Сущность права Проблемы теории и философии права

• Название: Сущность права Проблемы теории и философии права
• Дата: 28.02.2018
• Размер: 1.72 Mb.
• Имя файла: Leyst_O_E_Suschnost_prava.doc
• Тип: Документы; #37395
• страница: 23 из 36

*(278).

Мораль воздействует на общественные отношения предписаниями, адресованными одному человеку (запрет, обязывание). С нравственной точки зрения личность оценивается по степени выполнения этих предписаний: чего ждать от этого человека - нарушит ли он запрет, выполнит ли обязанность? Именно поэтому в системе моральных критериев оценки личности существуют еще и такие понятия, как "принципиальность", "порядочность", "беспринципность", "лицемерие", "моральная неустойчивость", "безволие", "подверженность дурным влияниям", и т.п. Эти критерии тоже характеризуют личность в аспекте нравственно-социальных ожиданий окружающих ее лиц и организаций. Невыполнение обещаний, неверность слову потому и осуждаются моралью, что свидетельствуют о непредсказуемости действий лживого и ненадежного человека, говорящего одно, а делающего другое.

В отличие от правовых норм все моральные нормы строятся по правилам абсолютной деонтической логики, т.е. сводятся к велению или запрету, адресованному отдельно взятому индивиду. Такие нормы, как отмечено (гл. 3), присущи и праву, воспринявшему ряд табу первобытного общества (запреты, выраженные в праве как составы правонарушений).

Особенность деонтической структуры морали (в ее отличии от права) давно замечена философами и правоведами.

Кант указывал, что учение о нравственности (морали) обычно (начиная с Цицерона) называется учением об обязанностях, а не учением также о правах; причину этого он видел в том, что моральный закон предписывает долг (обязанность), исходя из которого можно затем вывести понятия о правах*(279).

Это различие между правом и моралью подчеркивали многие правоведы. Н.М. Коркунов писал: "Из нравственных норм выводится только безусловный нравственный долг; из юридических - обусловленные друг другом право и обязанность"*(280).

В отличие от морали право регулирует поведение людей при помощи не только запретов и предписаний (обязанностей), но и посредством предоставительно-обязывающих норм, предусматривающих наделение участников правоотношения субъективными правами, которыми лицо может воспользоваться или не воспользоваться по своему усмотрению. Поскольку субъективное право обеспечивается соответствующими действиями обязанных лиц, получается, что поведение последних зависит не только от содержания нормы, но и от желания управомоченного воспользоваться или не воспользоваться своим правом. Именно поэтому аппарат абсолютной деонтической логики, достаточный для раскрытия содержания моральных норм, оказался недостаточным для изучения норм права, чем и обусловлена необходимость разработки логических теорий взаимодействия (см. гл. 3).

Названное различие между правом и моралью положил в основу своей теории права Л.И. Петражицкий, со свойственной ему последовательностью относивший к праву все вообще нормы-отношения, которые содержат притязание, право требовать ("императивно-атрибутивные эмоции"), тогда как морали ("императивные эмоции") такое свойство (право требовать) не присуще. При таком подходе к правовым было отнесено множество отношений, которые испокон веков считались только моральными отношениями, правилами этикета и др. Теория Л.И. Петражицкого вызвала много возражений, большая часть которых строилась на интуитивно-эмоциональных суждениях о существовании моральных прав и притязаний. Однако в том же интуитивно-эмоциональном восприятии рассуждения о "моральном праве" звучат не более чем утешение и соболезнование тому, у кого нет реального ("формального") права, кто может рассчитывать только на милость и благодеяние.

Можно предположить, что "моральное право" (правопритязание) когда-то соревновалось с юридическим правом и в этом соревновании потерпело поражение. На одну и ту же вещь не могут одновременно существовать у разных субъектов два разных права - одно юридическое, другое моральное. Моральное право, при его конкуренции с юридическим, будет либо запрещено (как самоуправство), либо преобразовано в юридическое право (преторская собственность: "Эта вещь остается твоей, но будет принадлежность тому, кто ее у тебя купил без выполнения формальных условий купли-продажи этой вещи").

Современная этика (философия морали, нравственности) содержание моральных норм традиционно сводит к запретам и обязанностям. В научном аппарате этики понятие "моральное право, притязание" не нашло места. Этот термин нередко встречается в публицистической литературе, где, однако, способом осуществления чьих-либо "моральных прав" всегда называется благотворительность или прямой политический акт власти.

