Судебный прецедент. Судебная практика Верховного Суда рф как источник права

• Название: Судебная практика Верховного Суда рф как источник права
• Дата: 04.01.2022
• Размер: 109.48 Kb.
• Имя файла: Судебный прецедент.docx
• Тип: Документы; #323623
• страница: 2 из 3

Глава 2. Судебный прецедент в современной России

3. 
   Судебные прецеденты Конституционного Суда РФ
   

Развитие российской правовой системы на сегодняшний день не позволяет решить однозначно вопрос о возможности признания судебных решений юридическими источниками права, хотя для этого сложились соответствующие предпосылки. Данная позиция имеет непосредственное отношение к решениям Конституционного Суда Российской Федерации.

В соответствии с п. «а» ч. 2 ст. 125 Конституции России, Конституционный Суд Российской Федерации повдедомтсвенны дела о соответствии Конституции Российской Федерации федеральных законов; в случаях признания нормативно-правовых актов или их отдельных положений, неконституционными, они теряют свою силу (ч. 7 ст. 125 Конституции Российской Федерации). Следовательно, постановления Конституционного Суда Российской Федерации, которыми признаны нормативные акты либо их отдельные положения не соответствующими Конституции России носят нормативный характер, «отменяют правовую норму, и создают новую норму»,¹ что, «равнозначно принятию другого нормативного акта».² Другими словами постановления Конституционного Суда Российской Федерации о неконституционности нормативных актов следует рассматривать как один из формальных источников российского права.³

Например, в Постановлением от 20 декабря 1995 г. № 17-П «По делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова»⁴ Конституционный Суд Российской Федерации признал, что положения пункта «а» статьи 64 УК РСФСР, квалифицирующее бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как форму измены Родине, не соответствуют Конституции Российской Федерации, ее статьям 27 (часть 2), 55 (часть 3). Тем самым Конституционный Суд Российской Федерации фактически осуществил частичную декриминализацию преступления, так как признание отдельных указанных положений п. «а» ст. 64 УК РСФСР противоречащими Конституции Российской Федерации привело к утрате ими юридической силы.

Отсюда, постановления Конституционного Суда Российской Федерации, которыми признаются нормы права полностью либо частично противоречащими Конституции России реализует функцию так называемого «негативного правотворчества» и равносильно принятию федерального закона о внесении изменений в УК РФ или иной закон, содержащий уголовно-правовые предписания. Причем постановление Конституционного Суда Российской Федерации лишает юридической силы не только конкретную норму, которая признана неконституционной, но и «дисквалифицирует» другие нормы, сходные по содержанию той, в отношении которой вынесено решение о противоречии Конституции России. В силу ч. 2 ст. 87 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», признание не соответствующими Конституции Российской Федерации федерального закона, нормативного акта Президента Российской Федерации, нормативного акта Правительства Российской Федерации, договора или отдельных их положений является основанием для отмены в установленном порядке положений других нормативных актов либо договоров, основанных на признанных неконституционными полностью или частично нормативном акте либо договоре либо воспроизводящих их или содержащих такие же положения, какие были признаны неконституционными. При этом положения нормативных актов либо договоров, указанных в частях второй и третьей настоящей статьи, не могут применяться судами, другими органами и должностными лицами (ч. 4 ст. 87 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации»).

Постановления Конституционного Суда Российской Федерации обладают свойством самодостаточности, то есть действуют непосредственно и не требуют подтверждения другими органами и должностными лицами (ч. 2 ст. 79 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации»). Как указал Конституционный Суд Российской Федерации в своем Постановлении от 11 апреля 2000 г. № 6-П,¹ «утрата законом юридической силы, как следует из статьи 125 (часть 6) Конституции Российской Федерации и конкретизирующих ее статей 79 и 87 Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации", возможна лишь в результате признания его неконституционным. Такое решение, вынесенное в порядке конституционного судопроизводства, действует непосредственно, и потому отмена не соответствующего Конституции Российской Федерации закона органом, его принявшим, не требуется, так как этот закон считается отмененным, то есть недействительным, с момента оглашения постановления Конституционного Суда Российской Федерации». Таким образом, именно постановление Конституционного Суда Российской Федерации о неконституционности правовой нормы вносит изменения в законодательство, выводит из него признанную не соответствующей Конституции России норму. Другое дело, что для восполнения образовавшегося в УК РФ пробела может понадобиться непосредственное применение конституционных положений. Однако использование положений Конституции России для непосредственного регулирования уголовно-правовых отношений при наличии пробела в уголовном законе нисколько не умаляет нормативного значения решения Конституционного Суда Российской Федерации, поскольку именно оно «пробило брешь» в УК РФ, лишило уголовно-правовую норму юридической силы.

