Сирил Хейр Чисто английское убийство
 Скачать 362.14 Kb.
|
VРоберт запуталсяРоберт закрыл за собой дверь библиотеки и вышел в коридор со вздохом облегчения. Чтобы попасть в помещение для слуг, ему надо было повернуть налево, но вместо этого после минутного колебания он пошел в обратную сторону. Не сделав и нескольких шагов, он остановился в изумлении. В углу коридора, у стены, стоял человек, по-видимому, всерьез занятый созерцанием портрета шестого лорда Уорбека в охотничьем костюме, верхом на коне, со сворой мидмаркширских гончих. Одетый в аккуратный костюм из серого твида, незнакомец, несмотря на свой большой рост, ухитрялся казаться незаметным. По-видимому, он чувствовал себя совершенно свободно и при приближении Роберта посторонился с видом человека, уверенного, что его присутствие здесь вполне в порядке вещей. Роберт был не в таком настроении, чтобы считать чье-то присутствие в порядке вещей. Он чувствовал, что Рождество в Уорбек-холле преподносит ему один неприятный сюрприз за другим. При виде еще одного неизвестного ему гостя он почувствовал, что чаша его терпения переполнилась. — Кто вы такой, черт возьми? — спросил он воинственно. — Меня зовут Роджерс, сэр, — ответил верзила учтиво. Голос его звучал как-то безлично, словно исходил из хорошо налаженной машины. — Зачем вы тут околачиваетесь? — Видите ли, сэр, околачиваться, собственно говоря, — моя профессия. Вот моя карточка, сэр. В руке у Роберта вдруг оказалась маленькая четырехугольная карточка. «Лондонское управление полиции, — прочел он. — Особый отдел. Сим удостоверяется, что Джеймс Артур Роджерс служит в Лондонском управлении полиции в чине сержанта. Настоящим подтверждается его полномочие на исполнение служебных обязанностей». — Понимаю. — Он возвратил карточку владельцу, держа ее кончиками пальцев, как будто даже прикасаться к ней было противно. — Значит, вы из этих? Я как будто вас раньше встречал? — Так точно, сэр. В воскресенье двадцатого сентября, между восемью и десятью часами вечера. — Ну? — Митинг на улице. Лига свободы и справедливости, сэр. Я был на дежурстве. — Так вот в чем дело! А теперь вас послали сюда продолжать шпионить за мной? — Нет, нет, сэр, я здесь по службе охраны — приставлен к сэру Джулиусу. Роберт откинул голову и захохотал. — Охрана! — сказал он. — Вот здорово! Нужна она ему! Ну так вот что я вам скажу, а вы, вернувшись в Скотланд-Ярд, можете передать это вашему начальству, — когда наше движение захватит власть, молодчики вроде вас потеряют работу. — Никоим образом, сэр, — ответил сыщик невозмутимо. — То же самое в прежнее время говорили сэр Джулиус и его сторонники, когда я присутствовал на их митингах. Вам тоже понадобится охрана. Всем она нужна. Осторожное покашливание за спиной заставило Роберта круто повернуться. — Извините, сэр… — Бриггс говорил достаточно почтительно, но вид у него был неодобрительный. Очевидно, беседа между сыном хозяина дома и полицейским не предусматривалась традициями Уорбек-холла. Он обратился к сержанту Роджерсу. — Чай для вас приготовлен в комнате экономки, мистер Роджерс, — быстро проговорил он. — Благодарю вас, мистер Бриггс. — Я вас не задерживаю, сержант, — язвительно сказал Роберт. — Весьма признателен, сэр, — ответил Роджерс по-прежнему благодушно и удалился. Роберт смотрел ему вслед с отвращением. — Вот с чем нам теперь приходится мириться, Бриггс, — заметил он. — Вот именно. — Дворецкий кашлянул опять. — Извините меня, мистер Роберт, но не смогли бы вы поговорить со мной сейчас? Роберт повернулся и молча посмотрел на него. Бриггс стоял в почтительной позе, к которой его приучила многолетняя дисциплина, но его взгляд неуклонно выдерживал взгляд хозяйского сына, и в конце концов Роберт отвел глаза. Бриггс продолжал тем же почтительным тоном: — Я затопил камин в курительной, сэр. Пожалуй, там будет всего удобней. Роберт по-прежнему молча зашагал по коридору, прошел в дверь, которую Бриггс открыл перед ним, и бросился в кресло у камина. Дворецкий, как и положено дворецкому, остался стоять на ковре посредине комнаты, пока Роберт, вытянув длинные ноги, угрюмо смотрел на носки своих ботинок. Молчание стало невыносимым, и наконец Роберт не выдержал. Подняв глаза, он вдруг буркнул: — Ну, Бриггс? Что же вы ничего не говорите? — Я надеялся, сэр, что услышу какое-нибудь предложение от вас. — Мне нечего предлагать. — В таком случае, сэр, позвольте обратить ваше внимание на то, что моя дочь Сюзанна в настоящее время… — Вот что, Бриггс! — Роберт вскочил. Его великолепный атлетический торс высился над