Согласно теории морали оценка и необходимость морального поступка не зависят от чьей-либо воли (своей или управомоченного лица), а проистекают из самой нормы. Поэтому основой морального поведения личности этика считает совесть, чувство долга, ответственности перед другими людьми, обществом, перед самим собой*(281); положительная или отрицательная оценка такого поведения другими людьми рассматривается лишь как дополнительное средство регулирования поведения. Нормы морали адресованы помыслам человека, ориентированы на его духовный мир, предписывают действия и поведение, соответствующие его убеждениям, санкционируются "голосом совести", который поначалу был тождествен велениям всеведущих богов (или Бога), сопряженным с посмертным или прижизненным воздаянием.

Утратив в соревновании с правом средства внешнего принуждения, мораль обрела могучую опору в религии, дававшей тем, кто сетовал на несправедливости, духовное утешение в виде упования на волю богов или Бога, надежды на божественное воздаяние добрым за добро и злым за зло, на помощь сверхчеловеческих сил в земной или (и) потусторонней жизни. Многие моральные нормы получали религиозную санкцию, становясь заповедями, велениями или запретами, исходящими от Бога.

С самого начала мораль складывалась в сфере религии и всегда была пристанищем обиженных и угнетенных. Социальная функция морали - не только сплочение социальных групп и общества в целом, но и духовное утешение тех, кто потерпел неудачу в жизни. Не случайно аскетизм, умение довольствоваться малым, бескорыстие считались и еще считаются положительными моральными качествами; многие века предполагалось, что носители таких качеств заслуживают посмертного воздаяния, награды в потустороннем мире. Голос совести - главная санкция моральных норм; поначалу (многие века) считалось, что "совесть" - прямой контакт человека со всеведущим Богом (богами)*(282), а "угрызения совести" - божье наказание за несоблюдение заповедей. Бессовестный человек - человек безнравственный и порочный, способный на злодеяния, за которые неизбежно посмертное или прижизненное воздаяние - наказание от Бога (богов).

Многие века мораль была настолько тесно связана с религией, что развитие философии и науки в Новое время, распространение деизма и атеизма поставили перед видными деятелями Просвещения вопрос: может ли атеист быть нравственным человеком? Сверх того, атеист как аморальный человек считался потенциальным преступником, уверенным, что умело совершенное и нераскрытое злодеяние останется безнаказанным. Поэтому большинство философов-просветителей, в том числе самых вольнодумных, высказывались за "гражданскую религию", согласно которой важнейшие обязанности человека перед обществом и другими людьми подкреплялась бы верой во всезнающего, всевидящего, карающего и награждающего Бога. В период французской революции якобинцы даже пытались учредить гражданскую религию специальным декретом.

Доводам сторонников гражданской религии их оппоненты в XVIII веке противопоставляли задачу, которую сейчас назвали бы социально-психологическим тестом. Представьте себе, говорили они, что на стене перед вами находится кнопка, нажав которую, вы убьете совершенно не известного вам человека, живущего не то в Китае, не то в Перу; в результате его смерти (о причине которой никто, кроме вас, не знает) вы получите в наследство громадное состояние. Нажмете ли вы эту кнопку?

Поскольку большинство просветителей скептически относились к идее посмертного воздаяния (гражданская религия ими предлагалась для непросвещенного народа), каждому приходилось решать вопрос: действенна ли мораль, опирающаяся только на совесть человека как на его личное духовное качество, не подкрепленное страхом перед карающим Богом?

В результате дискуссии воцарилось мнение, что за тысячелетия существования мораль стала частью духовного и социального бытия человечества, привычным и необходимым регулятором действий и поведения людей. Это мнение нашло подтверждение в ближайшем развитии истории.

Несмотря на распространение атеизма и общее падение религиозности, XIX век не стал веком безнравственности. Напротив, резкое и быстрое ухудшение положения больших масс населения в связи с развитием капитализма привело к широкому развитию филантропии (человеколюбия) и милосердия, к распространению моральной (не только религиозной!) критики буржуазного общества за его эгоистичность, индивидуализм и антигуманность.

С конца XVIII - начала XIX в. к проблемам этики обращаются ряд видных правоведов (И. Бентам, Дж. Остин и др.). Проблема связи и соотношения права и морали занимает прочное место в развивающейся общей теории права. Это обусловлено рядом причин.

Во-первых, новое право гражданского общества нуждалось в идейном обосновании. Такого обоснования не могли дать ни религия, ни традиции разрушенного феодально-сословного общества. В XIX веке потеряла былой авторитет и классическая теория естественного права, носившая революционно-критический характер; ее историческая роль была исчерпана низвержением сословного строя.