В соответствии с ч. 1 ст. 79 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации», нормативные акты или отдельные их положения, признанные неконституционными, утрачивают юридическую силу с момента провозглашения решения Конституционного Суда Российской Федерации, что свидетельствует о правоустанавливающем характере такого решения. Разумеется, при этом решение Конституционного Суда Российской Федерации, а точнее, содержащаяся в нем «негативная» уголовно-правовая норма, может в соответствующих случаях иметь и ретроспективное действие (если признание правовой нормы неконституционной улучшает положение лица, совершившего преступление). Тем не менее, даже в таких случаях обратной силой обладает именно решение Конституционного Суда Российской Федерации, но не Конституция России, так как ретроспективное действие свойственно только той норме, которая вступила в силу после возникновения конкретного правового отношения.¹

Решения Конституционного Суда Российской Федерации о признании правовой нормы не соответствующей Конституции России, а не сама Конституция, выступают в качестве нормативного основания для отмены и неприменения аналогичных по содержанию норм (ч. 3 ст. 87 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации»).

Так, например, Постановлением Конституционного суда Республики Дагестан по делу о проверке конституционности положения пункта 2.2.48 Республиканских нормативов градостроительного проектирования, утвержденных постановлением Правительства Республики Дагестан от 22 января 2010 года № 14, в связи с жалобой гражданки М.А. Рамазановой от 25 мая 2016 года признана не соответствующей Конституции ст. 2.2. 48 Республиканских нормативов градостроительного проектирования, утвержденных постановлением Правительства Республики Дагестан от 22 января 2010 года № 14 в части, устанавливающей, что при проектировании на территории малоэтажной жилой застройки расстояние от стен индивидуальных, блокированных и секционных жилых домов до ограждения земельного участка должно быть не менее 4,5 м, не соответствующим Конституции Республики Дагестан, ее статьям 2, 18, 48, 54, 55, 88 и 90, поскольку оно принято с нарушением разграничения предметов ведения и полномочий между органами государственной власти и органами местного самоуправления и в правоприменительной практике допускает возможность ограничения права собственности.

По смыслу конституционно-правового толкования градостроительного законодательства, содержащегося в настоящем Постановлении и, исходя из положений, предусмотренных в статьях 72 и 73 Конституции Российской Федерации, статьях 54, 55 и 90 Конституции Республики Дагестан, статье 7 Градостроительного кодекса Российской Федерации, статье 3.1. Закона Республики Дагестан «О градостроительной деятельности в Республике Дагестан», определивших исчерпывающий перечень полномочий органов государственной власти субъектов Российской Федерации в области градостроительной деятельности, положение Нормативов в части, устанавливающей, что при проектировании на территории малоэтажной жилой застройки расстояние от стен индивидуальных, блокированных и секционных жилых домов до ограждения земельного участка должно быть не менее 4,5 м. противоречит Конституции Республики Дагестан.

Правоприменительные решения по делу общества с ограниченной ответственностью «Росконсерв», основанные на положении пункта 6 Постановления Правительства Республики Дагестан от 31 января 2013 года №13 «Об утверждении удельных показателей кадастровой стоимости и результатов государственной кадастровой оценки земель населенных пунктов Республики Дагестан», в истолковании, расходящемся с их конституционно-правовым смыслом, выявленным в настоящем Постановлении, подлежат пересмотру в установленном порядке, если для этого нет иных препятствий, учитывая, в том числе, что в соответствии с правовой позицией Конституционного Суда Российской Федерации решение правоприменительного органа, основанное на подзаконном нормативном правовом акте, признанном конституционным (уставным) судом субъекта Российской Федерации в пределах его полномочий противоречащим конституции (уставу) субъекта Российской Федерации, может быть пересмотрено в установленном законом порядке в соответствии с пунктом 1 части четвертой статьи 392 ГПК Российской Федерации (Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 5 июня 2012 года №1239-О)¹.