смиренной фигуркой, стоявшей перед ним. — Какой толк опять подымать всю эту историю теперь? Вы знаете положение дел так же хорошо, как и я. Мы обсуждали его не раз и не два. Я мог думать, что уж кто-кто, а вы можете мне доверять. Я обещал вам раньше и могу обещать вам сейчас… — Обещания, конечно, дело хорошее, мистер Роберт, — сказал дворецкий твердо. — Но это было уже давно, а теперь нужно подумать о двоих, не считая меня. Давно пора что-либо предпринять. — Неужели вы в самом деле считаете, что сейчас, когда мой отец опасно болен и в доме полно народу, пора что-то предпринять, как вы выразились. Вы крайне безрассудны, Бриггс. Пока все должно идти, как шло до сих пор. Когда мне подвернется случай поговорить с отцом, я это сделаю. — Боюсь, сэр, что меня это не устроит. — Бриггс! — Тон Роберта стал угрожающим. — Вы пытаетесь запугать меня? — Я не хотел бы быть понятым так, сэр. — Это наше дело — мое и Сюзанны. Она взрослая и вполне способна сама о себе позаботиться. Если бы ее не удовлетворяло теперешнее положение, она приехала бы сюда и так мне и сказала. — Она здесь, сэр, — ответил Бриггс спокойно. — Здесь? — Роберт был явно поражен. — Вы хотите сказать мне, что она сейчас действительно здесь, в этом доме? — Именно, сэр. Роберт молчал целых полминуты. Потом сказал тоном человека, признающего свое поражение: — Вероятно, она хочет меня видеть? — Нет, сэр. — Бриггс говорил так бесстрастно, словно обсуждал, какой ликер подать после обеда. — Она несколько стесняется видеться с кем-либо в своем теперешнем положении. Это одна из причин, почему она чувствует… мы чувствуем, что было бы желательно выяснить положение как можно скорее. — Понимаю… понимаю. — Голос Роберта опять стал жестким. — И вы привезли ее сюда с целью поднажать на меня дополнительно? Чистейшей воды шантаж, Бриггс, честное слово. — Против этого выражения позволю себе протестовать, сэр. — А что же это такое, как не шантаж? У вас, насколько мне известно, нет другого предлога, чтобы привезти ее сюда. — Послушайте, сэр, — сказал Бриггс, впервые проявляя какие-то эмоции, — Рождество — время семейных встреч даже для дворецких. Что же касается нажима, то я верю, что он не понадобится. Мы до сих пор полагаемся на то, что вы во всех отношениях поступите как джентльмен. Слово «джентльмен» в устах Бриггса обладало силой и убедительностью, которые на несколько секунд лишили Роберта дара речи. Может быть, только человек, занимающий такое социальное положение, мог употребить это слово в подобном смысле. Не будучи сам джентльменом, но присягнувший служить знати, он взывал к знамени, под которым он и его товарищи прожили свой век и без которого их служба выродилась бы в простое прислужничество. Как бы Роберт ни был разгневан и встревожен, до него все же дошло, какими глубокими чувствами была вызвана спокойная речь дворецкого. Он с трудом направил беседу вновь на деловой путь. — Вы только что сказали, что Сюзанна не хочет никого видеть. Но несомненно, другие слуги в доме… — Я был вынужден довериться кухарке и старшей горничной, сэр, но, разумеется, не в полной мере. Им известно, что она моя дочь, но не больше. Я не мешал им думать, что она вдова. Как мне ни неприятны эти увертки, сэр, но это, по-видимому, лучший путь. — Понимаю… Бриггс, мне нужно все обдумать. Я буду… Слабое звяканье в отдалении перебило его заикающуюся речь. Бриггс сразу насторожился. До этого он слушал Роберта с напряженным вниманием, но тут бесцеремонно прервал его: — Извините меня, сэр. Кажется, это звонит его светлость. Он подошел к двери. Не успел он взяться за ручку, как дверь отворилась и на пороге появилась Камилла. Бриггс едва не налетел на нее. Порозовев от смущения, он отступил, бормоча: — Простите, миледи! У меня и в мыслях не было… — Ничего, Бриггс, — сказала чуть запыхавшаяся Камилла. — Его светлость просит вас помочь ему подняться наверх. Он решил пойти спать. — Слушаюсь, миледи. Бриггс исчез с неторопливой быстротой, которая составляет профессиональную тайну дворецких, а Камилла обратилась к Роберту. — Дай мне папиросу, — сказала она отрывисто. Роберт протянул ей свой портсигар и дал закурить. Камилла стояла у камина: она поставила ногу на низкую решетку, рукой оперлась на каминную доску и смотрела вниз, на пламя. Поза была привлекательная, и мерцающий свет, исходивший от догоревших поленьев, придавал яркость и живость чертам, которые знаток, наверное, счел бы чуть-чуть холодноватыми и бесстрастными. Если Роберт и заметил это, то постарался не показать виду. Он ждал и, лишь когда Камилла