Во-вторых (связано с первым), на первый план выходили такие проблемы, как становление нового правопорядка, законности, правового государства. Теоретический поиск правоведов устремлялся на изыскание конкретных связей исторически новых правовых явлений с духовной жизнью общества, на обнаружение в общественной психологии и идеологии основ для практических решений политико-правовых задач. Так, основанная на утилитаризме этика Бентама давала возможность определить соотношение запретов и велений в праве, а тем самым охранительных и позитивных функций современного государства.

В-третьих, наконец, развитие антропологии, социальной психологии, социологии и исторических наук открывало дорогу для новых решений ряда проблем соотношения права и морали, непостижимых с точки зрения теологии или априорного рационализма.

В XIX-XX вв. предметом обсуждений и дискуссий философов, правоведов, социологов и специалистов по этике стала поставленная еще в Древнем мире проблема источника моральных качеств и чувств. Одни полагали (вслед за Т. Гоббсом), что человек по природе зол и моральные качества прививаются ему государством; другие считали моральные чувства и качества врожденными качествами людей (П.А. Кропоткин утверждал, что эти качества подавляются и уродуются государством, а полное развитие могут получить лишь при анархо-коммунизме); третьи доказывали, что моральные качества личности достигаются воспитанием и примером (И. Кант). К концу XIX - началу XX в. сложились все возможные точки зрения по этой проблеме; тогда же социологи (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль) разработали социально-аппробативную теорию морали, согласно которой моральные понятия и категории выражают санкции общества, одобряющего одни поступки и порицающего другие.

Важным достижением И. Канта, И. Бентама, многих философов и правоведов XIX века является обоснование различий между правом и моралью. Классическая теория естественного права XVII-XVIII вв. нередко отождествляла или смешивала моральные и правовые категории, оценки, требования*(283). Для глубокого исследования морали и права как самостоятельных социальных явлений необходимо обособление одного от другого. Именно на основе этого обособления стали возможны исследования связей между правом и моралью.

Ряду правоведов и философов конца XIX - начала XX в. принадлежит определение "право - минимум морали". В это определение вкладывалось разное содержание.

Широкую известность получило рассуждение Г. Еллинека о безжалостном кредиторе, отбирающем у должника его последнее достояние, выколачивая долг: "Он действовал бы более нравственно, если бы отпустил его должнику. При взгляде на право, как низшую ступень нравственности, устраняются все конфликты, которые возникают, если право и мораль представить двумя самостоятельными силами"*(284). Ошибка Еллинека состоит в том, что мораль, вопреки его рассуждению, не поддается количественным измерениям. При заключении юридического договора по закону можно торговаться о цене, о праве на долю имущества или в доходах, о процентах по долгу или вкладу, о плате за пользование жилищем и приборами, о сроках и времени пользования ими и т.п. В морали нет количественных измерений, она не поддается ни дозировке, ни процентированию. Личность оценивается целиком. "Полуморальный" человек - это законченный негодяй.

Право - не "минимум морали" и по той причине, что регулирует обширный круг отношений (процессуальных, административных, производственных, организационных и др.), вообще не подлежащих моральной оценке.

Кроме того, само существование права означает, что мораль бессильна урегулировать ряд отношений между людьми; они потому и пишут договоры, заверяют их в нотариальных конторах, оговаривают пени, штрафы, неустойки за невыполнение обязательств, что не верят в честность своих контрагентов; право с его формальной определенностью, доказуемостью и способностью к принудительному осуществлению является не (только) "минимумом нравственности", а ее "суррогатом", несовершенной, однако необходимой формой отношений между людьми.

Постоянной причиной противоречий права и морали в любом обществе, где они существуют, является формальная определенность права, не всегда дающая возможность распространить его действие на ситуации, настоятельно требующие правового регулирования, но не предусмотренные правом, либо, наоборот, допускающая применение права к жизненным отношениям и ситуациям, где мораль считает такое применение несправедливым. Иными словами, противоречия возникают в силу того, что право по-разному оценивает ситуации, одинаковые с точки зрения морали, или, наоборот, уравнивает жизненные обстоятельства и ситуации, весьма различные с моральной точки зрения. Не случайно древние говорили: "Чрезмерно точное осуществление права порождает наивысшую несправедливость".

Содержание некоторых правовых норм откровенно и грубо противоречит даже тем моральным предписаниям и запретам, которые содержатся в религиозных заповедях. Правом разрешено и предписано убийство, запрещенное в Библии. Прелюбодеяния или непочтительное отношение к родителям, осужденные Библией, правом не запрещены и не влекут юридической ответственности. Право уделяет большое внимание правосудию, хотя в Новом завете предписано не судиться, а решать дело миром. Нормами государственного, а также процессуального права установлены обязательность и формы присяги (президента, других должностных лиц, а также свидетелей в уголовных и гражданских процессах), хотя Новым заветом клятва запрещена.

