Гаджиев К.С. Введение в геополитику1. Учебник Москва "Логос" 2000 Оглавление Гаджиев Камалудин Серажудинович 1

• Название: Учебник Москва "Логос" 2000 Оглавление Гаджиев Камалудин Серажудинович 1
• Анкор: Гаджиев К.С. Введение в геополитику1.doc
• Дата: 11.01.2018
• Размер: 1.93 Mb.
• Имя файла: Гаджиев К.С. Введение в геополитику1.doc
• Тип: Учебник; #13879
• Категория: Социология. Политология
• страница: 30 из 31

18. МЕСТО КОНФЛИКТОВ И ВОЙН В ЖИЗНИ МИРОВОГО СООБЩЕСТВА

18.1. Ведет ли расширение демократии к всеобщему миру?

Конец холодной войны и двухполюсного миропорядка породил множество дискуссионных вопросов относительно характера взаимоотношений между народами и странами в формирующемся новом многополярном миропорядке. Среди них центральное место занимают проблемы межгосударственных конфликтов и войн. В их трактовке нет и не может быть единства мнений. Здесь существует широкий разброс позиций от своеобразной эйфории относительно перспектив исчезновения войн из жизни мирового сообщества до безоговорочной приверженности знаменитой формуле «война всех против всех» в качестве основополагающего принципа формирующегося нового миропорядка.

Мир, свободный от войн и кровавых конфликтов, был идеалом, проповедовавшимся лучшими умами человечества. Вспомним в данной связи хотя бы обнародованный И.Кантом в 1795г. проект «Вечного мира», где выдвигались возможные пути и способы утверждения нерушимых мирных взаимоотношений между народами. Кант, в частности, утверждал, что распространение республиканской формы правления ознаменуется наступлением эры международного мира. Вслед за Кантом теоретики либеральной традиции утверждали, что распространение рыночной экономики и глобальная демократизация будут способствовать установлению мирных международных отношений, а следовательно, расширению зоны мира.

Вспомним в данной связи, что, вступая в первую мировую войну на завершающей ее стадии, Америка в лице президента В.Вильсона провозгласила своей целью ни много ни мало как «спасение мира для демократии». Предполагалось, что это будет последняя война, призванная положить конец всем войнам.

Однако всего лишь через 20 лет после Версаля и известных «14 пунктов» В.Вильсона вся планета стала ареной невиданной в истории человечества как по своим масштабам, так и по своей жестокости всемирной бойни. Речь идет о второй мировой войне. Тем не менее нынешние противники войны все же уповают на ее исчезновение при утверждении во всемирном масштабе демократии.

С падением 9 ноября 1989 г. Берлинской стены многие уповали на то, что в Европе, да и в мире в целом, наступит, наконец, период гармонии и порядка. Появилось множество работ, лейтмотивом которых является тезис о том, что в современную эпоху по мере утверждения во всем мире западной демократической модели жизнеустройства войны становятся достоянием истории.

Действительно, с исчезновением фронтального системного, идеологического и военно-политического противостояния ведущих акторов мировой политики как будто исчезли предпосылки для использования войны в качестве инструмента разрешения межгосударственных и международных споров. Так ли это на самом деле?

18.2. Война как продолжение политики в ядерную эпоху

Войны — это результат политических решений для достижения политических целей с помощью вооруженной силы. Раньше на войну смотрели как на вполне рациональное средство достижения политических целей. Известный прусский военный теоретик XIX в. К. фон Клаузевиц считал, что стратегия не может иметь рациональной основы до тех пор пока она не построена на осознании цели, которую она преследует. Именно это он имел в виду, когда характеризовал войну как продолжение политики другими средствами. Ракетно-ядерное оружие в определенной степени разорвало связь между политикой и войной, сделало устаревшей парадигму военно-политической конфронтации между великими державами, поскольку разумная политика, призванная реализовывать на международной арене национальные интересы, не может допустить применения ядерного оружия, обладающего чудовищной силой разрушения.

Необходимо отметить, что некоторые из наиболее проницательных создателей ядерного оружия во всяком случае подспудно сознавали его значение для судеб войны и мира. Другое дело, что в течение довольно длительного времени в послевоенный период обе противоборствующие стороны продолжали подходить к проблемам ядерного века с позиций доядерного.

В период холодной войны ядерное оружие, выполняя роль эффективного инструмента взаимного сдерживания двух сверхдержав, продемонстрировало ограниченность своих возможностей при реализации множества других целей, традиционно решавшихся с помощью военной мощи. Так, сразу после второй мировой войны, обладая монополией на атомное оружие, США не сумели вынудить Советский Союз изменить его политическую стратегию, в том числе и в сфере внешней политики. Более того, Америка со своей атомной бомбой не смогла помешать беспрецедентному расширению влияния СССР в 1945–1949 гг. Обладание ядерным оружием не внесло какие бы то ни было серьезные коррективы в ход и результаты корейской и вьетнамской войн. В афганской войне Советский Союз вел себя так, будто не имел ядерного оружия. Оно также не остановило распад Варшавского пакта и самого Советского Союза. Еще до этого Франция вынуждена была уйти из Алжира, несмотря на то, что к тому времени уже обладала ядерным оружием, а в 1982 г. Аргентина начала войну против Великобритании, игнорируя тот факт, что эта страна обладает ядерным оружием.

