тексты самоконтроля. ТЕКСТ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ. Текст для самоконтроля
 Скачать 16.42 Kb.
|
|
ТЕКСТ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ Аня помнила из рассказов матери, что она родилась на юге, под Одессой, и уже годовалым ребенком была перевезена на север – в Царское Село, в сырое великолепие царственных парков, под чьей сенью гулял среди лицеистов юный Александр Пушкин. Аня в подростковом возрасте была ничем не примечательна. Тихоня, замкнутая, стеснительная девочка... Только близкие знали, что эта тихоня лазала по деревьям, как кошка, а в воде чувствовала себя, как рыба. С Колей Гумилевым, своим будущим мужем, первым мужем, Аня познакомилась в 1904 году, в сочельник. Ходили покупать игрушки для елки. Был чудесный солнечный день. Легкая пороша выпала ночью, а утром еще сыпались мелкие и редкие снежинки. В лучах солнца они казались золотистыми, ненатуральными, словно нарезанными из фольги. Навстречу шли мальчики Гумилевы. Пошли вместе. Аня ничуть не была заинтересована этими щеголеватыми гимназистами, свысока, заносчиво посматривавшими на девочек. Не заинтересовал ее и самый плечистый из них, Коля Гумилев. Не так отнесся Коля к этой встрече. Его мгновенно смутили пухлые губки... Нежное личико... Волосы... В ее облике было что-то невысказанное, печальное, таинственное... Нельзя было не влюбиться в эту, именно в эту хрупкую девочку... После этой встречи Коля Гумилев стал поджидать Аню Горенко, искать с ней вроде бы случайных встреч. Девочка упрямо избегала его. Ане он не нравился; вероятно, в этом возрасте девушкам нравятся разочарованные молодые люди старше двадцати пяти лет. А Коля Гумилев был в этот ранний период несколько деревянным, высокомерным с виду и очень неуверенным внутри. Роста высокого, худощав, с очень красивыми руками, несколько удлиненным бледным лицом, не очень заметной внешности, но не лишенной элегантности. Блондин, каких на севере можно часто встретить. Позже, возмужав и пройдя суровую кавалерийскую школу, он сделался лихим наездником, храбрым офицером. Благодаря своей превосходной длинной фигуре и широким плечам Гумилев был очень приятен и даже интересен, особенно в мундире. Но это будет много позже, а пока он всего лишь если и не гадкий, то серый утенок, ищущий встреч с этой девочкой с пухленькими губками. А она уходит, избегает его. Почему? Все сроки вышли. Тянуть дальше было нельзя. И вот 25 апреля 1910 года Анна Андреевна Горенко и Николай Степанович Гумилев обвенчались в Никольской церкви села Никольская Слободка под Киевом. Прошло более трех лет с момента, когда Гумилев просил руки Анны. Хрупкая, стройная девушка становится женой поэта. Но она и сама поэт! И разве не знала, не предвидела Анна судьбу этого брака, свою судьбу, судьбу мужа? Что волею времени, чудовищно, нелепо совпавших неблагоприятных обстоятельств, направляемая большевиками внутренняя орда переломает хребет царствующей династии, а потом и самой Российской империи?! И пойдет крушить, громить, грабить?! И что она сама, Анна Ахматова, поэт, женщина с царственной осанкой и такой же душой, менее чем через десять лет будет ввергнута в пучину жесточайших испытаний?! По пути в церковь Анна стала рассказывать Гумилеву свой сон. Ей приснилось, что будет жить она в убогой обстановке: одна-одинешенька, ветхое единственное одеяло, дырявый диван, изношенный узорчатый халат, который в течение долгого времени будет ее единственной домашней одеждой. – Брось, это хандра, – сказал на это Гумилев. – Подожди, нас ждет Париж, Италия. Все пройдет. Анна задумалась. Всегдашняя печаль не сходила с ее лица. Будучи в подвенечном наряде, она казалась еще печальней. Лишь глаза блестели, делая ее лицо прекрасным и одухотворенным. Анна не ошиблась в своем пророчестве. Будет, будет лучшая поэтесса России через годы бедна привычной бедностью, от которой даже не попытается избавиться, а ее единственной утварью станет потертый чемоданишко, набитый блокнотами, стоящий в углу наготове, как и вся громадная держава, государство-колония, где все население, как будто в каком-то кошмарном творении западника-пессимиста, выстроилось в очереди в тюрьму, лагеря, колонии... В очереди на расстрел. Но тогда, в 1910 году, был апрель, мир был наполнен солнечным светом, чернобородые мужики, завидев свадебный кортеж, радостно махали шапками. Это было странное, загадочное существо – царскосельский лейб-гусар, живший на Колпинской улице и ездивший в Петербург верхом, потому что бабушке казалась опасной железная дорога, хотя не казались опасными передовые позиции, где, кстати говоря, поручик Лермонтов был представлен к награде за храбрость. Он не увидел царские парки с их растреллиями, камеронами, лжеготикой, зато заметил, как «сквозь туман кремнистый путь блестит». Он оставил без внимания знаменитые петергофские фонтаны, чтобы, глядя на Маркизову Лужу, задумчиво произнести: «Белеет парус одинокий...». Он, может быть, много и недослушивал, но твердо запомнил, что «пела русалка над синей рекой, полна непонятной тоской...». Он подражал в стихах Пушкину и Байрону – и вдруг начал писать нечто такое, где он никому не подражал, зато всем уже целый век хочется подражать ему. Но совершенно очевидно, что это невозможно, ибо он владеет тем, что у актера называется «сотой интонацией». Слово слушается его, как змея заклинателя: от почти площадной эпиграммы до молитвы. Слова, сказанные им о влюбленности, не имеют себе равных ни в какой из поэзий мира. Это так неожиданно, так просто и так бездонно: Есть речи – значенье Темно иль ничтожно. Но им без волненья Внимать невозможно. Если бы он написал только это стихотворение, он был бы уже великим поэтом. Я уже не говорю о его прозе. Здесь он обогнал самого себя на сто лет и в каждой вещи разрушает миф о том, что проза – достояние лишь зрелого возраста. И даже то, что принято считать недоступным для больших лириков, – театр, – ему было подвластно. ...До сих пор не только могила, но и место его гибели полны памяти о нем. Кажется, что над Кавказом витает его дух, перекликаясь с духом другого великого поэта: Здесь Пушкина изгнанье началось И Лермонтова кончилось изгнанье... |