Осипов Г.В. История социологии в Западной Европе и США, учебное пособие. Осипов Г.В. История социологии в Западной Европе и США, учебное. Учебник для вузов Издательство норма (Издательская группа нормаинфра М) Москва, 2001 ббк 60. 5 И 90
 Скачать 3.66 Mb.
|
|
Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм с точки зрения Альтюссера, предполагала решительный отказ от теорий, выводящих историю и политику из сущности человека. Альтгоссер усматривает в этом драматическом решении три главных момента. Во-первых, Маркс развил новую систему понятий, заменяющую гуманистическую терминологию («отчуждение», «формы бытия» и др.) понятиями общественных формаций, надстройки, производственных отношений, производительных сил. Во-вторых, Маркс подверг теоретической критике все формы философского гуманизма. В-третьих, Маркс определил гуманизм как форму идеологии — элитарную и искаженную идею системы. Вывод Альтюссера весьма категоричен: «Этот разрыв со всяким философским... гуманизмом — отнюдь не второразрядная деталь; это и есть научное открытие Маркса» [2, с. 297]. Критический пафос, очевидно, направлен не по адресу: он бьет по тому догматизированному «марксизму», который распространился среди ряда практиков революционного движения конца века. Они восприняли в вульгаризированном виде «Капитал», а «Экономическо-философские рукописи» были утеряны и увидели свет лишь в 1932 г. Разрабатывая структуралистскую версию марксизма («марксистский структурализм»), Альтюссер трактует труды Маркса как первый структуралистский анализ капиталистического общества. Он принимает позицию Маркса относительно определяющей роли экономического фактора, но определяющей лишь «в конечном счете». При всей важности экономического базиса, убежден он, огромную, если не первостепенную значимость имеют и другие структурные компоненты капиталистического общества. Альтюссер говорил о капитализме как об общественной формации в том смысле, что она является структурной целостностью на каждом этапе исторического развития (хотя в его трактовке понятие формации носит более статистический, внеисторический характер, чем в трактовке Маркса). Важно, однако, что он в отличие от вульгарных марксистов отходит от простой Дихотомии базиса и надстройки и учитывает множество других социальных компонентов. Он признает, что надстройка капиталистического общества не просто «отражает» экономический базис, а является относительно автономной. Каждая ее составляющая в определенный момент может стать доминирующей. Экономика оказывается «первичной» лишь в конечном счете. Альтюссера интересует диалектика взаимодействия трех основополагающих компонентов общественной формации: экономики, политики и идеологии. Он акцентирует мысль" Маркса о том, что общества не могут развиваться единообразно, что их развитие всегда неравномерно и неодномерно. Идея неодномерности развития различных компонентов социальной формации позволила Альтюссеру выйти за рамки вульгаризаторской концепции «тотального детерминизма»: личности детерминированы структурами, но общественные формации не могут быть тотально детерминированы. 2. Гуманизм и «экономический детерминизм» 499 Противоречия в общественной формации рассматриваются Альтюссером в контексте динамической целостности. Он полемизирует с однофакторной моделью общественного развития, резко критикуя экономический детерминизм и его представителей. Примечательно, что он разделяет «аутентичный марксизм» и «экономический детерминизм»: «Экономизм» (механизм), а не истинно марксистская традиция устанавливает иерархию структур, приписывает каждой определенную сущность и роль и обусловливает их универсальное содержание их взаимоотношениями, — пишет Альтюссер. — Экономизм навечно идентифицирует роли и личности, не осознавая, что неотъемлемое свойство процесса —- именно изменение ролей соответственно обстоятельствам» [2, с. 213]. Таким образом, Альтюссера можно отнести к группе неомарксистов-диалектов. Особое направление в критике марксистского «экономического детерминизма» составляет позиция Никоса Пулантцаса (1936—1979), грека по происхождению, видного социолога и политического деятеля. Н. Пулантцас сосредоточил внимание на таких социальных феноменах, как классы, диктатура, фашизм. Он критиковал не только «экономический детерминизм» Маркса, но и структурализм Альтюссера и его коллег. Он занимает, таким образом, свое-особое место среди французских «марксистов-структуралистов». Свои теоретические исследования он стремился сделать максимально конкретными, что связано, видимо, с его политической ангажированностью. Пулантцас не пытался конструировать общие теории. Но тем не менее многое объединяет его со структуралистами. В частности, критическое отношение к «экономизму» догматически ориентированных марксистов. Фактическое отсутствие исследований о государстве в современном ортодоксальном марксизме он объяснял, например, тем, что долгие годы доминировал экономизм. Характерно, что Пулантцас рассматривал экономизм как уклон, который обходится без революционной стратегии. «В действительности, — пишет он, — экономизм рассматривает другие уровни социальной реальности, включая государство, как эпифеномен, сводимый к экономическому «базису»... Экономизм полагает, что каждое изменение в социальной системе возникает прежде всего в экономике, а политическое действие направлено на экономический результат как свою принципиальную цель» [19, с. 238—253]. Пулантцас отвергал не только «экономизм», но и гегельянскую разновидность марксизма. И в «критической теории», и в работах Д. Лукача его не удовлетворяет акцент на субъективные исторические факторы. Подобные социологические исследования, заимствующие, по мнению Пулантцаса, методологию Вебера и функционалистов, «...