Право допускает и узаконяет денежное возмещение морального вреда*(285). Право предписывает считать невиновным заведомого преступника, пока он не осужден.

Но если презумпция невиновности имеет исторические и рациональные основания и обоснования как способ защиты обвиняемого от вполне возможного незаконного и необоснованного осуждения, то нельзя объяснить недавно возникшее, откуда-то заимствованное обыкновение судебной практики помещать подсудимого в зале суда в специальную клетку*(286). Это явно противоречит нормам Международных пактов о правах человека и конституционным нормам о достоинстве личности и о презумпции невиновности. Что касается конституционных принципов состязательности процесса и равенства сторон, то они были бы (хотя бы внешне) соблюдены в том случае, если в точно такую же клетку, как подсудимый, в процессе слушания и решения дела был бы помещен государственный обвинитель.

Из сказанного, однако, не следует, что мораль всегда хороша, а право нередко бывает плохим. Лицемерия не чужды моральные системы многих стран и веков. В Древнем мире, начиная с философии стоиков (а может быть, до нее), признавалось духовное, моральное, природное равенство всех людей, свободных и рабов. Идея этического равенства людей, независимо от их социального положения, свойственна также христианству. Но отсюда не делался вывод о правовом равенстве рабов и свободных, феодалов и крепостных. Общечеловеческая норма природного равенства людей была существенно ограничена и деформирована в господствующей морали сословно-кастового общества, считавшего естественными рабство и крепостничество.

К сторонникам взглядов Г. Еллинека на право как на "минимум морали" нередко относят русского философа В.С. Соловьева, который писал: "Право есть низший предел или определенный минимум нравственности"*(287). Однако теория В. Соловьева существенно отличается от взглядов Еллинека уже тем, что не стремится нравственно оправдать содержание каждого предписания действующего права во всех его, порой негуманных, проявлениях. "...Право в своем элементе принуждения к минимальному добру, - рассуждал В. Соловьев, - хотя и различается от нравственности в собственном смысле, но и в этом своем принудительном характере, отвечая требованиям той же нравственности, ни в каком случае не должно ей противоречить"*(288).

Вслед за А. Шопенгауэром, определявшим право как часть нравственности, как минимум добра, В. Соловьев писал: "Право есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла... Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий в зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он - до времени - не превратился в ад"*(289).

Суждения В.С. Соловьева получили широкое отражение в отечественной литературе того времени. С одной стороны, они противопоставлялись учению Л.Н. Толстого, отрицавшего нравственный характер права; с другой стороны, Б.Н. Чичерин замечал, что соединение Соловьевым правовых и нравственных начал открывает дорогу принудительному насаждению последних. Вторжение власти в область человеколюбия, свободы совести и других начал способно привести, по мнению Чичерина, к иезуетизму, инквизиции и к коммунизму - "идеологии принудительного братства, противоречащей достоинству человека и приводящей к его полному порабощению"*(290). В самом деле: если какая-то часть морали (хотя бы "минимальная") совпадает с правом и поддерживается принуждением, то кто и каким образом устанавливает границы, верхний предел этого "минимума" (тем более, что мораль не поддается количественным измерениям)? Б.Н. Чичерин справедливо замечал опасность теоретической позиции, открывающей верховной власти (государства, партии, церкви) дорогу тотального принуждения во имя нравственности, общего блага, насаждения Царства Божьего.

Дискуссии о соотношении права и нравственности XIX-XX вв. не выходили далеко за пределы сформулированного еще до А. Шопенгауэра сопоставления: право требует никому не вредить (neminem laede), нравственность, сверх того - всем, сколько можешь, помогать (omnes, quantum potes, juva). Оба требования содержатся в Золотом правиле.

Немецкими философами XVII-XVIII вв. было замечено, что Золотое правило в его положительной форме (делай другим то, что хочешь, чтобы тебе делали) соответствует принципам морали, зовущей к человеколюбию и благодеяниям, а в форме отрицательной (не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе) выражает сущность права, обеспечивающего безопасность.

В этих смыслах на Золотое правило ссылались и сторонники упорядочения и совершенствования правовой системы*(291), и, наоборот, принципиальные противники права, призывавшие заменить его системой моральных норм*(292).

