4. Проблема перемены лиц в третейском соглашении. Вопрос о преемстве по третейскому соглашению является традиционно спорным. Споры относительно обязательности третейского соглашения для лица, вступившего в материальное правоотношение, имеют длительную историю. Еще в начале XX в. А.Ф. Волков писал о том, что "подсудность третейскому суду распространяется обычно не только на договорившиеся стороны, но и на их общих правопреемников, равно как и на приобретателя требования и на взявшего на себя долг одной из сторон. Реорганизация, будучи особым способом образования новых и прекращения действующих юридических лиц, также, с нашей точки зрения, должна рассматриваться как основание прекращения третейского разбирательства. Действующее законодательство, регулируя вопросы реорганизации, прямо говорит о вновь возникших юридических лицах (ст. 57 ГК РФ, ст. 15 Федерального закона "Об акционерных обществах", ст. 51 Федерального закона "Об обществах с ограниченной ответственностью", ст. 26 Федерального закона "О производственных кооперативах"). Это положение основывается на сформулированной в цивилистике доктрине, согласно которой реорганизация рассматривается как специфическая форма прекращения деятельности юридического лица и возникновения нового юридического лица. Таким образом, среди основных способов прекращения юридических лиц традиционно выделяются такие формы, как ликвидация и реорганизация. В законе не дается понятия "реорганизация", хотя и сформулировано понятие "ликвидация". Поэтому юристы, формулируя понятие реорганизации, идут методом от противного, отталкиваясь от понятия ликвидации. Основная разница между указанными формами прекращения юридических лиц заключается в том, что если при ликвидации прекращение юридического лица происходит без перехода прав и обязательств иному лицу, то реорганизация влечет переход прав и обязательств третьему лицу. Обратим внимание на то обстоятельство, что когда речь идет о переходе прав при реорганизации, то имеются в виду гражданские права и обязательства. Именно на этих соображениях выстроена доктрина универсального правопреемства, которая предполагает, что в результате реорганизации происходит переход всех гражданских прав и обязанностей. То обстоятельство, что в отношении правопреемника реорганизуемой организации допускается преемство по материальным (гражданским) обязательствам, совсем не означает и преемства по правам и обязанностям процессуального характера. Переход прав по материальным обязательствам регулируется нормами гражданского права, которые не регулируют вопросы преемства по правам и обязанностям в процессуальной сфере. Концепция универсального правопреемства, заложенная в институт реорганизации, своей необходимостью имеет цель обеспечить с одной стороны имущественную основу вновь создаваемого юридического лица. Она не охватывает принципиальные вопросы процессуальных аспектов защиты права такого лица. Поэтому простое применение аналогии для характеристики преемства в вопросах защиты права вновь возникающего субъекта гражданского оборота представляется неоправданным. Другой аспект реорганизации - необходимость обеспечить права кредиторов реорганизуемого юридического лица - также отражает особенности организации имущественных отношений, т.е. отношений гражданского оборота, соответственно регулируемых гражданским правом. Форма защиты субъективных гражданских прав кредиторов не имеет абсолютно никакого значения для обеспечения материальных прав и, будучи незначимой для осуществления таковых, не может находить отражения в организации соответствующих правовых институтов. В результате реорганизации могут появиться и новые субъекты гражданского права. Представляется разумным такой подход, который предполагал бы, что новый субъект гражданского оборота (каковым является юридическое лицо, возникшее в результате реорганизации) должен самостоятельно определять формы и способы защиты своих гражданских прав. Особенно важным в этом контексте оказывается довод о том, что третейское разбирательство основано исключительно на доверительном характере отношений заинтересованных лиц к третейскому суду, который должен разрешить возникший спор. Представляется справедливым, чтобы субъект гражданского спора не был связан чьими-либо обязанностями в этом требующем особого доверия вопросе даже в том случае, если это правопредшественник по материальным обязательствам. Таким образом, именно фактор доверительности отношений, возникающих между лицами, заключающими третейское соглашение, препятствует такому регулированию преемства по третейскому соглашению в результате реорганизации, которое бы связывало вновь появляющегося субъекта теми обязанностями (равно как и теми правами), которыми обладал его правопредшественник. В соответствии с постановлением Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации предъявление иска