Коллинз Рэндалл Социология философий. Социология философий

• Название: Социология философий
• Дата: 20.01.2022
• Размер: 487 Kb.
• Имя файла: Коллинз Рэндалл Социология философий.doc
• Тип: Книга; #337045
• страница: 2 из 6

КАРКАС ТЕОРИИ

ГЛАВА 1. КОАЛИЦИИ В РАЗУМЕ
Интеллектуалы — это люди, которые производят деконтекстуализированные идеи. Предполагается, что эти идеи верны или значительны вне каких-либо местных условий, какой-либо локальности и вне зависимости от того, применит ли их кто-либо на практике. Математическая формула претендует на то, чтобы быть верной в себе и сама по себе, вне зависимости от того, используется она или нет и доверяет ли ей кто-либо или нет. Литературная или историческая работа претендует на такой же статус, поскольку она понимается как искусство или ученость: часть царства, более высокого, более достоверного, менее ограниченного конкретными возможностями человеческих действий, чем обычные виды мыслей и вещей. Особенность философии состоит в периодическом сдвиге собственных оснований, всегда, однако, направленном к утверждению или, по меньшей мере, к поиску точки опоры, имеющей большую общность и значимость. Это остается верным и когда содержание философии состоит в утверждении, что все преходяще, исторически и ситуативно задано, имеет лишь локальную ценность; дело в том, что само релятивистское суждение утверждается как достоверное. Такова старая головоломка скептической традиции, обсуждавшаяся весьма детально в эллинистической философии. Скептики, пытаясь избежать того, чтобы делать какие-либо утверждения, неявно придерживаются некоторого метаразличения утверждений по уровням их силы. Это превосходно иллюстрирует социологическую точку зрения, поскольку только интеллектуальное сообщест-во обладает тем типом отчуждения от обычных забот в котором суждения такого рода являются осмысленными.

Продукты интеллектуальной деятельности, по крайней мере как это чувствуют их создатели и потребители, принадлежат царству, в особой степени возвышенному.

Они являются частью «la vie serieuse»* Дюркгейма.

Мы можем узнать в них священные, или сакральные, объекты (sacred objects) в самом сильном значении слова; они обитают в том же царстве, также претендуют на предельную реальность, как и религия. «Истина» является царствующим сакральным объектом для ученого сообщества, как «искусство» — для
* Серьезная, настоящая жизнь (фр.).

литературно-художественных сообществ; эти объекты являются для них одно временно высшими познавательными и нравственными категориями, средоточием высшей ценности, исходя из которой судят обо всем остальном. Как показал Блур на примере математики, интеллектуальная истина имеет все характеристики, установленные Дюркгеймом для сакральных объектов религии: истина трансцендентна по отношению к индивидам, объективна, имеет принудительный характер и требует уважения [Bloor, 1976].

Что придает определенным идеям и текстам этот сакральный статус? Можно предложить теорию очень широкого охвата, указывающую нам условия, при которых символы порождаются и воспринимаются как морально и познавательно обязывающие. Такова теория ритуалов взаимодействия, или интерактивных ритуалов (interactive rituals). Она связывает символы с социальной принадлежностью, а затем и то и другое — с чувствами общности (эмоциями солидарности) и структурой социальных групп. Такая теория, как я попытаюсь показать, объясняет колебания уровня солидарности и убежденности, обнаруживаемые в любых социальных структурах, а также объясняет динамику индивидуальных судеб.

Особой формой данной эмоциональной энергии является то, что мы называем творчеством, или творческой способностью (creativity).

