Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное пособие. Новикова С.С. История развития социологии в России, учебное посо. Московский психологосоциальный институт С. С. Новикова история развития социологии в россии (учебное пособие)
 Скачать 2.73 Mb.
|
|
Московский психолого-социальный институт С.С. Новикова ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ СОЦИОЛОГИИ В РОССИИ (УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ) Москва – Воронеж 1996 ББК 60.5 Н73Рецензенты: И.М. Быховская — зав. кафедрой культурологии, политологии и социальной антропологии РГАФК, доктор философских наук, проф. Г.Т.Журавлев — зав. кафедрой социологии и психологии МЭСИ, доктор философских наук, проф. академик Академии МАИ Новикова С.С. Н73 История развития социологии в России: Учеб. пособие. — М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. — 288 с. ББК 60.5 ISBN 5-87224-101-1 В предлагаемом учебном пособии рассматриваются основные этапы развития и становления российской социологической науки. Пособие предназначено для студентов и учащихся, изучающих курс общей социологии, историю ее развития в России, а также для всех интересующихся этой темой. Данное пособие — первое — из серии учебных пособий по проблемам социологии. Сдано в печать 15.01.96. Формат 84x108/32. Бумага газетная. Усл. печ. л. 16,2. Тираж 10000. Заказ № 5341. Отпечатано с компьютерного набора в издательско-полиграфической фирме «Воронеж», пр. Революции, 39. ISBN 5-87224-101-1 © Издательство «Институт практической психологии», 1996 © Издательство НПО «МОДЭК». Оформление. 1996 ВВЕДЕНИЕДанное учебное пособие рекомендуется в помощь студентам и учащимся при изучении ими курса «Социология». Рассмотрение истории становления и развития социологии необходимо прежде всего потому, что нынешнее понимание социальных проблем — это результат усилий многих поколений мыслителей. Прослеживая, как шаг за шагом лучшие умы человечества проникали в тайны социальной жизни общества, мы получаем возможность глубже и полнее познать ее сущность и закономерности. Познакомиться с историей социальных учений важно и потому, что многие идеи выдающихся мыслителей минувших лет актуальны и сегодня. Знание этих идей поможет правильной оценке современных общественных процессов. Необходимость данного пособия также обусловлена и тем, что основная масса людей в нашей стране не имеет представления о науке социологии. Во многом это связано почти с тридцатилетним запретом социологии. В настоящее время о социологе, в основном, существует представление как о человеке, который проводит опросы общественного мнения или перепись населения. В работе использован обширный исторический материал, который систематизирован в соответствии с авторской концепцией. Автор пытался по возможности нейтрально изложить взгляды мыслителей и не ставил перед собой задачу дать их расширенный сравнительный анализ и развернутую оценку, имея в виду, что студенты или учащиеся смогут это сделать сами или с помощью преподавателя на семинарских занятиях при изучении отдельных проблем социологии. В пособии приводится широкий перечень статей и книг, выдержки из которых раскрывают воззрения наиболее известных ученых этой области знаний. Такой подход в изложении материала обусловлен попыткой решить в определенной степени проблему, с которой сталкиваются студенты и учащиеся при изучении социологии, а именно, проблему отсутствия необходимой соответствующей литературы на местах. В то же время автор не претендует на полноту изложения взглядов того или иного ученого. Желающие более глубоко изучить историю социальной мысли в России, познакомиться с этапами ее развития и отдельными представителями могут это сделать, используя рекомендуемую литературу, список которой дается в конце пособия, а также самостоятельно изучив первоисточники; перечень основных работ ведущих мыслителей приведен в тексте пособия. Автор будет признателен тем, кто выскажет свое мнение о данном пособии, даст свои замечания и пожелания относительно его содержания и формы изложения материала. I. ПРОБЛЕМЫ ГЕНЕЗИСА СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИВ РОССИИ1. ПРЕДЫСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ СОЦИОЛОГИИ В РОССИИ XVIII столетие называют веком Просвещения. Именно в этот период начинают складываться основы социальной мысли в России. Социальная мысль России до XVIII века, как известно, находилась под влиянием религии. Поэтому все социальные проблемы решались посредством религиозных формул. Наиболее радикальные мыслители XVIII века решительно порвали с наследием средневековья. Они размышляли о том, как создать сильное светское государство и, бросив вызов всему религиозному мировоззрению, стали рассматривать не только природу, но и человека как бы автономными по отношению к богу. Конечно, появлению социальной мысли в России как светского знания способствовали реформы Петра I, именно благодаря им появилась возможность для развития в Российском государстве не только мирских знаний, науки, но и активной предпринимательской деятельности. Петром I было закончено формирование абсолютной монархии в России. Была упразднена боярская дума, отменено