Union. London: Routledge and Keegan Poul, 1974. |