в защиту нарушенных прав рассматривается как одна из составных частей содержания права требования, перешедшего к новому кредитору. Сохранение ранее установленного сторонами порядка разрешения споров не ущемляет прав цессионария и позволяет обеспечить надлежащую защиту интересов должника. Учитывая это, Президиум Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации признал обоснованным вывод о том, что к упоминаемым в ст. 384 ГК РФ условиям, на которых права первоначального кредитора переходят к новому кредитору, может быть отнесено также условие об избрании определенного арбитража для разрешения возможных споров между участниками договора. Практика Третейского суда для разрешения экономических споров при Торгово-промышленной палате Российской Федерации также свидетельствует о наличии дел, в которых этот суд исходит из того, что, если иное не предусмотрено законом или договором, права первоначального кредитора переходят к новому кредитору в том же объеме и на тех же условиях, которые существовали к моменту перехода прав; одним из таких условий является порядок разрешения споров (дело N 11-2002, решение от 27 ноября 2002 г.). Подобного рода дела существуют и в практике Сибирского третейского суда. Так, по одному из дел, рассмотренных этим судом, указано, что право первоначального кредитора "переходит к новому кредитору, то есть к истцу, в том же объеме и на тех же условиях, которые существовали к моменту перехода права, если иное не предусмотрено договором или законом. Так как договор уступки права требований не устанавливает ограничений, на истца распространяется весь правовой режим, которому подчиняется договор, в том числе и право обращения с исковым заявлением в защиту нарушенных прав в Сибирский третейский суд как одно из составляющих содержание права требования". Что касается аргументов "процессуального" свойства, которые свидетельствуют о невозможности следования третейской оговорки судьбе основного договора при перемене лиц в обязательстве, то необходимо указать на то обстоятельство, что движение процесса основывается на принципе диспозитивности. Диспозитивность же предполагает наличие воли на значимые процессуальные действия со стороны лица, заинтересованного в их совершении. Применительно к обсуждаемой проблеме это означает, что если мы признаем следование третейской оговорки основному договору, то цессионарий оказывается "заложником" чужой воли и не может, таким образом, реализовать свои основные процессуальные права, вытекающие из процессуального принципа диспозитивности. В подтверждение противоречивости подходов к данной проблеме приведем некоторые примеры из судебно-арбитражной практики. Так, Федеральный арбитражный суд Дальневосточного округа (постановление от 13 мая 2003 г. по делу N Ф03-А51/03-1/1010) рассматривал частный случай уступки права требования по третейскому соглашению - уступку права вследствие суброгации по обязательству, предусматривающему арбитражное (третейское) рассмотрение спора. Приводимое дело имеет два проблемных аспекта - материально-правовой и процессуальный. Материально-правовой аспект отражает проблему допустимости уступки прав в отношении третейской оговорки без согласования такой уступки с одним из участников такой оговорки (в нашем случае это перевозчик). В целом здесь суд занимает позицию, которая была сформулирована в постановлении Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 17 июня 1997 г. по делу N 1533/97 и в п. 15 Обзора судебно-арбитражной практики разрешения споров по делам с участием иностранных лиц, утвержденного информационным письмом Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 16 февраля 1998 г. N 29. Кассационная инстанция, рассматривая вопрос о возможности передачи прав по третейскому соглашению вследствие суброгации, представляющей собой замену выгодоприобретателя в обязательстве по морской перевозке груза на страховщика, пришла к выводу об обязательности передачи такого права, даже несмотря на то, что условия о цедировании арбитражной оговорки не были зафиксированы в соглашении, заключенном сторонами. Подобного рода позицию занимают и иные окружные арбитражные суды. Ее теоретический фундамент обосновывается идеологами формирования судебно-арбитражной практики тем, что возможность принудительной защиты является неотъемлемым элементом субъективного права и, становясь уполномоченным субъектом, цессионарий тем самым по общему правилу должен считаться принявшим на себя обязанность соблюдать условия принудительной реализации права. В то же время практика окружных судов не единообразна. Так, Федеральный арбитражный суд Восточно-Сибирского округа (дело N 86/2001-С1/02-Ф02-3818/02-С2) подошел к разрешению данной проблемы с прямо противоположной позиции - с позиции автономности третейского соглашения от основного материально-правового обязательства. |
Скачать 281.59 Kb.