Однако в современной научной литературе по этике Золотое правило (в обоих его вариантах) упоминается преимущественно только как категория массового обыденного морального, правового или религиозного сознания. Суть дела в том, что это правило содержит субъективный, всеми понимаемый по-разному элемент: "желание" ("хотение"). Не станет ли то, что я считаю благодеянием (потому что оно мне нравится), "медвежьей услугой" другому лицу, если то, что я для него делаю, не соответствует и даже противоречит его желаниям? Не оборачивается ли такое нежелательное добро злом для того, кому оно оказывается? Эту опасность четко осознавал И. Кант, утверждавший, что никто не может принудить другого быть счастливым так, как он представляет себе благополучие других людей (см. гл. 2).

Именно уважение к разнообразию характеров, стремлений, желаний различных людей*(293) предопределило так называемый формализм категорических императивов Канта, в которых, тем не менее, воплощены идея всеобщей связи человека с другими людьми (первый категорический императив) и идея высокого достоинства личности (второй категорический императив). "Поступай так, - писал Кант, - чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству"*(294).

Не менее важно и то, что Золотое правило способно обусловить поведение человека его сиюминутными желаниями. Поступок, сообразный предполагаемому желанию других, может быть остановлен мысленной уверткой-оговоркой: "Сейчас я не хочу так делать, наверное и они не хотят, чтобы я так поступил". Уязвимость Золотого правила состоит в том, что по своей формулировке оно ставит моральное поведение в зависимость от субъективных предположений о желаниях других людей и от собственных меняющихся желаний.

Заслуга Канта - в обосновании того, что человек должен поступать нравственно независимо от собственных страстей и сиюминутных желаний. В этом суть нравственного долга как мотива поведения, обусловливающего необходимость морального поступка. Кант признает, что нравственный долг состоит в том, чтобы совершать добродеяния; но добро он определяет через нравственный долг.

Сложность соотношения категорий добра (добродеяния) и нравственного долга породила разнообразные направления этики и обусловила ее деление на деонтологию (наука о должном) и аксиологию (учение о ценностях, о добре и зле). Деонтология изучает нравственные предписания, обязанности, моральные нормы, заповеди, соотношение между должным и фактически существующим. Основные проблемы аксиологии - источник понятий добра и зла, идеалов, представлений о справедливости и счастье, понятие достоинства личности, нравственные оценки ее поступков и общественных институтов. Аксиологии в значительно большей мере, чем деонтологии, присущи идеологические, психологические, религиозные мотивы, поскольку она ориентирована на сопоставление общественных отношений и явлений с идеалами, социальными, природными и иными целями.

Деонтологической этике соответствует в правоведении учение о правовой норме и ее структуре, о системности права, о соотношении абстрактного и конкретного в правовых нормах и отношениях, об отраслевом делении права, о формальной определенности правовых норм, о соподчиненности различных источников права по их юридической силе и др. Эти проблемы изучаются преимущественно тем направлением правоведения, которое именуется нормативно-позитивным.

Предпринимались попытки аксиологического подхода к праву. Поскольку проблемы права и морали сближаются там, где речь идет о соотношении и духовных связях личности и общества, о направлении индивидуальной и общественной деятельности к каким-либо целям, идеалам, благим свершениям, ставился вопрос о "ценности права".

В советской литературе внимание к проблеме социальной ценности права было привлечено С.С. Алексеевым*(295). В процессе обсуждения его книги вскоре было замечено, что, рассматривая право как средство осуществления государственных функций и политики правящей партии, автор практически отождествил понятия "ценность" и "полезность". Резонно отмечалось, что содержание книги не изменилось бы, если в названии и тексте слова "ценность права" были бы заменены словами "роль", "функции", "эффективность правовых норм", тем более, что право рассматривалось как "орудие государства", "одно из орудий государственной власти".

При таком подходе исследование "ценности права" успешно вытеснялось изучением эффективности правовых норм*(296). Попытки отдельных авторов отстоять и развить ту же идею "ценности" (тождественной полезности) вызвали еще большие нарекания*(297). Не привела к заметному успеху и попытка сконструировать промежуточное понятие "инструментальная ценность" правовых норм. Не случайно научной общественностью была сочувственно встречена аннотированная в ИНИОН статья болгарского ученого В. Вылканова*(298), отметившего ряд отрицательных черт права и связанных с правом побочных явлений. Право как система норм имеет тенденцию к нарастающему расширению, поскольку каждая правовая норма, решая одни вопросы, порождает другие вопросы, для решения которых требуются новые правовые нормы. Чрезмерное расширение сферы действия права и связанного с ним государственного принуждения ведет к обесценению последнего (слишком частая и повсеместная угроза теряет силу) и к тому, что "гипертрофированное право" оказывается не в состоянии реализоваться (непостижимость чрезмерно обширной правовой информации ведет к тому, что следуют не нормам права, а собственным представлениям о добре и зле). Как и всякий внешний регулятор, право порождает отчужденное к нему отношение, конформизм, снижает чувство личной ответственности, унифицирует людей. Оно противопоставляет людей как истцов и ответчиков, управомоченных и обязанных. Культивируя государственное принуждение, право культивирует принуждение вообще. Существование права - "декларация бессилия морали", гласное и официальное признание того, что мораль не способна урегулировать отношения между людьми. В заключение автор отмечает, что право является средством регулирования общественных отношений, имеющим исключительно высокую социальную полезность и безусловно необходимым на нынешнем этапе развития общества. Задача законодателя и всего общества состоит в том, чтобы, не забывая о некоторых отрицательных сторонах правового регулирования, искать условия его оптимальной действенности*(299).

