хрестоматия. Учебнометодическое пособие Томск 2012 Федеральное агентство по образованию

• Название: Учебнометодическое пособие Томск 2012 Федеральное агентство по образованию
• Анкор: хрестоматия
• Дата: 17.06.2021
• Размер: 1.98 Mb.
• Имя файла: khrestomatia_2_-1.docx
• Тип: Учебно-методическое пособие; #218477
• страница: 2 из 41

Введение

Хрестоматия по курсу «Философия» предназначена для студентов высших учебных заведений, которые только начинают изучение дисциплины с самых азов.

Главная задача хрестоматии заключается не в том, чтобы вложить в память читателей некоторую сумму философских знаний, а путем столкновения противоположных позиций показать сложность и неоднозначность рассматриваемых проблем. Столкновение противоположных убеждений, на наш взгляд, будет способствовать не только формированию активной личностной оценочной позиции, но и расширению границ сознания в целом.

Содержание хрестоматии охватывает основные разделы современного философского знания. Составлена она таким образом, чтобы каждая глава была понятна читателю независимо от того, изучил ли он предыдущий материал.

Авторские названия статей или глав книг, из которых взяты фрагменты для хрестоматии, сохранены.

Среди огромного количества публикаций по каждой теме и множества проблем в ней содержащихся, мы выбрали только те, которые, на наш взгляд, являются наиболее обсуждаемыми и актуальными. К сожалению, нам пришлось преодолеть желание построить учебный курс как полноценный историко-философский очерк, показав системность и логику развития философских проблем в истории. В силу недостатка времени, отведенного на освоение дисциплины, мы ограничились рассмотрением логики лишь отдельных ее проблем в современном контексте.

Раздел 1. Философия как особый вид знания

1.1 Специфика философского знания. Предназначение философии

А лексей Федорович Лосев (1893 – 1988) – философ, историк античной философии и эстетики. Получил классическое образование на историко-филологическом факультете Московского ун-та. С 1919 – проф. классической филологии Нижегородского ун-та, член Психологического общества при Московском ун-те, член религиозно-философского общества памяти В.С. Соловьева, Философского кружка им. Г.А. Лопатина, Вольной Академии духовной культуры. Там он познакомился с крупнейшими рус. философами Н.А. Бердяевым, И.А. Ильиным, С.Н. Булгаковым, П.А. Флоренским. В 1930 г. появился ряд публикаций с критикой работы Лосева «Диалектика мифа» (Л.М. Каганович, М. Горький и др.) и характеристикой мыслителя как классового врага, мракобеса, реакционера, черносотенца и монархиста. Последовавшие «огрвыводы» привели к аресту (10 лет в сталинских лагерях, результатом которых явилась почти полная потеря зрения), а затем Лосев был вынужден молчать около 25 лет. После освобождения работа Лосева была связана с преподаванием в качестве проф. филологии.

В его библиографии более 800 произведений, более 40 из них – монографии. Основные: «Античный космос и современная наука», 1927; «Философия имени», 1927; «Критика платонизма у Аристотеля», 1929; «Диалектика мифа», 1930; «Античная философия истории», 1977.

А.Ф. Лосев. Дерзание духа (отрывки). Как же научиться думать?

Однажды у входной двери моей квартиры раздался звонок. Сказали, что пришел какой-то студент, как он говорит, по очень важному делу. Я попросил пригласить его.

— Здравствуйте, — сказал вошедший ко мне. — Я Чаликов, студент.

— А, — сказал я, — садись. Что это ты ко мне забрел? Какими ветрами?

Чаликов сел и в очень серьезном тоне заговорил так:

— Только я не за консультацией. Нет-нет, я по-серьезному.

— А что же консультация — это не серьезно?

— Я не о том, я, знаете ли, хочу научиться мыслить. Как мне научиться мыслить?

— Ишь куда метнул! — сказал я. — Чего это тебе приспичило?

— Знаете ли, — продолжал он довольно смущенным голосом, — мысль представляется мне чем-то таким глубоким-глубоким, ясным-ясным, светлым-светлым, а главное — простым. Да и точность также. Чтобы было точно-точно и попятно, понятно, как таблица умножения. Ну и краткость тоже. Как это сделать? Что, по-вашему, тут предпринять?

Тут я понял, что мальчишка действительно пришел для серьезного разговора. Что-то он уж очень почувствовал, чем-то на него этаким повеяло, что-то ему померещилось из важного и нужного. Я сказал:

— Слушай, Чаликов. Ты умеешь плавать?