патриаршество, во главе церкви поставлен Синод, то есть церковь была полностью подчинена государству. Абсолютизм ограничивал также и светскую власть феодальной аристократии. В связи с этим возникла основная, центральная проблема размышлений того времени — определение дальнейшего пути развития России. Петр I пытался внедрить в русскую жизнь, не учитывая особенности уклада ее психологии, европейские социальные формы. Это стало основой противоречий всего последующего развития России, а также русских социально-философских поисков. Как оценивать проведённые Петром реформы? Поддерживать их или низвергать? Что важнее для России: самобытность или общечеловечность? Для первой половины XVIII века было характерно обоснование необходимости деспотического социально-политического устройства с помощью просветительских идеалов идей естественного развития общества. С этого времени постоянной темой для российской социальной мысли стали проблемы государства и политической власти. Феофан ПРОКОПОВИЧ (1681—1736), принадлежавший к числу высших церковных иерархов, был сподвижником Петра в его устремлениях подчинить церковь государству. Составленные им «Духовный регламент», «Правда воли монаршей» теоретически обосновывали необходимость сильного государства, которое обладает безраздельно властью. Среди сторонников просвещенного абсолютизма можно также выделить В.Н. ТАТИЩЕВА (1686—1750), М.В. ЛОМОНОСОВА (1711—1765). В 60-е годы XVIII века Екатерина II укрепила устои светского абсолютистского государства. Проведенные ею экономические меры по изъятию земельных владений, принадлежавших церкви и монастырям, значительно ослабили экономические основы церкви. Параллельно этому во время ее царствования российские города получили право самоуправления, что привело к определенному улучшению положения различных слоев населения (предпринимательских, купеческих, ремесленных). Казалось бы, что просвещенный абсолютизм в России стал вполне реальным государственным строем, но именно в это время ведущие теоретики практически отказались от надежды на просвещенного монарха и начали поиск различных проектов ограничения самодержавия и дальнейшего политического реформирования. Необходимо отметить, что такие проекты возникали и раньше. В конце своей жизни Петр I интересовался образцами западноевропейского парламентаризма. Можно предположить, что в будущем он планировал ввести эту модель государственного управления. Во время царствования Анны Иоанновны была сделана еще одна неудачная попытка ограничить самодержавие. Но только во второй половине XVIII века конституционные принципы получают наиболее широкое распространение. Во второй половине XVIII века можно выделить целую группу либеральных просветителей: Д.С. АНИЧКОВ (1733—1788), Я.П. КОЗЕЛЬСКИЙ (1728—1794), С.Е. ДЕСНИЦКИЙ (ок. 1740—1789), А.Н. РАДИЩЕВ (1749—1802). Именно они впервые наиболее полно и критически рассмотрели петровские реформы, вычленили структурные элементы общества и показали их роль в социальном процессе. Следует отметить выдвинутую ими проблему общины (Аничков), которая впоследствии стала ведущей темой русской социальной мысли, рассмотрение революции как средства уничтожения самодержавия и крепостничества (Радищев), обращение внимания на роль труда в человеческой истории (Десницкий) и др. Они подвергли уничтожающей критике феодально-крепостной порядок. Благодаря им в России был поднят вопрос о судьбе крепостного крестьянства, именно они подтолкнули общество к установлению новых прогрессивных общественных порядков. Таким образом, первая половина XIX века — это период зарождения программы социологического поиска. Реализация же этой программы происходила во второй половине XIX — начале XX века. Выделим основных мыслителей того времени. Н.И. НАДЕЖДИН (1804—1856) являлся одним из основоположников теоретической социологии в России, им введена в социальную мысль России идея историзма. П.И. ПЕСТЕЛЮ (1793—1826) принадлежит идея революционного преобразования общества как способа его прогресса. Следует отметить и В.Н. МАЙКОВА (1823—1847), который первым четко заговорил о социологии и познакомил Россию с идеями О. Конта. Не приняв контовский термин «социология», он в своей статье «Общественные науки в России» (1845) ставит задачу формирования новой «социальной философии», под которой им подразумевается общественная наука озаконах социальной жизни людей и народов /86, с.52—53/. В этой статье было изложено его понимание социологии как новой позитивной науки и убедительно обоснована необходимость ее появления в России. Наиболее яркой фигурой начала XIX в. являлся Петр Яковлевич ЧААДАЕВ (1794—1856). Чаадаев, отрицая упрощенные идеи просветительского прогрессизма, пытался найти новые способы осмысления социальных фактов, опираясь при этом на единство истории человечества и ее законосообразный характер. «Философские письма» (1829—1831) в течение многих лет ходили по России в рукописи на французском языке и были известны немногим. В 1836 г. первое из этих писем было переведено на русский язык и неожиданно опубликовано в издававшемся в Москве журнале «Телескоп». Оно определило дальнейшее направление философско-социологических поисков в России. Историю появления этого письма Чаадаев следующим образом объяснил в своем письме к Л.