Гаджиев К.С. Введение в геополитику1. Учебник Москва "Логос" 2000 Оглавление Гаджиев Камалудин Серажудинович 1

• Название: Учебник Москва "Логос" 2000 Оглавление Гаджиев Камалудин Серажудинович 1
• Анкор: Гаджиев К.С. Введение в геополитику1.doc
• Дата: 11.01.2018
• Размер: 1.93 Mb.
• Имя файла: Гаджиев К.С. Введение в геополитику1.doc
• Тип: Учебник; #13879
• Категория: Социология. Политология
• страница: 31 из 31

19. КОНФЛИКТЫ И ВОЙНЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

19.1. Концепция столкновения цивилизаций

В последние годы в западной и отечественной литературе развернулись дискуссии относительно характера конфликтов и войн в многополярном мире. Наибольшую популярность получила концепция, выдвинутая известным американским политологом С.Хантингтоном. Он выступил с нашумевшей статьей «Столкновение цивилизаций» (1993), лейтмотивом которой стал тезис о том, что если XX столетие являлось веком столкновения идеологий, то XXI столетие станет веком столкновения цивилизаций или религий. При этом конец холодной войны рассматривается как исторический рубеж, разделяющий старый мир, где преобладали национальные противоречия, и новый мир, характеризуемый столкновением цивилизаций.

С сожалением приходится констатировать, что эта статья, которая в научном плане не выдерживает критики, нашла живейший отклик в политических, публицистических и околонаучных кругах, а ее основные положения стали предметом ожесточенных дискуссий. С одной стороны, возможно, подобный ажиотаж был вызван тем концептуальным вакуумом, который образовался в западной, особенно американской, международно-политической мысли по мере обесценивания идей, концепций и постулатов, трактующих мировые реальности в терминах конфронтации двух блоков или двух сверхдержав в рамках биполярного миропорядка. С другой стороны, для многих привлекательность аргументов, по-видимому, состоит в их очевидной простоте, политико-идеологической ангажированности и публицистичности. В 1996 г. С.Хантингтон опубликовал довольно объемную книгу «Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка», которая явилась попыткой привести дополнительные факты и аргументы, подтверждающие основные положения и идеи статьи и придать им академический лоск.

Основной тезис Хантингтона состоит в следующем: «В мире после холодной войны самые важные различия между народами — не идеологические, политические или экономические, а культурные». Люди начинают идентифицировать себя не с государством или нацией, а с более широким культурным образованием — цивилизацией, ибо цивилизационные различия, сложившиеся столетиями, «более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами... Религия разделяет людей сильнее, чем этническая принадлежность. Человек может быть полуфранцузом и полуарабом и даже гражданином обеих этих стран (Франции и, скажем, Алжира — К.Г.). Куда сложнее быть полукатоликом и полумусульманином».

Хантингтон выделяет шесть современных цивилизаций — индуисткую, исламскую, японскую, православную, китайскую (sinic) и западную. В дополнение к ним он считает возможным говорить еще о двух цивилизациях — африканской и латиноамериканской. Облик нарождающегося мира, утверждает Хантингтон, будет определяться взаимодействием и столкновением этих цивилизаций. В наступающем веке именно они станут доминирующим фактором мировой политики. Это создает радикально иной по сравнению с прежним мировой порядок, в котором конфликты между различными цивилизациями преобладают над конфликтами внутри отдельно взятых цивилизаций. Эти рассуждения приводят к сакраментальному выводу: «Следующая мировая война, если она разразится, будет войной между цивилизациями», причем «самые значительные конфликты будущего развернутся вдоль линий разлома между цивилизациями».

В отечественной литературе неоднократно подвергались критике несуразности и изъяны концепции столкновения цивилизаций. Однако нельзя пройти мимо того факта, что часть наших исследователей и публицистов восприняли ее как вполне серьезную методологическую установку, поэтому целесообразно рассмотреть эту проблему несколько подробнее. Очевидно, что данная концепция столкновения цивилизаций в целом выдержана в духе традиционного конфронтационного видения положения вещей в мире. На первый взгляд, речь идет о конфликтах и противоборстве всех названных Хантингтоном цивилизаций, но автор озабочен прежде всего судьбами Запада, и главный смысл его рассуждений состоит в противопоставлении Запада всему остальному миру по формуле «the west against the rest», т.е. Запад против остального мира.

По схеме Хантингтона, господству Запада приходит конец. На мировую арену выступают несколько незападных государств, которые отвергают западные ценности и отстаивают собственные ценности и нормы. Продолжающееся сокращение материального могущества Запада еще больше уменьшает притягательность западных ценностей. По мере объединения мира посредством рынков и средств коммуникации и с обесцениванием универсальных идеологических систем вроде марксизма-ленинизма и либерализма культурные ценнности и нормы, воплощенные в каждой цивилизации, приобретают растущую значимость в качестве источников личностной и политической идентификации.

Нагнетая страсти относительно грядущих межцивилизационных конфликтов и войн, Хантингтон, по-видимому, пытается предупредить Запад о надвигающейся опасности, о том, что Запад будет оттеснен на задний план из-за появления новых центров влияния. Потеряв могущественного врага в лице Советского Союза, который служил мощным мобилизующим фактором консолидации, Запад настойчиво ищет новых врагов, и Хантингтон, по сути дела, озвучил эти подспудные или явные настроения.

По его мнению, особую опасность для Запада представляет ислам в силу демографического взрыва, культурного возрождения и отсутствия центрового государства, вокруг которого могли бы консолидироваться все исламские страны. Фактически ислам и Запад уже находятся в состоянии войны. Вторая серьезная опасность исходит из Азии, особенно из Китая. Если исламская опасность связана с неуправляемой энергией миллионов активных молодых мусульман, то азиатская опасность вытекает из господствующих там порядка и дисциплины, способствующих подъему азиатской экономики. Успехи в экономике укрепляют самоуверенность азиатских государств и их стремление влиять на судьбы мира.