выкурила половину папиросы, нарушил молчание. — Я думая, что отец посидит подольше, — сказал он. — Ему не стало плохо, нет? — Нет, с ним все благополучно. Он жаловался только на усталость. — Неудивительно, что он устал, если он слушал, как Джулиус и миссис Карстерс разговаривают о сахаре. — Во всяком случае, он выдержал дольше, чем ты, Роберт, — заметила Камилла со слабой усмешкой. Разговор опять оборвался, и Роберт не обнаруживал никакого желания возобновить его. Наконец Камилла бросила окурок в огонь и повернулась к Роберту. — Ну? — спросила она. — До чего вы с Бриггсом дотолковались? — Дотолковались? — Роберт сразу перешел в оборону. — Что ты хочешь сказать? О чем я должен был с ним толковать? — О выборе вин на сегодняшний вечер, — ответила Камилла с видом невинного удивления. — Я думала, что именно для этой дискуссии ты с таким трудом оторвался от чая. — Ах вот ты о чем! Да, с выпивкой все в порядке. — Надеюсь, что вина хватит, — сказала Камилла с внезапной вспышкой злости. — Я собиралась сегодня много выпить. Собиралась по-настоящему, вдрызг напиться. — От этого ты станешь еще прелестней. — А мне и надо быть прелестней. Разве нет? Я хочу сказать, что мои прелести пока не произвели особого впечатления. — Наоборот, Джулиус сделал тебе очень милый комплимент, а своего нового еврейского дружка ты, кажется, совсем пленила. Он еще не предлагал тебе поехать с ним в Палестину? — Бедный Роберт! — А я и не знал, что нуждаюсь в жалости. — Не знал? Может быть, и так, но от этого ты только еще больше вызываешь жалость. Раньше ты был скорей человеком добродушным, теперь ты ожесточился и зол на весь мир. Что с тобой случилось? — Насколько мне известно, ничего. — Роберт, это чушь. Не может человек измениться так, как ты, и притом не знать, что с ним что-то случилось. — Я не вижу, при чем здесь перемены. Я никогда не любил евреев и социалистов, не люблю их и сейчас. Камилла нетерпеливо вздохнула. — Нельзя ли оставить политику в стороне? — спросила она. — Пожалуйста. Я ведь не просил тебя заводить о ней разговор, не правда ли? — Я ничего не имею против твоей Лиги свободы и справедливости… — Очень мило с твоей стороны. Я расскажу об этом своим, когда вернусь в Лондон. У них просто камень с души спадет. Камилла пренебрегла этим замечанием. — Будь ты черт знает кем, если тебе угодно, лишь бы это был ты, а не эта ужасная, циничная карикатура на тебя, — упорствовала она. — Ты говоришь глупости! — Роберт! — Камилла схватила его за руку. — Роберт, посмотри на меня! Мы знаем друг друга достаточно хорошо — с самого детства. Незачем пытаться уверить меня, что ничего не случилось, когда и слепой увидит, что ты глубоко несчастен. Дай мне помочь тебе, Роберт! Ведь я же немногого от тебя прошу. Мы ведь так дружили — я… я готова сделать что угодно, лишь бы тебе помочь. Да понимаешь ли ты, что я хочу сказать, Роберт? Все, что угодно! Я просто не в силах вынести, если так будет и дальше. Посмотри на меня, Бога ради, посмотри на меня! — Пусти меня, Камилла! — процедил Роберт, стиснув зубы. — Предупреждаю тебя, пусти меня! — Не раньше, чем скажешь, что с тобой случилось. Если хочешь, скажи, что ненавидишь меня, но только объясни отчего. Видит Бог, я не хочу ничем обидеть тебя. Я только хочу тебе помочь. Хочу… Хочу… — Хочешь, хочешь! — Роберт внезапно набросился на нее. Его сильные руки схватили ее за плечи, лицо оказалось в нескольких дюймах от ее лица. — Знаю, чего ты хочешь, прекрасно знаю. Нечего тут сантименты разводить. Ты хочешь мужчину. Вот зачем ты явилась сюда, разве нет? Ладно, тебе представляется случай. Хочешь, я запру дверь и потушу свет? Мы можем пристроиться на диване. — Роберт, мне больно! Пусти меня. — Или ты предпочитаешь подождать до ночи, когда ты упьешься шампанским, чтобы преодолеть девичью застенчивость? Ты только что сама сказала, что собираешься вдрызг напиться, разве нет? Пожалуй, это будет самое лучшее, и я тоже хвачу, чтобы мы сравнялись. Ну, так как? Может, подождать до тех пор? — Роберт, ты сошел с ума! Ради Бога, отпусти меня. — Тогда по рукам, детка! По крайней мере хоть один из нас справит как следует Рождество. А прежде чем ты уйдешь… вот тебе на память. Он поцеловал ее три или четыре раза, неистово, грубо, причиняя ей боль. — Пока все, — сказал он, отпуская ее. — Надеюсь, ты удовлетворена? Бледная от гнева, Камилла отшатнулась от него. — Я тебя ненавижу, ненавижу, — рыдала она. — Скотина, мерзкая скотина! Убила бы тебя за это! Она изо всех сил закатила ему пощечину и, прежде чем он опомнился, выбежала из комнаты. |