М. Цынскому, написанному в 1937 г.: «Я познакомился с госпожой Пановой в 1827 году в подмосковной, где она и муж ее были мне соседями. Там я с ней видался часто, потому что в безлюдстве находил в этих свиданиях развлечение. На другой год, переселившись в Москву, куда и они переехали, продолжал с ней видеться. В это время господин Панов занял у меня 3000 руб., и около того же времени от жены его получил письмо, на которое ответил тем, которое напечатано в " Телескопе", но к ней не послал, потому что писал его довольно долго, а потом знакомство наше прекратилось» /97, с.328/. Император Николай, ознакомившись с«Письмом», был очень разгневан, и все, имеющие к «Письму» отношение, были жестко наказаны. Журнал тотчас был запрещен. Болдырев — старик, ректор Московского университета и цензор — был разжалован и отставлен. Надеждин— издатель — сослан в Усть-Сысольск. Чаадаева было приказано объявить сумасшедшим и обязать подпиской ничего не писать. Чаадаев был присужден к домашнему аресту. По назначению властей каждую субботу к нему приезжал доктор и полицеймейстер, они констатировали состояние его умственных способностей и делали донесение. В это время им была написана статья «Апология сумасшедшего». В своем «Письме» Чаадаев обратил внимание на роль русского народа в истории человечества. По его словам, «одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода» /162, с.6/. Описывая трагическую и безысходную картину российской жизни, он пришел к выводу о внеисторичности русского народа, выпадении его из общечеловеческой логики: «Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь. Странное дело: даже в мире науки, обнимающем все, наша история ни к чему не примыкает, ничего не уясняет, ничего не доказывает. Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас ни наметили бы. Некогда великий человек захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к своему славному предназначению, провел нас победоносно с одного конца Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через просвещеннейшие страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное несчастье, отбросившее нас на полвека назад. В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существования. Разумеется, в этом повинен отчасти неисповедимый рок, но, как и во всем, что совершается в нравственном мире, здесь виноват отчасти и сам человек» /162, с.13-14/. Чаадаев считал, что русский народ оказался в стороне от «всемирного движения человечества». В дальнейшем взгляды Чаадаева более оптимистичны. В своих последних работах он уже неоднократно говорил, что России предстоит великое будущее, а для этого необходимо только сделать правильный социальный выбор, поняв особенности России. Он подчеркивал, что «прошлое уже нам не подвластно, но будущее зависит от нас» /162, с.87/. Сформулированная Чаадаевым мысль: «...у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества»,— на долгие годы стала программой для всех последующих философских и социологических поисков в России /162, с.86/. Необходимо отметить, что социально-политические взгляды Чаадаева противоречивы. Он выступал против славянофилов, считая, что их теории являются попыткой оправдания застоя и патриархальной отсталости. В написанной в 1937 году статье «Апология сумашедшего» о славянофилах он писал следующее: «Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человека, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока... ...у нас совершается настоящий переворот в национальной мысли, страстная реакция против просвещения, против идей Запада, — против того просвещения и тех идей, которые сделали нас тем, что мы есть, и плодом которых является эта самая реакция, толкающая нас теперь против них. Но на этот раз толчок исходит не сверху. Напротив, в высших слоях общества память нашего державного преобразователя, говорят, никогда не почиталась более, чем теперь. Итак, почин всецело принадлежит стране. Куда приведет нас этот первый акт эмансипированного народного разума? Бог весть! Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием; и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необычайное явление» /162, с.82—83/. В то же время он не поддерживал и революционные методы борьбы против крепостничества и самодержавия. Установление «социального идеала», по его мнению, было связано с победой «истинного христианства» и единой церкви. Он писал: «В христианском мире все необходимо должно способствовать — и действительно способствует — установлению совершенного строя на земле...». Он считал также, что католицизм был прогрессивным явлением в истории. Как отмечал И. Гагарин, по мнению Чаадаева, несчастье России «заключается в том, что она оставалась в продолжении столь долгого промежутка времени чуждой интеллектуальной и моральной жизни Европы; и он видел причину этого удаления в схизме (то, что мы привыкли называть "разделением церквей"), которая в течение веков держала русский народ удаленным от других цивилизованных народов. Ведь католическая церковь воспитала Европу, ведь именно она сформировала ее и дала