ведут в конечном счете не к изучению объективной системы координат, которая определяет место личности в классовой структуре 500 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм общества и противоречие между классами, а к поиску неких абсолютов, окончательных объяснений, обосновывающих объяснение мотивации поведения индивидуальных деятелей» [19, с. 242—243]. Основное содержание работ Пулантцаса —.что объединяет его со структуралистским марксизмом — идея трехчленки социальной формации (он имеет в виду прежде всего капиталистическую формацию): государство — идеология — экономика. Пулантцас воспринял реалистическую точку зрения на эти структуры и, подобно другим структуралистам, дал их детальный эмпирический анализ. Но главная его заслуга состоит не в эмпирическом анализе, а в теоретических построениях относительно выявления скрытых структур капиталистического общества. Один из главных тезисов, перекликающийся с построениями Альтюссера, — тезис «относительной автономии» структур капиталистического общества. Пулантцас разработал эту идею шире, чем другие авторы. Он показал, например, что капиталистическое государство характеризуется относительным отделением экономики от политики и относительной автономией государства от господствующих классов. Это относится и к экономике, и к идеологии. Он доказывает, в частности, существование относительной независимости различных компонентов классовой структуры, таких, как разного рода группы, фракции, кланы [16, с. 112]. Исследуя взаимосвязь между государством и экономикой, Пулантцас утверждал, что на стадии монополитического капитализма государство приобретает решающее значение. Этот вывод был следствием его общей позиции, что государство при капитализме всегда играло важную экономическую роль. Империализм же, отмечал он, «не является феноменом, который можно было бы свести только к экономическому развитию... Империализм — явление, имеющее свои экономические, политические и идеологические предпосылки» [17, с. 27]. Иначе говоря, Пулантцас также отвергал идею экономического детерминизма (в том упрощенном виде, в каком понимали его многие марксисты). Империализм — это качественное изменение роли надстройки, политико-правовые и идеологические формы вмешательства в процесс производства. Плюралистическая позиция Пулантцаса (как и Альтюссера) вела его к представлению о неодномерности развития капиталистического общества." Его работы были достаточно диалектичны на структурном уровне анализа, что спасало его от тотально-детерминистских концепций. Будучи структуралистом, Пулантцас доказал, что «классы структурно детерминированы; они существуют объективно, независимо от воли и сознания членов класса» [18, с. 35]. Это, однако, вовсе не означает, что классы детерминированы только экономическими структурами. На их природу существенно влияют политические и идеологические факторы. Пулантцас стремился избежать обычной 2. Гуманизм и «экономический детерминизм» 501 ошибки структуралистов — статического представления о классах. Он доказывает, что классы детерминированы и формируются в процессе непрерывной классовой борьбы, которая проявляется в экономической, политической и идеологической формах. Следует отметить, что Пулантцас четко разделял общий анализ классов и классовые позиции в каждом конкретно-историческом контексте. В определенных случаях классы или отдельные группы внутри классов могут занимать ту или иную позицию, отличную от общей. Рабочая аристократия, например, может отождествлять свои интересы с буржуазией или средним классом, а может занимать позиции, близкие пролетариату. Но это временные исторические связи, не всегда укладывающиеся в общую тенденцию развития классовой борьбы. Такое отклонение возможно в ходе исторического процесса в весьма широких масштабах. Итак, перед нами разные грани марксистского структурализма, свидетельствующие о гибкости и диалектичности его социологического анализа. Среди современных неомарксистов отмечаются также направления, оппозиционные структурализму. Прежде всего под удар критики попадает его внеисторизм. Так, известный марксолог Е. П. Томпсон оценивает позицию Альтюссера как «нелепую», указывая на то, что структуралисты «не понимают» исторических категорий и поэтому упускают из виду противоречия, классовую борьбу и социальные изменения. Томпсон доказывает, что структуралисты не достигли своей цели возрождения истинного марксизма. «Структурализм Альтюссера статичен, — пишет он, — и отступает от собственно марксова исторического метода» [24, с. 197]. В итоге Томпсон расценивает Альтюссера как «опасного интеллектуала, милого сердцу буржуазных интеллигентов», которых притягивает в его работах «псевдоутонченность», а также то, что он не требует от них участия в «унижающей их достоинство» классовой борьбе. По мнению Вола Барриса, структуралистский марксизм упускает из виду, что, по Марксу, анализ структур специфичен для каждой исторической эпохи. Структуралисты превратно представляют исторически особые формы как универсальные принципы общественной организации. Структурализм обвиняется и в догматически-элитарной ориентации: «Партия ученых и бюрократов», являющихся единственными обладателями истины, единственными толкователями наследия Маркса, Энгельса, Ленина и Грамши, претендует на единственно правильное понимание истории. Массам остается только подчиняться. С этим связано и обвинение в «потере» личности и сознания как факторов исторического процесса, а также в недостаточном внимании к эмпирическим исследованиям. Интересно отметить, что структурализм ассоциируется у многих его критиков с социологическими теориями, которые преда- 17 История социологии в Западной Европе и США 502 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм ются анафеме некоторыми марксистами, а именно со структурным функционализмом и теорией конфликтов. Но как бы там ни было «марксистский структурализм» дал импульс возникновению и развитию многих ответвлений неомарксизма. Он включает, как можно было заметить, критику некоторых разновидностей марксизма, но оказывается и сам объектом массированной критики со стороны марксистов иных направлений. 