Неудивительно, что Хантингтон выступает за дальнейшее сплочение, политическую, экономическую и военную интеграцию западных стран, расширение НАТО, вовлечение Латинской Америки в орбиту Запада и предотвращение дрейфа Японии в сторону Китая. Поскольку же главную опасность представляют исламская и китайская цивилизации, Западу следует поощрять гегемонию России в православном мире.

19.2. Не столкновение цивилизаций и культур, а конфликты интересов

В качестве судьбоносных для человечества конфликтов, завязавшихся «вдоль линий разлома цивилизаций», Хантингтон приводит конфликты в Боснии и на Кавказе. Не отрицая возможность их перерастания в конфликты регионального или даже глобального уровня, нельзя вместе с тем не отметить, что приведенные примеры весьма трудно втиснуть в прокрустово ложе предлагаемой Хантингтоном схемы. В данном контексте следует указать на тот очевидный факт, что конфликты и на Кавказе, и в Югославии возникли не сегодня и даже не вчера, их корни восходят к далекой истории.

Сам термин «балканизация», вошедший в политический лексикон, напоминанает о том, что Балканы постоянно служили ареной столкновений, связанных прежде всего с территориальными и этнонациональными притязаниями. На Балканах, равно как и в Центральной и Восточной Европе, которые однозначно входят в ареал еврохристианской цивилизации, веками наблюдались взаимодействие и смешение различных этносов и народов, живущих на единой территории. Здесь конфликты сглаживались или загонялись вглубь только тогда, когда эти народы входили в состав тех или иных соперничавших между собой держав или империй.

Что касается нынешнего сербско-мусульманско-хорватского конфликта, то нетрудно убедиться в том, что в его основе лежит не только и не столько цивилизационный или религиозный, сколько геополитический по своему характеру национально-территориальный фактор. Показательно, что участники конфликта часто меняют союзников и свои позиции в зависимости от изменяющейся ситуации: хорваты-католики вступали в союз с мусульманами против православных сербов, а последние — с мусульманами против хорватов. При этом показательно, что в югославском конфликте Германия поддерживала хорватов, Великобритания и Франция симпатизировали сербам, а США — боснийцам-мусульманам.

На Кавказе же отнести абхазцев и грузин, вступивших в смертельную схватку друг с другом, к разным цивилизациям может лишь человек, либо абсолютно не разбирающийся в реальностях Кавказа, либо наделенный даром бурной фантазии. Совершенно непонятно, каким образом грузины и осетины, несмотря на их принадлежность к разным этнонациональным и языковым группам, могут быть причислены к разным цивилизациям. Думаю, что с соответствующими оговорками такая же постановка вопроса правомерна и применительно к азербайджанцам и армянам.

Подобных примеров можно привести множество почти по всем континентам и регионам. Суть проблемы по большому счету состоит в том, что сами понятия «еврохристианская», «арабоисламская» (или просто христианская и исламская) и т.д. цивилизации с содержательной точки зрения потеряли ту значимость, которая была им присуща, скажем, в XIX или первой половине ХХвека. В сущности, то, что на общественно-политической арене мирового сообщества с большей или меньшей интенсивностью проявляется в форме возрождения религиозной конфессии или фундаментализма, зачастую представляет собой не что иное, как вероисповедный всплеск традиционализма, партикуляризма, этноцентризма и других подобных им феноменов, являющихся реакцией на универсализацию, космополитизацию и глобализацию во всемирном масштабе.

Удивляет и тезис Хантингтона о неком «конфуцианско-мусульманском блоке» Китая и Северной Кореи, с одной стороны, и Ирана, Ирака и других исламских государств, с другой, способном выступить единым фронтом против общего врага в лице Запада. С большим на то основанием можно было бы говорить об уже имевшем место «христианско-исламском блоке» западных стран (во главе с США) с Кувейтом, Саудовской Аравией и другими исламскими государствами против исламского Ирака во время войны в Персидском заливе.

Ныне Ближний Восток — огромная кладовая нефти. Вместе с тем это клубок не поддающихся развязке межэтнических, культурных, межконфессиональных противоречий и конфликтов. Это не только проблема курдов в Ираке, Турции, Сирии и Иране, но также и миллионов христиан, живущих в этом регионе. Эта проблема господства алавитского меньшинства над суннитским большинством в Сирии, суннитского меньшинства над шиитским большинством в Ираке, коптского меньшинства в Египте и¤др.

При таком положении весьма сомнительно, чтобы, например, такие мусульманские страны, как Иран, Кувейт, Ирак и Сирия в обозримом будущем объединились в решимости воевать против какой-либо западной страны или Запада в целом или же против Японии и Китая. Скорее, как показала та же война в Персидском заливе, каждая из этих стран не прочь войти в союз с какой-либо внешней для региона силой, чтобы нанести поражение своему соседу — брату по вере. В той войне исламский Ирак напал на исламский Кувейт, на помощь которому пришла коалиция западных стран, Японии и ряда исламских стран.