Конституционный Суд Российской Федерации в отдельных случаях формулирует новые «позитивные» правовые нормы, которые находят воплощение в его правовых позициях.

Надо признать, что феномен правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации не получил общепринятой трактовки в юридической науке. Одни специалисты открыто признают и на многочисленных примерах доказывают, что содержание правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации не сводится только к толкованию Конституции России и проверяемых на предмет конституционности нормативных правовых актов, что в правовых позициях нередко формулируются положения, имеющие выраженный нормативный характер.¹ Другие ученые придерживаются мнения, что содержание правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации ограничивается (вернее, должно ограничиваться) общеобязательным официальным толкованием Конституции России и «конституционного смысла» отраслевого законодательства. Правда, при этом они сетуют на то, что фактически Конституционный Суд Российской Федерации нередко присваивает себе функции законодателя, а содержание некоторых правовых позиций явно выходит за рамки толкования Конституции России и отраслевого законодательства (то есть, в конечном итоге, все-таки признают нормативно-интерпретационное значение правовых позиций, хотя и считают это несовместимым с разделением властей).²

Действительно, анализ практики Конституционного Суда Российской Федерации не оставляет сомнений в нормативно-интерпретационной природе его правовых позиций. Причем, как представляется, нормативное значение правовых позиций Конституционного Суда Российской Федерации объективно обусловлено его функциями, и, прежде всего - функцией разрешения неопределенностей в праве, обнаружение которых является основанием к рассмотрению дела в Конституционном Суде Российской Федерации. В соответствии со ст. 36 Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» одним из оснований для рассмотрения дела Конституционным Судом Российской Федерации является обнаружившаяся неопределенность в понимании положений Конституции России. Разрешение подобной неопределенности неизбежно сопровождается формулированием предписаний, снимающих смысловую неопределенность конституционно-правовой нормы, то есть устанавливающих один из нескольких одинаково возможных вариантов ее понимания, либо созданием конкретизирующих Конституцию нормативных положений.¹ При этом роль Конституционного Суда Российской Федерации «выражается в предпочтении одного из вариантов применения конституционной нормы, что также имеет нормативное значение, а то и в создании абсолютно новой нормы, которая может сочетаться с конституционным правилом, но все же становится самостоятельным правилом нормативного значения».² В этой связи следует согласиться с Н.В. Витруком, который указывает, что «официальное толкование отдельных положений Конституции РФ практически невозможно осуществить, не формулируя новых положений нормативного характера».³

Неизбежным спутником разрешения дел о конституционности нормативных правовых актов также является нормативная конкретизация правовых норм. Признание нормативного правового акта неконституционным, равно как и подтверждение его конституционности, всегда опирается на интерпретацию Конституционным Судом Российской Федерации конституционных принципов и норм, а также «конституционно-правового смысла» оспариваемого акта. При этом «происходит конкретизация общих конституционных установлений, соприкоснувшихся с реальной жизнью права, формирование "живого" права - конституционного и иных правовых отраслей, что находит воплощение в правовых позициях Конституционного Суда».⁴ Подобная ситуация, в частности, имеет место, когда Конституционный Суд Российской Федерации признает оспариваемый нормативный правовой акт соответствующим Основному закону только в строго определенном «конституционно - правовом смысле», исключая таким образом иной вариант понимания и применения правовой нормы. Тем самым правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации снимают смысловую неопределенность оспариваемой правовой нормы, обеспечивают, по образному выражению Н.С. Бондаря, конституционную «рихтовку» отраслевого законодательства, то есть доведение его до уровня требований конституционных принципов и ценностей без вторжения в букву закона.¹ Такая «коррекция» содержания отраслевых норм имеет самое непосредственное нормативное значение, что позволяет считать решения Конституционного Суда Российской Федерации юридическим источником не только «негативных», но и «позитивных» отраслевых норм.