Наша первая теоретическая проблема состоит в том, чтобы показать, почему продукты интеллектуальной деятельности обладают сакральностью особого рода, отличаются от обыденных сакральных объектов, которыми также пронизана повседневная жизнь и которые скрепляют личные дружеские отношения, отношения собственности и структуры власти. Я также должен показать, почему сакральные объекты интеллектуалов, находящиеся под сенью ведущей категории «истины», отличаются от сакральных объектов религии, характерных для морального сообщества верующих. После этого мы рассмотрим, как интеллектуалы производят и распространяют символы в своих собственных высокостратифицированных сообществах.
Общая теория интерактивных ритуалов
Начнем с того, что присуще любому действию,— с конкретной ситуации. Все события происходят здесь-и-сейчас как единичные и особенные. Общую перспективу микросоциологии, в которой анализируются структуры и динамика ситуаций, слишком легко истолковать как сфокусированность на действующем индивиде. Однако ситуация представляет собой взаимодействие обладающих сознанием человеческих тел в течение нескольких часов, минут или даже микросекунд; действующий индивид одновременно и меньше, чем вся ситуация, и больше нее, поскольку является единицей во времени, проходящей сквозь ситуации.

Отстраненный действующий индивид, заставляющий события происходить,— это настолько же искусственная конструкция, как и отстраненный внесоциальный наблюдатель, который выражает собой идеализированную командную высоту классической эпистемологии. «Я», личность, является в большей степени макро-, чем ситуация (строго говоря, личность представляет собой мезо-); данный уровень аналитически произведен, поскольку «я», или действующий индивид, сконструирован динамикой социальных ситуаций.

Локальная ситуация является отправной, а не конечной точкой анализа.

Микроситуация не есть нечто индивидуальное, но проникает сквозь индивидуальное, и ее последствия распространяются вовне через социальные сети к макро- сколь угодно большого масштаба. Вся человеческая история состоит из ситуаций.

Никто никогда не был вне какой-либо локальной ситуации; и все наши взгляды на мир, вся наша деятельность по сбору данных берут начало здесь. Философские проблемы реальности мира, универсалий, других сознаний, смысла неявным образом начинаются с этой ситуативности. Я не буду заниматься здесь этими эпистемологическими проблемами, разве что замечу: если кто-то отказывается признать существование чего-либо за пределами локального, то он приходит к некоторой версии скептицизма или релятивизма; если кто-то идеализирует происходящее в ситуациях как вытекающее из правил и использует эти предполагаемые правила как инструмент для конструирования всего остального мира, то он приходит к какому-либо типу идеализма.

В социологии акцент на первичности локального был сделан символическим интеракционизмом и радикально усилен этнометодологией; в качестве исследовательской техники и эксплицитной эпистемологии эта позиция была воспринята той ветвью социологии науки, которая изучает локальное производство научного знания в лабораториях. Отрицание того, что существует что-либо помимо локального, верно в одном смысле, но вводит в заблуждение в другом. Верно, что не существует ничего такого, что не было бы полностью локальным; если оно не существует локально, где оно может быть найдено? Но никакая локальная ситуация не является одиночной; ситуации окружают друг друга во времени и пространстве.

Макроуровень общества должен быть понят не как слой, расположенный вертикально над микро- (как если бы он находился в другом месте), но как развертывание спирали микроситуаций. Микроситуации встроены в макропаттерны, являющиеся именно теми способами, которые связывают ситуации друг с другом; причинность,— если угодно деятельность (agency) — проистекает извне вовнутрь так же, как и изнутри вовне. То, что случается здесь и теперь, зависит от того, что случилось там и тогда. Мы можем понимать макроструктуры, не реифицируя (не овеществляя) их, как если бы они были сами по себе существующими объектами, но рассматривая макро- как динамику сетей, объединение цепочек локальных столкновений, которые я называю цепочками интерактивных ритуалов (interaction ritual chains).

Социология идей (как область исследования, занимающаяся в основном социологией научного знания) сталкивается с серьезными ограничениями при интерпретации знания как сугубо локальной конструкции. Значительные идеи, являющиеся предметом интеллектуальной истории, это как раз те, что переносятся транслокально. Изучение локальных мест производства знания упускает то, с чем хорошо справлялась другая ветвь социологии науки: группы мыслителей, цепочки сетевых контактов, соперничество между одной частью разрабатывающего аргументацию сообщества и другой. Группы и цепочки обращены и вовнутрь и вовне: вовнутрь, поскольку, говоря об интеллектуальной группе, мы подразумеваем именно то, что ее члены достаточно часто собираются лицом к лицу, выстраивая интенсивные обмены ритуального взаимодействия, выковывая идеи-эмблемы, разрабатывая идентичности (основы самосознания), генерируя потоки эмоциональной энергии, которые устойчивы по отношению к другим «идеям-эмблемам, идентичностям, энергиям», а иногда господствуют над ними; вовне, поскольку цепочки являются способом отсылки к отдаленным связям, пронизывающим ситуации. Как же происходит установление этих связей? Воздействия ситуаций и вовнутрь и вовне — это стороны одного и того же процесса.