Не менее наглядный пример представляет собой Юго-Восточная Азия. В течение всего ХХ в. Соединенные Штаты Америки как страна, экономика которой ориентирована на экспорт, придерживались политики сохранения стабильности в Юго-Восточной Азии, предотвращения гегемонии любой региональной державы, чтобы обеспечить себе беспрепятственный доступ к региональным рынкам. После окончания войны в Юго-Восточной Азии американцы реализовывали свои цели в регионе с помощью политики баланса сил, поддерживая союз Китая со странами АСЕАН, выступавшими против вмешательства СССР и Вьетнама во внутренние дела Камбоджи, поддерживая Южную Корею против КНДР, стимулируя увеличение военных расходов Японии и возлагая на нее ответственность в вопросах обороны региона, поощряя экономическое развитие стран АСЕАН и сдерживая военно-морскую активность СССР, наращивая свои силы передового базирования вдоль западного побережья Тихого океана.

Сложилась и функционирует широкая сеть союзов безопасности на двух- и трехсторонней основе, в которых главенствующую роль играют США: японо-американский, американо-корейский, американо-тайваньский, американо-филиппинский, американо-австралийско-новозеландский. Существуют также чисто военные союзы: американо-таиландский, американо-сингапурский и американо-индонезийский. При существенном изменении геополитической ситуации в регионе после окончания холодной войны и распада двухполюсного миропорядка сама американская стратегия поддержания баланса сил отнюдь не перестала действовать, она лишь соответствующим образом модифицировалась.

Ирония судьбы состоит в том, что большинство стран Юго-Восточной Азии и в новых условиях продолжают приветствовать военное присутствие США, рассматривая его как фактор обеспечения стабильности в регионе, уменьшения гонки вооружений. В течение 80-х — начале 90-х годов в Токио предприняты шаги, направленные на поддержание усилий США по сохранению глобальной и азиатской стабильности. Япония взяла на себя ответственность за защиту морских коммуникаций в радиусе одной тысячи миль. В последние годы она существенно увеличила расходы на содержание американских войск, размещенных на ее территории. Во время операции «Буря в пустыне» японцы выделили почти 13 млрд долл. для финансирования военных операций союзников в Персидском заливе и послали транспортные самолеты для эвакуации беженцев из района боевых действий. После завершения боевых операций японские минные тральщики приняли участие в разминировании акватории залива. Свою лепту в финансирование америкаских войск в своей стране обязались внести и южнокорейские руководители.

Немаловажным объектом озабоченности восточноазиатских стран является перспектива того, что возможный вывод американских войск с японских островов подтолкнет Страну восходящего солнца наращивать собственные военно-воздушные и военно-морские силы, чтобы компенсировать отсутствие американских защитников ее торговых коммуникаций. Дополнение доминирующих экономических позиций Японии ее военным присутствием могло бы оживить планы возрождения так называемой Большой Восточно-Азиатской сферы сопроцветания.

Китайские стратеги также сознают, что конец советско-американской конфронтации и предполагаемое сокращение численности американских войск в Восточной Азии чреваты опасностью возникновения вакуума власти в регионе. Особенно большую опасность китайцы усматривают в возможности превращения Японии в доминирующую в регионе военно-политическую державу.

Очевидно, что японо-американский договор о безопасности и присутствие американских войск на японских островах рассматриваются большинством стран Юго-Восточной Азии как фактор стабилизации военно-политической ситуации в регионе. В целом с точки зрения большинства восточноазиатских стран сохранение американского присутствия служит гарантией того, что экономическое лидерство Японии не приведет к ее политической и военной гегемонии в регионе. Эту довольно сложную проблему США могут решить с помощью испытанного метода, суть которого состоит в том, чтобы «уйти оставаясь». Так, тихоокеанские силы США добиваются соглашений о предоставлении им временных баз с такими странами, как Сингапур, Малайзия, Таиланд, Бруней, Филиппины при одновременном сокращении военного присутствия в Японии и Южной Корее.

Все это вполне объяснимо, если учесть, что в регионе несмотря на цивилизационное родство основных стран сохраняются факторы, способствующие при определенных условиях нарастанию нестабильности. В дополнение к военно-политической напряженности на Корейском полуострове и отчасти в Камбодже, территориальному спору между Россией и Японией существуют другие потенциальные конфликты. Это прежде всего территориальные споры в Южно-Китайском море, в которые вовлечены многие страны. Например, на острова Спратли целиком или частично претендуют Бруней, Китай, Вьетнам, Тайвань, Малайзия и Филиппины. В этом споре Китай выступает против всех, считая своим весь архипелаг и отказываясь обсуждать этот вопрос на международном уровне. Нельзя не упомянуть постоянную напряженность между Китаем и Тайванем, общеизвестны взаимные подозрения Японии и Китая.

В течение десятилетий безопасность Японии напрямую связана с состоянием мира и безопасности на Корейском полуострове. Тем не менее Япония и Республика Корея не продемонстрировали сколько-нибудь серьезную готовность вступить в отношения сотрудничества без посредничества США и совместно участвовать в мероприятиях, призванных должным образом реагировать на потенциальные угрозы. Иначе говоря, в вопросах собственной обороны Токио и Сеул всецело опирались и продолжают опираться на США, но не друг на друга.

Хотя Япония и Корея в одинаковой степени были озабочены угрозой со стороны своих коммунистических соседей, они в равной мере питали и продолжают питать антипатию друг к другу, порожденную историческим наследием двух народов (в частности, японской оккупацией Кореи с 1905 по 1945 г.). Если США выведут войска из региона и откажутся от своих военных обязательств в Юго-Восточной Азии, можно ожидать ухудшения японо-корейских отношений, хотя бы в силу подозрений Кореи относительно гегемонистских устремлений Японии. Возможно также китайско-южнокорейское сближение в качестве противовеса возможному усилению японской мощи.