3. Ближе к истории Апеллируя к Марксу, ряд современных неомарксистов полагают, что он был значительно историчнее, чем многие его последователи (чаще всего имеется в виду структурализм). Историческую ориентацию неомарксизма наилучшим образом представляют, пожалуй, взгляды И. Валлерштейна и Т. Скокпол. Хотя они не являются ортодоксальными, ориентированными марксистами по всем параметрам, но пользуются значительным влиянием среди современных марксологов. Предметом исследований Валлерштейна выступают не столько рабочие, классы, государство, обычные для марксистов, сколько более широкие экономические сущности, которые не скованы политическими, культурными рамками. Такой «исходной клеточкой» его анализа выступает всемирная система, которая в некотором смысле самодостаточна, имеет свои собственные «берега» и свою внутреннюю связь. Она состоит из различных социальных групп. Однако дело не в консенсусе, который удерживает членов этих групп вместе, в единстве. Валлерштейн рассматривает «всемирную систему» скорее как своего рода конгломерат, образованный притяжением разнообразных сил и характеризующийся постоянным внутренним напряжением. Составляющие его силы постоянно стремятся разорвать систему на части. «Всемирная система» в том виде, в котором представляет ее Валлерштейн, — крайне абстрактное понятие. История, по мнению этого социолога, знала два типа «всемирной системы». Один — всемирная империя, примером которой может служить античный Рим. Другая — современная капиталистическая система. По мнению Валлерштейна, последняя более стабильна, чем «всемирная империя», поскольку основывается не на политическом (и военном), а на экономическом господстве. Империя имеет более широкую основу, поскольку объединяет множество государств. Но капиталистическая система обладает гораздо более надежным механизмом экономической стабилизации. Валлерштейн предвидит также возможность третьей мировой системы — всемирного социалистического правительства. В то время как капиталистическая система отделяет политику от экономики, социалистиче- 3. Ближе к истории 503 екая система, по его убеждению, могла бы восстановить их единство. К марксистской традиции относятся и исследования Тед Скок-пол (в частности, ее работа «Государство и социальные революции»). Скокпол признает значимость трудов Валлерштейна о развитии «всемирных систем», но сама придерживается несколько иной ориентации. Она доказывает, например, что не следует считать национальное экономическое развитие полностью детерминированным глобальными системами, динамикой рыночных отношений в мировой капиталистической системе [21, с. 70]. По сути, это упрек в адрес Валлерштейна в экономическом редукционизме. Скокпол критикует марксизм за не вполне адекватное понимание роли государств. «Марксизм, — пишет она,— не мог предвидеть и адекватно объяснить автономию государственной власти. Независимо от того, несет ли она добро или зло, она выступает как система административных и принудительных механизмов, воплощенных в милитаризированных межгосударственных системах» [21, с. 292]. Хотя Скокпол и солидаризируется с марксовой традицией, однако политические факторы развития она считает более важными или, во всяком случае, заслуживающими большего внимания, чем им уделял Маркс и некоторые современные его последователи. Проводя сравнительно-исторический анализ социальных революций во Франции (1787—1800), России (1917—1920), Китае (1911—1949), Скокпол обращает особое внимание на сходные черты этих революций. В то же время она видит целый ряд существенных, хотя и весьма тонких, различий. Это, с одной стороны, необходимо ей для того, чтобы объяснить природу тех революций, которые имели глубокие корни и приобрели широкое историческое значение. Но в то же время и для того, чтобы понять развитие наций, которые оказались не подверженными каким-либо революционным потрясениям (Япония, Пруссия, Англия). Особое внимание Скокпол привлекали социальные революции, которые она рассматривала как «быстрые, основательные преобразования классовой и государственной структуры общества, которые сопровождаются, а частично и осуществляются сверху посредством переворотов, имеющих классовую основу» [21, с. 4]. Имея в виду этот тезис, она вновь и вновь обращается к экономическим (классово-ориентированным) исследованиям. Во-первых, она стремится выдержать «структурную, неволюнтаристскую перспективу» в осмыслении того, как происходят революции. Большинство исследователей, по ее мнению, рассматривали революции как движения, возглавляемые и направляемые лидерами и их последователями (подобную позицию она усматривает даже в трудах Маркса и, в еще более заостренных формах, в трудах его последователей). Эта позиция, считает Скокпол, про- 504 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм явилась, в частности, в особом внимании марксистов к таким факторам, как классовое сознание и партийная организация. Сама Скок-пол отвергает эту точку зрения. Отсюда ее отрицательное отношение и к идеям, и к мотивам исторических деятелей, а также к обобщенным теоретическим системам, таким, как идеология и классовое сознание. Возможно, в этом есть доля истины, но это вовсе не означает, с нашей точки зрения, что другие уровни и факторы субъективности не имеют существенного значения. Согласно Скокпол, революции не делаются, а «случаются» или «происходят». Это касается оценки не только причин, но и итогов революций [22, с. 18]. Второй ключевой момент ее концепции состоит, на наш взгляд, в том, что она, хотя и признает важность внутринациональных факторов, но особо подчеркивает значение транснациональных связей. В отличие от Валлерштейна она делает упор не на межнациональных экономических отношениях. Ее интересуют в большей степени межнациональные политические факторы. Правда, при этом Скокпол признает взаимосвязь между экономикой и политикой. Скокпол различает два аспекта межнациональных отношений, складывающихся в процессе развития: структурные связи между государствами в определенный период времени и отношения между ними, так сказать, «вневременные». Например, деятели более поздней революции, как правило, находятся под впечатлением успехов или неудач зачинателей более ранней. Творцы индустриальной революции создают цепь новых возможностей и предпосылок, своего рода мост от одной революции к другой. Особое внимание Скокпол уделяет структурному анализу феномена государства. Она полагает, что государство представляет собой «структуру, имеющую собственную логику и интересы, не обязательно тождественные (или инспирированные) политическим интересом господствующего класса в обществе или всех членов группы» [22, с. 27]. Она стремится доказать, что для объяснения социальной революции нужна скорее «государствоцентристская», чем «экономи-коцентристская» концепция. Политические факторы нельзя рассматривать как некие эпифеномены, они оказывают скорее прямое воздействие на возникновение и течение революции. Подчеркивая относительную автономию государства, Скокпол приближается к критикуемой ею структуралистской позиции неомарксистов. Теоретическое введение к своей работе Скокпол завершает определением собственной точки зрения: «Мы будем анализировать причины и процессы социальных революций в неволюнтаристской, структуралистской перспективе, обращая внимание на межнациональные, всемирно-исторические, так же как и на внутринациональные, структуры и процессы. А в центре внимания — важная теоретическая сопутствующая, которая обеспечивает дви- 3. Ближе к истории 505 жение государств, понимаемых как потенциально автономные организации, локализованные на поверхности классовых структур и межнациональных ситуаций» [21, с. 33]. Истоки французской, русской и китайской революций Скок-пол видит в политических кризисах, которые возникали в «старорежимных», по ее терминологии, государствах. Кризис возникал, когда эти государства оказывались неспособными ответить на запросы, вырастающие из межнациональных отношений. Государства сталкивались не только с межнациональными проблемами, но и с внутринациональными конфликтами между классами, особенно между земледельческой аристократией и беднотой. Из-за неспособности противостоять этому давлению старорежимные автократические государства рушились. Эти кризисы создавали предпосылки для революции, но она могла и не начаться, если социально-политическая структура была достаточно благоприятной для этого. Поскольку в данном случае речь идет преимущественно об аграрных обществах, решающей революционной силой были не столько городские рабочие, сколько крестьяне [22, р. 112—113]. Объясняя крестьянские революции, Скокпол отвергала существующие теории, которые фокусировались на идеологических факторах, равно как и теории, ставившие в центр событий историческую личность, в той или иной степени лишенную средств к существованию. С ее точки зрения, ключевыми факторами крестьянских восстаний были факторы структурные и ситуационные. Один из них — степень солидарности в сельских общинах. Другой — степень свободы крестьян от повседневного контроля со стороны землевладельца и его управляющих. Такие структурные факторы, по мнению Скокпол, играли существенную роль не только в генезисе социальных революций, но и в их результатах. Последние были фундаментальными и длительными структурными преобразованиями в рассматриваемых обществах. В ситуациях, которые она исследовала, есть как заметные различия, так и сходства. Прежде всего, отношения классов в сельском хозяйстве были сильно трансформированы. Кроме того, автократические и протобюрократические режимы старых государств были заменены бюрократическими, профессиональными государствами, способными управлять большими массами людей. В-третьих, в своем структурном анализе постреволюционных результирующих Скокпол возражает тем, кто акцентирует внимание на идеологических факторах. Она не желает видеть роли лидеров социальных революций только как представителей классов, а их действия как отражения идеологии этих классов. Она хочет исследовать сами практические действия революционных лидеров (процесс борьбы за государственную власть), которые оценивает как более значимые, чем факторы идеологического давления 506 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм на них. Более того, она полагает, что результаты их деятельности формируются не идеологией, а структурными кризисами. Важно видеть реальные структурные силы и сдерживающие их пределы, а не то, как люди отображают их в системе своих, идей. 4. Проблема отчуждения Со времени опубликования «Экономическо-философских рукописей» одной из основных тем размышлений о наследии Маркса и проблем социологических исследований в неомарксизме стало отчуждение — центральная тема ранних произведений Маркса. Эта тема стала в то же время точкой существенных расхождений между «официальным марксизмом», проповедовавшимся «по сталинским стереотипам», и неомарксизмом, стремившимся к гуманистическому прочтению Маркса и гуманному образу будущего. После определенного всплеска интереса к этой теме в нашей литературе периода «оттепели» 60-х годов наступил спад, обусловленный возвратом к административно-командному стилю управления страной. Перестройка возродила не только научный интерес к проблеме отчуждения личности, но фактически признала как практическую задачу преодоления отчуждения также и в условиях социализма. Вот почему важно обращение к западным марксистам в связи с исследованием этой проблемы, ведь ее анализ имеет в их работах весьма солидную и давнюю традицию. По мнению Дж. Ритцера, Маркс никогда не порывал ни эмоциональной, ни логической связи со своими ранними работами. В зрелых работах Маркса тоже прослеживаются «микроуровневые» темы: способности человека, его силы, потребности, сознание и самосознание, деятельность, работа, творчество, труд (восприятие, ориентация, приспособление), объективирование, социализация и т. д. Но эти темы подробно разрабатывались главным образом в его ранних произведениях. Маркс редко позволял себе позднее возвращаться к философскому анализу, сосредоточив свое внимание на политэкономическом исследовании капиталистического общества. Принципиально важно, однако, что причину извращения человеческой природы он увидел раньше — в структуре капиталистического общества, порождающей отчуждение. «Хотя, — пишет Ритцер, — позднее он отошел от этого тяжеловесного философского термина, он в разных вариантах оставался для него одним из основных центров притяжения мысли» [20, с. 51]. Главным теоретическим стержнем работ Маркса после 1845 г., отмечает Ритцер, становится структура капитализма как причина отчуждения, но именно человек выступает в качестве объекта отчуждения. Таким образом, вопреки мнению многих интерпретаторов Маркса, которые доказывали, что у него преобладает соци- 4. Проблема отчуждения 507 ально-психологический подход, Ритцер утверждает, что Маркс разрабатывал теорию отчуждения, корни которого уходят в социальную структуру. Американский социолог, основываясь на работах Маркса, рассматривает различные системы отчуждения. Он выделяет четыре его аспекта. Во-первых, то, что рабочие в капиталистическом обществе отчуждаются от процесса производственной деятельности. Они работают не для удовлетворения своих потребностей, они работают на капиталистов, которые оплачивают их труд, с тем чтобы обеспечить их существование и получить тем самым право использовать рабочих так, как им выгодно. Во-вторых, рабочие отчуждаются от результата своей деятельности, т. е. продукта труда. Последний не принадлежит рабочим, он используется ими лишь для того, чтобы удовлетворить основные нужды. В-третьих, рабочие в условиях капитализма отчуждаются друг от друга. Маркс имел в виду, поясняет Дж. Ритцер, что люди в основном стремятся к коллективному труду. Это соответствует их природе и потребности выживания. Эта естественная кооперация разрушается капитализмом. Наконец, Ритцер обращает внимание на то, что рабочие в капиталистическом обществе отчуждаются от самих себя, своих собственных человеческих способностей и потенций. Люди становятся все менее и менее человеческими существами. Работа низводит их до положения животного или человеко-машины. В результате массы людей не могут реализовать свои человеческие качества [20, с. 52]. Тема отчуждения в трудах Маркса существенным образом занимает и Л. Козера. Маркс, отмечает Козер, рассматривает историю человечества в двух аспектах: это история усиления контроля над природой и в то же время история возрастания отчуждения человека. Отчуждение может быть описано как условие, согласно которому люди подчиняются ими же самими созданным силам, которые выступают для них как отчуждение силы. Это понятие является центральным для всех ранних философских работ Маркса, оно содержится и в его поздних работах, но не как философская проблема, а как социальный феномен. Молодой Маркс задается вопросом: в каких обстоятельствах люди рассматривают свои собственные силы, свои собственные ценности как не подчиняющиеся их контролю? Каковы социальные причины этого явления? Для Маркса все основные институциональные сферы капиталистического общества, так же как религия, государство и политическая экономия, отмечены отчуждением. Более того, эти различные аспекты отчуждения взаимосвязаны. Деньги — это отчужденная сущность человеческого труда и существования, эта сущность подчиняет человека, и он поклоняется ей. Государство — 508 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм посредник между людьми и человеческой свободой. Отчуждение подстерегает человека во всем институциональном мире. Но отчуждение труда играет для Маркса особенно важную роль, поскольку для него человек — это прежде всего homo faber, человек деятельный. «Экономическое отчуждение при капитализме, — подчеркивает Козер, — включает повседневную деятельность людей и не только сферу сознания, но и все другие формы отчуждения» [5, с. 51]. Религиозное отчуждение, например, занимает только сферу сознания, внутреннюю жизнь, в то время как экономическое отчуждение занимает реальную жизнь человека, охватывает его всего. Козер также выделяет четыре аспекта отчуждения в сфере труда: 1) отчуждение человека от предмета производства; 2) от процесса производства; 3) отчуждение от самого себя и 4) от других людей. Теперь предмет, произведенный рабочим, противостоит ему, отчуждается от него, становится силой, независимой от своего производителя. Сам термин «отчуждение» уже не встречается в поздних работах Маркса, но современные исследователи, утверждает Козер, ошибаются, считая, что Маркс отказался от этой идеи. Она проходит и сквозь его последние работы, включая «Капитал». В понятии «товарного фетишизма», центральном для его экономического анализа, Маркс снова возвращается к концепции отчуждения. Однако Козера интересуют и те формы отчуждения, которые складываются за пределами сферы производства, хотя он вполне осознает, что их рассмотрение немыслимо иначе, как на основе, заложенной Марксом. Козер дает свою оригинальную интерпретацию этой стороны марксова наследия. Он стремится, например, раскрыть логику становления социологических воззрений Маркса на основе гегелевских философских идей. Отмежевываясь от панлогической системы своего учителя, а также от младогегельянцев, Маркс в своих ранних работах предпринимает попытки установить связь между общефилософскими идеями и теми конкретными социальными структурами, внутри которых эти идеи возникли. С точки зрения Козера, это продиктовано необходимостью установления связи между немецкой идеологией и историческими условиями, сложившимися в Германии начала XIX столетия. В противоположность другим мыслителям своего времени, подчеркивает Козер, Маркс говорил об относительности идей. Единственная константа — это то, что они являются прямым или опосредованным выражением классовых интересов [5, с. 53]. Это было одним из его открытий, полагает Козер: объяснять идеи, мысли индивидов их социальной ролью и классовой позицией. Идеи, по Марксу, должны быть выведены из жизненных условий и исторических ситуаций, поддерживающих эти идеи, как революционные, 4. Проблема отчуждения 509 так и консервативные. Существование революционных идей в определенные эпохи объясняется существованием революционных классов. Господствующие идеи каждой эпохи — это идеи господствующих классов. В поздних работах Маркс и Энгельс пришли к выводу об относительной независимости развития правовых, политических, религиозных, литературных и художественных идей. Они подчеркивали, что математика и естественные науки свободны от прямого влияния социального и экономического базиса, что они не только являются отражениями базиса, но и имеют обратное влияние на него. Таким образом, центральный тезис Маркса о первичности общественного бытия по отношению к сознанию в интерпретации Козера приобретает значительную гибкость, хотя частично теряет первоначальную определенность и однозначность. Обзор концепций современного западного марксизма (неомарксизма) показывает, сколь трудна задача оценки современного состояния и перспектив развития марксистской мысли. Когда сейчас говорят о кризисе марксизма, такая констатация, как это ни парадоксально, относится не ко всему «древу» этого учения, а скорее к тем его ответвлениям, которые были связаны с его догматизированной версией и практикой административно-бюрократического социализма. Ветви, представляющие западный марксизм, остаются и ныне почти не подверженными усыханию благодаря тому, что во многих существенных моментах они были свободны от груза авторитетов и связаны с реальной борьбой левых сил за демократизацию капиталистической системы. Неомарксистская литература наряду с критическим анализом некоторых положений теории Маркса даст более взвешенную оценку его наследия, чем некоторые отечественные авторы. В России наряду со стремлением консервативных сил сохранить старый идейный багаж в неприкосновенности отчетливо проявляется и активный нигилизм в отношении марксизма. Однако этот нигилизм, как видим, диссонирует с тоном мировой социологической литературы. Она, в значительной своей части, признает значение Маркса как одного из первопроходцев в социологии, подготовившего «включение всех стран и народов в единый прогрессивный процесс, связанный с соблюдением прав и достоинств человека, обеспечением его свободы и равенства, развитием личности и созданием необходимых условий для проявления индивидуальности, достижения социальной справедливости» [1, с. 15 ]. Активное исследование истории и теории мировой обществоведческой, в том числе социологической, мысли очень важно в настоящее время не только для того, чтобы понять пути развития западного общества, но и для того, чтобы определить наше собственное отношение к марксизму и социализму. 510 Глава 21. Карл Маркс и неомарксизм Литература .
2Q.Ritzer G. Sociogical theory. 2 ed. N.Y., 1988.
Глава 22 Заключительная 1. Основные направления и особенности современной западной теоретической социологии Прежде чем распрощаться с читателем, представим кратко, насколько позволяет объем главы, некоторую обобщающую панораму современной западной социологии с середины века и до наших дней. Мы проследили основные теории западной социологии. Они находились и находятся в процессе активного взаимодействия, столкновений и взаимовлияния. Наработано множество концепций, возрастает специализация социологического .знания, продолжаются напряженные поиски адекватного определения предмета социологии. Американские исследователи Ф. Баали и М. Мур, выписав все определения, приведенные в 16 учебных пособиях по общей социологии, изданных в США за 20 лет (1951—1971), выяснили, что в начале 70-х годов имелось восемь разных подходов к предмету социологии как науки об обществе. Предметом социологии объявлялось: социальное взаимодействие, социальные отношения, групповая структура, социальное поведение, социальная жизнь, социальные процессы, социокультурные явления, человек в обществе [12, с. 1—2]. Анализ основных факторов, включенных различными американскими теоретиками в определение предмета социологии, позволяет выявить тенденцию ее развития, характерную для середины века. Это переход от номиналистического видения общества и человека к «реалистическому», от «субъективизма» к «натурализму». Общество трактуется как структура социальных отношений, социальная группа — как сеть межличностных взаимодействий, человек выступает как актер (действующий субъект), выполняющий предписанную ему роль. Этот подход наиболее ярко был выражен в работах Т. Парсонса, Ф. Селзника и других представителей американского структурного функционализма. В 70-е годы в американской социологии проявляется новая тенденция, которую легко проследить по учебным пособиям по общей социологии [12, с. 54, 8.7, 89] и наиболее используемым 512 Глава 22.Заключительная социологическим словарям [41, с. 73]. Согласно их определениям, социология — это «научное исследование человеческого общества и человеческого поведения» [89, с. 3], «изучение человеческих существ в их социальном контексте» [87, с. 6], «изучение: а) человека в группе; б) системы групповых ценностей и норм; в) групповых давлений (или вознаграждений) в их воздействии на человеческое поведение и предпочтения» [56, с. 4]; «научное изучение явлений, возникающих в процессе групповых отношений человеческих существ, изучение человека и его человеческого окружения в их отношениях друг к другу» [41, с. 202], социального поведения человека. Социология «изучает процессы и модели индивидуального и группового взаимодействия, формы организации социальных групп, отношения между ними и групповые влияния на индивидуальное поведение» [75, с. 401]. Ключевыми понятиями в приведенных определениях являются «человек», «человеческие существа», «человеческое поведение». Здесь налицо тенденция отхода от «реализма» и перехода к «номинализму», движение от «натурализма» к «субъективизму», проявляющемуся в новой форме. Эта новая форма субъективизма вызвана к жизни кризисом структурного функционализма и возрастающим влиянием таких направлений в современной буржуазной социологии, как символический интеракционизм (Дж. Мид), феноменологическая социология (Э. Тириакьян), социальный бихевиоризм (Дж. Хоманс), неопсихоаналитическая социология (Е. Слейтер). 2. Конфронтация социологических теорий. Макротеории Функционализм с его акцентом на натуралистический подход к исследованию социальной реальности, на естественно-научную методологию и системные качества общества, с его попыткой перечислить все необходимые условия, обеспечивающие равновесие и порядок социальной системы, все составляющие ее элементы, механизмы ее интеграции, в свое время находил широкую поддержку как в академических, так и в политических кругах западного общества. Благодаря подробному анализу функционализма, проведенному А. Д. Ковалевым в четырнадцатой главе, мы можем здесь ограничиться краткими резюмирующими замечаниями об этой влиятельнейшей социологической теории. Наиболее полно основы функционализма сформулировал Т. Парсонс. Для его структурно-функциональной схемы характерно механистическое представление о нормативной обусловленности социального действия. В работе «Структура социального дей- 2. Конфронтация социологических теорий 513 ствия» Парсонс критикует бихевиоризм за игнорирование внутренней психологической структуры личности. Однако его концепция взаимодействия нормативной структуры и личности — это концепция социального бихевиоризма. Как отмечает С. Меннел, будучи институционализированной, нормативная культура у Парсонса представляет собой набор бихевиористских машинных программ; нужная для той или иной конкретной ситуации программа извлекается не саморефлексирующим, мыслящим индивидом, а активизируется при посредстве внешнего стимула [74, с. 29]. Чувствуя слабость своей концепции личности, Парсонс обратился к психоаналитической терминологии, заимствуя у Фрейда понятия «сверх-Я» и «оно» и трансформировав учение последнего: он рассматривает эти понятия как продукты социального опыта. В его истолковании фрейдовские «интернализация» и «интероекция» приобрели значение простого научения или формирования навыка. Объединение идей волюнтаризма и бихевиоризма оказалось необходимым Парсонсу для того, чтобы обосновать центральную идею его социального учения, идею «социального порядка», в котором «над насилием и конфликтом доминирует согласие (консенсус) и гармония» [74, р. 26]. Парсонс построил сложную концептуальную систему, в центре которой находится процесс институционализации взаимодействия в стабилизированные образцы, называемые социальными системами, окрашенные личностными характеристиками и ограниченные культурой [79, с. 19]. Наиболее слабые стороны структурно-функциональной теории общества — антиисторизм и нормативный детерминизм. Обвинения в антиисторизме структурный функционализм пытался опровергнуть: а) разработкой неоэволюционизма; б) созданием ряда теорий «социального изменения», учитывающих значение дисфункциональных элементов в социальной системе; в) поворотом к изучению «социального конфликта», апеллирующему к работам К. Маркса; г) выработкой своего рода синтеза структурно-функциональной модели равновесия и модели конфликта, обычно выражающейся в функциональных терминах; д) созданием так называемой общей теории социальных систем. На упрек в нормативном детерминизме структурный функционализм оказался неспособным ответить, что и вызвало появление упоминавшихся выше оппозиционных ему теорий, которые основному натуралистическому постулату структурного функционализма противопоставляют субъективизм, а системности — взаимодействие. Неоэволюционистские теории в западной социологии в большинстве своем пытаются совместить характерную для структурного функционализма идею системности с идеей развития. Одним из первых такую попытку предпринял сам основатель структур- 514 Глава 22. Заключительная ного функционализма Парсонс. В книгах «К общей теории действия» [80] и «Рабочие материалы по теории социального действия» [81], написанной совместно с Э. Шилзом, он выдвинул положение о том, что все действующие системы, если им удается выжить, сталкиваются с четырьмя важными проблемами. Во-первых, они должны обеспечить получение ресурсов из окружающей среды и распределение этих ресурсов внутри системы. Этот процесс Парсонс и Шилз обозначили как процесс адаптации. Во-вторых, эти системы должны быть способными мобилизовать ресурсы для достижения определенных целей и установить приоритет между этими целями. Это процесс целедостижения. В-третьих, они должны координировать и регулировать отношения внутри системы и, следовательно, иметь налаженный механизм интеграции. Наконец, должны существовать пути выработки в составляющих систему индивидах такой мотивации, которая обеспечивала бы соответствие деятельности целям системы, равно как и пути снятия прежних эмоциональных напряжений у членов общества. Последние две функции Парсонс и Шилз назвали латентными. С введением Парсонсом и Шилзом понятий адаптации, достижения целей, интеграции и латентности наметился существенный сдвиг в теории от анализа структур к анализу функций. Структуры теперь рассматриваются эксплицитно, с точки зрения их функциональных последствий для решения названных четырех проблем. Взаимосвязь между частными структурами анализируется в плане ее влияния на те условия, которые каждая из структур способна удовлетворять [90, с. 39]. Результатом исследования взаимозависимостей между четырьмя системами (культурой, социальной системой, личностью и организмом), как отмечал Тернер, явилась периферия информационного контроля, при котором культура информационно ограничивала социальную систему, социальная структура информационно регулировала личностную систему, а личность информационно регулировала организмическую систему, а с другой стороны, каждая система в иерархии является «энергетическим условием», необходимым для действия высшей системы. Таким образом, «отношения входа-выхода между системами действия являются взаимными: системы обмениваются информацией и энергией» [94, с. 44]. Тем самым Парсонс и Шилз попытались решить проблему развития и изменения системы как проблему приведения ее в соответствие с требованиями институционализированной нормативной модели. Правда, они вводят понятие латентности, относящееся к действующим в системе лицам. Однако принятие латентных функций отнюдь не означает отказа от нормативного подхода к пониманию социального действия. Как и во многих работах, подход Парсонса и Шилза, несмотря на некоторый сдвиг акцентов, остается нормативистским. 2. Конфронтация социологических теорий 515 Еще один шаг в сторону синтеза системного подхода и эволюционализма был сделан Парсонсом в статье «Эволюционные универсалии в обществе», в которой он обратился к первоначально отвергавшейся им эволюционной схеме Г. Спенсера. В статье он попытался дать ответ тем критикам; которые обвиняли структурный функционализм в неспособности объяснить социальные изменения в современном обществе. Однако, кроме утверждения о том, что в обществе существуют некие «эволюционные универсалии», т. е. определенные характеристики систем, способные служить критерием достигнутого уровня развития, эта статья Парсонса не содержала существенно новой перспективы. Наконец, Парсонсом была предпринята еще одна попытка совместить идею эволюционизма со своей социологической схемой. Он обратился к проблеме человека и попытался объяснить процесс усложнения социальных систем через все возрастающую дифференциацию функций, выполняемых индивидами в системе. Он утверждал, что процесс все возрастающей дифференциации ролевых функций оказал воздействие на эволюцию человеческих обществ и конкретных социальных систем. На ранних этапах человеческой эволюции, отмечал Парсонс, различные ролевые функции выполнялись одним лицом. В современном мире произошла дифференциация ролевых функций, которые стали, выполняться различными лицами. Таким образом, делается вывод: современные общества эволюционировали в высокодифференцированные структуры, способные осуществлять эффективный контроль над окружением. Тем самым они достигли не только экономической, но и культурной продуктивности и притом в такой степени, о которой на ранних стадиях не имели никакого представления. Парсонс сумел подняться над функционализмом, не отбросив его, а приспособив к требованиям эволюционного подхода. Однако сохранить функционализм оказалось возможным, только лишив эволюционизм присущего ему духа развития и прогресса. Содержание социальной эволюции свелось у Парсонса к усложнению системы и увеличению ее адаптивной способности. В отличие от Парсонса известный теоретик С. Эйзенштадт сконцентрировал внимание на проблеме дифференциации ролевых функций человека не в плане поиска механизмов изменения, а в направлении исследования процессов достижения новых уровней интеграции в культурных системах. «...Переоценка интеграции эволюционного направления, — писал он, — возможна на основе системного объяснения процессов изменения внутри общества, процессов перехода от одного типа общества к другому, и особенно изучения ступеней или стадий, обнаруживающих некоторые основные характеристики, общие для различных обществ» [43, с. 378]. 516 |