Таким образом, решения Конституционного Суда Российской Федерации можно считать юридическими источниками как «негативных», так и «позитивных» -правовых норм, юридическая сила которых уступает только конституционным предписаниям. Занимая в системе источников российского права столь высокое место, решения Конституционного Суда Российской Федерации выполняют в ней системосохраняющую функцию. Лишая юридической силы правовые нормы, не соответствующие Конституции России, или придавая им «конституционно-правовое звучание», решения Конституционного Суда Российской Федерации тем самым обеспечивают соответствие (непротиворечие) иных формальных источников права Основному закону, сохраняют их в конституционно- правовом поле, препятствуют разрушению субординационных связей, замыкающихся на Конституцию России. Таким образом, решения Конституционного Суда Российской Федерации выступают в качестве своего рода «предохранителя», который срабатывает в системе юридических источников права при возникновении в ней «сбоя» субординации, «выключая» из нее неконституционный правовой акт.

Обобщая результаты исследования, изложенные в параграфе, полагаем возможным отметить следующее.

1. 
   Постановление Конституционного Суда Российской Федерации о признании правовой нормы полностью либо частично противоречащей Конституции России реализует функцию так называемого «негативного правотворчества» и равносильно принятию федерального закона о внесении изменений в УК РФ или иной закон, содержащий правовые предписания. При этом такое постановление обладает свойством самодостаточности, то есть действует непосредственно и не требует подтверждения другими органами и должностными лицами. Поэтому отмена не соответствующего Конституции Российской Федерации закона органом, его принявшим, не требуется, так как этот закон считается отмененным, то есть недействительным, с момента оглашения постановления Конституционного Суда Российской Федерации. Таким образом, именно постановление Конституционного Суда Российской Федерации о неконституционности правовой нормы вносит изменения в законодательство, выводит из него признанную не соответствующей Конституции России норму.
   
2. 
   Правовые нормы, признанные неконституционными, утрачивают юридическую силу не с момента их принятия, а с момента провозглашения постановления Конституционного Суда Российской Федерации, что подтверждает его правоустанавливающий характер. При этом содержащаяся в нем «негативная» правовая норма может в соответствующих случаях иметь ретроспективное действие (если признание правовой нормы неконституционной улучшает положение лица, совершившего преступление).
   
3. 
   Постановление Конституционного Суда Российской Федерации лишает юридической силы не только конкретную норму, которая признана неконституционной, но и «дисквалифицирует» другие нормы, сходные по содержанию той, в отношении которой вынесено решение о противоречии Конституции России.
   
4. 
   Значение решений Конституционного Суда Российской Федерации как юридических источников права не ограничивается только «негативным правотворчеством». В своих постановлениях и определениях Конституционный Суд Российской Федерации конкретизирует «конституционно-правовой смысл» оспариваемых положений закона, устраняет их неопределенность, восполняет их регулятивную недостаточность, формулируя тем самым «позитивные» правовые нормы. Таким образом, решения Конституционного Суда Российской Федерации можно считать юридическими источниками как «негативных», так и «позитивных» правовых норм.
   
5. 
   Лишая юридической силы правовые предписания, не соответствующие Конституции России, или придавая им новое «конституционно-правовое звучание», решения Конституционного Суда Российской Федерации выполняют системосохраняющую функцию - обеспечивают соответствие (непротиворечие) иных формальных источников права Основному закону, сохраняют их в конституционно-правовом поле, препятствуют разрушению субординационных связей, замыкающихся на Конституцию России.
   

4. 
   Судебная практика Верховного Суда РФ как источник права
   

Пожалуй, самым дискуссионным вопросом, возникающим всякий раз, когда заходит речь о формальных источниках российского права, является вопрос о возможности признания таковыми решений Верховного Суда Российской Федерации. При этом решение указанного вопроса существенно затрудняется отсутствием необходимой ясности относительно предмета дискуссии, поскольку одни специалисты обсуждают возможность признания формальными источниками права постановлений (разъяснений) Пленума Верховного Суда Российской Федерации, другие - говорят о судебной практике Верховного Суда Российской Федерации как юридическом источнике права, а третьи - спорят о прецедентном характере решений Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам, нередко смешивая судебный прецедент и прецедент судебного толкования. Более того, некоторые авторы необоснованно отождествляют вышеуказанные понятия, что вносит дополнительную терминологическую путаницу в решение и без того непростого вопроса. В этой связи необходимо четко представлять содержание и соотношение указанных понятий.