Если принять во внимание эти и подобные им реалии, то становится очевиден тот факт, что страны, условно говоря, конфуцианской цивилизации отнюдь не проявляют склонности к какому-либо единству ради гипотетического противостояния какому бы то ни было монолиту в лице западной или какой-либо иной цивилизации. Столкновения стран и народов в современном мире, как правило, происходят не только и не столько из-за приверженности идеям Иисуса Христа, пророка Мухаммеда, Конфуция или Будды, а в силу вполне прагматических факторов, связанных с обеспечением национальной безопасности, национально-государственного суверенитета, реализации национальных интересов и т.д.

В течение примерно последних 200 лет в качестве главных акторов международных отношений выступали государства, в особенности великие державы. Хотя некоторые из этих государств принадлежали к разным цивилизациям, это не имело особого значения для понимания международной политики. Культурные различия имели значение, но в сфере политики они воплощались главным образом в национализме. Более того, национализм, обосновывающий необходимость предоставления всем нациям права создавать собственное государство, стал важнейшим компонентом политической идеологии.

За этот период конфликт между великими державами стал обычным явлением. По так называемым «культурным», вернее националистическим мотивам войны тоже возникали, например в ходе объединения Италии или Германии. Но в большинстве случаев причинами войн являлись страх, жажда завоеваний, господства и т.д. Вспомним хотя бы мировые войны и холодную войну, в которой участвовали страны, представляющие почти все упоминаемые Хантингтоном «цивилизации». Когда на карту ставились государственные интересы, представители одного культурного круга часто вступали в союз с представителями иного культурного круга, объединяясь для борьбы с другими странами и народами. История полна подобных примеров.

По сути дела, мы наблюдаем отнюдь не тенденцию к консолидации вокруг неких «цивилизаций» или центров культуры. Большей частью происходит нечто прямо противоположное. Как уже указывалось, имеет место двуединый процесс интернационализации, универсализации и глобализации, с одной стороны, и фрагментации, локализации, ренационализации, с другой. В процессе реализации первой тенденции как раз происходит размывание культурных и цивилизационных особенностей при одновременном формировании общих для большинства стран и народов земного шара экономических и политических институтов. Суть второй тенденции состоит в возрождении национальных, этнических, местнических приверженностей внутри стран, регионов, цивилизаций.

Если не цивилизации, то что? — вопрошает Хантингтон в статье, написанной в ответ на многочисленные критические замечания относительно тезисов, изложенных в «Столкновении цивилизаций». Жизнь уже дала на это недвусмысленные ответы: «Буря в пустыне», геноцид в Руанде, братоубийственная война в бывшей Югославии и т.д. Нередко войны и конфликты оказывались наиболее опустошительными не столько на разломах цивилизаций, сколько в пределах одной и той же цивилизации, одной и той же страны, одного и того же народа, между соседними, зачастую близкими по крови, культуре, языку народами.

Постоянные греко-персидские войны отнюдь не мешали столь частым внутригреческим войнам. Как свидетельствуют источники, эти войны велись с неменьшими ожесточением и свирепостью. Так было и в последующие периоды. Опустошения, причиненные Риму варварами во главе с язычником Аларихом или Аттилой, по свидетельству историков, были менее губительны, чем действия войск католика Карла V, который сам себя называл королем римлян. Не случайно знаменитый епископ готтов Ульфила, выполняя перевод Библии на язык своих соплеменников, благоразумно опустил четыре Книги царств, чтобы не усиливать их свирепость. Вся история Запада воочию показала, что христианские добродетели европейских народов органически уживались с кровожадностью в их взаимоотношениях друг с другом независимо от того, были они христианами или иноверцами. Например, разграбление Константинополя крестоносцами по своей свирепости и вандализму не шло ни в какое сравнение с его взятием турками-османами в 1453 г. Напомню в этой связи, что религиозные войны — это во многом изобретение Запада.

Как показывает исторический опыт, особой ожесточенностью характеризуются гражданские войны. В своем исследовании войн К.Райт пришел к выводу, что из 278 войн, имевших место в период с 1480 по 1941 г., 78 (или 28%) являлись гражданскими. А в период 1800—1941 гг. одна гражданская война приходилась на три межгосударственные. По данным германских исследователей, за период с 1945 по 1985 г. в мире произошло 160вооруженных конфликтов, из которых 151 — в странах третьего мира. За этот период только 26 дней мир был свободен от какого-либо конфликта. Общее число погибших составило от 25 до 35 млн человек.

Нередко факты, приводимые самим Хантингтоном, по сути дела, подрывают его основной тезис. Так, конфликты внутри цивилизаций происходят примерно в 1,5 раза чаще, чем конфликты между разными цивилизациями. В целом существующие данные свидетельствуют, что число классических межгосударственных войн фактически уменьшается, в то время как число внутригосударственных конфликтов и войн возрастает. Поэтому, говоря о перспективах судьбоносных фундаментальных конфликтов, было бы слишком смело утверждать, что причиной решающих столкновений станут различия в уровне социально-экономического развития.

Задача предотвращения глобальной экологической катастрофы и преодоления нищеты, как полагают некоторые наши авторы, в определенном смысле таит в себе антизападный контекст, подразумевающий «развенчание экологически безответственного техноцентризма и неумеренного потребительского гедонизма». При всей обоснованности этой точки зрения нельзя, однако, забывать, что антизападный настрой не следует рассматривать как абсолютное неприятие западных стандартов, норм и ценностей. Более того, различные страны и народы буквально конкурируют друг с другом, добиваясь благосклонности Запада в области новых технологий, массовой культуры, материальных стандартов жизни и т.д.

Наиболее опасными представляются конфликты, возникающие внутри той или иной развивающейся страны или между отдельными развивающимися странами, так как маловероятно, что в обозримом будущем возникнет какое-либо военно-политическое противостояние между развитым и развивающимся мирами. У последнего слишком малы ресурсы и велика разобщенность, чтобы он смог выступить единым блоком против несоизмеримо более могущественного высокоразвитого мира.