— О, это мое любимое занятие в течение многих лет, и в детстве, и в юности. Я настоящий пловец.

— Ну, а расскажи, как ты научился плавать.

— Да что тут учиться? Тут и учиться нечего.

— То есть как это «нечего»? Разве не тонут люди от неумения плавать?

— Но ведь это только дураки тонут. Я же не полез сразу в глубину. Сначала берега придерживался. Бросишься, бывало, в речку, а ногами дно все-таки чувствуешь. Потом стал замечать, что, бултыхаясь в воде, в какие-то минуты уже не опираюсь о дно реки ногами, а держусь на воде, не знаю как. В конце концов, откуда ни возьмись, у меня появились движения руками и ногами, и я вдруг почувствовал, что плаваю...

— Чаликов! — вскрикнул я.

— Да ведь ты молодец. Ты, вижу, из догадливых. И главная твоя догадка заключалась в том, что для того, чтобы научиться хорошо плавать, надо постепенно приучиться к воде. И раз ты это понял, то я тебе скажу так: хочешь мыслить — бросайся в море мысли, в бездонный океан мысли. Вот и начнешь мыслить. Сначала, конечно, поближе к берегу держись, а потом и подальше заплывай.

— Позвольте, — сказал Чаликов. — Как же это так? Где его взять, это море мысли?

— История философии — вот море мысли.

— Значит, опять в вуз? Учебники читать?

— Постой... Я ведь тебе об этом пока еще ни словом не обмолвился. Я сказал о море мысли, о бездонном океане мысли.

— А как же тогда подступиться к этому морю мысли?

— Но ведь ты же сам сказал: чтобы научиться плавать, нужно постепенно приучить себя к глубокой воде.

— Да, но как же это сделать?

— А вот я тебе скажу, как. Ты знаешь, что такое окружающий нас мир?

— Ха, ну кто же этого не знает!

— Ну если ты хорошо знаешь, что такое мир, научи меня, — сказал я. — Я вот, например, не очень знаю.

— Ну что такое мир? Мир — это вот что... — И Чаликов при этом сделал рукою какой-то неопределенно указующий жест.

— Ага, так мир — это, значит, мой письменный стол или книжные шкафы, что ли?

— Но почему же только это?!

— Из твоего жеста рукой я понял, что ты указываешь на предметы в моей комнате.

— Нет-нет, зачем же? Мир — это и все другое.

— То есть как это «другое»? Земля как планета, что ли?

— Нет, почему же? Земля — только часть мира, не весь мир.

— Ага, значит, догадался? Ну а Луна? Это мир или не мир?

— И Луна — не мир.

— Ну а Солнце?

— И Солнце — не мир.

— Ну а созвездие Большой Медведицы? Мир это или опять скажешь не мир?

— Конечно, и Большая Медведица тоже еще не мир.

— Постой, да ты мне не крути голову. И Земля тебе не мир, и Луна тебе не мир, так где же мир-то?

— … я пришел к вам, как вы знаете, с намерением узнать, что значит хорошо мыслить. Но наш разговор как будто бы уклонился несколько в сторону. Мы стали говорить не о мышлении вообще, но о том его специфическом преломлении, которое необходимо для понимания, конечен ли мир в пространстве и времени или бесконечен. А вот само-то мышление? Ведь я ради мышления к вам и пришел.

— Ну, если только это, то я тоже скажу тебе просто и кратко. Можешь ли ты мыслить какой-нибудь предмет, не отличая его от другого предмета?

— Об этом и говорить нечего.

— Но если различать, то, значит, и отождествлять или, по крайней мере, как-нибудь объединять?

— Разумеется. Иначе ведь будет хаос.

— Хорошо, хорошо. А если оно не объединяется, тогда как быть?

— Тогда, значит, получается противоречие. Но с противоречием нельзя же оставаться навсегда. Тогда, значит, необходимо еще как-то и преодолевать противоречия в предмете, для того чтобы была правильная мысль об этом предмете.

— Конечно да. И притом не только противоречия типа «белый» и «не белый», но и такие противоположности, как «белый» и «черный». А ведь разрешить-то такую противоположность ничего не стоит. Если я тебе скажу «цвет», то в этом «цвете» будет и «белое», и «черное», и вообще какое угодно по цвету.

— Значит, мыслить предмет — это уметь отличать его ото всего другого, но вместе с этим отличением также и соединять его со всем прочим, преодолевая на этом пути возможность противоречия и противоположности.