Правовые нормы необходимы, многие из них полезны, эффективны, справедливы; однако еще древние не без оснований утверждали: summum jus, summa injuria (чрезмерно точное следование праву порождает наивысшую несправедливость). Проблема ценности правовых норм усложняется еще и тем, что ценность не является общепринятым масштабом, ибо зависит от идеологии. Как замечают современные исследователи, "в любом обществе существует определенный конфликт ценностей, и выбор между ними совершается в сфере права и морали"*(300).

Мораль не лучше права, а право не хуже морали. Они - разные. В отличие от морали право дает возможность на насилия зловредных людей ответить силой государственного принуждения, за зло воздать злом, к чему мораль неспособна. С помощью права можно заключать договоры с незнакомыми людьми, даже с лицами сомнительной репутации, обеспечив исполнение обязательств залогом, неустойкой и другими правовыми средствами. Многовековые моральные сентенции о духовном равенстве людей право перевело в область практических жизненных отношений, в правопорядок гражданского общества. Моральные призывы к благотворительности и помощи нуждающимся право переводит в систему социальных прав личности, содействуя социализации гражданского общества.

Право грубее и злее морали, оно чаще подвержено злоупотреблениям, особенно власть имущих, составляющих законы и применяющих их на практике. Но мораль, при всей ее духовности и эстетической красоте, практически не в силах обуздать злых, порочных и бессовестных, вредящих другим людям.

Ни право, ни мораль не воплощают сверхъестественную волю или космический замысел природы*(301). Будь так, они были бы гораздо совершеннее. Они - человеческое творение и несут на себе бесчисленные отпечатки слабости человеческой природы, преобладания чувств над разумом, несовершенства общества, неумелости законодателей, недостатков государственного строя. Но именно поэтому они более подходят для повседневного человеческого бытия, чем, скажем, химически чистая гармония Космоса или математически безупречное Божественное Провидение.

Право и мораль по-разному стремятся социализировать личность, подавляя природную агрессивность, умеряя эгоистические инстинкты и страсти, побуждающие людей к деяниям, опасным и вредным для других людей и данного общества. Эти страсти и инстинкты остры в любом социально неоднородном обществе, особенно в таком, которое разделено на антагонистические классы. Здесь уместно напомнить слова Ф. Энгельса о государстве и причинах его возникновения: "А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала в границах "порядка"*(302).

Право определяет, поддерживает и регулирует внешний порядок; мораль формирует социальные качества личности. Монополизировав принуждение в руках государства, право сдерживает зловредных людей угрозой его применения. Мораль воспитывает чувство милосердия, устойчивость от соблазнов, от преобладания чувств над разумом, от безволия.

Однако мораль не зовет к смирению, всепрощению, непротивлению злу. Обязанностью нравственного человека является защита угнетенных и немощных, нетерпимость к аморальным деяниям и противодействие им. Законное право необходимой обороны основано на моральной обязанности самозащиты и защиты слабых от преступного нападения. Это, однако, единственное основание правомерного применения силы для выполнения морального долга. Во всех других ситуациях моральное воздействие и порицание исключают физическое принуждение, рукоприкладство и даже словесные оскорбления в форме, запрещенной уголовным законом. Высшая мера морального наказания - бойкот, всеобщее отстранение от безнравственного человека, моральный запрет общаться с аморальной личностью.

Моральное оправдание права в цивилизованных странах - в том, что на праве лежит главная тяжесть защиты общества от вредных и опасных деяний лиц, пренебрегающих правами и интересами других людей и общества в целом. Поэтому право, в котором сосредоточено и монополизировано государственное принуждение, запрещает и карает преступления против общественной нравственности, т.е. аморальные деяния, вызывающие такое всеобщее возмущение, что они могут стать причиной самосуда и самочинной расправы.

