Нациестроительство в центральной Азии. Сергей Абашин, доктор исторических наук (Институт этнологии и антропологии) нациестроительство и национализм
 Скачать 376.45 Kb.
|
|
112 системы советского Госплана»? Очевидно, что государства регио- на будут и дальше втягиваться в глобальные процессы. Но многое зависит от судьбы интеграции в рамках СНГ и процессов, иниции- рованных и продвигаемых Россией. «Центральная Азия и Кавказ», Лулео (Швеция),2009 г., №3, с. 105–122. Сергей Абашин, доктор исторических наук (Институт этнологии и антропологии) НАЦИЕСТРОИТЕЛЬСТВО И НАЦИОНАЛИЗМ: СРЕДНЯЯ АЗИЯ Начну статью с одного эпизода, который описал в своих воспоминаниях Нуритдин Мухитдинов, член Политбюро ЦК КПСС в 1950-е годы. Самолет ИЛ-14, на котором летела совет- ская делегация во главе с первыми лицами СССР, возвращаясь из поездки в Индию в декабре 1955 г., сделал промежуточную посад- ку в Ташкенте. Руководство Узбекистана встретило лидеров стра- ны у трапа, после чего делегаты, уставшие от тяжелого перелета, отправились на митинг, который был организован на центральной площади города. Дальше процитирую автора воспоминаний: «…Прибыли на площадь. Свыше трехсот тысяч человек. У многих транспаранты, портреты. Со всех сторон раздаются приветствия в адрес Никиты Сергеевича, гостей, здравицы в честь партии и госу- дарства. Слово взял Н.С. Хрущев: “Здравствуйте, дорогие мои тад- жики! Мы вам привезли сердечное приветствие от народов Индии, Бирмы, Афганистана, ваших соседей. Нас очень хорошо приняли там. Переговоры были успешными, подписаны поистине истори- ческие соглашения”. Затем вдруг сказал: “Вы, таджики, молодцы, хорошо работаете, получаете высокие урожаи хлопка! А вот у ва- ших соседей узбеков дела идут неважно. Прежде всего, у них есть антимеханизаторы среди руководителей”... Мы остолбенели. Тут же говорю Н.А. Булганину: “Скажите, что вы находитесь в Узбе- кистане, перед вами – узбеки!”. А он мне: “Сам и скажи”. Поти- хоньку приблизился к Н.С. Хрущеву, хотел сказать об этом, но он вошел в азарт и не обращал внимания. Через пару минут снова подошел и говорю: “Никита Сергеевич! Находящиеся перед вами 113 жители Ташкента и всего Узбекистана внимательно, с интересом слушают Вас”. Он резко повернул голову в мою сторону: “Что вы сказали?”. Повторил: “Вас слушают узбеки”. А он в ответ: “Поче- му раньше не сказали?”, – и тут же, повернувшись к микрофону, продолжил речь: “Дорогие жители Ташкента и Узбекистана! Ре- шил устроить проверку: публично критиковал, чтобы посмотреть, какая будет реакция. А вы, дорогие ташкентцы, правильно поняли мою шутку, внимательно слушали. Спасибо вам за это!”. Дружные аплодисменты!..» (Мухитдинов Н. «Годы, прове- денные в Кремле»). В этой анекдотической истории отразились основные колли- зии взаимоотношений Москвы со своими среднеазиатскими ок- раинами. Во-первых, очевидное непонимание высшими руководи- телями СССР в 1950-е годы (а я бы осмелился сказать, что не только в эти годы), чем отличаются узбеки от таджиков, а Узбеки- стан от Таджикистана. Они, с точки зрения руководителя большой страны, все на одно лицо! Во-вторых, автоматически сработанный политический инстинкт – противопоставить узбеков и таджиков друг другу. Еще не совсем понятно, какая между Узбекистаном и Таджикистаном разница, но они уже воспринимаются как антипо- ды. Убеждение, что узбеки и таджики находятся в конфликте, после распада СССР не только не смягчилось, но, наоборот, уси- лилось. Политики, журналисты, политологи, эксперты не устают говорить и писать, что два соседних среднеазиатских государства находятся в состоянии незаметной войны, рады при случае проде- монстрировать свою неприязнь друг к другу, озабочены тем, как досадить сопернику. Тонны бумаги исписаны, чтобы найти причи- ны этого конфликта в древней и современной истории. Попробуем добавить к этим рассуждениям свои размышления о природе уз- бекского и таджикского национализмов. Нация рождает национализм или национализм формирует нацию? Спор между сторонниками двух точек зрения не утихает до сих пор. Самое большое количество примеров в пользу идеи о вторичной природе наций историки и этнографы черпают из ази- атского и африканского материала. Искусственный характер на- циестроительства на этих континентах мало у кого вызывает со- мнение. Как еще в 1971 г. писал Э. Кедури: «...Задуманная и полностью разработанная в Европе, она (нация, национальная идея) знала на протяжении девятнадцатого столетия огромную по- 114 пулярность в самой Европе, была перенесена и распространилась в Азии и Африке, где ее популярность стала такой же большой, как и в Европе...» Бывшие советские среднеазиатские республики в данном отношении не являются исключением, а напротив, служат одним из наиболее часто повторяемых аргументов. К началу XX в. Средняя Азия представляла собой крайне фрагментированное общество, которое состояло из множества коалиций, созданных на различных принципах. Эти коалиции бы- стро возникали, отчаянно боролись за выживание, трансформиро- вались и часто гибли в соперничестве между собой, исчезая вовсе во взаимной конкуренции или подчиняясь друг другу. В начале XX в. в среднеазиатском обществе возникло сильное обществен- ное движение джадидов, которое включало в себя как элементы мусульманского интеграционного, так и элементы националисти- ческого пантюркистского проектов. Это движение питалось из многих источников. Главными из них были татарско-тюркская общественная мысль в Российской империи и идеология младо- тюрков Османской империи. Часто проводниками идей пантюр- кизма в Средней Азии были казахские (или, как говорили на рубеже XIX–XX вв., – киргизские) националисты. Определенное влияние на умы джадидов оказывали также реформистские взгляды индий- ских и афганских мусульман, но пантюркизм, безусловно, был господствующим настроением. Политическим идеалом зарож- дающегося среднеазиатского национализма был проект «Большого Туркестана», который мог включать в себя и Туркестанский край, и Степной край, и Бухару с Хивой. Среднеазиатская элита предпо- читала называться «тюрками», реже – «узбеками», которые счита- лись восточной ветвью «тюрок». Итак, зафиксируем важный момент: к 1917 г. существовал только проект «Туркестана». Он не имел выраженного этническо- го и языкового характера. Быть «тюрком» не означало автоматиче- ски говорить только на «тюркском языке». Ни проекта «Узбеки- стана», ни проекта «Таджикистана» не было. Оба эти проекта зародились в 1920-е годы, после распада Российской империи и захвата власти большевиками. История строительства наций в Средней Азии в 1920-е годы – особая тема, которая заслуживает самостоятельного и большого исследования. В настоящей статье мы кратко проследим основные этапы становления узбекского и таджикского национализмов, их современную конституцию. 