19.3. Основные источники и формы конфликтов в современном мире

Как писали А.Кинг и Б.Шнайдер, «завершение холодной войны и ослабление напряженности между Востоком и Западом приоткрыли клапаны мирового парового котла и позволили скрытым конфликтам вылиться в открытые, а долго подавлявшимся стремлениям — выразиться в полной мере». И действительно, на фоне некоторого ослабления конфликтов между великими державами, которые в период холодной войны подстрекались противостоянием блоков и идеологическим антагонизмом между ними, наблюдается всплеск внутристрановых конфликтов.

По подсчетам наблюдателей, из 34 конфликтов, имевших место в 1993 г., большинство представляли собой борьбу за власть и территории. Очевидно, что в обозримой перспективе локальные и региональные конфликты различного масштаба и интенсивности станут наиболее вероятной формой силового решения территориальных, этнонациональных, религиозных, экономических и иных споров.

В определенных условиях могут оказаться правы Я.Накасоне и его соавторы, которые не исключают возможности возникновения новой формы противостояния Востока и Запада, а именно: между Юго-Восточной Азией, с одной стороны, и Европой вместе с США — с другой. В азиатской экономике более заметную роль играют правительства стран региона. Структура рынка этих стран ориентирована на экспорт. Здесь практикуется стратегия так называемого неомеркантилизма, суть которого состоит в ограничении импорта с помощью протекционистских мер в пользу отечественных конкурентоспособных производств и поощрении экспорта их продукции.

Опасность, которую представляет ядерное оружие для всего человечества, требует от международного сообщества принятия всех необходимых мер для предотвращения его распространения. Однако нельзя забывать, что изменяются роль и функции обычного вооружения, его параметры, такие как разрушительная сила, быстрота реагирования, мобильность, дальность, точность при снижении стоимости. При этом растет число стран, которым оно становится доступным, что увеличивает вероятность возникновения ограниченных или малых войн. Опасность эскалации конфликта и его распространения на новые территории возрастает по мере увеличения дальности поражения и искушения использовать оружие против соседей. Быстрые технологические изменения в области производства вооружений с большой долей вероятности могут привести к гонке вооружений локального или регионального масштаба. Уменьшение размеров и стоимости, сокращение трудностей, связанных с транспортировкой новейших моделей оружия, значительно облегчают процессы его приобретения и использования.

Особенно тревожным представляется тот факт, что постоянно растет число стран, особенно развивающихся, которые производят современные боевые самолеты, баллистические ракеты, вооружения новейших типов для сухопутных войск. По существующим оценкам, в 1991 г. восемь развивающихся стран могли строить боевые самолеты, шесть — танки и боевые вертолеты. К 2000 г. 15 таких стран уже обладают потенциалом для производства ракет. Согласно данным бюро технологических оценок США, шесть развивающихся стран производят 43 вида новейшего оружия по международным лицензиям. Некоторые из них занимаются экспортом оружия, тем самым содействуя созданию рынка покупателей, на котором оружие будет доступно любой стране, способной за него заплатить.

Весьма настораживают факты производства многими странами химического и бактериологического оружия на заводах, маскирующихся под выпуск мирной продукции. Немалую опасность представляет собой фактическое открытие доступа к обычным вооружениям негосударственным акторам. Новейшие достижения современной техники, технологические ноу-хау, позволяющие взрывать на расстоянии небольшие устройства, начиненные высокоэффективными ингредиентами, значительно снизили барьеры на пути приобретения и применения такого оружия отдельными небогатыми странами, мятежниками, террористическими группами и даже отдельными лицами.

Успешное использование противовоздушных ракет типа «стингер» афганскими моджахедами — наглядный пример, указывающий на неизбежность усиления этой тенденции.

В книге Б.Ремберга «Разрушение энергетических установок во время войны», выпущенной одним из центров стратегических исследований США в начале 80-х годов, обосновывается мысль о том, что уничтожение электростанций противника обеспечивает быструю и эффективную победу. На основании выкладок немецких и американских аналитиков утверждается, что война окончилась бы на два года раньше, если бы союзники с самого начала сосредоточили свои усилия на бомбардировке электростанций Германии: это имело бы катастрофические последствия для всей экономики и особенно для военного производства. К тому же отпала бы необходимость в массовых бомбардировках городов и материальных ресурсов.

При всей гипотетичности этой концепции нельзя забывать о возможности угрозы захвата и взрыва атомных электростанций с целью шантажа того или иного государства и даже мирового сообщества. Атомная станция может стать жертвой как террористов, так и противника (в случае войны), использующего АЭС в качестве мишеней для обычного оружия. Но наличие их во всех развитых странах как бы уравновешивает страх и создает своеобразный вариант взаимного гарантированного уничтожения.

Акты насилия, интенсивность и масштабы которых постоянно растут, становятся чуть ли не повседневным атрибутом жизни современного мира. Как отмечал бывший министр иностранных дел СССР Э.Шеварднадзе, в условиях окончания холодной войны и распада биполярного мира мы все чаще сталкиваемся с нетрадиционными формами конфликтов, в которых агрессивное начало не обязательно олицетворяет «сильный» и «большой»: разрушительные процессы зачастую инспирируются агрессивной активностью меньшинств. Феноменальная «сила слабых» проявляется в их способности шантажировать крупные государства и международные организации, навязывать им собственные «правила игры». Растет число стран и регионов, охваченных разветвленными межнациональными преступными картелями торговцев оружием и наркотиками. В итоге наблюдается тенденция к криминализации политики и политизация преступного мира.