Сильно сфокусированные ситуации пронизывают индивидуальное, формируя символы и эмоции, являющиеся соответственно средством и энергией индивидуального мышления, а также капиталом, позволяющим выстраивать дальнейшие ситуации в непрерывной цепи.

«Интерактивный ритуал» является термином Гофмана [Goffman, 1967], с его помощью Гофман привлекает внимание к тому факту, что формальные религиозные ритуалы, проанализированные Дюркгеймом [Durkheim, 1912/1961], принадлежат к тому же типу событий, который характерен для каждодневной жизни, причем повсеместно. Религиозные ритуалы являются архетипами взаимодействий, связывающих участников в моральное сообщество и создающих символы, действующие как линзы, сквозь которые члены сообщества видят свой мир, а также как коды, с помощью которых они общаются. Имеется масса антропологических исследований, показывающих значимость ритуалов в племенных обществах и могущество соответствующих категориальных схем в контроле над тем, что люди считают само собой разумеющимся, о чем они не могут даже задуматься. В сложных обществах, таких как наше, эти категориальные схемы приобретают большее разнообразие, соответствующее отношениям между группами в стратифицированном социальном порядке [Douglas, 1973]; Бернстайн показывает, что эти схемы встроены в язык социальных классов [Bernstein, 1971-1975]. Дюркгеймианский механизм производства социальной солидарности более явно исследовался в гофмановской этнографии повседневной жизни [Goffman, 1959, 1971]. Для Гофмана каждое мимолетное столкновение является малым социальным порядком, разделяемой участниками реальностью, созданной ритуалами солидарности, которые отмечают ее границы — начало и завершение — посредством формальных жестов приветствия и прощания, а также малых знаков уважения, при помощи которых идеализируются личности участников и сами случаи встречи.

Давайте разовьем эту перспективу. Ритуальность социальных столкновений является переменной; все, что происходит, может быть расположено на континууме от полюса наиболее интенсивного производства социальной солидарности и сакрального символизма вниз, к обыденным и мимолетным ритуалам повседневной жизни, и даже еще ниже, к столкновениям, которые не производят вообще никакой солидарности и никакого смысла. Понимание источника этой изменчивости дает нам ключ к структурированию локальных столкновений; взаимодействия на различных уровнях данного континуума как раз и определяют, с какой силой порождаются социальные символы и эмоции, которые переносятся в последующие ситуации. Общая теория интерактивных ритуалов (которые я обозначаю ИР) является ключом одновременно к социологии индивидуального мышления и эмоций, а также к разнообразным соединениям одной локальной ситуации с другой.

Любой интерактивный ритуал имеет следующие необходимые составные части, или ингредиенты:

1) группа, как минимум, из двух человек, находящихся рядом;

2) участники сосредоточивают (фокусируют) внимание на одном и том же объекте или действии, и каждый осознает, что другой удерживает этот фокус внимания;

3) они разделяют общее настроение или эмоцию.

На первый взгляд кажется, что здесь упущено ядро обычного определения «ритуала» — стереотипные действия, такие как произнесение словесных формул, пение, совершение предписанных жестов и облачение в традиционные одеяния.

Все это внешние аспекты формального ритуала, которые вызывают социальный эффект только потому, что обеспечивают взаимный фокус внимания. Такой же фокус неявно возникает в феноменах, которые мы могли бы назвать естественными ритуалами (natural rituals). В той степени, в какой поддерживаются эти ингредиенты, они создают следующие социальные эффекты:

4) усиливаются и накапливаются взаимный фокус внимания и общее настроение.