Постепенно утверждалось своеобразное ядерное табу в отношениях между двумя сверхдержавами или военно-политическими блоками. Зрело осознание возможности и необходимости избежать ядерной войны, поскольку она представляет угрозу самому существованию человечества. Стало очевидно, что с созданием ядерного оружия речь уже идет не просто о совершенствовании средств ведения войны, не просто о наращивании военной мощи. Появление ядерного оружия коренным образом изменило саму природу, принципы и нормы ведения войны.

Предельно сузилось число целей, для достижения которых возможно использование стратегической мощи. Основной задачей ядерного оружия стало сдерживание атаки противника, угрожающего жизненным интересам страны. Отчасти в силу того, что стратегическое оружие служит именно этой цели, в центре международной политики в течение пяти послевоенных десятилетий воцарился мир, в то время как на периферии часто бушевали войны.

Но это не означает, что ядерное оружие вообще не пригодно для решения политических проблем. Сохраняется его значимость как очевидного показателя мощи государства. Взятое само по себе, оно не отменяет сам принцип использования или угрозы использования силы для достижения политических целей. Но учитывая возможности ракетно-ядерного оружия, ни один здравомыслящий политический деятель не может вынашивать цели, ради которых можно было бы рисковать самим существованием человечества. Ракетно-ядерное оружие нельзя более рассматривать в качестве средства продолжения политики, как это понимал Клаузевиц и многочисленные его последователи. В этом контексте соперничающие державы являются одновременно партнерами по выживанию, по спасению жизни на земле, а мирное сосуществование, не означая всеобщей и полной гармонии, диктуется императивами выживания человечества.

18.3. Демократия сама по себе не способна застраховать мир от войны

Мы вправе задаваться вопросом: действительно ли наступает мир, свободный от конфликтов и войн? Думаю, что нет. Было бы неразумно делать слишком обобщенные оптимистические выводы из западного опыта послевоенных десятилетий, хотя многое можно сказать о корреляции между демократией и миром. Нельзя забывать, что в доконфронтационный период западноевропейцы были сплочены прежде всего перед лицом противника, угрожавшего, как им казалось, самому их существованию. Стабильность обеспечивалась в рамках двухполюсного миропорядка, где две сверхдержавы жестко контролировали своих союзников и удерживали их от каких-либо самостоятельных действий. К тому же одним из парадоксов послевоенного периода следует считать тот факт, что контроль над вооружениями был достигнут в относительно спокойной зоне конфронтации между Востоком и Западом, практически не затронув остальные регионы.

Очевидно, что взаимоотношения государств в современном мире нельзя представлять как гоббсовскую войну всех против всех. Нельзя также изображать дело таким образом, будто насилие или угроза применения насилия и сейчас постоянно витает над странами и народами. Но все же необходимо признать суровую реальность конфликтов и войн и их неискоренимость из жизни международного сообщества. Как справедливо отмечают реалисты, конфликт может быть урегулирован, но не ликвидирован. В современных условиях можно не соглашаться с их тезисом, согласно которому мира как такового не может быть никогда, только перемирие, поскольку у побежденного всегда есть неистребимое стремление взять реванш.

Однако следует отметить, что изменения, происшедшие в последние годы, в том числе переход целой группы стран на рельсы демократического развития, не уменьшили риска войн и вооруженных конфликтов. Исторический опыт со всей очевидностью показывает, что нередко демократия не смогла послужить препятствием для развязывания войны. Зачастую демократические принципы решительно отодвигались на задний план или вовсе игнорировались, когда на карту ставились реальные или превратно понятые национальные интересы. Известно, что Британская и Французская империи расширялись вовне, в то время как во внутриполитической сфере утверждались демократические ценности и институты. Известна эпопея становления и институционализации демократии на североамериканском континенте, сопровождавшаяся эпопеей сгона со своих земель и физического уничтожения многочисленных автохтонных народов и племен.

Нелишне напомнить и то, что во время первой мировой войны демократические Великобритания и Франция находились в союзе с автократической Российской империей, а во время второй мировой войны демократические Англия, Франция и США в теснейшем союзе с тоталитарным Советским Союзом сражались с тоталитарной гитлеровской Германией.

Нельзя забывать, что демократия развязывает у масс страсти, которые столь часто служили причиной кровавых конфликтов. Парадоксальным образом одновременно с увеличением числа стран, вставших на путь демократического развития, возросло также число стран, где вспыхнули гражданские войны. События в бывшей Югославии, бывшем Советском Союзе и отдельных частях африканского континента воочию демонстрируют, насколько болезнен переход от одной системы к другой. Ликвидация авторитарных и тоталитарных режимов и переход на рельсы демократизации могут способствовать развязыванию ужасных дремлющих сил межобщинного и этнического конфликта.

В первой половине 90-х годов мы стали свидетелями того, что в то время как в одной части просвященной и благополучной Европы война в собственном смысле слова будто перестала быть инструментом политики, в другой ее части она бушевала по всем правилам (возможно, правильнее было бы сказать: без соблюдения всяких правил) военного искусства. Бушующие и бушевавшие до недавнего времени гражданские войны могут оказаться лишь верхушкой айсберга потенциального брожения, от которого, возможно, не застрахованы даже исторически наиболее консолидированные государства. Этнические конфликты и возрождение национализма в таких цитаделях демократии, как Германия, Италия, Испания, а также в Польше и других странах, не оставляют места для большого оптимизма относительно возможностей национальных государств обеспечить своим гражданам мир и защиту жизни и собственности.