Возможно, большая война как средство разрешения споров между великими державами и устарела, но малые войны в различных формах остаются составной характеристикой современного мира. Есть значительная доля истины и в доводах тех наблюдателей, которые, оценивая конфликты последних лет во всемирном масштабе, предполагают, что так дает о себе знать предотвращенная, пропущенная третья мировая война. Не лишены основания аргументы авторов, которые считают, что распространяющийся по всему миру терроризм может принять характер заменителя новой мировой войны. Как писал Проэктор, «немыслимая четвертая мировая война распадается на камнепад всевозможных столкновений. Без громадных армий, без ядерного оружия. Но не исключено, с первобытной жестокостью, как в Тридцатилетней войне. Либо на короткие «локальные» войны со сверхсовременным, сверхточным оружием, суперавиацией, с новейшей информатикой».

И действительно, Руанда, Сомали, Оклахома, Сараево, газовая атака в токийском метро потрясают своей масштабностью и жестокостью. Создается впечатление, что наступила эпоха мелкомасштабных по геополитическим меркам войн и конфликтов.

Технологический прогресс порой порождает более сложные проблемы по сравнению с теми, которые он может решить. М.Вебер полагал, что технология или техносистема ведет к «расколдовыванию мира». Оспаривая этот тезис, Ж.Эллюль не без оснований говорил о том, что чары исходят от самой техники, вызывающей у человека ощущения силы, скорости, господства и одновременно религиозный трепет перед таинственным и непостижимым источником этих возможностей. В массовом сознании обывательское восхищение чудесами науки и новейших технологий сочетается с возрастающим чувством страха перед их всемогуществом. Именно с новейшими технологиями связан кажущийся парадокс современности: растущая рационализация общества ведет к господству иррациональности. «Перед нами, — пишет Ж.Эллюль, — своего рода чудовище, каждая часть которого рациональна, но которое в целом представляет собой и функционирует как шедевр неразумия».

Новые технологии, вызывая непредвиденные, непредсказуемые и в то же время необратимые последствия, постоянно ставят под сомнение будущее человечества. Например, такие достижения генной инженерии, как зачатие человеческого эмбриона в пробирке, выращивание отдельных органов человеческого тела ставят философов, юристов и правоведов перед серьезными дилеммами. Новые технологии, с одной стороны, расширяют возможности общества, с другой стороны, увеличивают их уязвимость. Чем сильнее зависимость людей от высоких технологий, тем больше вероятность допустить какую-нибудь трагическую ошибку, глобальный сбой, способные привести к катастрофе мирового масштаба.

Общеизвестен эффект проникновения компьютерного вируса, который может поражать мощные компьютерные системы. Такие нервные центры современного общества, как атомные электростанции, нефтеперерабатывающие предприятия, узлы связи, банки данных легко могут стать объектами диверсий и политического терроризма.

Дипломатия не успевает за развитием технологии. Пока разрабатывается механизм регулирования одной системы вооружений, возникает уже другая система, которая требует дальнейшего и более глубокого изучения всех деталей для создания адекватного механизма ее контролирования. Другой фактор — ядерная «асимметрия» разных стран, значительно затрудняющая достижение соглашения о контроле над стратегическими вооружениями.

Современные технологии не только способствуют усилению процессов глобальной взаимозависимости, но и лежат в основе революций, направленных против динамических перемен, которые в наиболее очевидной форме реализовались в Иране и некоторых других странах исламского мира. Взаимозависимость бывает позитивной и негативной. В первом случае интересы вовлеченных сторон совпадают и от достижения согласия в конкретном вопросе выигрывают все. О негативной взаимозависимости можно говорить тогда, когда какая-либо сторона не может принять те или иные меры в отношении своего противника без ущерба для самой себя или же принятие такой меры может побудить противника предпринять ответные шаги, ущерб от которых для нее перевешивает все выгоды. Наглядный пример подобной взаимозависимости в период холодной войны — все великие ядерные державы стали заложниками друг друга. Иными словами, всепланетарная взаимозависимость стран и народов носит амбивалентный характер. Люди объединены и связаны между собой, но в то же время зависят от доброй или злой воли друг друга.

Контроль за потоками информации и базами данных означает власть и экономические преимущества. Технология, взятая сама по себе, нейтральна, она не ставит перед собой целей, но может служить орудием их достижения во благо или во вред человеку и обществу. Здесь все определяет выбор, который в свою очередь зависит от нравственного здоровья, политических и иных позиций тех, кто делает этот выбор. Технология может быть использована как врагами, так и террористами, как сторонниками демократии, так и приверженцами диктатуры. Более того, совершенная технология в руках несовершенного человека может стать угрозой не только свободе людей, но и самому существованию человечества.

В основе усиления противоречий, конфликтов между странами и народами может оказаться фактор убывающих возможностей земли. В течение всей истории человечества, от Троянской войны до операции «Буря в пустыне», природные ресурсы составляли одну из ключевых проблем международных отношений. В наши дни переход к постиндустриальному или информационному обществу, как уже говорилось, сопряжен с введением наукоемких и энергосберегающих технологий, что естественно способствует экономии энергии. Однако нельзя забывать, что они применяются преимущественно в информационной сфере, которая нуждается в продукции металлургической, горнодобывающей, химической и других традиционных отраслей промышленности. К тому же важнейшей отраслью экономики любой страны остается сельское хозяйство. Значимость этого факта станет особенно очевидной, если учесть положение дел, например, в Китае — этом демографическом гиганте, где с каждым годом увеличивается численность населения. По существующим данным, при общей площади 9,6млн кв. км на одного жителя Китая приходится всего 0,9 га, что составляет 26% среднемирового уровня. Что касается пахотной площади, то в 1989 г. она не превышала 0,09 га или 28% среднегодового мирового уровня. При этом показательно, что за период 1952–1990 гг. она сократилась вдвое. Хотя КНР располагает значительными запасами природных ископаемых, однако в расчете на душу населения они невелики: например, запасы угля составляют 47% среднемирового уровня, железной руды — 49%, меди и алюминия — 30%, фосфора — 52% и т.д.