Телодвижения, речевые акты и голосовые микрочастоты согласуются в едином ритме, общем для всех участников. По мере того как микрокоординация усиливается, участники временно объединяются в общей для них реальности и ощущают границу, или мембрану, между этой ситуацией и кем-либо вне ее;

5) в результате участники ощущают себя членами группы, имеющими взаимные моральные обязательства. Их отношение символизируется всем тем, что

служило фокусом внимания во время ритуального взаимодействия. Впоследствии, когда люди используют данные символы в разговоре или мышлении, это безмолвно напоминает им о групповой принадлежности. Символы заряжаются социальным смыслом благодаря опыту интерактивных ритуалов; символы разряжаются и теряют свою принуждающую значимость, если такие столкновения не возобновляются в течение какого-то времени. Таким образом, происходит каждодневная флуктуация актуальности символов. Символы напоминают участникам о том, что нужно вновь собрать группу — принять участие в еще одной церковной службе, еще одной племенной церемонии, еще одном праздновании дня рождения, еще одном разговоре с другом, еще одной научной конференции.

Выживание старых символов и создание новых зависит от степени периодичности, с которой собирается группа1. Символы, достаточно заряженные чувством принадлежности к группе, задают индивиду определенный образ действия даже в отсутствие группы. Достаточно хорошо заряженные символы становятся эмблемами, которые защищаются от осквернителей и чужаков; они являются метками, обозначающими границы правильного, а также боевыми знаменами, олицетворяющими превосходство групп;

6) индивиды, которые участвуют в интерактивных ритуалах, наполняются эмоциональной энергией пропорционально интенсивности взаимодействия.

Дюркгейм называл эту энергию «моральной силой», приливом энтузиазма, позволяющим индивидам в муках ритуального участия совершать героические акты страсти или самопожертвования. Я бы подчеркнул другой результат возникающей в группе эмоциональной энергии: она заряжает индивидов подобно электрическим батареям, давая им соответствующий уровень энтузиазма по отношению к ритуально созданным символическим целям, когда эти индивиды находятся вне группы. Многое из того, что мы полагаем личной индивидуальностью, определяется степенью обладания энергией интенсивных ИР-ов; в высшей точке данной шкалы такие личности являются харизматическими; при несколько меньшей интенсивности они предстают сильными лидерами или теми, кого называют «душа общества»; умеренные заряды эмоциональной энергии делают индивидов пассивными; а те, чье участие в ИР-ах скудно и безуспешно, становятся замкнутыми и подавленными. Эмоциональная энергия (сокращенно ЭЭ) перетекает из ситуаций, когда индивиды участвуют в ИР-ах, в ситуации, когда они находятся в одиночестве, и сохраняется здесь. Столкновения влекут за собой эмоциональные последствия; именно таким путем люди могут продолжать вести свою внутреннюю жизнь и выстраивать индивидуальные траектории, формируясь при этом в узлах социального взаимодействия. Через какое-то время ЭЭ угасает; для ее возобновления индивиды вновь возвращаются к ритуальному участию, чтобы «подзарядить» себя.

С этим связано хорошо установленное отношение между частотой взаимодействия и конформностью убеждений [Homans, 1950]. Шефф показывает, насколько жестко проявляется взаимодействие фокусированной группы в познавательной конформности, через порождение гордости как положительной эмоции, которую я бы назвал ритуальным обязательством (ritual bond), либо стыда как отрицательной эмоции «опасения» быть исключенным из фокуса взаимодействия [Scheff, 1988].

Вся социальная жизнь является экологией человеческих тел, сходящихся и расходящихся по ландшафту. Когда индивиды встречаются, их столкновения в разной степени обладают свойствами, порождающими интерактивные ритуалы.