Иначе говоря, формирующийся новый мировой порядок, с одной стороны, способствует расширению демократии, а с другой— сдетонировал в целом ряде стран и регионов внутриполитическую нестабильность. В то же время со всей очевидностью обнаружилось, что увеличение числа стран с демократическими режимами не всегда и не обязательно ведет к утверждению демократических принципов в отношениях между государствами.

18.4. Война вытекает из самой природы человека

Во все времена человеческие сообщества в различных формах и ипостасях отнюдь не считали мир высшим благом. Одни стремились подчинить своему господству чужие страны и народы, другие жаждали воинской славы, третьи считали, что лучше умирать стоя, чем жить, оставаясь на коленях. Во всяком случае, оправдания войнам всегда находили самые убедительные, поскольку человек, если судить по его деяниям, как бы подсознательно руководствовался мефистофелевской максимой — нет в мире вещи, стоящей пощады. Не случайно и то, что с древнейших времен скептики не переставали утверждать, что homo homini lupus est. Более того, человеку во все эпохи была свойственна склонность героизировать, романтизировать и воспевать войну. Эта склонность отнюдь не уменьшилась и в наши дни, несмотря на страшные опустошения двух мировых войн ХХ века.

Большинство древних исходили из того, что война и мир сами по себе не есть ни благо, ни зло. Оценка зависит от конкретных обстоятельств. Ибо если преуспевающее государство может и должно стремиться к миру, то при неудачном стечении обстоятельств ему следует воевать. Давая собственное обоснование многочисленным войнам, периодически разворачивавшимся на земле древней Эллады, уже Демосфен разделял их на справедливые и несправедливые. Первые, по его мнению, ведутся ради защиты отечества от разорения и уничтожения врагом, во имя справедливости. Несправедливые войны — это те, которые ведутся из-за корысти, выгоды в нарушение принципов справедливости.

Однако, что считать справедливым, а что несправедливым, как правило, всегда входило в прерогативы самих инициаторов войны. Так, древние всегда находили оправдание войне, если она велась во имя, как они считали, благой цели. А римские императоры, как известно, обеспечивали мир тем, что всегда готовились к войне. Последующие же поколения по части совершенствования и изощренности методов ведения войны и ее оправдания не идут ни в какое сравнение с своими предшественниками.

Приверженность силе, силовая политика отнюдь не утратили и не могут утратить своего значения в определении облика современного мирового сообщества. Вся история человечества свидетельствует о том, что война — это неотъемлемая врожденная составляющая человеческой природы, точно так же, как тяга к игре, пению, снятию стресса, потребность в сатурналиях, вальпургиевых ночах, маскарадах и т.д. Конечно, войны порождаются вполне освязаемыми материальными, экономическими, социальными, династическими, религиозными и иными факторами. Однако история предоставляет множество примеров, демонстрирующих, что устранение этих и подобных факторов не всегда приводило к исчезновению войн из жизни стран и народов.

И. Кант не без оснований говорил, что история в целом никоим образом не свидетельствует о человеческой мудрости, скорее она летопись человеческого несовершенства, безумия, тщеславия и порока. По-видимому, не лишены основания аргументы и доводы авторов, считающих присущие человеку от рождения злое начало, иррациональные и разрушительные побуждения, гордость, тщеславие и корыстолюбие не последними по значимости мотивирующими факторами общественно-исторического развития, важным компонентом которого являются войны.

Общество в конечном счете живет и развивается по законам, корни которых заложены в природе человека. Это в первую очередь относится к разного рода конфликтам и войнам. И действительно, любая война развязывается и ведется не богами или демонами, а обыкновенными людьми. Поэтому чтобы понять природу войны, необходимо выяснить, какие именно человеческие качества ее вызывают.

В матрице человеческой природы всегда присутствует нечто такое, что служит непреодолимым препятствием для ее целенаправленной перестройки согласно некоторому плану какого-нибудь законодателя или реформатора. Человек не может быть чем-то таким, что может или должно быть преодолено. Здесь считаю целесообразным подчеркнуть, что я исхожу из известного опыта исторического человечества, а не из несуществующего еще опыта идеального, абстрактного человечества, которое теоретически может отказаться от привычных параметров и разработать некие неведомые нам сущностные характеристики. Тем более что некоторые авторы склонны рассуждать о продолжающемся процессе антропогенеза или во всяком случае новой фазе бифуркации в этом процессе.

Я бы предостерег от столь прямолинейных аналогий и суждений, ибо, как показывают антропологические и исторические исследования, человек со времени своего выделения из стадного состояния и приобретения видовых характеристик в течение многих тысячелетий претерпел лишь незначительные изменения. Что касается влияния технологий на эти качества, то в истории человечества по своей революционизирующей роли так называемая неолитическая революция, связанная с производством пищи, изобретением лука и колеса, пороха и парового котла, книгопечатания и радио в контексте каждого соответствующего периода сыграла, возможно, не меньшую роль, чем современные технологии.

Но тем не менее человек по своим социобиологическим и психофизиологическим параметрам не претерпел качественных изменений. Фундаментальные свойства, присущие ему как особому виду, сложившемуся еще в доисторические времена, остаются неотвратимо присущи его природе в наши дни, и, возможно, будут присущи всегда. Парадокс человека состоит в том, что он постоянно стремится к преобразованию и даже преодолению собственной природы, пытается стать больше, чем он есть на самом деле. Но, как представляется, человек может исчерпать себя или прекратить свое существование как биолого-социальный вид, но не может перейти в какое-либо иное состояние, иначе он перестанет быть человеком.