— Молодец, правильно сказал. Но ведь и этого еще мало для мысли. Ведь мыслить — всегда значит отвечать на вопрос «почему?». Без этого «почему» и без ответа на него тоже ведь не получается мышления. Но тогда преодоление всех возможных противоречий и противоположностей всегда должно быть ответом на вопрос «почему?». Если я объединил противоположность белого и черного в одном понятии цвета, то и для этого, очевидно, у меня должны быть какие-то основания? И мыслить не значит ли полагать основания и выводить из них следствия? …если у тебя будут одни только проблемы, то это еще не будет выходом из тупика. Проблема в самой себе должна содержать основание для ее разрешения. Она ведь только принцип мышления, а не его результат.

— Но теперь позволь и мне задать вопрос, который я тоже считаю заключительным. Вопрос, вот какой. Везде ли или, лучше сказать, всегда ли проблемы одни и те же?

— Но как же это может быть? Проблемы всегда, конечно, разные.

— Хорошо. Но разные в каком смысле? Ведь ты пришел ко мне с вопросом о мышлении не в какой-нибудь отдельной области современной науки. Ведь не в этом дело. Мы же с тобой хотели плавать по безбрежному морю мысли. А разве это возможно без истории?

— То есть вы хотите сказать, без исторических проблем?

— Тут, прежде всего, важны исторические горизонты. А ведь без этого и плавание по морю не получится.

Если ты всерьез хочешь ставить проблемы и их решать, для того чтобы научиться мышлению, то ты лучше бери исторические проблемы истории мышления, историю философии. Вот тогда и предстанет перед тобой целое множество исторических картин, то есть исторических общественных мировоззрений. Только тогда ты и поплывешь по безбрежному морю. А иначе ты будешь только болтаться в какой-то мелкой речке, которая доступна всем детям и которая не требует умения плавать.

— Но простите меня, — опять залепетал Чаликов. — Ведь тогда получится, что я разрешил проблему только для того, чтобы поставить еще новую проблему, и так далее, без конца.

— Но ведь так же оно и должно быть, если море действительно безбрежное. Плавание по нему не страшно, если сохраняется ориентировка на берег, а если не на берег, то на картину небесного свода, на положение звезд и вообще на все, чем пользуются моряки. Потому без всякого страха и сомнения бросайся-ка в это море.

Лосев А.Ф. Дерзание духа.

М ераб Константинович Мамардашвили (1930 — 1990) — грузинский философ, специалист по философии сознания и истории философии. Окончил философский ф-т МГУ (1954). После окончания аспирантуры (1957) работает в редакции журнала «Вопросы философии», где публикуются его первые статьи. В 1970 в Тбилиси он защитил докторскую диссертацию «Формы и содержание мышления», в 1972 получает звание профессора. В эти же годы он занимает должность зам. гл. ред. журнала «ВФ» (1968 — 1974). С 1980 работает в Институте философии АН Грузии.

Начав профессиональный путь с изучения истории философии и внимательного чтения работ Маркса, он формулирует в 70-е годы центральную идею своей философии: свободного явления или события мысли, случающегося в любой сфере человеческой жизнедеятельности. Эта идея выдвинута им как зашита трансцендентальных оснований европейской культуры, выявленных в свое время Декартом и Кантом. Считая, что «реальность входит в мир трансцендентально», он вслед за Кантом обращает внимание на априорные условия жизненного опыта человека, подчеркивая, что мы не можем мыслить произвольно и по желанию приращивать знания к уже имеющемуся знанию, потому что жизненное время дискретно. Но при этом как бы сдвигает свой анализ духовного опыта личности с проблемы метафизического априори на проблему, как он выражается, «метафизического апостериори», т.е. на сам факт события мысли. В дальнейшем этот подход получит развернутое обоснование в его публичных лекциях о Декарте и Канте, а затем — уже на материале искусства — в обширном цикле лекций о романе Пруста «В поисках утраченного времени». Задача философа (как и ученого, писателя, художника) состоит не только в том, чтобы мыслить самому, но и давать возможность думать и мыслить другим. Согласно Мамардашвили, акт философской рефлексии в качестве предпосылки или условия возможного опытного познания уже заключен внутри специально-научного знания. Размышления об ощущении жизни, об исходных первопонятиях и составляют предмет его лекций, его натуральной философии.

Осн. соч.: «Классическая и современная философия» (в соавт.). М., 1972; «Классический и неклассический идеалы рациональности». Тбилиси, 1984; «Картезианские размышления (январь 1981)». М., 1993; «Необходимость себя. Введение в философию, доклады, статьи, философские заметки». М., 1996; «Лекции по античной философии». М., 1997; «Эстетика мышления». М., 1999.