В принципе мы можем предсказать, что произойдет: какая степень солидарности будет достигнута в различных ситуациях, какие виды символов созданы и насколько отдельные люди будут им привержены. Эти столкновения производят непрерывный поток социальных мотиваций, поскольку люди выходят из каждой ситуации с запасом «эмоционально» заряженных символов (которые могут быть названы культурным капиталом, или КК) и с эмоциональной энергией. Людей привлекают те ситуации, в которых они могут наилучшим образом использовать ранее приобретенный культурный капитал и символические ресурсы для того, чтобы сфокусировать речевую деятельность и таким образом породить дальнейшую солидарность⁴2. Жизни индивидов суть цепочки интерактивных ритуалов; соединение этих цепочек конституирует все, что является социальной структурой во всех ее мириадах форм.

Рассмотрим теперь особые виды цепочек интерактивных ритуалов, которые конституируют мир интеллектуалов.
Интерактивные ритуалы интеллектуалов

Интеллектуальные группы имеют нечто общее со всеми другими типами социального членства. Каждая локальная группа привержена своим символам, но природа этих символов меняется, и так же по отношению к ним меняется самосознание членов группы. Изолированные сообщества, в которых постоянно сталкиваются одни и те же люди, склонны реифицировать свои символы, как если бы они были конкретными объектами; в предельном случае изолированных племен или преднамеренно отделившихся культовых сообществ эмоциональная приверженность символам персонифицирована в магических или религиозных силах.

На другом полюсе континуума столкновения происходят в смещающихся узлах широко раскинувшихся сетей, где меняющийся состав персонажей привносит в скоротечные отношения смешение культурных капиталов. Такие паттерны дают
2 Заметим, что вести переговоры («торговаться» — negotiate) относительно следующей ситуации в цепочке, используя символический капитал, накопленный в предыдущих ритуалах,— эго не то же самое, что следовать набору мета-правил. Символы, как и правила, являются познавательными конструктами, на которых участники могут сосредоточиваться в рамках ситуаций, и таким образом придавать субъективное толкование происходящему. Однако познавательный смысл символов — это не то, что ведет интерактивный ритуал; символы являются осадками процессов более базовой координации действий, определяющей ритуальную интенсивность столкновения. Ритуальные практики осуществляется не потому, что люди следуют правилам выполнения ИР-ов; ингредиенты, указанные в пп. 1-6 являются естественно проявляющимися формами социального взаимодействия.
в результате абстрактные символы, которые участники воспринимают с некоторым отчуждением и рефлексивно осознают их социальную относительность. Интеллектуалы являют собой особое сочетание в высокой степени локалистского и в то же время отчужденного и космополитического типов солидарности, соответствующих дюркгеймианской органической и механической солидарности.

Интеллектуальные сакральные объекты созданы в сообществах, которые распространены широко, но обращены вовнутрь, ориентированы на обмен скорее между собственными участниками, чем с аутсайдерами, и которые утверждают свое исключительное право посредством размышлений принимать решения о правильности и обоснованности (validity) своих идей. Полностью локальные группы, такие как племя или дружеский кружок, в первую очередь заботятся о собственной солидарности и идентичности; у них нет того вида претензии на универсалистскую или трансцендентальную значимость своих собственных символов, которая есть у интеллектуалов относительно «истины». Интеллектуалы с гораздо большей рефлексивностью и самоанализом осознают свою групповую идентичность, чем обычные группы. Интеллектуалы рассматривают самих себя с абстрактной позиции — исторической, философской или даже с позиции социологической или психологической рефлексии. Сходное возвышенное отношение к своему искусству исторически усвоили и художники.

Как же обстоит дело с социальными взаимодействиями интеллектуалов, создающих те абстрактно деконтекстуализированные символы, которые шествуют под главенствующим знаменем «истины»? Отличительные ИРы интеллектуалов - это ситуации, когда интеллектуалы собираются вместе ради серьезного разговора, причем не направленного на социализацию и не имеющего практического характера. Именно в этом акте обращения друг к другу интеллектуалы отделяют себя от других сетей социальной жизни. Дискуссия, лекция, аргументация, иногда демонстрация или проверка данных — вот те конкретные виды деятельности, из которых возникает сакральный объект «истина».