115 С 1917 г., после падения монархии, проект «Большого Тур- кестана» стал активно реализовываться среднеазиатской элитой. Уже весной усилиями партии «Шурои-Исламия», куда первона- чально входили все политически активные силы Туркестана, был проведен 1-й Всетуркестанский съезд мусульман и в регионе был создан, параллельно Туркестанскому комитету – органу Времен- ного правительства, Туркестанский краевой мусульманский совет. Состоявшийся в сентябре 1917 г. съезд туркестанских и казахских (!) мусульман провозгласил необходимость создания «Туркестан- ской федеративной республики» в составе Российской республики. В апреле 1918 г. была провозглашена «Туркестанская советская республика», осенью была принята ее первая Конституция, кото- рая скорее подчеркивала классовые моменты, нежели этнонацио- нальные. В 1918–1919 гг. регион погрузился в хаос междоусобной войны и идеологические лозунги отошли на второй план. В марте 1920 г. ЦК РКП(б) и ВЦИК РСФСР приняли новое Положение об автономии Туркестана, в котором говорилось, что Туркестан – республика «...основных народов, его населяющих: туркменов, узбеков, киргизов, с областным делением по сущест- вующим национальным группировкам, экономическому и быто- вому укладу...» Впрочем, с реализацией плана этнонационального размежевания Центр не спешил. Ситуация была заморожена. Было объявлено о создании Туркестанской Советской Социалистиче- ской Республики в составе РСФСР, была утверждена «вторая» Конституция Туркестана, в которой «коренными национальностя- ми» были признаны киргизы, узбеки и туркмены. В сентябре 1920 г. пал Бухарский эмират и на его территории провозглашена Бу- харская Народная Советская Республика, в 1921 г. была принята Конституция БНСР. Во главе Всебухарского ревкома встал А. Мухитдинов, во главе Совета назиров – Ф. Ходжаев. Оба пред- ставляли разные бухарские группировки левых джадидов. В пра- вительство были включены многие другие видные джадиды. Джа- дидская партия стала открыто ориентироваться на пример реформ в Турции: в республике делопроизводство было переведено на тюркский язык, копировались многие турецкие культурные про- граммы и т.д. В деятельности нового бухарского правительства активную роль играли как турки, так и татаро-башкирские полити- ки. Возник новый центр лоббирования пантюркистских идей. В 1921 г. большевики, которые пытались использовать в своих интересах пантюркистские настроения, столкнулись с про- 116 блемой «пантюркизма» как оппозиционной и враждебной силой. В Средней Азии появился турецкий политик, один из идеологов это- го течения и главных лидеров младотюрков Энвер-паша, который до этого числился союзником Советов. «Пантюркизм» стал быстро превращаться, как казалось большевикам, в идеологию басмаческого сопротивления с мощной зарубежной поддержкой, прежде всего со стороны Турции. Была организована крупномасштабная военная операция против басма- чества. Летом 1922 г. Энвер-паша был убит в бою с красноармей- цами. Главнокомандующим стал турок Селим-паша. В 1923 г. раз- вернулись ожесточенные бои между Красной Армией и басмачами. Хотя победа была на стороне первых и Селим-паша даже вынужден был уйти в Афганистан, большевики были очень озабочены происходящим. Именно на фоне всех этих событий в самом начале 1924 г. в ЦК КП(б) вновь встал вопрос о национально-территориальном размежевании Туркестана, Бухары и Хорезма. Весной это решение активно обсуждалось элитой Бухары и Туркестана. Были приняты резолюции, в которых говорилось, что противоположность инте- ресов, как культурно-национального, так и экономического харак- тера, между разными народностями порождает трения и вражду, вместе с тем, сохранение «разделенных» между разными респуб- ликами народностей «могло бы задержать развитие сил каждого народа и способствовать их замкнутости и культурной отстало- сти», что созрели предпосылки объединения однородной «как по национальному признаку, так и по формам хозяйства и быта» каж- дой народности «в отдельную самостоятельную единицу, полити- чески и экономически представляющую одно целое». Возник, точ- нее, был реанимирован, план создания в Средней Азии трех национальных республик – Узбекской, Туркменской и Киргизской (Казах-кой). Только в этот раз реформа должна была охватить, кроме Туркестана, Бухару и Хорезм. Какие стратегические мотивы, кроме требований – явных или мнимых – узбеков, туркмен и казахов, были у власти для тако- го «передела»? Можно назвать несколько. Во-первых, инерция общей национальной политики большевиков. Эта политика фор- мировалась большевиками в западных районах страны – на Ук- раине (отчасти в Закавказье и Поволжье), где националистические идеи и политические партии были сильны. Принципы, которые вырабатывались, затем почти автоматически переносились на дру- 117 гие регионы. Таким образом, национальное размежевание дикто- валось не только собственно среднеазиатскими условиями. Во- вторых, в большевистской политике очень важным был внешнепо- литический аспект. Средняя Азия рассматривалась как мост на Восток, где большевики ждали и всячески стремились подталки- вать национальные революции, а также как некий форпост проти- востояния Великобритании. Национальная идеология была экс- портным товаром, который помогал Советской России играть на всем международном пространстве. Центральным в этом проекте размежевания становился «Узбекистан», своего рода «Малый Туркестан» (хотя по своим размерам он не только не уступал, но даже превосходил бывшую Туркестанскую республику), что было одновременно и уступкой джадидам, и способом расколоть пантюркистские настроения эли- ты на различные этнические элементы. Создание «Узбекистана» было одним из способов борьбы с пантюркистскими настроения- ми, особенно среди туркестанской (в том числе казахской) элиты. Наряду с этим, этнонациональное размежевание создало ситуа- цию, в которой джадиды попытались реализовать «узбекский про- ект» в форме, наиболее близкой к прежнему «тюркскому (или тур- кестанскому) проекту». Сам термин «узбек» отражал этот компромисс: для большевиков было важно, что пантюркистские мотивы уходят на второй план, а для бывших джадидов это назва- ние сохраняло связь с пантюркистской идеологией. Проект «Малого Туркестана» («Узбекистана»), следуя про- екту «Большого Туркестана», предполагал превращение населения в более или менее однородную нацию. Эта цель была достигнута во время переписи 1926 г., когда большая часть населения проек- тируемого «Узбекистана» была объявлена «узбеками». При этом основу «узбеков» составили «сарты», особая категория населения, которая, согласно российским статистическим источникам, со- ставляла от Ѕ до ⅓ всех жителей бывшего Туркестанского края. Кроме сартов, в состав «узбеков» включили небольшие группы – «курама», «тюрки», «кашгарцы» (часть кашгарцев была записана «уйгурами»), «арабы», какая-то часть «таджиков» и др. При этом власть не ставила перед собой задачу немедленной языковой и культурной унификации. Каждая группа сохраняла свои особенно- сти. Задача состояла в том, чтобы распространить «узбекскую» идентичность и сформировать на этом уровне лояльность по от- ношению к новому государству. 118 На возражения некоторых востоковедов в искусственном поощрении узбекской идентичности советские чиновники дали такой ответ: «...Национальное самосознание, тем более стремление к национальному самоопределению, не есть готовый продукт са- мого факта наличия купно живущих людей, говорящих на одном языке, исповедующих одну религию и принадлежащих к одному племени или одной группе племен...» Появление «нации» – это не только результат научного анализа каких-то объективных призна- ков, но и политический выбор, который не может и не должен быть ограничен какими-то формальными критериями (такими, как язык и пр.). Еще одна интересная деталь «узбекского» проекта – перенос столицы в Самарканд, ближе к Бухаре. Этот акт имел сразу не- сколько символических пластов. Во-первых, тем самым подчерки- валась роль бухарской элиты в создании Узбекистана, роль же ташкентской и ферганской элит снижалась, равным образом сни- жалась роль Ташкента как бывшего центра русской имперской власти. Во-вторых, имея в виду широкое распространение таджик- ского языка среди самаркандцев, власть демонстрировала свою гибкость в отношении языков и культур разных групп. В-третьих, возрождались исторические ассоциации с эпохой Тимуридов, чьей столицей был Самарканд. Все это наложило свой отпечаток на бу- дущее развитие узбекского национализма. В момент проведения национального размежевания в рамках «узбекского проекта» по сути впервые возникла «таджикская те- ма». В 1924 г. Таджикистан планировался лишь в качестве авто- номной области, но в результате была создана автономная респуб- лика в составе Узбекской ССР (автономной областью в составе этой таджикской республики стал Памир). Территория «первого» Таджикистана охватывала земли бывшей «Восточной Бухары», самой отсталой и удаленной от городов территории бывшего Бухарского эмирата. Во время активной борьбы с басмачеством в Восточной Бухаре были созданы свои автономные органы власти. Переименование «Восточной Бухары» в Таджикистан хотя и име- ло какой-то этнонациональный оттенок, в то же время скорее от- ражало восприятие термина «таджик» как «выходец с гор», «ди- карь», «шиит», в последнюю очередь «говорящий на персидском языке». В то время в Узбекистане «таджикский язык» рассматри- вался как «бесполезный» и «лишний» и всячески поощрялся пере- ход на тюркский. 119 При обсуждении «таджикской темы» в 1924 г. возникли предложения о создании самостоятельного Таджикистана. В «Те- зисах по вопросу о положении таджиков» А. Ходжибаев, член Президиума ЦИК Туркестанской республики и член Таджикской подкомиссии по национально-территориальному размежеванию (потом Таджикской территориальной комиссии), писал, что джа- дидизм, имея перед собой пример Турции, «принял характер пан- тюркизма», часть джадидов (в том числе таджиков) приняла рево- люцию, но не изменила своей пантюрксистской идеологии. Скоро, писал Ходжибаев, вместо мусульман и тюрок появились узбеки, киргизы, туркмены, уйгуры и таджики, при этом особенно прояви- ли себя киргизы, туркмены и узбеки, тогда как таджики «не осме- ливались резко выдвигать свои культурные и некоторые экономи- ческие требования». Это давало возможность многим партийным и советским работникам утверждать, что таджиков как народности нет, либо что они должны ассимилироваться узбеками. На самом деле таджики, утверждал Ходжибаев, древний народ, имеющий богатую культуру и свой особый язык, которые нуждаются в под- держке. А. Ходжибаев, таким образом, сформулировал основные по- ложения самостоятельного «таджикского проекта», главным смыслом которого было противостояние «пантюркизму», что со- ответствовало настрою, присущему всему национальному разме- жеванию. И хотя Таджикская подкомиссия, куда входил Ходжиба- ев, была очень скромной в своих территориальных претензиях, включение в состав ТАССР городов Пенджикент и Ура-Тюбе уже позволяло рассматривать «таджиков» не только как «отсталых горцев». Впрочем, в 1923–1924 гг. было множество самых разно- образных проектов административного (территориально- национального и территориально-экономического) передела Сред- ней Азии. На этом фоне «таджикский проект» был всего лишь од- ним из множества планов. Его мало кто заметил. Проект «Большого Таджикистана» вызрел в 1927–1929 гг. Этот план включал в себя две составляющие: расширение терри- тории «Таджикистана» и усиление его статуса вплоть до союзной республики. Инструментом этого плана было переоформление большинства населения региона (прежде всего бывших сартов) в «таджиков», наподобие того, как это было сделано до того с «уз- беками». Таджикские работники засыпали центральные органы жалобами на притеснение со стороны узбеков. Развернулось до- 120 вольно активное обсуждение «таджикского проекта». Была созда- на Комиссия по таджикским вопросам, в которую поступало ог- ромное число инспирированных заявлений от жителей кишлаков, членов организаций и т.