Судебная практика определяется в юридической литературе двояко - как специфический вид судебной деятельности по рассмотрению правовых споров, и как результат, итог этой деятельности, который воплощается в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации и решениях по конкретным делам.¹

Проблема определения юридической природы и статуса постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации (СССР, РСФСР) имеет достаточно длительную историю и, что вполне закономерно, не ограничивается только правовым аспектом, имея общетеоретическое правовое значение.

Не достигнуто согласия относительно юридической природы и статуса постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации и среди представителей правовой науки, одни из которых выступают за признание их формальными источниками права,² а другие возражают против этого,³ причем аргументация участников дискуссии практически ничем не отличается от тех доводов, которые приводят «теоретики».

Отсутствие прямого указания об обязательности постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации, а также конституционное предписание о независимости судей и их подчинении только Конституции России и федеральному закону (ч. 1 ст. 120 Конституции Российской Федерации) приводят некоторых исследователей к выводу о том, что постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации утратили обязательную юридическую силу и имеют в настоящее время исключительно рекомендательный характер.¹ Однако это мнение не соответствует действительности.

Во-первых, положение об обязательности постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации не ограничивает, а тем более не исключает независимость судей и их подчинение только Конституции России и федеральному закону. Как совершенно справедливо отмечает А.В. Наумов, «статья 126 Конституции РФ помещена в главе о судебной власти, и там текстуально прописаны властные полномочия Верховного Суда РФ и в числе их названа дача разъяснений по вопросам судебной практики».

Во-вторых, подтверждением тезиса об обязательности постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации длительное время являлось законодательное признание юридической обязательности постановлений Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (ч. 2 ст. 13 Федерального конституционного закона от 28 апреля 1995 г. № 1 -ФКЗ «Об арбитражных судах в Российской Федерации»,² которая ныне утратила силу).

В-третьих, обязательность постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации подтверждается тем фактическим воздействием, которое они оказывают на своих адресатов. Опросы, проводимые различными исследователями, показывают, что для большинства судей обязательность постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации не вызывает никаких сомнений.

Однако само по себе положение об общеобязательности постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации еще не предопределяет необходимость признания их формальными источниками права, поскольку для такого вывода надо констатировать факт наличия в постановлениях Пленума новых нормативных предписаний правового характера, которые не просто воспроизводят положения УК РФ или разъясняют их смысл, а дополняют, развивают либо изменяют содержание существующих правовых норм.

Вряд ли кто из специалистов станет отрицать фактическое наличие в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации таких нормативно новых правовых предписаний. Можно долго спорить о том, насколько это соответствует теории разделения властей и принципу законности, но утверждать, что Пленум Верховного Суда Российской Федерации никогда не выходит за рамки толкования закона и не создает новых предписаний правового характера (причем не только вторичных, но и первичных) - значит не видеть реального положения вещей. Даже беглое ознакомление хотя бы с несколькими постановлениями Пленума Верховного Суда Российской Федерации по делам не оставляет сомнений в том, что их содержание не ограничивается интерпретацией УК РФ. Практически в каждом из них можно обнаружить предписания, не выводимые из закона, которые осуществляют конкретизацию правовых норм, разрешают сложные правовые вопросы, не имеющие однозначного законодательного решения, компенсируют пробелы в УК РФ. Это подтверждают и опрошенные нами специалисты в области права. Большинству из них известны постановления Пленума, которые восполняют пробелы в УК РФ (67,6 % правоприменителей, 70,7 % научных сотрудников и преподавателей); устраняют противоречия и неопределенность в УК РФ (91,0 % правоприменителей, 82,9 % научных сотрудников и преподавателей); содержат новые правовые нормы (31,1 % правоприменителей, 34,1 % научных сотрудников и преподавателей). Причем существование в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации подобных нормативных предписаний является объективно обусловленным и необходимым, так как даже при самом высоком уровне законодательной техники практически невозможно создать систему правовых норм, полностью лишенную противоречий, смысловой неопределенности, пробелов (не говоря уже о реальном, весьма далеком от совершенства, уровне техники конструирования закона и бессистемности вносимых в него изменений.