Есть иная возможность. Характерными занятиями интеллектуалов являются чтение и написание текстов; «яйцеголовый» — это тот, чей нос всегда в книжке, тот, кто все время пишет тексты, которые, возможно, никто никогда читать не будет. Писания интеллектуалов — это не личные письма человеку, который прочтет их и ответит. С обычной точки зрения, не завуалированной стеснительностью, это видится достаточно ясно, подобно тому как воспринял герцог Глостер преподнесенный ему в подарок новый том «Упадка и разрушения Римской империи»: «Еще одна чертова толстенная книга! Все мараете, мараете, мараете бумагу! А, мистер Гиббон?»

И, в самом деле, это совершенно верно. Интеллектуалы главным образом ориентированы на письменное слово. Особенно в современном мире они проявляют свое творчество в одиночестве и на бумаге, а в какой-то момент могут изложить его устно. И даже если самые ранние моменты творчества могут быть иногда выражены вслух или мысленно, интеллектуалы тем не менее испытывают потребность изложить свои идеи на бумаге, но не просто на бумаге, а еще и отдать «в печать». Неважно, будет кто-либо читать их или нет , но сама публикация работы является большой символической наградой; это выводит авторов из царства частного в царство публичного (интеллектуальной публики, т. е. той, которая единственно и принимается в расчет). Интеллектуалы склонны чувствовать, что какая-то идея не вошла полностью в их реальность, пока ее нет в системе ссылающихся друг на друга книг и журналов, системе, которая конституирует продукты деятельности интеллектуального сообщества.

Хотя лекции, дискуссии, конференции и другие собрания в реальном времени могут показаться избыточными в мире текстов, тем не менее это как раз те структуры «лицом к лицу», которые являются наиболее устойчивыми на протяжении всей истории интеллектуальных сообществ. В ранней интеллектуальной истории написание текстов, конечно, должно было быть менее важным, поскольку письменные принадлежности были дорогостоящими, а процесс «публикации» трудоемким. Но революция — изобретение книгопечатания (ок. 1000 г. н. э. в Китае периода династии Сун; к 1450 г. в Европе) — должна была все в большей мере приводить к тому, что интеллектуалы осуществляли бы свою деятельность, никогда не встречаясь друг с другом. Такой тенденции нет. Как мы увидим, и достаточно детально, в последующих главах, основная форма существования интеллектуальных сообществ оставалась практически неизменной на протяжении более двух тысяч лет. Ключевые интеллектуальные фигуры соединяются в группы в 1900-х гг. н. э. во многом так же, как в 400-х гг. до н. э. Личные контакты между выдающимися учителями и их учениками, которые станут выдающимися позже, составляют те же виды цепочек сквозь поколения. И это верно даже притом, что технологии коммуникаций становились все более и более доступными, а число интеллектуалов выросло чрезвычайно сильно: от порядка сотен в Китае времен Конфуция до миллионов научных работников в области естествознания (scientists) и ученых-гуманитариев (scholars), публикующихся сегодня.

Интеллектуальная жизнь вращается вокруг ситуаций «лицом к лицу», поскольку только на этом уровне могут происходить интерактивные ритуалы. Интеллектуальные сакральные объекты могут быть созданы и сохранены, только если есть церемониальные собрания для поклонения им. Это то, что делают лекции, конференции, дискуссии и диспуты: они собирают интеллектуальное сообщество, фокусируют его внимание на общем, исключительно им принадлежащем объекте и усиливают определенные эмоции вокруг этих объектов. Но что именно
Было вычислено, что 10% всех статей в некоторых областях науки никогда не цитируются, а возможно, никогда никем и не читаются [Price, 1986, р. 108; Hagstrom, 1965, р. 229]. Как мы увидим, есть громадный разрыв в интеллектуальном представительстве между малым числом публикаций, имеющих много читателей, и большим количеством публикаций, которые читаются очень немногими.
4 • Глава 1. КОАЛИЦИИ В РАЗУМЕ
отличает такие собрания интеллектуалов от любого другого вида ИР-ов? Одно отличие заключается в структуре внимания. Ключевым интеллектуальным событием является лекция или формализованный спор (диспут) т. е. некоторый отрезок времени, в течение которого один человек выступает с речью, представляя развернутую аргументацию по определенной теме. Это отличается от ситуаций обмена, («давать и брать») в дружеских беседах, которые, как правило, не могут достичь сколько-нибудь сложного и абстрактного уровня, потому что фокус внимания смещается слишком часто. Интеллектуалы сосредоточивают свое внимание в течение получаса и более на одной точке зрения, представленной как единый поток рассуждения, и тем самым возвышают эту тему, превращая ее в более крупный сакральный объект, чем малые фрагментарные «обменные жетоны» обычных социальных связей.