Поэтому при определении основных векторов общественно-исторического развития все большее значение приобретают пути и формы взаимоотношений человека с окружающей средой. Общество всегда так или иначе реагировало на изменения природных условий, модифицируя общественные отношения, политическую самоорганизацию, технологии, образ жизни и т.д. Это особенно важно, учитывая «закрытость» современного мира. Вероятность, а возможно и неизбежность превращения этой сферы в арену будущих мировых конфликтов определяется тем, что разные народы будут по-разному воспринимать вызовы и ограничения природы, разрабатывать и искать собственные пути решения экологических проблем.

Очевидно, что перед лицом агрессивной цивилизации повышается актуальность проблем, связанных с хрупкостью земной атмосферы и биоценозами. Проанализировавший эти проблемы канадский исследователь Т.Гомер-Диксон пришел к выводу, что в предстоящие десятилетия из всех крупномасштабных изменений, с которыми столкнет человечество, деградация и истощение пригодных для сельского хозяйства земель, лесов, воды и рыбных ресурсов окажут большее негативное влияние на социальные сдвиги, чем климатические изменения и появление озоновых дыр. Оскудение природных ресурсов влечет за собой появление множества проблем, которые не могут быть решены развитием науки и технологии. В будущем, по-видимому, люди будут получать нефть не только путем ее непосредственной добычи, но и из угля, битумных сланцев и нефтеносных песков. Жидкое топливо можно также получать из растений. Не исключено, что человечество откроет другие, пока неизвестные носители энергии. Но в обозримой перспективе вряд ли появится равноценная замена нефти и некоторым другим энергоносителям.

В наибольшей степени эти факторы отрицательно отразятся на бедных странах. Фактически они уже страдают от трудностей, вызванных нехваткой воды, лесов и особенно плодородной земли. Быстротекущие, непредсказуемые и сложные проблемы, связанные с окружающей средой, могут превалировать над усилиями по осуществлению конструктивных социальных реформ. Непрекращающийся рост населения, массовые потоки беженцев могут стать важными источниками разнообразных этнических, религиозных, региональных и иных конфликтов. Как уже отмечалось, деятельность международных и национальных преступных синдикатов и организаций, терроризм любой масти представляют реальную угрозу национальной безопасности любого государства.

Терроризм, становясь поистине глобальной проблемой, вынуждает национальные или национально-государственные властные структуры прибегать к жестким мерам, что в свою очередь выдвигает на повестку дня вопрос о расширении их прерогатив и полномочий. Все это может служить основой для постоянных конфликтов национального и субнационального характера. Субнациональное насилие не будет столь заметным или драматическим, как межгосударственные войны за ресурсы, но оно будет иметь серьезные последствия для интересов безопасности как развитого, так и развивающегося мира. Это может привести к ослаблению соответствующих государств и их контроля над своими периферийными территориями. Дробление любого более или менее крупного государства способно стимулировать возникновение потоков беженцев и мигрантов.

Возможен вариант, когда государство сочтет необходимым предотвратить подобный ход событий путем установления жесткого авторитарного, милитаризованного режима. Такие режимы более склонны к агрессии против соседних стран с целью отвлечь внимание от внутренних проблем. Если большое число развивающихся государств сделают крен в этом направлении, они могут поставить под угрозу военные и экономические интересы богатых стран. Как следствие может возникнуть парадоксальная ситуация: выдвижение на передний план факторов, ведущих к укреплению безопасности на макроуровне (глобальном), при одновременном «отпускании» факторов, ведущих к уменьшению стабильности и безопасности на микроуровне (локальном). В результате — углубление разрыва между глобализмом проблем и партикуляризмом механизмов их решения, которым располагает государство.

При всех пространственных, транспортных и коммуникационных трансформациях было бы некорректно говорить о том, что в нынешнем мире географический и территориальный факторы вообще потеряли значимость. Как представляется, именно географическая удаленность Вьетнама явилась одним из важных факторов поражения США. Показательно, что для накопления и дислокации сил, достаточных для осуществления операции «Буря в пустыне» в 1990 г., американцам понадобилось четыре месяца и то при активной помощи союзников. Национальная безопасность может существенно зависеть от уровня стабильности в близлежащих странах. Это говорит о том, что и в наши дни контроль над территорией и ресурсами остается одной из важнейших целей государства и его внешнеполитической стратегии. И в современных условиях меры по обеспечению безопасности невозможно представить без сохранения территориальной целостности и неприкосновенности. Это особенно верно применительно к развивающемуся миру.

В условиях дальнейшего нарастающего закрытия мира с его обострением ресурсного кризиса, т.е. истощением сырьевых запасов, усилением экологического императива, ростом численности населения, территориальная проблема не может не быть в центре мировой политики. Территория, которая всегда была главным достоянием и опорой любого государства, отнюдь не перестала играть эту роль, поскольку является основой природно-сырьевых, производственно-экономических, сельскохозяйственных, людских ресурсов и богатства страны. Именно условия завершенности или закрытости (хотя и не полной) мира, его полной поделенности, по-видимому, способствовали масштабности, ожесточенности и беспрецедентной жестокости мировых войн.