"...Существование общества зависит не от совершенства некоторых, а от безопасности всех, - писал В.С. Соловьев. - Эта безопасность, не обеспеченная законом нравственным самим по себе, который не существует для людей с преобладающими противообщественными инстинктами, ограждается законом принудительным, который имеет действительную силу и для них"*(303).

Отличие права от морали состоит и в том, что правовое регулирование действий и отношений возможно лишь там, где объективно существует доказуемость конкретных деяний и исполнимость правоотношений средствами юридического процесса. Поэтому оно оценивает только действия людей, обращаясь к изучению мотивов этих действий лишь тогда, когда мотивы доказуемы и влияют на юридическую квалификацию самих действий или их последствий (убийство из корысти, убийство из сострадания). Для морали мотивы поступков имеют первостепенное значение; этика считает, что внешне-нравственное поведение не соответствует морали, если его стимулами являются аморальные побуждения (карьеризм, стяжательство, лицемерие и т.п.).

С правом связаны социальные ожидания, опирающиеся на предположения о стабильности правовых норм и надежды на бесперебойность их реализации.

Социальные ожидания, связанные с моралью, основаны на нравственном облике лица, с которым общаешься, на его моральной репутации, на репутации его ближайшего окружения*(304).

В стабильном обществе нравственный человек - человек порядочный, т.е. человек надежный, неизменный в своих положительных качествах, верный своим обещаниям, противник обманов, склок, злодеяний. Разумеется, в критические периоды острой борьбы народа с тиранической властью или с преступными сообществами порядочность требует участия в этой борьбе или помощи ей. Кроме того, как отмечено выше, в странах, задавленных террором и беспросветным принуждением, мораль деформируется и зовет к уходу во внутренний мир. В таких странах порядочность сводится к отстранению от участия в делах тиранической власти, попирающей право.

Нравственному человеку легче следовать Золотому правилу в обществе стабильного права и законности. Право и мораль напрямую связаны более всего через отрицательную оценку правонарушений. Объективная сторона ряда правонарушений не имеет моральной оценки; таковы, например, несанкционированное изготовление государственного пробирного клейма, совершение сделки, связанной с жемчугом, нарушение правил эксплуатации ЭВМ, повреждение транспортного средства. Однако названные и другие составы деяний, запрещенных современным уголовным правом, содержат мотивы, осуждаемые моралью (обман, корыстные цели, пренебрежительное или легкомысленное отношение к жизни, здоровью и иным интересам других людей). Хотя, по справедливому замечанию Г.Ф. Шершеневича, чувство законности (родственное совести) в меньшей степени, чем моральные качества, свойственно людям и, во всяком случае, не передается по наследству*(305), в современном обществе правонарушение редко находит моральную поддержку и одобрение окружающих и почти всегда порицается как проявление недобрых чувств, страстей или опасного неосмотрительства.

Особенную роль в правовом и моральном сознании стабильного общества играют нравы. Нравы - это нормы повседневного поведения, сложившиеся на основе морали, традиций и других социальных норм, исполнение которых стало привычным. Нравы представляют собой институционализацию моральных норм, результат их укоренения в психологию и образ жизни общества.

В истории политической и правовой мысли неоднократно отмечалась зависимость законодательства от морального сознания общества, особенно от состояния нравов.

Следуя мысли Тацита - "в наиболее испорченном государстве наибольшее количество законов", - Томас Мор писал об идеальном обществе-государстве Утопия и образе жизни его граждан: "Законов у них очень мало, да для народа с подобными учреждениями и достаточно весьма немногих"*(306). "У народа с хорошими нравами, - также замечал Ш. Монтескье, - законы отличаются простотой"*(307). Многократно подчеркивалось, что в обществе с высоким уровнем морального сознания многие законы и их изучение вообще не нужны, и, наоборот, падение общественной нравственности порождает надобность в обширном и продуманном законодательстве: "К чему знание законов, - писал современник Т. Мора Эразм Роттердамский, - при отсутствии дурных нравов, от которых, - в том нет сомнения, - родились хорошие законы?"*(308).