Это дает нам часть ответа. Но сказанного еще недостаточно, поскольку есть и другие, мирские ситуации, когда один человек монополизирует дискурс. Контроль над тем, кто получает слово, является главным средством утверждения власти на микроуровне; любой начальник, босс, вождь, офицер высокого ранга или авторитарный родитель также может управлять такой односторонней структурой дискурса. Другие ИР-ы ближе к интеллектуальным лекциям: политические речи, проповеди, развлекательные монологи, обращения и речи в честь или в память кого-либо. Выступающий может говорить в течение весьма долгого времени, причем он (или она) надеется на пристальное внимание большой аудитории.

Эти случаи имеют ритуальную структуру публичных событий или праздничных перерывов в рутинной жизни сообщества и, таким образом, проходят некоторую часть пути по континууму к тем «трансцендентальным» качествам, которые есть у интеллектуальных ритуалов. Несмотря на эти сходства, интеллектуальные ритуалы характеризуются особой природой фокуса внимания и отношением между выступающим и аудиторией. Интеллектуальный ИР состоит не в том, чтобы отдавать приказы или сообщать практическую информацию, но в развертывании мировоззрения, в претензии на понимание «содержания высказываний» как на самостоятельную цель. Публика находится в позиции только слушателей — не подчиненных, не участников морального сообщества веры, к которой обращается религиозный ритуал. Интеллектуальный дискурс неявным образом сосредоточен на своей автономии от внешних забот и на рефлексивном осознании самого себя.

Что дает возможность интеллектуалам занимать эту характерную позицию? В том ли дело, что интеллектуалы особым образом погружены в чтение и писание? Ключевой интеллектуальный ритуал, лекция или доклад, представляет собой то, что было подготовлено в результате чтения соответствующего объема текстов; а содержание сказанного обычно уже на пути к публикации (если это еще не сделано). Интеллектуальный ИР является в общем случае ситуационным способом бытия текстов, которые представляют собой долговременную жизнь дисциплины. Лекции и тексты сцеплены воедино — вот что составляет отличительную особенность интеллектуального сообщества и что выводит его за рамки любого другого вида социальной деятельности.

Не удивительно, таким образом, что исторически интеллектуальные сообщества возникали «и развивались» в то же время, что и общедоступные системы письма, Это может быть сформулировано более точно. Дело не просто в том, что алфавит или идеографическая система должны были быть изобретены и использованы для ведения административных или коммерческих записей либо для религиозных целей. Такая письменность существовала в Египте и Месопотамии за много веков до возникновения интеллектуального сообщества. Необходимо еще социальное устройство для написания текстов определенной длины и распространения их на значительное расстояние среди читателей, иначе говоря, требуется, автономная сеть для интеллектуальной коммуникации. Как выявили Гуди и Уотт, Хэйвлок и другие, написание «текстов» позволяет трансцендировать, т. е. выходить за пределы сиюминутного настоящего; это открывает ворота к абстракции и общности [Goody and Watt, 1968; Havelock, 1982]. Интеллектуалы как сообщество, уникальным образом ориентированное на создание текстов,— люди, живущие ради производства и передачи текстов,— могли появиться только вместе со структурой, распределяющей тексты. Идеалы истины и мудрости, присущие интеллектуалам, являются центральными сакральными объектами данной структуры. Однако системы письменной коммуникации недостаточно. Мы видим это в самих ранних текстах. Прорыв к интеллектуальной абстракции в Индии показан в упанишадах, в которых описываются диалоги между мудрецами и сходное с чтением лекций руководство учениками со стороны учителей. В Китае соответствующий период представлен в «Изречениях» Конфуция, опять же в односторонних диалогах, в которых господствует учитель. В Греции интеллектуальный диалог стал знаменитым благодаря Платону и служил предметом подражания для последующих поколений. Структурно диалоги не являются обычными разговорами; во всех этих диалогах лидирующая роль предоставлена одному говорящему, который ведет и поддерживает сквозную линию аргументации.