Подзаконное нормотворческое развитие закона является не исключением, не каким-то единичным случаем, а объективно обусловленной регулярной функцией постановлений Пленума. При этом тот факт, что конкретизирующие положения, формулируемые Пленумом Верховного Суда, имеют вторичный характер, производный от уже существующих правовых норм, ничуть не препятствует признанию их нормативности, как считают отдельные авторы.¹ Как уже было отмечено, правовая норма остается таковой вне зависимости от того, является ли она «первичной», либо имеет производный, подзаконный характер.

И все же наиболее ярко нормативный характер постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации проявляется в тех случаях, когда сформулированные в них положения компенсируют пробелы в законодательстве. Разумеется, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации не могут устранить пробел в законе, поскольку это исключительная прерогатива законодателя. Однако если сфера правового регулирования, в которой обнаружен пробел, не связана с криминализацией деяния, для регулирования соответствующих отношений могут применяться и, как показывает практика, успешно применяются постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации, которые восполняют, таким образом, пробелы закона до их законодательного устранения.

Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации восполняют регулятивную недостаточность закона и в части, касающейся назначения наказания. Так, например, согласно ч. 6 ст. 88 УК РФ наказание в виде лишения свободы не может быть назначено несовершеннолетнему осужденному, совершившему в возрасте до шестнадцати лет преступление небольшой или средней тяжести впервые, а также остальным несовершеннолетним осужденным, совершившим преступления небольшой тяжести впервые. Однако при этом УК РФ не регламентирует правила назначения наказания указанным категориям несовершеннолетних в случаях, когда санкция статьи, предусматривающей ответственность за совершение соответствующего преступления, содержит лишение свободы в качестве единственного вида основного наказания (например, ч. 2 ст. 112, ч. 1 и 2 ст. 120, ч. 2 ст. 122 УК РФ). Компенсирует этот пробел Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29 октября 2009 г. № 20 «О некоторых вопросах судебной практики назначения и исполнения уголовного наказания».¹ Согласно абз. 3 п. 18 указанного Постановления, «если несовершеннолетнему в силу положений части 6 статьи 88 УК РФ не может быть назначено наказание в виде лишения свободы, а санкция статьи Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации, по которой он осужден, не предусматривает иного вида наказания, то суду следует назначить ему другой, более мягкий, вид наказания, который может быть назначен несовершеннолетнему с учетом положений части 1 статьи 88 УК РФ. При этом в резолютивной части приговора необходимо указать на применение судом части 6 статьи 88 УК РФ».

Весомым доказательством нормативной природы постановлений Пленума Верховного Суда может также явиться тот факт, что некоторые сформулированные в них положения впоследствии без каких-либо содержательных изменений трансформировались в законодательные правовые нормы.

Итак, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации осуществляют нормативную конкретизацию закона и применяются для регулирования правовых отношений при наличии пробелов в УК РФ, что позволяет с полным основанием говорить об их нормативном значении (о чем, кстати, дополнительно свидетельствует распространенная практика внесения в них изменений и дополнений¹). При этом, как отмечалась нами ранее, они обладают общеобязательной юридической силой, что в совокупности с их нормативным характером приводит к однозначному выводу - постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации являются юридическими источниками российского права. Вместе с тем полагаем неверным считать постановления Пленума разновидностью подзаконных нормативных правовых актов, как полагают некоторые специалисты.² В отличие от последних, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации содержат не только конкретизирующие нормативные предписания, но и положения интерпретационного, организационного, информирующего характера, то есть имеют комплексную юридическую природу. Однако учитывая, что важнейшей (если не основной) функцией постановлений Пленума по уголовным делам является именно подзаконная конкретизация уголовного закона, их можно отнести к категории «подзаконно ориентированных актов».¹

Следует особо подчеркнуть, что, будучи юридическими источниками уголовного права, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации являются подчиненными по отношению к закону, а точнее, должны являться таковыми. Иными словами, содержание постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации в идеале должно ограничиваться только вторичными правовыми нормами, которые лишь конкретизируют положения УК РФ и имеют исключительно подзаконный характер. Однако приходится с сожалением констатировать, что на практике Пленум Верховного Суда Российской Федерации нередко создает первичные правовые предписания, причем не соответствующие закону. Примеры не соответствующих УК РФ нормативных предписаний, сформулированных в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации, неоднократно рассматривались на страницах юридической печати и, безусловно, хорошо известны специалистам (70,7 % опрошенных научных сотрудников и преподавателей отметили существование подобных предписаний), в связи с чем в очередной раз приводить их излишне.