Осознавший свою самость человек — уже не только часть природы, он стоит не только внутри природы, в рамках обозримого им мира, но и стремится выйти за его пределы, интуитивно чувствуя, что мир невозможно охватить в его целостности изнутри, что его можно постичь, став над ним. В отличие от своих ближайших сородичей, которые стремились приспособиться к природе, адаптироваться к ее перипетиям и капризам, для человека в дополнение к этому характерно стремление приспособить природу к своим потребностям, переделать, преобразовать ее.

Этот момент, сыгравший основополагающую роль в процессе вычленения и обособления человека от своих животных предков, утверждения в нем сугубо человеческого духовного начала, вместе с тем проявился и в ином аспекте. Следует учесть, что для гуманистической традиции и связанного с ней рационализма была характерна беспредельная вера в человека, которая сформировалась и развивалась в противовес вере в бога. Шел целенаправленный процесс секуляризации сознания и жизни, приведший в конечном счете к развенчанию бога, божественных, мистических начал жизни и возвеличению человека.

Свое логическое завершение эта вера в человека нашла в мировоззрении Просвещения. У Вольтера, например, мы имеем реабилитацию и возведение на пьедестал чувственного человека, человка гедонистического со всеми своими плотскими потребностями и устремлениями. Л.Фейербах, развенчав бога, стал рассматривать человека в качестве центрального элемента мироздания. Своего апофеоза эта традиция достигла у М.Штирнера, который в своей знаменитой работе под характерным названием «Единственный» противопоставил атомистически понимаемого индивидуального человека всему остальному миру.

«Есть мгновения, — писал А.Камю в «Мифе о Сизифе», — когда любой человек чувствует себя равным богу. По крайней мере, так говорят. Но богоравность приходит, когда, словно при вспышке молнии, становится ощутимым поразительное величие человеческого ума». Да, это действительно так. Но, как показал опыт истории, чрезмерная вера в человека, максима «человек — мера всех вещей» рано или поздно вырождаются в полный сатанинской гордыни постулат: «Если Бог есть, как вынести мысль о невозможности быть им?» У Лукреция человек, низвергая недостойных в его глазах богов, сам занимает их место. Человек Нового времени в своем стремлении оправдать низложение Бога выступает с претензией на занятие его места путем самопреодоления и превращения себя в сверхчеловека, в богочеловека.

Если человек — мера всех вещей и нет над ним никакого другого начала, которое выше его самого, то естественно, что его неотступно преследует соблазн сделать категорическим императивом руководства в жизни максиму: «Что хочу, то и делаю». Но обнаружилось, что возомнивший себя на троне Творца человек не способен выдержать испытание столь высоким вознесением и в своем стремлении к разоблачению и развенчанию всего и вся готов к разворачиванию усилий по развенчанию и своеобразной «отмене» и самого человека. Обнаружилось также, что доведенный до крайности и ничему не подчиняющийся индивидуализм имеет своим конечным следствием подрыв индивидуальности и личностного начала человека.

Следует учитывать не только разумное и доброе начало человека, но и реальность его несовершенства, его страсти, зависть, алчность и т.д. Необходимо преодолеть избыточную, слишком восторженную, не выдержавшую испытания историей веру в человека. История изобилует примерами, свидетельствующими о том, что человек, слишком многое возомнивший о себе и слишком многое себе позволяющий, человек, представленный самому себе, при определенных условиях может быть просто опасен для целых стран и народов, а то и для всего мирового сообщества. Ибо приходится констатировать правоту Достоевского, открывшего преступление в самих глубинах души человека, в сердце которого, по его словам, «Бог борется с дьяволом».

В глубинном онтологическом измерении в человеке, как отмечал Шеллинг, «содержится вся мощь темного начала, и в нем же содержится и вся сила света. В нем — оба средоточения: и крайняя глубина бездны, и высший предел неба». С этой точки зрения тайна и таинство жизни включают в себя наряду с устремленностью ввысь, в сферу сверхличного, божественного также мистерию греха, греховного начала. В сущности, понятие свободы по своему содержанию нейтрально; свобода, взятая сама по себе, ни плоха, ни хороша. Положительный или отрицательный оттенок она принимает лишь тогда, когда речь идет о том, в каких целях она используется. Человек одинаково способен и на добрые, и на злые деяния. При этом следует отметить, что преступление, грех, зло, равно как и добро, — категории общественно-исторические, они немыслимы вне общественных отношений между людьми. Они лишены смысла в мире животных, поскольку это категории, пронизанные нравственными, оценочными, нормативно-правовыми началами.

Сама свобода человека предполагает возможность выбора одной из множества альтернатив, в том числе выбор между добром и злом. Только свободный человек может быть носителем как самой нравственности, так и других ценностей и качеств, что в совокупности и делает его человеком в истинном смысле этого слова. Свобода воли потеряет смысл, если из множества возможностей ей оставить одну единственную. Одна единственная истина и один единственный путь ее постижения исключают свободу выбора. Свобода на то и свобода, что она предоставляет возможность свободного выбора одной из множества альтернатив, в том числе и выбора между добром и злом.