ей это единство, столь очевидное, несмотря на различие национальностей и политических установлений, эту общность принципов, стремлений, которую не смог разрушить сам протестантизм; она сделала так, что Европа всегда едина, что она живет одной общей жизнью. Таким образом, корень зла налицо, лекарство тоже легко отыскать, надо было войти в европейский концерт не одним внешним и поверхностным заимствованием результатов цивилизации, но возвращением к тому единству, самое высокое и самое ощутительное олицетворение которого есть папа» /163, с.18/. Такие взгляды, естественно, мешали Чаадаеву принять идеи славянофилов, несмотря на то, что в их обществе он провел свои последние годы. Славянофилы осуждали европейскую цивилизацию, за то, что она «была в корень извращена папством и католической церковью и что нужно искать другую цивилизацию более совершенную и более чистую с скрытыми, но плодотворными зачатками, заложенными и до сих пор еще существующими в недрах восточной церкви и славянской народности. Враждебные католицизму, враждебные Европе, ее идеям, ее нравам, ее установлениям, они приписывают все несчастья, от которых страдает Россия, чуждым элементам, неблагоразумно ею поглощенным и основывают спасение отечества на логическом развитии славянской народности и восточной церкви» /163 с.18—19/. А.И. Герцен высоко оценил «Письмо» Чаадаева: «...Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, зов на помощь; весть об утре или о том, что его не будет,— все равно, надобно было проснуться. Что, кажется, значат два, три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем, такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стране молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию» /22, с.289/. Вспоминая о том, какое впечатление на него произвело «Письмо», Герцен писал: «от каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие жизнью, а не теорией... читаю далее — письмо растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце. Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным автором... я боялся, не сошел — ли я с ума» /22, с.290/. Огромное влияние оказало «Письмо» на население России. «Долго оторванная от народа часть России,— отмечал Герцен,— прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый чувствовал гнет, у каждого было что-то на сердце и все-таки все молчали: наконец, пришел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. Письма Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России, она имела право на него; разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь? Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения, грозный урок, данный народам,— до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение... Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору» /22, с.290—291/. В острых идейных спорах, вызванных «Письмом», оттачивались и складывались позиции западников и славянофилов в России. И западников, и славянофилов тревожила одна проблема — судьба России. У этих направлений была одна логика, один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения между ними имели место при определении, что понимать под социальным развитием и каким образом оно должно происходить. Так, западники стояли за насильственное внедрение общечеловеческих социальных форм, а славянофилы выступали за естественный процесс эволюции культуры, происходящей благодаря духовному самоопределению народа в тесной связи с национальными ценностями и традициями. Основными представителями западников являлись: Т.Н. ГРАНОВСКИЙ (1813—1855), В.Г. БЕЛИНСКИЙ (1811—1848), А.И. ГЕРЦЕН (1812—1870), Н.Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ (1828—1889) и др. Они признавали необходимым развитие России по западноевропейскому пути; выступали за ликвидацию крепостничества; считали, что крестьянская революция — единственное средство достижения справедливых идеалов, а крестьянская община — основа будущего социалистического общества в России; говорили о том, что в России возможен переход к социализму, минуя капитализм; подчеркивали единство мировой истории и ее закономерный характер и др. В середине XIX века многие передовые люди России проповедовали утопический взгляд, суть которого заключалась в том, что Россия может перейти к социализму через преобразование общины с ее коллективистской сущностью. Герценым были разработаны теоретические основы народнической концепции социализма и путей его достижения в России. В русских крестьянах Герцен видел «истинных носителей социализма, прирожденных коммунистов, в противоположность рабочим стареющего, загнивающего европейского Запада, которым приходится лишь искусственно вымучивать из себя социализм» /88, с.543/. В дальнейшем эти взгляды Герцена заимствовал М.А. Бакунин, а у Бакунина — П.Н. Ткачев. Славянофилами являлись И.В. КИРЕЕВСКИЙ (1806—1856), А.С. ХОМЯКОВ (1804—1860), К.