Может сложиться впечатление, что в официальном признании постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации источниками российского права нет особой надобности, поскольку и без такого признания они на протяжении многих десятилетий фактически используются в этом качестве. Однако такое впечатление обманчиво, так как ситуация, когда постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации официально не признаны формальными источниками права, а фактически являются таковыми, представляется ненормальной и чревата серьезными нарушениями прав человека.

Что же касается решений Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам, то идея о возможности признания их юридическими источниками права, которая бурно обсуждается в юридической ли- тературе,¹ не имеет, на наш взгляд, серьезных перспектив. Разумеется, было бы неверным отрицать, что официально опубликованные решения Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам, а точнее, правовые позиции, содержащиеся в их мотивировочной части, выступают в качестве образца понимания и применения правовых норм и, как правило, учитываются нижестоящими судами при отправлении правосудия. Кроме того, нельзя не признать, что решения Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам способны без изменения «буквы» закона существенным образом изменить содержание правовой нормы.² Достаточно вспомнить известную ситуацию с пониманием беспомощного состояния потерпевшего при убийстве. Так, например, в 1997 г. Верховный Суд Российской Федерации квалифицировал убийство спящего человека по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ, признав тем самым сон беспомощным состоянием потерпевшего.³ Однако в 2000 г. в Бюллетене Верховного Суда Российской Федерации был опубликован ряд решений, в которых Верховный Суд указал, что убийство спящего не может расцениваться как убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии.⁴ Эти решения изменили судебную практику и фактически сузили сферу применения п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Не отрицая важнейшего значения казуальных решений Верховного Суда Российской Федерации для понимания и применения закона, возьмемся, тем не менее, утверждать, что отмеченные обстоятельства не могут служить достаточно вескими доказательствами необходимости признания их юридическими источниками отечественного права. При решении этого весьма непростого вопроса нельзя не учитывать целый ряд других факторов, свидетельствующих отнюдь не в пользу высказанной точки зрения.

Прежде всего, вызывает сомнение общеобязательность единичных решений Верховного Суда Российской Федерации по конкретному делу. Они воспринимаются в качестве образца понимания и применения закона в силу своей убедительности, но юридической обязанности следовать правовой позиции, выраженной в решении Верховного Суда Российской Федерации по конкретному делу, у судов нижестоящих инстанций и других правоприменителей нет. Что же касается воздействия решений Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам на судебную практику, то она, как правило, изменяется под влиянием ряда решений высшей судебной инстанции (что, кстати, характерно для большинства стран, относящихся к романо-германской правовой семье¹). Иными словами, нижестоящие суды в гораздо большей степени ориентируются на сложившуюся практику Верховного Суда Российской Федерации, нежели на его единичное решение по конкретному делу.²

Кроме того, нельзя упускать из вида тот факт, что правовые позиции, сформулированные в решениях Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам, являются «побочным продуктом» деятельности по отправлению правосудия. Если для постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации разрешение неопределенности и конкретизация закона является основной и регулярной функцией, то при вынесении решения по конкретному уголовному делу Верховный Суд Российской Федерации должен, прежде всего, дать точную уголовно-правовую оценку действиям (бездействию) подсудимого и в случае признания его виновным назначить справедливое наказание. Конечно же, при этом Верховный Суд Российской Федерации осуществляет толкование уголовного закона, а отдельных случаях - при наличии пробела в УК РФ или регулятивной недостаточности уголовного закона - бывает вынужден выйти за пределы толкования (например, применить уголовный закон по аналогии либо выбрать один из одинаково возможных вариантов понимания уголовно-правовой нормы). Тем не менее, правовые позиции, изложенные в мотивировочной части решения Верховного Суда Российской Федерации, изначально «заряжены» не на многократное применение (как постановления Пленума), а на разрешение конкретного уголовного дела, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не удивительно, что на содержание правовой позиции Верховного Суда Российской Федерации, выработанной по конкретному уголовному делу, весьма значительное влияние оказывают субъективные факторы,¹ о чем свидетельствует отсутствие единообразного подхода к пониманию и применению одних и тех же правовых норм в различных решениях (нередко вынесенных примерно в одно время). С учетом совокупности вышеизложенных обстоятельств возможность признания решений Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам формальными источниками российского права вызывает серьезные сомнения, что, впрочем, нисколько не умаляет важного значения этих решений как образца понимания и применения уголовного закона.