Без ритуалов «лицом к лицу» написание текстов и сами идеи никогда бы нe были заряжены эмоциональной энергией; тексты и идеи были бы дюркгеймианскими эмблемами мертвой религии, приверженцы которой никогда не приходят на церемонии. Тексты не просто выходят за пределы сиюминутных частностей «здесь-и-сейчас», прорываясь к абстракции и обобщению. Быть ориентированным на сочинения интеллектуалов — значит осознавать само это сообщество простирающееся во времени и назад и вперед. Интеллектуальные события настоящего времени — лекции, диспуты, обсуждения — происходят словно на сцене, с явно видимым задником, составленным из прошлых текстов, вне зависимости от того, основываются ли участники на этих текстах или критикуют их. Интеллектуалы особенно остро осознают наличие своих предшественников, причем их собственная продукция адресована невидимым аудиториям. Даже когда они читают лекции реально присутствующей группе, возможно, собственных студентов, учеников или коллег, их послание неявно представляет собой звено непрерывной цепи и в дальнейшем его будут повторять, обсуждать или дополнять.

Что характерно, участники интеллектуальных ритуалов не занимают пассивной позиции. Фундаментальная характеристика интеллектуальных структур состоит именно в том, что задаются вопросы и ведутся споры; также часто происходят взаимные опровержения в круговой структуре, напоминающей равным образом кольцо кула, потлач и вендетту. Даже когда интеллектуалы сидят молча, составляя аудиторию лекции или доклада, они осознают свою роль в качестве участников этого длящегося сообщества. Их собственные идеи были образованы цепочкой из прошлого; ситуация, в которой они находятся,— просто еще одно звено в этой цепи. Интеллектуалы будут продолжать инкорпорировать эти идеи в собственные будущие творения и дискурсы, по меньшей мере они просеивают идеи, чтобы понять, пригоден ли данный материал для их целей.

В центре внимания интеллектуальной группы нaxoдится скорее осознание непрерывности обсуждений, чем конкретное содержание дискуссий. Лекции не всегда убеждают; конференции редко приводят к единодушию. Каждая из интеллектуальных групп, которые я представляю в схемах этой книги, включала некоторый разброс мнений. В спорах начался сократовский кружок; внутренние расхождения имела сеть неоконфуцианцев в Китае эпохи Сун; в различных направлениях продвигались ведущие члены интеллектуальных кружков, будь то идеалисты Йены и Веймара, Венский кружок или парижские экзистенциалисты. Ритуальное средоточие групповой солидарности находится не столько на уровне конкретных утверждений и убеждений, сколько в данной деятельности как таковой. Внимание фокусируется на особом виде речевого действия: ведении диалога, выходящего за пределы сиюминутной ситуации и соединяющего прошлые и будущие тексты. Глубоко укорененное осознание этой общей деятельности — вот что объединяет интеллектуалов как ритуальное сообщество.

Таким образом, это и есть интеллектуальный ритуал. Интеллектуалы собираются, на некоторое время сосредоточивают внимание на ком-то одном из них, кто представляет развернутый дискурс. Этот дискурс сам по себе строится из элементов прошлого, утверждая и продолжая либо отрицая их. Ранее заряженные старые сакральные объекты «подзаряжаются» вниманием либо деградируют, теряя свою сакральность, и изгоняются из жизни сообщества; новые кандидаты в сакральные объекты предлагаются для освящения. Через отсылку к текстам прошлого и текстам будущего интеллектуальное сообщество удерживает осознание своих проектов, выходя за пределы всех частных ситуаций, в которых они принимались.

Таким образом, особый ведущий сакральный объект - истина, мудрость, иногда также поисковая или исследовательская деятельность - является одновременно и вечным, и воплощенным в потоке времени.