д. с жалобами, что их насильно записали в узбеки, что они раньше «стеснялись» признать себя таджиками, что им не дают изучать свой язык и пр. Сторонники «таджикского проекта» формулировали самые разнообразные требования, из ко- торых минимальным было требование включить в состав Таджи- кистана «Ходжентскии округ». Вставал также вопрос о передаче Таджикистану Бухары, Самарканда, Сурхандарьинской и Кашка- дарьинской областей. Узбекистан мог бы остаться только с Таш- кентом, Хорезмом и частью Ферганы. В этом случае «Таджики- стан» превращался в «главную» среднеазиатскую республику. Аргументация сводилась, главным образом, к вопросам языка, культуры и истории. «Таджикская сторона» обильно цитировала российских востоко-ведов. В эти годы наблюдался интересный процесс – переход мно- гих бывших сторонников пантюркизма в число критиков пантюр- кизма и активных лоббистов «таджикского проекта». Многие ве- дущие деятели, которые еще недавно отстаивали идею «Великого Туркестана» и стояли у истоков создания «Узбекского государст- ва», объявили себя «таджиками» и выступили с саморазобла- чительными статьями. Конечно, Центр понимал корысть таких саморазоблачений. Над «перебежчиками» часто насмехались. Ду- мается, не эти жалобы поколебали Центр, хотя и они сыграли свою роль. Причин роста интереса Центра к «таджикскому проекту» было несколько. Назовем некоторые. Во-первых, это был страх перед пантюркизмом и идеей «Большого Туркестана», которая, видимо, продолжала витать в воздухе и после создания «Малого Туркестана». Этот страх подог- ревался и деятельностью разного рода зарубежных центров, и не- утихающими попытками бухарского эмира и басмачей во главе с Ибрагим-беком и Файзулла-махсумом поднять новое восстание в Средней Азии (причем главным направлением военных действий была Восточная Бухара, откуда оба лидера были родом). Во-вторых, это стремление создать на рубеже Афганистана и Персии своеобразный «плацдарм» для импорта идей революции (этот политический трюк большевики использовали вплоть до Ве- ликой Отечественной войны). 121 В июне 1929 г. ЦК ВКП(б) постановил создать Таджикскую Советскую Социалистическую Республику, в октябре того же года самостоятельный Таджикистан превратился в реальность. Новой среднеазиатской республике были переданы г. Ходжент и весь Ходжентский округ. Однако споры о территориальных изменениях продолжались. В начале 1930 г. было принято решение Президиу- ма ЦИК СССР присоединить к Таджикской ССР «Сурхандарьин- ский округ», но через 10 дней это решение было приостановлено и в дальнейшем так и не было реализовано. Неудача проекта «Большого Таджикистана» была во многом закономерна. Главная причина – неуверенность власти в целесооб- разности такого передела и сильная инерция уже принятых реше- ний. Большую роль сыграло сопротивление сформировавшейся «узбекской элиты», которая не стала без боя сдавать свой привиле- гированный статус. Кроме того, были созданы символические ре- сурсы «узбекскости», от которых теперь было трудно отказаться. Повторить всю ту процедуру смены идентичности, которую про- шли «узбеки», и перезаписать «узбеков» в «таджиков» теперь, ви- димо, было невозможно. В самом Узбекистане тоже произошли изменения: в 1930 г. столица Узбекистана была перенесена из Са- марканда в Ташкент, представители ташкентской и ферганской элит заняли многие важные должности, тогда как бухарская элита, которая могла легче расстаться со своей «узбекскостью» посте- пенно утратила свои прежние позиции. Несмотря на провал, само обсуждение проекта «Большого Таджикистана» не прошло бесследно. В результате был создан «Малый Таджикистан», который представлял собой нечто среднее между бывшей «Восточной Бухарой», всего лишь отсталым и труднодоступным регионом, и «Большим Таджикистаном». По территории он больше напоминал «Восточную Бухару», но по ста- тусу (отдельная союзная республика) и способу обоснования (эт- ничность) сохранил все элементы планируемого «Большого Тад- жикистана». Передача в состав республики г. Ходжента и Западной Ферганы легитимировала важный факт: таджики – это не только горные жители далекой окраины, но и оседлое население равнин, жители крупных городов, потомки письменной цивилиза- ции. Претензии «таджикского проекта» получили материальное воплощение и подтверждение, но не были удовлетворены полно- стью. Именно в этой конструкции стал формироваться таджикский национализм. 122 Постсоветские национализмы в Средней Азии Национализм повсеместно возникает при некоторых схожих обстоятельствах: экономическая модернизация, развитие массовой культуры и «печатного капитализма», свержение или десакрализа- ция монархий, снижение роли религии и т.д. Этот перечень может быть разным в зависимости от предпочтений того или иного авто- ра. Даже признание того факта, что нация возникает на какой-то более ранней этнической основе, не подвергает сомнению все вы- шеперечисленные факторы, благодаря которым аморфная этнич- ность преобразуется в национальное сообщество. Почему же, если условия возникновения национализма везде примерно одинако- вые, сами национализмы порой весьма существенно друг от друга отличаются? Существует множество попыток классифицировать типы национализмов (и типы наций) и объяснить различия между ними. Впрочем, любые попытки создать какую-то обобщающую типологию пока приводят лишь к новым сомнениям и разногласи- ям. Не претендуя на далеко идущие выводы, попробуем срав- нить между собой узбекский и таджикский национализмы. Очень редко кто из исследователей обращает внимание на то, что эти два национализма не просто различаются, но и асимметричны, проти- воположны, образуют два полюса, которые одновременно оттал- киваются друг от друга и притягиваются обратно. Чаще исследо- ватели подчеркивают общие черты среднеазиатских национализмов. Назовем некоторые из этих черт: изначальное восприятие государственности как «этнонациональной»; описание нации в этнических терминах, связанных с советской марксист- ской традицией и «теорией этноса»; особое внимание к проблемам национального языка; интерес к историческим корням и древней истории и т.д. Все это позволяет квалифицировать среднеазиат- ские национализмы как «этнонационализмы». Однако в действи- тельности все не так просто. Между узбекским и таджикским на- ционализмами, при всем их внешнем сходстве, есть довольно существенные отличия, являющиеся результатом той «родовой травмы», которую эти национализмы пережили в 1920-е годы. 123 Узбекский национализм «Узбекский проект» был реализован в 1920-е годы как усе- ченный вариант «туркестанского проекта». Современный узбек- ский национализм до сих пор несет на себе отпечаток идеи пан- тюркизма. Это выразилось в 1990-е годы в стремлении узбекских властей копировать турецкую модель политического устройства и развития, которая подразумевает сугубо светский характер госу- дарства, ориентацию на просвещенный авторитаризм, модерниза- ционную риторику. Причем Узбекистан («Малый Туркестан») по- пытался стать не просто частью «тюркского мира» (символом чего стал переход от кириллицы к латинице), но и одним из центров этого мира. Узбекский президент И. Каримов провозгласил идею регионального союза «Туркестан – наш общий дом», что означало реанимацию джадидской идеи «Большого Туркестана». Правда, со временем отношения с Турцией охладели, а «общий дом Турке- стан», подразумевающий региональную узбекскую гегемонию, у соседей восторга не вызвал. Тем не менее элементы и стратегии, из которых складывался когда-то проект «Большого Туркестана», продолжают доминировать в национальной идеологии современ- ного Узбекистана. Главное внутреннее противоречие узбекского национализма – это противоречие между этнической интерпретацией нации и ее фактической неэтнической природой. На него нанизываются все прочие элементы национальной идеологии: отношение к джади- дам и национальному размежеванию, проблема узбекской диаспо- ры и этнических меньшинств, отношение к таджикам и пр. Возь- мем труд И. Каримова «Узбекистан на пороге XXI века» (1997). При чтении этой работы, которую изучают в школах и институтах, возникает странное ощущение, что различные ее части, посвящен- ные истории, как будто написаны разными людьми и для разных целей. С одной стороны, президент Узбекистана пространно пи- шет о древности «узбекского народа» и о возрождении «узбекской государственности», предваряя эти рассуждения вполне логичным для данного этнонационалистического тезиса утверждением: «...Современные коренные этносы <...> прошли сложный и свое- образный путь формирования как нации, корни которых были за- ложены в прошлом...» С другой стороны, высокопоставленный автор критикует политику, «...которую вела Российская империя и продолжала вести Советская власть по созданию территориально- 124 административных границ республик в Центральной Азии...» Из отдельных частей книги можно понять, что Каримова больше уст- раивает ситуация, когда «этносы» были не разделены националь- ными границами и существовали в своеобразном симбиозе друг с другом: «...в Туркестане существовало смешанное расселение племен и народов <...>, тесно связанное общностью культуры и языков. Такой мозаичности этнической карты региона способство- вала и этнокультурная, и религиозная близость населяющих его народов...». Между этими двумя позициями существует очевидный кон- фликт: либо закономерным итогом развития «узбекской государ- ственности» является Узбекистан, образованный, напомню, при большевиках в 1924–1925 гг., либо большевики, напротив, нару- шили логику развития «государственности» в Средней Азии и на- вязали ей национальное деление, тогда как должен был возникнуть «многоэтничный» Туркестан? Или одно, или другое. Чувство недоумения усиливается при ознакомлении с тру- дами Института истории АН Республики Узбекистан, который по- сле встречи с И. Каримовым в 1998 г. взял на себя обязательство «создать историю узбекской государственности». В книге «Очерки по истории государственности Узбекистана» (2001), которая пред- варяет планируемый многотомный фундаментальный труд «Исто- рия государственности Узбекистана», говорится о «факте само- стоятельного возникновения, становления и развития национальной государственности на протяжении нескольких ты- сячелетий», об «автохтонной этнокультурной основе» и «традици- онности существования узбекской государственности». Там же упоминается «генетическая память узбекского народа», в которой живет «корневой стержень государственности». И при этом, разу- меется, «...история становления государственности Узбекистана берет свое начало со II тысячелетия до н.э., с эпохи бронзы...», и, соответственно, речь идет о «трехтысячелетней истории нацио- нальной государственности узбекского народа». Однако когда речь идет о борьбе за «национальную автономию Туркестана» и за «национально-терри-ториальное самоопределение» в начале XX в., авторы почти ни разу не упоминают термина «узбеки» и заме- няют его термином «туркестанцы». Такая «забывчивость» объясняется в другой книге, выпу- щенной Институтом истории, – «Туркестан в начале XX века» (2000). Здесь также много говорится об «узбекском народе», но 125 когда речь заходит о национально-государственном размежевании в Средней Азии в 1924 г., авторы сочувственно начинают цитиро- вать утверждения о том, что «различные народности Средней Азии живут чересполосно», что «сильное смешение племен и на- родностей должно было само по себе вести их к постепенному слиянию и сближению», что «культура Средней Азии является культурой единой». В книге недвусмысленно заявлено, что нацио- нальное размежевание было задумано для борьбы с национально- освободительным движением, национальное размежевание прервало «тысячелетнюю историю среднеазиатской (а не узбек- ской!!! – С.А.) государственности», в которой «сложившаяся по- лиэтничность ее населения» сочеталась с «общностью хозяйствен- ной, бытовой, религиозной, духовно-культурной жизни», где «каждый этнос, занимая определенную нишу, оставался состав- ной, неизменно равноценной частью этой общности», а в результа- те размежевания ей на смену пришли «ранжирование, дифферен- циация этносов». Итак, с одной стороны, «узбекский этнос» и «узбекская го- сударственность» насчитывают по меньшей мере три тысячелетия и «возрождаются» спустя десятилетия российско-советского коло- ниализма; с другой стороны, идеалом является «полиэтническое государство», в котором различия между «этносами» максимально нивелированы. Это противоречие пытается объяснить «сторонник Ислама Каримова», бывший советский чиновник, а ныне герман- ский эксперт и беспощадный критик советских ученых Л. Левитин в книге «Узбекистан на историческом повороте» (2001). Мнение Левитина заслуживает отдельного внимания, потому что он вы- полняет роль «официального рупора» Каримова для западной пуб- лики. Соответственно, он позволяет себе более свободно излагать официальную точку зрения и, может быть, высказывать то, что власти Узбекистана думают, но не решаются сказать публично. Левитин пишет: «...Узбекистан не может рассматриваться изолированно, в пределах его сегодняшних границ, поскольку он является центральной, интегрирующей частью более крупного культурного пространства...», «...духовная и материальная культу- ра Узбекистана является в то же время сердцевиной духовной и материальной культуры этого региона...» Из этого вытекает, что «узбекский народ», который имеет древние корни, должен вклю- чать в себя не только тюрков, но и тесно связанных с ними куль- турно оседлых таджиков. Левитин даже упоминает единый «уз- 126 бекско-таджикский этнос». Соответственно, национально- государственное размежевание 1920-х годов стало искусственным разделением на искусственно созданные «новые нации» узбеков и таджиков (испугавшись своей смелости, автор добавляет, что так считают «некоторые ученые»). Правда, за этим следует уточнение: «...объединение большей части населения Средней Азии в одну узбекскую нацию имело веские объективные историко-культурные основания...» и нынешние узбеки теперь – это «сложившийся эт- нос», тогда как равнинные таджики в нацию не превратились. Тем не менее, если бы советская власть не «отделила таджиков от уз- беков», то сегодня могла бы возникнуть «уникальная двуязычная нация». Президент Каримов в одном из своих выступлений, повторяя Левитина, говорил: «...в основе мы один народ, который говорит на двух языках, таджикском и узбекском...» Эта идея не получила какого-то теоретического обоснования узбекских идеологов, но фактически превратилась в полуофициальную идеологему. При этом обратим внимание, что призыв «мы с вами одной крови» на- правлен скорее к таджикам или ираноязычному населению самого Узбекистана, нежели к таджикам вообще или таджикам Таджики- стана. Узбекских лидеров интересует в первую очередь единство государства, для которого языковые и культурные различия могут представлять угрозу. Единственным инструментом сохранения государства является игнорирование этих различий и одновремен- но активная политика ассимиляции и интеграции мелких групп в единою общность. Внимание узбекского национализма к государ- ству, а не культуре, предопределяет и отношение Узбекистана к узбекским диаспорам в других государствах. Точнее, отсутствие какого-либо отношения к ним. Каримов говорит: «...в мире одна узбекская нация, нет национальных различий между хорезмийцем, ферганцем, сурхандарьинцем – все они узбеки...» В этом перечис- лении все узбеки, которые живут за пределами Узбекистана, «за- быты» – они вольно или невольно исключены из «узбекской на- ции». Проект «Малого Туркестана» самодостаточен, поэтому амбиции узбекских идеологов не выходят за границы созданного государства. 127 Таджикский национализм Таджикский национализм является зеркальным отражением узбекского национализма. Претензии таджикской нации идентич- ны претензиям узбекской нации, но «Малый Таджикистан» в том виде и в тех границах, в которых он существует, удовлетворить этим претензиям никак не может. Гипертрофированное внимание таджикского национализма к языку, культуре и истории компен- сирует его небольшой интерес к маленькому и слабому государст- ву. Президент Таджикистана Э. Рахмонов свою книгу «Таджики в зеркале истории» начинает с вопросов: «...Кто мы, откуда, из ка- ких корней произросли? Кто были наши первые предки, из каких краев они пришли, в каких пределах жили?..» Автор подчеркивает огромную роль истории для таджикского самосознания: «...один из главных источников истинного национального самосознания – это постоянное обращение к героическому прошлому своего народа...» Не находя в современности желаемого «Большого Таджикистана», таджикский национализм ищет его в прошлом и размышляет над вопросом, почему нынешний Таджикистан не соответствует на- циональному идеалу. Идея «Большого Таджикистана» была сформулирована в ви- де концепции «Исторического Таджикистана», которую одним из первых обосновал таджикский историк Н. Негматов. «Историче- ский Таджикистан», согласно его определению, «...занимал запад- ные подножия высочайших хребтов “Высокой Азии” – горного узла Гималаев и Тибета, полностью Тяньшань, Памиро-Алай, Гин- дукуш, Иранское нагорье, Аму-Сырдарьинский и Мургабо- Герирудский бассейны...», т.е. всю территорию Узбекистана и Таджикистана, значительную часть территорий Киргизстана и Туркменистана, часть территории Казахстана, Китая, Афганистана и Ирана! Это «прошлая территория этнического формирования таджикского народа» или «этнокультурная территория историче- ского расселения таджикского народа в I тысячелетии н.э.». На центральной площади таджикской столицы Душанбе, на месте, где когда-то стоял памятник Ленину, был сооружен комплекс, посвя- щенный памяти Исмаила Самани, основателя государства Сама- нидов в IX в., когда территория «Исторического Таджикистана» приобрела государственные границы. Около памятника властите- лю появилась каменная карта, которая демонстрирует очертания «Большого Таджикистана». 128 Идея «Исторического Таджикистана» ставит перед таджик- ским национализмом целый ряд сложных вопросов. Первый из них – чем таджики отличаются от иранцев, которые также вправе претендовать на наследство «Исторического Таджикистана». Не- которые идеологи предлагают считать таджиков частью «большой иранской нации», что скорее подрывает основы современной тад- жикской государственности. Задача же защитить «таджикскость» и не дать ей раствориться в «иранскости» вызывает большие про- блемы, поскольку различия между таджиками и иранцами носят в большей степени религиозный (первые сунниты, вторые шииты), нежели культурный или языковой характер. Однако такой религи- озный акцент вызывает новые опасения. Во-первых, «ислам- скость» и суннизм скорее провоцируют антинациональные настроения и создают совершенно другие лояльности и альянсы. Во-вторых, внутри «таджикской нации» (на территории Таджики- стана) существуют группы, которые придерживаются шиитской веры, – это, в частности, памирцы-исмаилиты (есть также таджи- ки-исмаилиты и таджики-шииты), по отношению к которым тад- жикский национализм должен скрывать свою исламско- суннитскую окраску. Второй сложный вопрос таджикского национализма – отно- шение к «таджикской диаспоре». Проект «Большого Таджикиста- на» в 1920-е годы включал в себя все ираноязычное и смешанное (двуязычное – ирано-тюркоговорящее) население бывшего Турке- станского края, Бухарского эмирата и Хивинского ханства. Осед- лые жители этих регионов должны были, как считают идеологи таджикского национализма, стать «таджиками», но в большинстве своем превратились в «узбеков». Проект претендовал также на тюркоязычных «сартов», культура и история которых могла быть интерпретирована как культура и история «таджиков», «забыв- ших» таджикский язык (случись так, таджикский и узбекский на- цио-нализмы сегодня поменялись бы местами). Но не имея особых надежд вернуться к идее создания «Большого Таджикистана» как отдельного государства, лидеры и глашатаи таджикского национализма не оставляют надежд создать «Большой Таджики- стан» как конгломерат таджикских «диаспор» вокруг «Малого Таджикистана». Стратегия по отношению к «диаспорам» состоит в том, что- бы «напомнить» «таджикам», которые записаны «узбеками», что они являются на самом деле таджиками. В «Обращении к ученым 129 и творческой интеллигенции братского Узбекистана» в 1997 г. таджикские деятели писали: «...Как помочь людям избавиться от заблуждений, от национального нигилизма, от опасения называть свою подлинную национальность, испытываемого жителями Бу- хары и Самарканда на протяжении десятилетий? Можно ли ожи- дать, что сейчас они сразу признают себя таджиками? По нашему мнению, необходимо развернуть разъяснительную работу среди населения Бухары и Самарканда с помощью средств массовой ин- формации – телевидения, радио, газет, а также посредством лек- ционной работы специалистов-обществоведов...» Этичность, к которой апеллируют таджикские националисты, является под- черкнуто объективистской: не имеет значения, как «таджики» себя в данный момент ощущают и называют (а они, как правило, име- нуют себя «узбеками»), важно, знают ли они таджикский язык и говорят ли на нем, имеют ли они европеоидные черты лица, на- сколько оседлыми являются их культура и быт – при этих услови- ях они являются таджиками. При этом взоры таджикского нацио- нализма направлены прежде всего в сторону Бухары и чуть меньше Самарканда. «Священная» земля Бухары символически даже присутствует в комплексе Исмаила Самани в Душанбе. При этом «потенциальные» таджики Ферганской долины, Киргизии, Казахстана интересуют меньше. Не существует активной дискус- сии и по поводу таджиков Афганистана, хотя «таджикская диаспо- ра» в этом государстве могла бы насчитывать несколько миллио- нов человек. С проблемой, каким должен был быть «Большой Таджики- стан», связан вопрос о том, почему проект «Большого Таджики- стана» не состоялся. Вопрос «кто виноват?» тоже стал частью на- циональной идеологии. Красной нитью через весь текст книги «Таджики в зеркале истории» проходят рассуждения о «натиске чужеземных завоевателей», о выживании «под игом империй», о «самоотрицании и возвеличивании чужого». Э. Рахмонов настой- чиво использует понятие «культ чужого»: даже сегодня «прекло- нение перед чужеродным проявляется вновь, но теперь уже в но- вом одеянии», достижения таджикской истории приписываются «соседним народам и странам», «расцениваются как общие дости- жения таджикского и других соседних народов»; «...враги нашей нации очень старались стереть со скрижалей истории само имя таджика. Но таджикская нация, пройдя через многочисленные тя- готы и невзгоды, сумела в кровопролитных войнах отстоять и за- 130 щитить свою национальную самобытность, сберечь свое имя, язык, культуру, старинные обычаи, традиции и верования...» Нетрудно догадаться, что «чужие» – это тюрки, точнее узбе- ки. Рахмонов намекает на это, но такой идеолог таджикского национализма, как Р. Масов (директор Института истории), не стесняясь в выражениях, прямо пишет об этом в серии своих работ («История топорного разделения», «Таджики: Под грифом “секретно”», «Таджики: Вытеснение и ассимиляция»). Р. Масов сформулировал несколько ключевых тезисов: революция 1917 г. была «величайшим событием» в истории таджикского народа, национально-государственное размежевание было исторически правомерно и необходимо; но задуманное Советской властью бы- ло реализовано неправильно, «начало геноциду в отношении тад- жикского народа» положили пантюркисты («великоузбекские шо- винисты»). Узбеки (тюрки) вытеснили таджиков в горы, ассимилирова- ли таджиков, отняли у них земли, присвоили себе их культуру и достижения, уничтожили «Исторический Таджикистан», а в 1920-е годы всячески препятствовали созданию Таджикского государст- ва. «Во всем виноваты узбеки» – это один из главных лозунгов таджикского национализма. Любопытно, что, допустим, афганские таджики таких чувств по отношению к тюркам не испытывают и их историческими соперниками являются скорее пуштуны. Это означает, что антиузбекизм – вовсе не изначальная черта таджик- ского национализма, а приобретенная при вполне определенных исторических обстоятельствах, о которых мы писали в первой час- ти статьи. Еще один парадокс заключается в том, что едва ли не большинство «пантюркистов», которые создавали Узбекистан, могли бы легко стать «таджиками» (и многие «таджиками» стали), сложись ситуация в 1920-е годы иначе. Поэтому тема узбекской агрессии обязательно сочетается с темой предательства. Ее повто- ряет Э. Рахмонов: «...Некоторые из таджикских деятелей стали пособниками и орудием в руках пантюркистских шовинистов...». Тему предательства обязательно сопровождает поиск «подлин- ных» этнических корней. Причем, что характерно, поиск таджик- ских корней у лидеров и деятелей Узбекистана (начиная с Файзул- лы Ходжаева и заканчивая Исламом Каримовым) сочетается с поиском тюркских корней у лидеров и деятелей Таджикистана. Ни один из таджикских руководителей последнего десятилетия, начи- 131 ная с Р. Набиева и заканчивая Э. Рахмоновым, не избежал таких подозрений и обвинений. Таджикский национализм, внутри которого в 1920-е годы было заложено стремление вырваться за рамки «Восточной Буха- ры» и создать «Большой Таджикистан», по-прежнему остается языковым и культурным национализмом, для которого то неболь- шое государство, которое сегодня называется «Таджикистаном», не является главной ценностью. Возможно, именно это в итоге привело к гражданской войне 1992–1997 гг., которую все эксперты назвали «кризисом таджикской идентичности». Факт остается фактом: внутренне сложный и иерархичный узбекский национа- лизм оказался устойчивее к потрясениям, нежели более культурно гомогенный, но менее гражданский таджикский национализм. * * * В настоящей статье мы не ставили цели обсудить все спор- ные вопросы, касающиеся истории формирования среднеазиатских национализмов. За рамками анализа остался, например, такой важный вопрос: являются ли среднеазиатские национализмы мас- совым стихийным движением, обретают ли национальные симво- лы эмоциональную силу вне политических проектов и идеологи- ческих конструкций, становится ли национальная идентичность со всеми своими внутренними противоречиями принадлежностью каждого отдельного человека? Одни специалисты полагают, что на протяжении XX столетия проекты создания «узбекской нации» и «таджикской нации» были воплощены в реальность, благодаря целому арсеналу задействованных в этом процессе инструментов, включая переписи, паспортную систему, систему образования, прессу и т.д. Другие, напротив, считают, что оба проекта остались политическими и интеллектуальными конструкциями, тогда как в реальной жизни население Средней Азии сохраняет множество самых разнообразных идентичностей, которые имеют в повсе- дневной жизни и политике гораздо более важное значение, чем принадлежность к «узбекам» и «таджикам». Мы не готовы однозначно встать на ту или другую позицию. Не вызывает сомнения лишь тот факт, что национализм и нацио- налистический образ мысли является сегодня мощной силой в среднеазиатском обществе, силой, которая способна и удержать 132 новые государства от дезинтеграции, и ввергнуть их в пучину конфликтов. «Вестник Российской нации», 2009 г., № 3(5), с. 132–162. Елена Руденко, научный сотрудник Института востоковедения РК (Казахстан) ВЗГЛЯД НЬЮ-ДЕЛИ НА ОСОБЕННОСТИ ИНДИЙСКО-ТАДЖИКИСТАНСКОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ Индийские исследователи неоднозначно оценивают перво- начальные приоритеты в формировании новых отношений между получившими независимость республиками Центральной Азии, с одной стороны, и государствами Южной Азии (прежде всего, Индией и Пакистаном) – с другой. Одни склонны утверждать, что экономический аспект превалировал над политическим: Индия была заинтересована прежде всего в торгово-экономическом со- трудничестве с государствами ЦА, исходя в первую очередь из своих экономических интересов, но при этом оценивала поли- тические, этнические, конфессиональные и иные факторы. Другие же, наоборот, полагают, что в 1990-х годах Индия серьезно думала не об экономическом взаимодействии с республиками региона, а скорее о предотвращении развития политической нестабильности в этих республиках, т.е. политика превалировала над экономикой. Только когда политическая ситуация в странах ЦА стала стабили- зироваться, Индия начала думать об экономических отношениях с ними. При этом в историческом контексте собственно таджикско- индийские контакты характеризовались явным преобладанием в них именно экономической составляющей. Перемещение на ин- дийский субконтинент на протяжении столетий различных групп через территорию или непосредственно с территории современно- го Таджикистана, а также объединение таджикских и индийских регионов в рамках одних и тех же государств (Ахеменидская им- перия, держава Александра Македонского, Бактрия, Кушанская империя, Эфталитское государство, государства Газневидов и Ти- муридов и пр.), даже правление в Делийском султанате этнически таджикской династии Гуридов по своему значению не могут быть |