С. АКСАКОВ (1817—1860) и др. Основными их идеями были: отрицательное отношение к петровским реформам; идеализация патриархального быта; отрицательное отношение к революции; отрицание государственности и элементы анархизма; выдвижение религиозно-философских концепций; подчеркивание особой роли духовной, религиозной детерминации социального поведения людей. Славянофилы выступали за самобытной путь исторического развития России, который принципиально отличается от западноевропейского пути. Они идеализировали старую, допетровскую Русь. Считали, что она была гармоничным обществом, в котором не было внутренних потрясений. По их мнению, Петр I произвольно нарушил органичное развитие России. Это привело к тому, что государство встало над народом, дворянство и интеллигенция односторонне усвоили внешнюю и бытовую западноевропейскую культуру, совершенно оторвались от своего народа и своей самобытной культуры. Славянофилы призывали интеллигенцию изучать народную жизнь, ее быт, культуру и язык, чтобы сблизиться с народом. Они считали, что государство является естественной формой организации жизни людей для Запада, так кате западное общество создано в результате завоеваний и насилия, поэтому там необходимы юридические нормы и конституция. А в России конституция, по их мнению, была не нужна, так как в основе русского общества изначально лежит соборность. Свое учение о власти они строили, исходя из органического единства царя и народа, считая, что вся полнота власти принадлежит народу, но он не любит ее и поэтому отдает царю, чем снимает с себя грех властвования, а в задачу царя входит сохранение порядка в обществе. Они считали, что самодержавие — зло, но зло необходимое. Самодержавие, по их мнению, создает сам народ, а не система порабощает народ. Самодержавие представлялось им как государственность безгосударственного народа и означало, что для самодержца власть — это долг, обязанность и тяжкий крест, а не привилегия. Их интересовало такое устройство русского общества, в основе которого лежат соборность и вера. Соборность понималась ими как живое и цельное единство, собранное воедино духом любви, а не внешнее единство общества и не механическое соединение его независимых частей. Русский народ, а из него состоит реальное общество, самобытен и религиозен. Народ живет в соответствии и по законам православия и не любит властвовать и власть. Для него главными ценностями выступают духовные, а не политические свободы. Именно на это опирались славянофилы при рассмотрении предлагаемого ими государственного устройства. В то же время они считали, что государство само по себе — это зло, так как основано на насилии, разъединении, бездуховности и лукавстве. По своей сущности русский народ безгосударственен. Проведенные Петром преобразования навязали ему эту форму общественного устройства, что привело к нарушению духовного единства, так как между народом и царем встало чиновничество, препятствуя их органическому общению. У славянофилов полностью отсутствовала (центральная для христианства) идея личности, которая поглощена у них коллективным субъектом общества — общиной. Общину же они считали исконно русской, самобытной формой общественного устройства. Интересно, что это центральное положение славянофилов позднее заимствовали анархисты, народники, революционеры-демократы. Важный для русской социологии вопрос о социальном прогрессе славянофилы решали следующим образом. Социальный идеал — это община, а так как она находится не впереди исторического развития (община уже существовала в допетровские времена), то они отрицательно относились к социальному прогрессу. Идеи Константина Дмитриевича КАВЕЛИНА (1818—1885) стали как бы итогом предсоциологического этапа социальной мысли в России. К.Д. Кавелин — выходец из старого дворянского рода, историк, юрист, философ, публицист. Для него было характерно желание преодолеть недостатки, имеющиеся в течениях западничества и славянофильства, и заложить основы новой социальной науки. Он отмечал, что после того как эпоха преобразований, вызванная реформами Петра I, стала клониться к концу, «появилось у нас противоположение русского европейскому, желание думать, действовать и чувствовать национально, народно или во что бы то ни стало по-европейски. Требование самостоятельности и требование лучшего, которые нашли представителей в этих двух крайностях, прежде слитых воедино, теперь распались и стали враждебны. Серединой между ними было уже бессмыслие и апатия. Таким образом, настоящий смысл эпохи реформ был потерян и забыт. Ее начали безусловно порицать или безусловно хвалить, но с важными недоразумениями и натяжками с обеих сторон, потому что ее подводили под известные, односторонние точки зрения, которым она никак не поддавалась. В наше время этот дуализм, признак едва зарождавшейся в нас умственной и нравственной жизни, начинает исчезать и становится прошедшим. Его сменяет мысль о человеке и его требованиях. Что эпоха преобразований сделала в практической жизни, то теперь происходит у нас в области мысли и науки. Непереступаемые границы между прошедшим и настоящим, русским и иностранным разрушаются; открывается широкое воззрение, не стесняемое никакими предрассудками, прирожденными или выдуманными ненавистями» /44, стб.64/. Сформулированные им идеи стали центральными для социологии в России. В своих широких социологических обобщениях он стремился использовать идею права. Подход к праву как норме, за которой стоят