Во всех прежних цивилизациях угроза, в том числе уничтожения, исходила извне. Это можно утверждать, не ставя под сомнение тезис о внутренних факторах упадка и исчезновения цивилизаций. «Если бы все варварские завоеватели могли быть стерты с лица земли в одно мгновение, — писал Э.Гиббон, — то и совершенное их истребление не восстановило бы Западной (Римской) Империи, а если бы Рим пережил это событие, он пережил бы вместе с тем утрату свободы, мужества и чести». Внешние силы наносили лишь завершающий удар по устоям умирающей империи. Истории известны случаи, когда высокоразвитые цивилизации и империи погибали под натиском варварских народов, значительно уступавших им по уровню своего культурного развития. Иное положение теперь, когда освоен весь земной шар, мир стал завершенным, закрытым: угроза самому существованию мирового сообщества исходит всецело изнутри самого сообщества.

Приходится констатировать, что мир, к которому мы идем, не обязательно будет более безопасным, чем в период холодной войны. Как бы то ни было, холодная война, создав своеобразную тупиковую или патовую ситуацию в отношениях между двумя сверхдержавами и блоками, вместе с тем обеспечивала стабильность — хотя и конфронтационную — и предсказуемость возможных действий обеих сторон. В отличие от системы «концерта держав» XIX — начала ХХ в., при которой каждая из сторон пыталась отвести потенциальную угрозу от себя и направить ее на кого-либо из остальных участников этого «концерта», двухполюсная система обеспечивала как очевидность того, откуда исходит угроза, так и неизбежность ответной реакции со стороны потенциальной жертвы агрессии.

Это обстоятельство обеспечивало достаточно высокую эффективность биполярного сдерживания. Для этого периода была верна формула «ни мира, ни войны,» или, как ее сформулировал Р.Арон еще в 1947 г., «мир невозможен, война невероятна». Реальный мир был невозможен в силу биполярного идеологического противостояния, а настоящая война была невероятна из-за риска эскалации и взаимного ядерного разрушения. Теперь по окончании двухполюсного противостояния с сожалением приходится констатировать правоту французского обозревателя П.Аснера, который счел возможным сказать, что «мир в меньшей степени невозможен (благодаря исчезновению коммунистического тоталитаризма и крушению идеологии), а война в меньшей степени невероятна из-за почти повсеместно растущей анархии и обесценения ядерного оружия у одних и его бесконтрольного распространения среди других».

Контрольные вопросы

1. Какие существуют концепции конфликтов и войн в современном мире?

2. Перечислите основные положения концепции столкновения цивилизаций.

3. Каковы ее достоинства и недостатки?

4. Какие, на ваш взгляд, факторы будут определять характер конфликтов и войн в многополярном миропорядке?

5. Назовите основные источники и формы конфликтов в современном мире.

Список рекомендуемой литературы

Аснер П. Насилие и мир. От атомной бомбы до этнической чистки. М., 1999.

Богатурия А.Д. Великие державы на Тихом океане. М., 1997.

Гаджиев К.С.¤Геополитика. М., 1997.

Дайсон Ф.¤Оружие и надежда. М., 1989.

Кинг А., Шнайдер Б.¤Первая глобальная революция. М., 1991.

Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1994.

Лоренц К.¤Агрессия. М., 1994.

Люкс Л. Россия между Западом и Востоком. М., 1992.

За пределами роста/Х.Д.Медоуз и¤др. М., 1994.

Метаморфозы Европы. М., 1992.

Мэхен А.¤Влияние морской силы на историю (1660–1783). М.–Л., 1941.

После «холодной войны»/Накасоне Я. и¤др. М., 1993.

Нэсбитт Дж., Эбурдин П.¤Что нас ждет в 90-е годы: Мегатенденции. Год2000. М., 1992.

Паркер Дж. Преемственность и изменения в геополитической мысли Запада//Международный журнал социальных наук. 1993. № 3.

Плешаков К.¤Геоидеологическая парадигма//Международная жизнь. 1995. № 4–5. С. 111.

Плешаков К.¤Компоненты геополитического мышления//Международная жизнь. 1994. № 10.

Сенарклен П.¤де. «Реалистическая» парадигма и международные конфликты//Международный журнал социальных наук. 1991. № 3.

Сорокин К.Э.¤Геополитика современного мира и Россия//Политические исследования. 1995. № 1.

Тинберген Я.¤Пересмотр международного порядка. М., 1980.

Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.

Хантингтон С.¤Столкновение цивилизаций//Политические исследования. 1994. № 1.

Цыганков П.А. Международные отношения. М., 1996.

Эйзенштадт Ш. Революция и пребразование обществ. М., 1999.

Энценсбергер Х.М.¤Великое переселение (33 фрагмента об охоте на людей)//Иностранная литература. 1994. № 9.

Aron R.¤Paix et guerre entre nations. Paris, 1962.

Brodie B.¤War and Рolitics. N.Y., 1973.

Gallois P.M.¤Geopolitique. Les vois de la puissance. Paris, 1990.

Gilpin R.¤War and Change in the World Politics. Cambridge, 1983.

Globalism versus Realism. Boulder, 1982.

Grey C. Geopolitics of the Nuclear Era: Hartland, Rimlands, and the Technological Revolution. N.Y., 1977.

Harkavi R.¤Great Power Competition for Overseas Bases. The Geopolitics of Access Diplomacy. N.Y., 1992.

Herz J.¤Political Realism and Political Idealism. Chicago, 1951.

Keen S.¤Faces of Enemy. Reflections of the Hostile Imagination. San Fr., 1986.

Kennedy P.¤The Rise and Fall of the Great Powers. N.Y., 1986.

Luard T.¤The Globalisation of Politics. L., 1990.

Morgenthau H.¤Politics among Nations: Struggle for Power and Peace. N.Y., 1948.

Rosenau J.¤Turbulence in World Politics. L., 1990.

Waltz R. Theory of World Politics//Reading (Mass.). 1979.