В связи с этой закономерностью ряд буржуазных правоведов XIX века утверждали, что основой общественного порядка являются моральные обязанности и запреты, а право лишь снабжает наиболее важные из них государственной санкцией. Именно такой точке зрения соответствует представление, что нормы права адресованы не гражданам, а органам государства, на которые возложена обязанность решать споры и применять предусмотренные правом меры в случаях нарушения моральных и других культурных норм*(309). Эта точка зрения, связанная и с представлением о праве как "минимуме нравственности", явно не соответствовала реальному соотношению буржуазного права и общественной морали XIX века, существенно нарушенной и расколотой развитием первобытного капитализма. В теоретическом плане данная точка зрения противоречила понятию "системность права" (см. гл. 3), а также, как отмечено, действительному соотношению права и морали. Вместе с тем изложенные теоретические позиции отражают по меньшей мере два важных аспекта соотношения права и морали. Во-первых, социальная роль права (создание "замиренной среды", поддержание общественного порядка) резко возрастает в периоды падения общественной нравственности, морального разложения общества из-за сословных, классовых, религиозных или национальных распрей, разгула эгоизма, индивидуализма, стяжательства, групповых, церковных и партийных страстей, разрывающих общественное единство. Право как "суррогат морали" или ее необходимое дополнение вынужденно расширяет сферу своего действия и строгость санкций. Такие периоды не могут длиться бесконечно долго, поскольку они завершаются либо заменой одного общественного строя (и права) другим, либо укоренением новых нравов на основе совершенствования данного общества.

Во-вторых, давно замечено, что лица, хорошо воспитанные в моральном отношении, гораздо реже других совершают проступки и преступления, затевают споры и судебные тяжбы. Это действительно реальная, стабильная и постоянная сторона соотношения права и морали.

В процессе преподавания современной общей теории права ряду лиц со средним или высшим образованием (студентам или слушателям вузов) задавался вопрос: какое правомерное поведение предпочтительней с социальной точки зрения: 1) человек хорошо знает право и не нарушает его, потому что боится санкций, ответственности, наказания; 2) человек хорошо знает право, признает его ценность, относится к праву с глубоким уважением; 3) человек мало знает о праве, но не совершает правонарушений потому, что хорошо воспитан в духе нравственных норм и принципов.

Первый вариант (правомерное поведение из-за страха наказания) порицался почти всеми опрошенными. Большая часть одобрила третий вариант (правомерное поведение, обусловленное нравственными качествами личности). Те, кто одобрил второй вариант (правомерное поведение, обусловленное хорошим знанием права и уважением к нему), после просьбы обосновать это мнение пояснили, что они имели в виду не столько граждан, т.е. частных лиц, сколько государственных служащих, должностных лиц (для которых, добавили некоторые, неплох и первый вариант).

В современном цивилизованном государстве взаимодействие права и морали осуществляется не на митингах, клеймящих действительных или мнимых правонарушителей, не на партийных или религиозных собраниях, обсуждающих и осуждающих моральный облик правонарушителя, а в повседневном поведении людей, в их уважительном отношении к другим людям. Правомерное поведение - следствие знания и понимания членами общества Золотого правила морали.

Это, однако, возможно лишь при том непременном условии, что содержание самого права не противоречит общепризнанным элементарным нормам морали. Как отмечено, авторитетность права относится к его сущностным качествам. Право, в какой-то части противоречащее моральным устоям общества, постоянно нарушается, обходится, не соблюдается, требует обеспечения его норм чрезмерно строгими санкциями. Ответственность за авторитетность права лежит на законодателе, государственная воля которого определяет содержание правовых норм.

Многовековой опыт законотворчества научил законодателей не навязывать обществу правовых норм, порождающих всеобщий моральный протест, или, по крайней мере, не настаивать на соблюдении этих норм, попустительствовать их нарушению. Длительные религиозные войны и кровавые конфликты вынудили большинство государств провозгласить свободу совести, отказавшись от юридически обязательных государственных религий.

Лицемерное перетолкование моральной заповеди "не убей" ("не убей, но если государство прикажет - по закону - убей") постепенно сменяется отменой смертной казни, а также провозглашением (в ряде стран - осуществлением) права на замену обязательной военной службы альтернативной гражданской службой.

При развитии законодательства принято учитывать критерии справедливости или несправедливости правовых норм. Если в индивидуальных спорах (в суде, в других государственных органах) одна и та же норма, относящаяся к спорному делу, может по-разному оцениваться сторонами спора о праве, то в моральном сознании общества действующие правовые нормы нередко получают общепризнанную оценку, выраженную в общественном мнении. В нашей стране, например, порицались как несправедливые действовавшие в советское время правовые нормы об ограничении прав внебрачных детей, о чрезмерно суровых наказаниях за мелкие хищения, о ряде необоснованных привилегий должностных лиц. В демократическом обществе и государстве массовое моральное сознание имеет возможность влиять на законодательную власть, добиваясь изменения или отмены правовых норм, противоречащих общественному мнению.

Однако моральное сознание общества, оценивающее закон, неспособно определить содержание лучшего закона, поскольку моральные критерии для этого недостаточны. Прямая и тесная связь права с системой социальных норм осуществляется через правосознание.