определенные социальные отношения, прослеживается на всех этапах его деятельности. На протяжении всей творческой деятельности его привлекали социологические и сравнительно—исторические аспекты права. Основу его размышлений составлял поиск социальных форм, позволяющих органично сочетать общечеловеческое и национально—самобытное, при этом главенствующим оставалось последнее. Он считал, что внутреннее развитие русской истории всегда оставалось самостоятельным, даже во время и после реформ Петра I. «Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы,— подчеркивал Кавелин,— мы вышли в жизнь общечеловеческую, оставаясь тем же, чем были и прежде,— русскими славянами. У нас не было начала личности: древняя русская жизнь его создала; с XVIII века оно стало действовать и развиваться. Оттого-то мы так тесно и сблизились с Европой; ибо совершенно другим путем она к этому времени вышла к одной цели с нами. Развивши начало личности донельзя, во всех его исторических, тесных, исключительных определениях, она стремилась дать в гражданском обществе простор человеку, и пересоздавала это общество. В ней наступал тоже новый порядок вещей, противоположный прежнему, историческому, в тесном смысле национальному. А у нас вместе с началом личности человек прямо выступил на сцену исторического действования, потому что личность в древней России не существовала и, следовательно, не имела никаких исторических определений. Того и другого не должно забывать, говоря о заимствовании и реформах России в XVIII веке: мы заимствовали у Европы не ее исключительно национальные элементы; тогда они уже исчезли или исчезали. И у ней и у нас речь шла тогда о человеке; сознательно или бессознательно — это все равно. Большая развитость, высшая степень образования, большая сознательность была причиной, что мы стали учиться у ней, а не она у нас. Но это не изменяет ничего в сущности. Европа боролась и борется с резко, угловато развившимися историческими определениями человека; мы боролись и боремся с отсутствием в гражданском быту всякой мысли о человеке. Там человек давно живет и много жил, хотя и под односторонними историческими формами; у нас он вовсе не жил и только начал жить в XVIII века. Итак, вся разница только в предыдущих исторических данных, но цель, задача, стремления, дальнейший путь один» /44, стб.65—66/. Ему принадлежит разработка новой теории исторического развития русской гражданственности. Данная теория, вопреки славянофилам, выводила весь русский общественный и государственный быт из кровнородового, патриархального, а не из общинного и отводила особо важную роль в истории русского народа реформам Петра Великого /44, 45/. Эта теория позднее стала основой историко-юридической школы в России. При рассмотрении сельской общины в России в его взглядах сочетались как идеи государственной школы, которые представляли общину институтом, созданным государством в фискальных целях, так и идеи славянофилов о великой роли общины, которая является реальной альтернативой развитию капитализма в России. Кавелин считал, что оптимальным является разумное сочетание общинного землевладения, которое препятствует переходу земли в руки частных землевладельцев, с личной поземельной собственностью крестьянина, которая в свою очередь позволяет избежать пролетаризации и нищеты крестьянских масс /96, с.31 /. Судя по всему, он предполагал, что со временем наиболее богатые крестьяне будут выходит из общины и переселяться в города, а самая бедная, неимущая часть останется в общине, что оградит ее от бродяжничества, нищеты и будет гарантировать ей работу. Хотя он и придавал большое значение общинному устройству крестьянства, все же далеко не так идеализировал общину, как славянофилы и Герцен. Его интересовала и проблема прогресса. Кавелин выдвигал свою точку зрения по этому вопросу. Прогресс в России, по его мнению, это внутреннее саморазвитие личности, ее культуры. Только там, где есть развитая личность, возможен прогресс. Именно развитая личность — основа общественного развития. Он считал, что личность, появившаяся в древней Руси, это только грубая и неразвитая форма, не имеющая никакого содержания. Кавелин указывал: «Она была совершенно неразвита, не имела никакого содержания. Итак, оно должно было быть принято извне; лицо должно было начать мыслить и действовать под чужим влиянием» /44, стб.57—58/. Таким образом, необходимое наполнение она могла получить только извне, в данном случае из Западной Европы, где оно было наиболее развито. Русский народ исторически вынужден был жить в таких внешних обстоятельствах, которые на целые века делали невозможным его развитие из самого себя. Рассматривая среду обитания русского народа, Кавелин писал: «...