Завершая параграф, еще раз подчеркнем его основные положения и выводы.

1. 
   Действующее законодательство, в отличие от советского, не содержит прямого указания об обязательности постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Однако это не означает, что постановления Пленума утратили обязательный характер. Во-первых, об этом свидетельствует сам факт конституционного закрепления за Верховным Судом Российской Федерации полномочий давать разъяснения по вопросам судебной практики. Во-вторых, обязательность постановлений Пленума подтверждается тем фактическим воздействием, которое они оказывают на субъектов уголовно-правовых отношений.
   
2. 
   Содержание постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации по уголовным делам не ограничивается интерпретацией УК РФ. Практически в каждом из них можно обнаружить предписания, не выводимые из уголовного закона, которые осуществляют конкретизацию уголовноправовых норм, разрешают сложные уголовно-правовые вопросы, не имеющие однозначного законодательного решения, компенсируют пробелы в УК РФ. Причем значение нормативной конкретизации, осуществляемой Пленумом Верховного Суда Российской Федерации, в уголовном праве многократно возрастает, поскольку возможность конкретизации уголовного законодательства посредством принятия органами исполнительной власти подзаконных нормативных правовых актов существенно ограничена.
   
3. 
   Подзаконное нормотворческое развитие закона является не исключением, не каким-то единичным случаем, а объективно обусловленной регулярной функцией постановлений Пленума. При этом тот факт, что конкретизирующие уголовный закон положения, формулируемые Пленумом Верховного Суда, имеют вторичный характер, производный от уже существующих уголовно-правовых норм, ничуть не препятствует признанию их нормативности. Правовая норма остается таковой вне зависимости от того, является ли она «первичной», либо имеет производный, подзаконный характер.
   
4. 
   С учетом общеобязательного и нормативного характера постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации их следует считать юридическими источниками российского уголовного права. При этом содержание постановлений Пленума в идеале должно ограничиваться только вторичными уголовно-правовыми нормами, которые лишь конкретизируют положения УК РФ и имеют исключительно подзаконный характер. Между тем на практике Пленум Верховного Суда Российской Федерации нередко создает первичные уголовно-правовые предписания, причем не соответствующие уголовному закону. Однако это обстоятельство не может служить препятствием для признания постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации юридическими источниками уголовного права, поскольку иерархические коллизии правовых норм - это достаточно обыденное явление.
   
5. 
   Ситуация, когда постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации официально не признаны формальными источниками уголовного права, а фактически являются таковыми, представляется ненормальной. Во-первых, это препятствует ретроспективному действию постановлений Пленума, улучшающих положение лиц, совершивших преступления. Во- вторых, без официального признания постановлений Пленума юридическими источниками уголовного права не решить весьма острую проблему обеспечения их соответствия уголовному закону. Только при условии такого признания постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации можно будет включить в предмет конституционного нормоконтроля и четко определить рамки нормотворческой судебной конкретизации уголовного закона.
   
6. 
   В отличие от постановлений Пленума, решения Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам не могут быть признаны юридическими источниками уголовного права. Во-первых, нижестоящие суды в гораздо большей степени ориентируются на сложившуюся практику Верховного Суда Российской Федерации. Во-вторых, правовые позиции, сформулированные в решениях Верховного Суда Российской Федерации по конкретным делам, являются «побочным продуктом» деятельности по отправлению правосудия, тогда как для постановлений Пленума разрешение неопределенности и конкретизация уголовного закона являются основной и регулярной функцией. Поэтому на содержание правовой позиции Верховного Суда Российской Федерации, выработанной по конкретному уголовному делу, весьма значительное влияние оказывают субъективные факторы, то есть отсутствие единообразного подхода к пониманию и применению одних и тех же уголовно - правовых норм в различных судебных решениях.