Нельзя упускать из виду то, что миром управляет не только любовь, не только добро, но и противоположные им начала — ненависть и зло. Исторический опыт воочию продемонстрировал, что не существует каких-либо гарантий торжества начал добра и разума в мировом бытии, более того, зло слишком часто торжествует свою победу.

Человек будет постоянно нацелен на прогресс, это в самой его природе. Но эта устремленность должна быть основана не на самой вере в разум и доброту человека, а на осознании его несовершенства. ХХ век до основания развенчал гуманистическую веру в доброе начало человека, в его естественную доброту и соответственно в идею совершенного человеческого жизнеустройства. Сказанное в еще большей мере верно применительно к современному миру, в котором, с одной стороны, возрастает закрытость, а с другой — открытость и траспарентность, что ведет к дестабилизации, фрагментарности и неустойчивости, восхождению толп одиночек, новых пиратов, тоталитарных сект и банд террористов, мафии и разного рода джентльменов удачи.

18.5. Война как социальный институт

Войны между народами и государствами, как правило, возникают в силу социально-политических причин и в этом смысле являются политическим актом. Более того, как писал Клаузевиц, «война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами». Но нередко война — не столько техническая и политическая, сколько социокультурная и социально-психологическая проблема.

Все изложенное выше позволяет сделать вывод, что при поисках причин войны нельзя упускать из виду несовершенство самого человека, его страсти, зависть, алчность и т.д. В первом ряду среди этих качеств стоит агрессивность, которая представляет собой, по-видимому, одну из врожденных сущностных характеристик человеческой природы.

Агрессивные побуждения связаны с такими человеческими качествами, как честолюбие, устремленность к активному действию, ориентация на успех и другие, которые могут мотивировать и разрушительные, и созидательные деяния людей. Разумеется, эти побуждения в той или иной форме должны иметь выход, ибо их постоянное подавление тяготит человека и чревато непредсказуемыми негативными последствиями.

Данный фактор приобрел особую значимость с изобретением оружия, которое, по мнению К.Лоренца, досконально исследовавшего феномен агрессивности, стимулировало внутривидовой отбор людей, что в свою очередь послужило фактором, интенсифицировавшим человеческую агрессивность. Увеличение расстояния, на котором действует оружие убийства, в значительной мере снимает проблемы моральной ответственности, угрызений совести, жалости и других неприятных для убивающего моментов, если, конечно, они возникают. Именно эта удаленность от последствий во многом делает возможным то, что даже самый безобидный, казалось бы, человек оказывается способным нажать спусковой крючок винтовки или пусковую кнопку ракетоносителя. Личное знакомство, встреча лицом к лицу в определенных ситуациях сами по себе ведут к притуплению агрессивного импульса, а анонимность усиливает его.

Как отмечал Лоренц, бывает так, что «наивный человек испытывает чрезвычайно пылкие чувства злобы, ярости по отношению к «этим иванам», «этим фрицам», «этим жидам», «этим макаронникам»..., т.е. к соседним народам, клички которых по возможности комбинируются с приставкой «гады». Такой человек может бушевать против них у себя за столом, но ему и в голову не придет даже простая невежливость, если он оказывается лицом к лицу с представителем ненавистной национальности».

По данным многих исследований, коллективная ответственность в определенных условиях способствует снижению моральных критериев. Война же представляет собой коллективный акт, осуществляемый коллективной волей специально подготовленных и предназначенных для этого людей. Данный фактор приобретает все большую роль по мере технизации и обезличения процесса ведения военных действий. Информационная и телекоммуникационная революции превратили войну из соревнования в грубой силе в соревнование умов в сфере информации.

Как подчеркивал Т.Гоббс, выгода, безопасность и репутация составляют три главные мотивирующие цели человека. Человек стремится к высокой репутации, потому что является существом, наделенным гордостью и эгоистическим интересом. Гордость заставляет его быть завистливым в силу боязни, что его сотоварищи сочтут его менее достойным, чем они сами, толкая этим предпринять соответствующие шаги. Такой образ мыслей присущ народам и нациям не в меньшей степени, чем отдельным индивидам. Отсюда — то большое значение, которое в международной политике придается категории «национальная честь». В соответствии с ней международные переговоры ведутся таким образом, чтобы ни одна нация не «потеряла лицо».

«Национальная честь», которая воплощается в понятии «престиж», определяется прежде всего экономическими и политическими возможностями государства. Но зачастую престиж достигается с помощью силы, особенно успешной, победоносной войны, в результате которой одно государство навязывает свою волю другому государству. С этой точки зрения одна из главных функций войны состоит в том, чтобы определить международную иерархию по шкале престижа и тем самым выявить, какие именно государства являются главными акторами международной системы.

Как правило, каждый раз именно доминирующие акторы утверждали свои права на господствующее положение и навязывали нормы и правила игры более слабым членам этой системы. Так, Персидская империя навязала другим более слабым государствам своего времени правила и нормы, регулирующие международные отношения и дающие возможность разрешать споры между ее более мелкими соседями. Рим дал средиземноморскому миру свой кодекс и первый закон народов. В современном мире то, что мы называем международным правом, разработано и утверждено западной цивилизацией и в целом отражает ее интересы и ценности.

Однако было бы просто абсурдом сводить все причины войн к одной лишь человеческой агрессивности. Конечно, война представляет собой неизбежный результат самого жизнеустройства людей. Поэтому, чтобы правильно понять сущность войны и найти соответствующие пути и средства ее предотвращения, необходимо брать во внимание как все атрибуты природы человека, так и весь комплекс социальных, социокультурных, экономических, территориально-географических, политических и иных факторов существования человеческих сообществ.

Разумеется, в условиях цивилизации открытая агрессия как на индивидуальном, так и на коллективном уровне в значительной мере сублимируется. Природная агрессивность как бы отходит на задний план, определяющую значимость приобретают целенаправленный расчет и рациональный выбор. В целом с определенными оговорками можно согласиться с Клаузевицем, который считал, что война «представляет собой странную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, что делает ее свободной душевной деятельностью; из подчиненности ее в качестве орудия политике, благодаря чему она подчиняется простому рассудку».

В принципе все войны носят идеологический характер в том смысле, что каждая из вовлеченных в нее сторон так или иначе посягает на образ жизни и систему ценностей своего противника. В то же время, поскольку война — это соперничество за власть и влияние во всех их формах и проявлениях, она является политическим актом. Или, как писал Клаузевиц, «война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами».

Но как бы то ни было, агрессивность государства питается прежде всего агрессивностью составляющих его людей. С мотивом агрессии теснейшим образом связано чувство враждебности к чужим. Весь исторический опыт свидетельствует о том, что люди просто не могут обходиться без врагов. По-видимому, в самой человеческой природе коренится потребность иметь врага— злобного и беспощадного, и в силу этого подлежащего уничтожению. Оппозиционность, неуживчивость, конфликтность, враждебность представляют собой такие же естественные формы проявления отношений между людьми, как и взаимная симпатия, солидарность, коллективизм и т.д. Инстинкт самосохранения и инстинкт борьбы составляют две стороны одной и той же медали.

Поэтому с значительной долей уверенности можно сказать, что одним из основополагающих побудительных мотивов человеческой агрессии является образ действительного или воображаемого врага, именем которого люди оправдывают свои действия. Привычка направлять свою враждебность вовне, на чужаков привилась человеку вместе с способностями рассуждать, смеяться, удивляться, радоваться и т.д. Б.Паскаль приводил такую притчу: «За что ты меня убиваешь? — Как за что? Друг, да ведь ты живешь на том берегу реки! Живи ты на этом, я и впрямь совершил бы неправое дело, злодейство, если бы тебя убил. Но ты живешь по ту сторону, значит, дело мое правое, и я совершил подвиг!»

Как установлено антропологическими и этнографическими исследованиями, практика использования посторонних, чужих в качестве козлов отпущения стара как мир. Она уходит своими корнями в родоплеменное прошлое человечества. Общий враг, реальный или воображаемый, нередко служил началом, обеспечивающим единство и сплоченность племени или народа. Поэтому если не было реального врага, который бы угрожал этому единству и сплоченности, то его, естественно, придумывали, конструировали. Его внезапное исчезновение по какой-либо причине, как правило, создает у племени, народа, страны ощущение некоей пустоты. При отсутствии реального врага его роль часто выполняет враг воображаемый.

На этой основе уже в первобытную эпоху появились антитезы: «мы — они», «свои — чужие», «племя — враг племени». Показательно, что в ту эпоху человек легко убивал и съедал иноплеменника. В его глазах представитель другого племени — «это нелюдь. И никакой мысли, что возможен компромисс с другим племенем, что можно как-то его эксплуатировать, использовать, привлечь к сотрудничеству, спасти собственную шкуру за счет предательства, судя по всему, просто не возникало. Можно сказать, что на протяжении двух миллионов лет геноцид был нормой отношений между конкурирующими стадами — племенами».

Такое положение несколько изменилось лишь в период неолита и в последующие эпохи, когда взаимоотношения сначала различных племен, а потом народов были заключены в рамки определенных норм и правил. Этот принцип поисков и конструирования врага сохранился на все времена у всех народов. Когда в семье, коллективе, стране дела идут плохо, слишком часто появляется искушение найти виновников всех бед вовне. В качестве козлов отпущения, как правило, выступают разного рода религиозные, национальные и иные меньшинства, а на международном уровне какое-либо иностранное государство, которое будто вынашивает планы завоевания или порабощения страны. Внешний враг в данном случае часто служит фактором, объединяющим расколотую нацию.

В античной Греции внешний враг в лице Персии служил в качестве важного пропагандистского аргумента одних полисов против других. По свидетельству Фукидида, в Пелопонесской войне афиняне ссылались на свою роль защитников свободы Эллады в греко-персидских войнах, чтобы показать свое моральное превосходство над лакедемонянами. На что Гермократ Сиракузский возражал им, заявляя, что они боролись за свою независимость, а не за свободу всей Греции. Для Демосфена, Исократа и Ксенофонта также была характерна склонность объяснять распри между различными полисами вмешательством и кознями врагов всей Эллады. Если первый обвинял в этом македонского царя Филиппа, Исократ и Ксенофонт — Персию.

С тех пор образ врага и комплекс вражеского заговора служили в качестве излюбленного аргумента всех тех, кто вступал на тропу войны. Свое наиболее законченное, я бы сказал, абсурдистское выражение они, как выше указывалось, получили в период холодной войны.

В целом можно сказать, что не вооружение или гонка вооружений является причиной войны, а наоборот, настроенность на войну ведет к гонке вооружений. Чтобы правильно понять сущность войны и найти соответствующие пути и средства ее предотвращения, необходимо принимать во внимание как все атрибуты природы человека, так и весь комплекс социальных, социокультурных, экономических, территориально-географических, политических и иных факторов существования человеческих сообществ. Более того, в современной войне природная агрессивность человека как бы отходит на задний план, определяющую значимость приобретают целенаправленный расчет и рациональный выбор.

Характер и направленность взаимоотношений между государствами во многом зависит от того, как они видят и воспринимают друг друга. От этого зависят обострение или ослабление международной напряженности, успех или неуспех переговоров об ограничении гонки вооружений и предотвращении войны.

Еще в 30-е годы председатель комиссии по разоружению Лиги наций С. де Мадаряга пришел к выводу, что нельзя рассматривать разоружение как средство достижения взаимопонимания между народами. Понимаемое так разоружение, считал Мадаряга, является миражом, поскольку оно переворачивает проблему войны с ног на голову. Обосновывая свою мысль, он писал: «Народы не доверяют друг другу не потому, что они вооружены, они вооружены потому, что не доверяют друг другу. Поэтому желать разоружения до достижения минимума общего согласия по фундаментальным проблемам так же абсурдно, как и желать, чтобы люди ходили зимой голышом».

В значительной степени гонка вооружений обусловлена политическими и идеологическими конфликтами и противоречиями, питающими недоверие и неприязнь. И, действительно, прав психолог и публицист С.Кин, который, развивая зафиксированное в уставе ЮНЕСКО положение о том, что войны начинаются в умах людей, писал: «Сначала мы создаем образ врага. Образ предваряет оружие. Мы убиваем других мысленно, а затем изобретаем палицу или баллистические ракеты, чтобы убить их физически. Пропаганда опережает технологию».

При этом архетип врага имеет много ипостасей: чужака, агрессора, иноверца, варвара, захватчика, преступника, насильника и т.д. Показав несостоятельность рационалистических доводов в пользу уменьшения риска войны, Кин утверждал, что суть дела не в рационализме и технологии, а в «ожесточении наших сердец». В период холодной войны, писал он, американцы и советские люди, поколение за поколением культивировали ненависть и дегуманизировали друг друга, в результате чего «мы, люди, стали homohostilis, враждующим видом, животными, изобретающими врагов».

С окончанием холодной войны и биполярного миропорядка этот комплекс отнюдь не исчез, а принял лишь новые формы. Если в период глобального противостояния двух главных враждебных лагерей вопрос о взаимных врагах и друзьях считался само собой разумеющимся, то теперь каждому участнику мирового сообщества данный вопрос придется решать в каждом конкретном случае самостоятельно и конкретно, определять собственные клише и стереотипы врагов и друзей.

Динамика международных отношений определяется тем, что по самой своей природе мощь государства представляет собой относительную величину: выигрыш одного государства если не всегда, то часто оборачивается потерей для другого государства. Иначе говоря, вплоть до наших дней действовал принцип игры с нулевой суммой. Каждое государство или группа государств стремится усилить собственную безопасность путем наращивания своей военной мощи. Хотя никогда невозможно добиться полной безопасности в мире конкурирующих и соперничающих друг с другом государств, стремление каждого из них укрепить свою мощь и безопасность с необходимостью ведет к уменьшению безопасности других и стимулирует соперничество за большую мощь и безопасность. Поэтому борьбу за выживание можно рассматривать как врожденную особенность международных отношений.

Главные цели, ради которых развязывается война, достигаются с помощью физического насилия, и с этой точки зрения она представляет собой прежде всего искусство убивать, уничтожать живую силу противника. Не обладающая этим искусством сторона сама рискует быть уничтоженной. В сущности, сражение или война в целом диктуют свои условия сражающимся или воюющим сторонам. Не умеющий убивать воспринимается чуть ли не как предатель, а тот, который в совершенстве владеет искусством убивать, возносится на пьедестал славы, причисляется к лику героев, а то и святых. Пресловутый принцип, согласно которому победителей не судят, именно в войне получил свое законченное выражение. Здесь человек вольно или невольно принужден преступить всякие нормы человеколюбия, стать судией собственных деяний, а при экстремальных ситуациях перейти последний предел и оказаться в сфере вседозволенности.

Раньше войны, как правило, велись силами профессиональных армий и зачастую не затрагивали большинство мирного населения. Промышленная и научно-техническая революции соответственно в XIX и ХХ вв. сыграли огромную роль в развитии военного дела. Создание громоздких самоходных орудий, развитие железнодорожного, а затем автомобильного и гусеничного транспорта, обеспечивающего передвижение многочисленных армий и военной техники на большие расстояния, увеличившаяся скорость их переброски с одного театра военных действий на другие радикально изменили масштабы, приемы и правила ведения войны.

Прежде всего произошла широкомасштабная индустриализация подготовки и ведения войны. Сами императивы современной войны потребовали огромных пространств, расширения зоны потенциальных военных действий. Гигантские армии привели к необходимости создания гигантских инфраструктур военно-промышленного комплекса, а также систем снабжения военной техникой, боеприпасами, запасными частями, обмундированием, продовольствием, людскими ресурсами, системами коммуникации и т.д. Все это говорит о том, что для одержания победы в современной войне важное значение приобретают тыл, уничтожение мирных городов и сел, промышленных центров, сугубо гражданских объектов.

Появление авиации, а затем ядерного оружия с средствами его доставки фактически стерло линию разграничения между театром военных действий и мирными, гражданскими структурами, превратив всю территорию воюющих стран в сплошное поле сражения. В итоге война в ХХ в. приобрела тотальный характер и стала мероприятием, призванным ликвидировать не только живую военную силу и военную машину противника, но также его людские резервы и производственно-хозяйственную инфраструктуру. Отсюда такие ставшие привычными при характеристике второй мировой войны понятия, как тотальная война, тотальная мобилизация, безоговорочная и полная капитуляция и т.д.

Соответствующие коррективы были внесены в концепцию национальной безопасности. В ней, в частности, ключевое место заняли сугубо военные аспекты. Безопасность стали отождествлять с отсутствием военной угрозы государству извне или с способностью данного государства предотвратить реализацию этой угрозы. Более того, сама концепция национальной безопасности превратилась в своеобразный фактор единения и мобилизации населения соответствующих стран, взяв на себя, по меньшей мере отчасти, функции государственной идеи или идеологии.

Войны XX в., особенно вторая мировая война, которые в некоторых своих аспектах имели точки соприкосновения с религиозными войнами прошлого, перестали признавать сформулированный в Новое время принцип не делать врагу больше зла, чем сколько того требуют цели войны.

Очевидно, что в самом намерении начать и вести войну имплицитно заложен принцип, согласно которому цель оправдывает средства. Этот принцип воплотился, в частности, в максиме — нам нужна только победа и мы за ценой не постоим, которой явно или неявно придерживались все воюющие стороны. Она предполагает готовность каждой из сторон во имя победы над врагом не считаться с потерями среди мирного населения, какими бы колоссальными они ни были.

В данной связи нельзя не упомянуть тот факт, что одна из важнейших причин технологического прогресса от каменного топора до лука и ракеты-носителя лежала в необходимости удовлетворения потребностей ведения войны, хотя со временем военную технологию и приспосабливали для гражданских целей. Например, если баллисты и тараны представляли собой исключительно орудия войны, то порох можно было использовать как в войне, так и в мирных целях. В еще большей степени это относится к транспортным средствам. Что касается новейших достижений научно-технического прогресса, то в подавляющем своем большинстве они имеют двойное назначение.

Важно учесть то, что на службу богу войны часто привлекались великие открытия, которые первоначально казались весьма далекими от военных целей и интересов. Более того, создание большинства современных орудий войны стало возможным благодаря физике Галилея и Эйнштейна, термодинамике, оптике, ядерной физике, т.е. сугубо гражданским отраслям науки. Производство оружия, став самостоятельной отраслью производства, приобретает собственную логику развития и уже само по себе превращается в фактор гонки вооружений и соответственно развязывания войны. Как выше указывалось, сила или мощь государства в течение всей истории оценивалась в терминах его возможностей вести и выигрывать войну. Военно-политическая стратегия того или иного государства строилась на постулате, согласно которому уровень безопасности государства, его авторитет и влияние прямо пропорциональны количеству и качеству вооружений, которыми оно располагает.

В прошлом почти все попытки создания сколько-нибудь крупных геополитических образований было связано с экспансией, завоеванием, вмешательством, оккупацией чужих территорий. История человечества в значительной степени представляет собой историю непрерывных войн племен, народов, наций, империй, кланов, партий друг с другом. Неудивительно, что традиционная геополитика изучала прежде всего конфликты и войны между различными народами и государствами. Не случайно представители политического реализма придают столь большое значение силе в качестве определяющего фактора мировой политики, а дух господства и стремление к господству считают ключевым стимулом поведения государств на международной арене.

Мы все хорошо знаем знаменитую формулу Т.Гоббса — bellum omnium contra omnes, т.е. война всех против всех, с помощью которой он оценивал естественное состояние людей в догосударственный период. При этом не всегда учитывается тот факт, что во всех построениях Гоббса отчетливо просвечивается максима: рax quaerenda est — должно искать мира, которую он считал первым основным законом природы. Эта максима предпологает заключение договора между людьми, находящимися в состоянии войны. И действительно, состояние абсолютной, нескончаемой войны всех против всех было бы чревато перспективой взаимного истребления стран и народов. Поэтому люди вынуждены искать некий modus vivendi, т.е. приемлемое для всех сторон состояние мира, а также нормы и правила его обеспечивающие. Показательно, что И.Кант, в целом соглашаясь с мнением Гоббса, вместе с тем считал целесообразным заменить фразу est bellum — есть война — фразой est status belli — есть состояние войны. Вторая фраза, констатируя состояние войны, предполагает готовность к войне, а не саму войну. Но нельзя забывать и то, что готовность к войне рано или поздно может обернуться и часто оборачивается настоящей войной, будь то холодной или горячей.

Эта максима, по-видимому, сохранит значимость во всяком случае в обозримой перспективе, поскольку демократия или какая-либо иная форма самоорганизации человеческих сообществ сама по себе не способна изгнать конфликты и войны из жизни людей. Однако важно то, какие именно они примут формы в современном мире.

Контрольные вопросы

1. Каково место конфликтов и войн в сфере международных отношений?

2. Вытекает ли война из самой человеческой природы?

3. Что имеется в виду, когда войну называют социальным институтом?

4. Какое содержание вкладывается в выражение «война есть продолжение политики иными средствами»?

5. Способно ли расширение демократии исключить войны из жизни человечества?