нравственная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем развития культуры Великороссии,— путем окольным и чрезвычайно длинным,— было постепенное, так сказать, всасывание в себя образовательных элементов извне, из других стран, более образованных. Наша подражательность, обезьянничание, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатлительность, выработанная в нас, правда, до виртуозности, доказывают только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался,— впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние влияния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду, до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития» /45, стб.623—624/. Эту великую миссию соединения в личности содержания и формы, по его мнению, и выполнил Петр I своими реформами. Он выступал против идей Достоевского и других о том, что русскому народу изначально была присуща высокая нравственность. Огромное влияние на развитие русской социологии также оказала идея социализма, получившая в России особое звучание и оригинальное развитие. К этой идее впервые обратились славянофилы, которые связывали с ней надежды на лучшую форму организации общественной жизни, мечтали об историческом устройстве сельской и ремесленной промышленности на основе сочетания христианской идеи с потребностями материального существования. Таким образом, на предсоциологическом этапе русская социальная мысль сформулировала программное поле социологических исследований, выдвинула ряд основных вопросов, которые необходимо было решить, и заложила основы социальной методологии. Все сказанное наглядно показывает, что во второй половине XIX века в России рядом с социальной философией зарождается и начинает бурно развиваться русская социологическая мысль. 2. ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СОЦИОЛОГИИ В РОССИИ История социологии России XIX — начала XX веков — это часть общемировой социологической науки. Необходимо отметить особенность развития социологии в России и ее одностороннюю связь с наукой Запада, т.к. деятельность русских социологов была практически неизвестна западным ученым. В 1916 г. Н.И. Кареев писал: «То, что делается в России по части науки и философии, кроме, пожалуй, естествознания, остается большей частью неизвестным или очень мало известным на Западе». Но это не означало, что все русские социологи были незнакомы Западу. В основном благодаря личному общению на Западе узнавали о научной жизни в России. Там хорошо были известны длительное время жившие и печатавшие свои работы в Европе Е.В. Де Роберти, Я.А. Новиков. Интересен случай, когда одна из работ Де Роберти была издана в России в переводе с французского языка. Хорошо известен был и М.М. Ковалевский. Русские социологи находились в лучшем положении по сравнению с западными социологами. Они имели возможность ознакомиться с достижениями европейской мысли. Ведь все основные работы известных западных социологов, несмотря на цензуру, переводились на русский язык и издавались в России с серьезными научными комментариями. Благодаря систематическому ознакомлению с мировым опытом и развитием социологической науки в мире социологи в России достигли больших успехов. Но несмотря на то, что на развитие социологии в России повлияли различные течения западной социологии, она все же выдвинула ряд оригинальных теорий, которые во многом были обусловлены своеобразием развития российского общества. В ряде случаев русские социологи шагнули дальше западных, часто они даже предугадывали то, что позднее повторили западные социологи. Они раньше всех начали обсуждать проблемы, которые довольно быстро стали принимать межнациональный характер и превращались в темы первых международных конгрессов. Процессы, которые происходили в первую очередь в экономической сфере и потребовавшие в связи с этим знания об обществе как целостной взаимосвязанной системе, стали основной причиной возникновения социологии в России. Социология этого периода теоретически выражала в различной форме требования буржуазного изменения, реформирования существующих в России порядков. Поэтому ее появление в России после реформы 1861 г. является не случайным, а вполне закономерным, так как в это время начался интенсивный переход от феодального общества к капиталистическому, с его процессами индустриализации и урбанизации, изменением структуры общества, делающий невозможным и устаревшие идеи и идеалы дореформенного времени. Стимулирующим фактором для развития социологии в России оказалось усложнение социальной структуры русского общества. Произошел бурный рост городских сословий; которые до реформы были совсем незаметны на фоне крестьянства и дворянства. Развитие капитализма также привело к увеличению и усложнению состава городского населения, появилась масса новых профессий, возросла мобильность населения, что приводило к ломке старых культурных стандартов. Все эти изменения способствовали усилению интереса разных слоев русского общества к социальным проблемам. Русские интеллигенты стремились помочь угнетенному народу. Ответом на вопрос: «Что считать наиболее важным для блага народа?» стали главные теоретические достижения социологической мысли в России. В середине XIX века русское общество стояло перед необходимостью коренных изменений в политической и экономической сферах. Потребность в этом осталась и после реформ 60-х годов — отмены крепостного права, реформы земств и судебной реформы, так как все проведенные реформы, кроме последней, были непоследовательны, нерешительны и компромиссны. Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократически-дворянским государством. Она не стала, как этого желали многие, ни демократической, ни конституционной страной. Поэтому произошло колоссальное оживление общественной жизни. В России в 60—70-е годы впервые в истории на общественно политическую сцену выступило общественное мнение. Одни призывали к продолжению реформ, к их радикализации, а другие — к восстанию и слому всей системы вообще. С этого времени в России стало открыто звучать требование широкой общественности о необходимости прогресса общества. Во второй половине XIX в. Россия стремительно переходила на рельсы новой, индустриальной цивилизации, что привело к обострению старых и выявлению массы новых социальных проблем. С помощью старой социальной философии эти проблемы решить было невозможно. Возникла необходимость в появлении нового более точного знания. И вызванная реальной обстановкой того времени интеллектуальная потребность в ориентации на научно-рационалистическое объяснение социальных процессов в их связи с общественным целым, желание точного понимания жизни привели к развитию социологии в России в традициях позитивизма. Русские социологи-позитивисты нашли признание и известность во всем мире. Необходимо также отметить и естественнонаучные предпосылки возникновения теоретической социологии. В 30—40-е годы XIX века на первый план развития науки выходят химия и биология. Среди открытий того времени, сделанных в области изучения живой природы, в первую очередь, следует отметить создание клеточной теории. В 1838—1839 гг. ее выдвинули, обосновали и развили немецкие ученые Теодор Шванн (1810—1882) и Маттиас Якоб Шлейден (1804—1881). С помощью их исследований было доказано единство строения животных и растений и сделан вывод, что «существует общий принцип развития для самых различных элементарных частей организма и что этим принципом развития является клеткообразование» /168, с.306—307/. Благодаря этому стало возможным объяснение роста и развития живых существ, а также доказана тесная связь обоих царств органической природы, т.к. законы развития растений и животных были тождественны. Этим была разрушена метафизическая перегородка, которая разделяла до этого обе области живой природы. Открытие клеточной теории оказало огромное влияние на развитие всех разделов биологии, а особенно медицины. Большое значение имело также появление эволюционного учения великого естествоиспытателя-новатора Чарльза Роберта ДАРВИНА (1809—1882). Историческое значение исследований Дарвина заключалось в том, что он опроверг господствующие в то время в биологии религиозно-идеалистические представления о «творческих актах», а также метафизические учения Линнея и Кювье, в основе которых лежало представление о живой природе, разных видах растений и животных как всегда постоянных и неизменяемых. Дарвин же установил и доказал, что биологические виды изменяются, что между видами существует преемственность, а возникающие в природе уклонения в видовых признаках наследуются. В результате своих исследований он пришел к выводу, что в естественных условиях новые виды происходят и изменяются путем естественного отбора, выживают наиболее приспособленные к данным условиях жизни. Завершением дарвинской эволюционной теории было установление биологических закономерностей происхождения человека и общего предка человека и современной человекообразной обезьяны. Своим учением он доказал, что современная живая природа, все биологические виды, в том числе и человек, появились в результате закономерного процесса постепенного развития, который длился миллионы лет. Объективное значение великих открытий естествознания первой половины и середины XIX века заключалось в раскрытии всеобщей связи явлений природы. Они доказывали, что как в живой, так и в неживой природе происходит развитие и превращение разнообразных форм движущейся материи. Великие открытия естествознания послужили естественнонаучной основой для создания нового, диалектико-материалистического мировоззрения в середине XIX века основоположниками марксизма. Данные открытия легли также в основу созданного О. Контом, Г. Спенсером и Э. Дюркгеймом учения об обществе, основанного на принципах биологии. Временные рамки существования русской немарксистской социологии невелики: 60-е годы прошлого века — первая четверть нынешнего. Несмотря на это, можно определить ряд специфических черт, которые позволяют выделить ее как самостоятельное направление мировой социологической мысли. Это антропологизм, т.е. интерес к человеческой жизни, историофичность — она отталкивается от конкретной русской действительности при построении отвлеченных общественных теорий, ее интересуют будущее предназначение, смысл России. Также для нее характерна синтетичность при познании общества как живого целого. Специфично и то, что до начала XX века социологией в России занимались в основном революционеры, литераторы, критики, педагоги, общественные деятели и почти никогда — профессора университетов. Отмеченное своеобразие можно считать символичным, ведь оно показывает, что у народа России существовало страстное желание проникнуть в сущность человека и общества. II. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ |