лекция 3.. Структура познавательного процесса
 Скачать 155.74 Kb.
|
|
Критерии научности.  Для обеспечения достоверности и интерсубъективности получаемых в науке результатов она руководствуется определенными нормами, стандартами и критериями. Прежде всего, полученные экспериментальным путем результаты должны быть воспроизводимы в любое время и любым ученым. Еще одним важнейшим критерием является критерий непротиворечивости в рассуждениях и выводах ученых. Он обеспечивается соблюдением основных законов логики. Поскольку теория представляет собой логически взаимосвязанную систему и представляет собой конкретную научную информацию, действует критерий проверяемости этой информации. Проверяемость теории может быть непосредственной или косвенной в зависимости от того, какие принципы или законы подвергаются проверке. Сторонники эмпиризма считают, что гипотезы и теории фактуальных наук должны проверяться по степени их подтверждения эмпирическими данными, т.е. удовлетворять критерию подтверждения. Однако этот критерий нельзя рассматривать как окончательный, абсолютный. Развитие квантовой механики, физики элементарных частиц, теории относительности показало относительность этого критерия. В историческом развитии науки появлялись и другие критерии. Так, например, логические позитивисты выдвинули принцип верификации, представляющей собой проверку высказывания на истинность с помощью подтверждения ее фактами. В противоположность им К. Поппер выдвинул критерий фальсификации, заключающийся в опровержении эмпирических систем опытом. Однако, и тот, и другой также не являются истиной в последней инстанции, т.к. в реальном процессе научного познания подтверждение и опровержение, верификация и фальсификация выступают в нерасторжимом единстве. Поэтому учет их взаимодействия и взаимосвязи дают более адекватное представление о научном характере эмпирических систем. К критериям также относятся: обоснованность, достоверность, концептуальная связность, предсказательная сила и практическая эффективность. Довольно большое место в современной философии науки занимает проблема демаркации (от англ. demarcation – разграничение) – проблема нахождения критериев, которые позволили бы отделить науку, научное знание от ненауки, от псевдонауки, от идеологии, от религии, от философии. Впервые четко зафиксировали эту проблему и попытались ее решить неопозитивисты. При этом они исходили из того, что эмпирическая проверяемость – один из важнейших и почти общепринятых критериев науки. Если в чувственном опыте, в эмпирии невозможно указать какие-либо объекты, которые это понятие означает, то оно лишено значения, оно является пустым звуком. В XX в. у неопозитивистов это требование получило название критерия верификации: понятие или суждение имеет значение, если только оно эмпирически проверяемо, проверяемо в чувственном опыте. По их мнению, наука всегда стремится подтверждать свои гипотезы, законы, теории с помощью эмпирических данных (фактов наблюдений, экспериментов). Во многих ситуациях этот критерий позволяет в первом приближении отделить научные суждения от спекулятивных конструкций, псевдонаучных учений и шарлатанских апелляций к таинственным силам природы. Здравый смысл – это представления людей о природе, обществе и самих себе, складывающиеся под воздействием их повседневного жизненного опыта и общения. Мир впервые предстает в сознании человека в формах и понятиях здравого смысла. Почему это важно? Наука пользуется в обществе заслуженным авторитетом, и люди доверяют знанию, которое признается «научным». Они считают его достоверным и обоснованным. Но вполне вероятно, что далеко не все, что называется научным или претендует на этот статус, на самом деле отвечает критериям научности. Это могут быть, например, скороспелые, «некачественные» гипотезы, которые их авторы выдают за вполне доброкачественный товар. Это могут быть «теории» людей, которые настолько увлечены своими идеями, что не внемлют никаким критическим аргументам. Это – и внешне наукообразные конструкции, с помощью которых их авторы объясняют строение «мира в целом» или «всю историю человечества»; и идеологические доктрины, которые создаются не для объяснения объективного положения дел, а для объединения людей вокруг определенных социально-политических целей и идеалов. Наконец, это многочисленные учения парапсихологов, астрологов, «нетрадиционных целителей», исследователей неопознанных летающих объектов, духов египетских пирамид, Бермудского треугольника и т.п. – то, что обычные ученые называют паранаукой или псевдонаукой. Когда парапсихолог, астролог или «целитель» вещает о «биополях», «силах Космоса», «энергетиках», «аурах» и т.п., то можно спросить – а есть ли, собственно говоря, нечто эмпирически фиксируемое, так или иначе наблюдаемое, что стоит за этими словами? И если выясняется, что ничего такого нет, а, стало быть, все эти слова лишены значения, они бессмысленны с научной точки зрения. Однако он начинает давать сбои в более тонких случаях. Например, когда мы имеем дело с ненаблюдаемыми объектами науки (например, электрон, атом, кварк и т.п.). В камере Вильсона мы видим не движение электрона, а то явление, которое путем теоретического истолкования осмысливаем как его траекторию. Наиболее последовательно попытался доказать ограниченность эмпирической проверяемости К. Поппер, настаивая на отказе от поисков абсолютно достоверной основы познания. Критерием демаркации науки и не-науки, по его мнению, является не критерий верификации, а критерий фальсификации – принципиальная опровержимость любого утверждения, относимого к науке. Чем в большей степени теория подвержена возможности ее опровержения, тем большую ценность, с точки зрения этого принципа, она имеет для науки. Если теория устроена так, что ее невозможно опровергнуть, то она стоит вне науки. Именно неопровержимость психоанализа, астрологии и т.п., связанная с расплывчатостью их понятий и умением их сторонников истолковывать любые факты как не противоречащие и подтверждающие их взгляды, делает эти учения ненаучными. Настоящая же наука не должна бояться опровержений: рациональная критика и постоянная коррекция фактов является сутью научного познания. Осознание ограниченности критериев верификации и фальсификации привело к формированию так называемого парадигмального критерия (Т. Кун). В каждой науке существует одна (иногда несколько) парадигма, которой в определенный период придерживается научное сообщество и, опираясь на которую, отделяет научное знание от ненаучного. Парадигмой в концепции Куна называется совокупность фундаментальных теоретических принципов, законов и представлений, образцов выполнения исследований, методологических средств, которые принимаются всеми членами научного сообщества. Парадигма задает общий контур решения проблемы, а ученому остается показать свое мастерство и изобретательность, решая частные и конкретные проблемы (решая «головоломки»). Например, в рамках механистической парадигмы научная рациональность идентифицировалась с механистическим пониманием природы, с возможностью построения механистических объяснительных моделей. И напротив, невозможность вписывания каких-либо представлений в канонизированную картину мира рассматривается как однозначный показатель нерациональности и/или ненаучности таких представлений. Это дает основания считать псевдонаучными те знания и убеждения, которые не соответствуют господствующей в данную эпоху научной рациональности. К такого типу знаниям в ХХ веке относят алхимию, астрологию, парапсихологию и т.п. Однако мы вынуждены отметить, что попытки установить «демаркацию» между наукой и не-наукой не увенчались успехом. Дело не в том, что философы, занимавшиеся этим делом, были недостаточно изобретательны или проницательны, а в том, что поиски критерия демаркации заводят в логический круг: чтобы определить границы научной рациональности, нужны критерии, которые не могут быть установлены до того, как эти границы будут проведены. Наверное, всю историю философии науки в ХХ столетии можно было бы изобразить как серию попыток разорвать этот круг, но, кажется, только сейчас приходит понимание, что лучше не попадать в него, избирая иные пути гносеологических исследований. Отталкиваясь от «демаркационизма», легко впасть в противоположную крайность: поставить границы научного познания в слишком прямую зависимость от вненаучных факторов (неисчерпаемый резервуар которых обычно называют «культурным контекстом»). Стратегия антидемаркационизма выглядит заманчиво: вместо непреодолимых барьеров исследовать проницаемые мембраны, скорее соединяющие, чем разъединяющие науку и прочие виды духовной и практической деятельности. Но как реализовать эту стратегию? Не превратится ли «рациональность без берегов» в зыбкую топь? Это было бы неминуемо, будь такая стратегия сведена к примитивному релятивизму. Но релятивизм не хочет быть примитивным, то есть откровенным. Чаще он принимает завуалированные формы, а иногда привлекает сторонников звонкими лозунгами. Например, П. Фейерабенд, развенчивая миф об Универсальном Методе и Единой Рациональности, призывал к «методологическому анархизму» и связывал это с необходимостью остановить духовное вырождение и подавление свободы. Идея жесткого метода или жесткой теории рациональности, – заявлял он, – покоится на слишком наивном представлении о человеке и его социальном окружении. Если иметь в виду обширный исторический материал и не стремиться «очистить» его в угоду своим низшим инстинктам или в силу стремления к интеллектуальной безопасности до степени ясности, точности, «объективности», «истинности», то выясняется, по мнению Фейерабенда, что существует лишь один принцип, который можно защищать при всех обстоятельствах и на всех этапах человеческого развития, – «допустимо все» («anything goes»). Возвращаясь к вопросу о причинах усиления в современной культуре ненаучных знаний и антисциентистских настроений, следует обратить внимание на те факторы и причины, которые способствуют этому. Развитие теоретического знания, усложнение используемых методик и становление специализированных языков науки, привело к осознанию иллюзорности надежд на достижение ученым полного знания «обо всём». Узкая специализация приводит к тому, что сегодня даже специалисты, работающие в рамках одной дисциплины, воспринимают окружающий мир по-разному. Например, физик, исследующий макромеханические системы, может не понимать результат, относящийся к поведению микрочастиц. Кроме того, теоретизация научного поиска приводит к постоянно растущему разрыву между мышлением и знанием специалиста–теоретика и так называемым здравым смыслом. Стремление упростить представление о чрезвычайно сложных структурах научной деятельности, наглядно изобразить теоретические конструкты, перевести текст с языка профессионального сообщества на языки обыденной коммуникации, существенно меняет смысловые аспекты транслируемого сообщения. При этом, чем абстрактнее модель, тем больше искажений возникает при попытках найти для нее наглядно-образный эквивалент. Еще А. Эйнштейн обратил внимание на трудности, с которыми сталкивается любой популяризатор, стремящийся сделать сложную теоретическую концепцию доступной для всех. Читателям при этом предлагаются ее поверхностные аспекты, смутные намеки, создающие впечатления понятности. Так формируется весьма обширный слой людей, носителей «полузнания», которое бывает гораздо опасней простого незнания. Некритически усваивая сведения, заимствованные из разных источников. вырывая их из реального контекста и произвольно соединяя в причудливые конструкции, такие люди оказываются чрезвычайно агрессивными, не допуская и мысли что они могут быть не правы. В результате возникают «фантомные» концепции57, широко распространяемые средствами массовой информации в силу своей экзотичности, а значит, и сенсационности. Таким образом, попытка найти единый, неизменный и универсальный критерий научности наталкивается на значительные трудности. Предполагается, что наряду с критериальным подходом к определению научной рациональности, необходим «критико-рефлексивный подход», состоящий в том, что любые критериальные системы могут быть изменены и перестроены. Самотождественность науки определяется не в одноразовом проведении неких «демаркаций», а в постоянном процессе сопоставлении критериев рациональности с реальной практикой науки. |