хрестоматия. Учебнометодическое пособие Томск 2012 Федеральное агентство по образованию

• Название: Учебнометодическое пособие Томск 2012 Федеральное агентство по образованию
• Анкор: хрестоматия
• Дата: 17.06.2021
• Размер: 1.98 Mb.
• Имя файла: khrestomatia_2_-1.docx
• Тип: Учебно-методическое пособие; #218477
• страница: 5 из 41

1.2 Основной вопрос философии. Соотношение философии с религией и наукой

Ф ридрих Энгельс (1820 — 1895) — нем. философ, один из основоположников марксизма; друг, единомышленник К. Маркса. Важнейшим источником формирования мировоззрения Э. был нем. классич. идеализм, особенно философия Гегеля. Значительное влияние на молодого Э. оказала «Сущность христианства» Л. Фейербаха.

Э. активно участвовал в организации и деятельности «Союза коммунистов», вместе с К. Марксом написал «Манифест Коммунистической партии» (1848). В 1848 — 1849 Маркс и Э. издавали в Кельне «Новую рейнскую газету»; в 1849 Э. участвовал в вооруженном восстании. С 1849 жил в Великобритании, работал в торговой конторе. Э. — один из руководителей I Интернационала. После смерти Маркса (1883) Э. оказал решающее влияние на объединение социал. партий во II Интернационал, проделал гигантскую работу по подготовке и изданию 2-го и 3-го томов «Капитала» Маркса, по разъяснению смысла марксизма.

В своих работах Э. разрабатывает важнейшие проблемы марксизма — диалектику природы трудовой теории антропосоциогенеза, генезис классов и социальных институтов (семьи, частной собственности и гос-ва). Э. определяет структуру марксизма (философия диалектич. и историч. материализма, полит. экономия, науч. коммунизм), его идейные источники, характеризует основной вопрос философии.

Осн. труды: «Положение рабочего класса в Англии» (1845), «Анти-Дюринг» (1878), «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884), «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» (1886), «Диалектика природы» (1873 — 1882; опубликована в 1925).

Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии

Великий основной вопрос всей, в особенности новейшей, философии есть вопрос об отношении мышления к бытию. Уже с того весьма отдаленного времени, когда люди, еще не имея никакого понятия о строении своего тела и не умея объяснить сновидений, пришли к тому представлению, что их мышление и ощущения есть деятельность не их тела, а какой-то особой души, обитающей в этом теле и покидающей его при смерти, — уже с этого времени они должны были задумываться об отношении этой души к внешнему миру. Если она в момент смерти отделяется от тела и продолжает жить, то нет никакого повода придумывать для нее еще какую-то особую смерть. Так возникло представление о ее бессмертии, которое на той ступени развития казалось отнюдь не утешением, а неотвратимой судьбой и довольно часто, например у греков, считалось подлинным несчастьем. Не религиозная потребность в утешении приводила всюду к скучному вымыслу о личном бессмертии, а то простое обстоятельство, что, раз признав существование души, люди в силу всеобщей ограниченности никак не могли объяснить себе, куда же девается она после смерти тела. Совершенно подобным же образом вследствие олицетворения сил природы возникли первые боги, которые в ходе дальнейшего развития религии принимали все более и более облик внемировых сил, пока в результате процесса абстрагирования… совершенно естественного в ходе умственного развития, в головах людей не возникло, наконец, из многих более или менее ограниченных и ограничивающих друг друга богов представление о едином, исключительном боге монотеистических религий.

Высший вопрос всей философии, вопрос об отношении мышления к бытию, духа к природе… мог быть поставлен со всей резкостью, мог приобрести все свое значение лишь после того, как население Европы пробудилось от долгой зимней спячки христианского средневековья. Вопрос об отношении мышления к бытию, о том, что является первичным: дух или природа, — этот вопрос, игравший, впрочем, большую роль и в средневековой схоластике, вопреки церкви принял более острую форму: создан ли мир богом или он существует от века?

Философы разделились на два больших лагеря сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, в конечном счете, так или иначе признавали сотворение мира, — а у философов, например у Гегеля, сотворение мира принимает нередко еще более запутанный и нелепый вид, чем в христианстве, — составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма.

Но вопрос об отношении мышления к бытию имеет еще и другую сторону: как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности? На философском языке этот вопрос называется вопросом о тождестве мышления и бытия. Громадное большинство философов утвердительно решает этот вопрос. Так, например, у Гегеля утвердительный ответ на этот вопрос подразумевается сам собой: в действительном мире мы познаем именно его мыслительное содержание, именно то, благодаря чему мир оказывается постепенным осуществлением абсолютной идеи, которая от века существовала где-то независимо от мира и прежде него.

Но рядом с этим существует ряд других философов, которые оспаривают возможность познания мира или, по крайней мере, исчерпывающего познания. К ним принадлежат среди новейших философов Юм и Кант… Самое же решительное опровержение этих, как и всех прочих, философских вывертов заключается в практике, именно в эксперименте и в промышленности. Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям, то кантовской неуловимой «вещи в себе» приходит конец… И если неокантианцы в Германии стараются воскресить взгляды Канта, а агностики в Англии — взгляды Юма (никогда не вымиравшие там), несмотря на то, что и теория и практика давно уже опровергли и те и другие, то в научном отношении это является шагом назад, а на практике — лишь стыдливой манерой тайком протаскивать материализм, публично отрекаясь от него.

Однако в продолжение этого длинного периода, от Декарта до Гегеля и от Гоббса до Фейербаха, философов толкала вперед отнюдь не одна только сила чистого мышления, как они воображали. Напротив. В действительности их толкало вперед главным образом мощное, все более быстрое и бурное развитие естествознания и промышленности. У материалистов это прямо бросалось в глаза. Но и идеалистические системы все более и более наполнялись материалистическим содержанием и пытались пантеистически примирить противоположность духа и материи. В гегелевской системе дело дошло, наконец, до того, что она и по методу и по содержанию представляет собой лишь идеалистически на голову поставленный материализм.

Энгельс Ф. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии / Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Т. 21, 1991. С. 269-272.
А лександр Львович Доброхотов (р. 1950) — историк философии, культуролог, д-р филос. наук. В 1972 окончил филос. ф-т МГУ. В 1992 — приглашенный профессор Католического ун-та Тилбурга (Нидерланды). В 1992 — приглашенный профессор ун-та Фрибурга (Швейцария). В 1996 — 1997 — приглашенный профессор ун-та Женевы (Швейцария). До 2009 года — зав. каф. истории и теории мировой культуры филос. ф-та МГУ.

Разрабатываемые проблемы: история понятия «бытие»; возможность метафизики как филос. дисциплины; метафизика власти в рус. филос.; филос. рус. символизма; Данте как философ; история западноевроп. культуры; теор. основы культурологии. В историко-философских работах рассматривается историческая судьба западноевропейской метафизики как особого способа теоретической мысли, не сводимого ни к естественно-научной рациональности, ни к субъективно-личностной экспрессии. Предполагается при этом возможность реставрации метафизики как филос. дисциплины о сверхопытных началах бытия и способах их данности в мысли. В культурологических работах тематизируются основные исторические и морфологические закономерности существования культуры как самостоятельной реальности, опосредующей природу и человечество.

Основные соч.: «Учение досократиков о бытии». М., 1980; «Метафизика», «Онтология» и др. статьи // Философский энциклопедический словарь. М., 1982; «Категория бытия в классической западноевропейской философии». М., 1986; «"Беспредпосылочное начало" в философии Платона и Канта» // Историко-философский ежегодник. 1987. М., 1987.

А.Л. Доброхотов. Введение в философию. Размышления автора, предназначенные как читателю, так и самому себе

Философия во времени

У философии есть свой способ существования во времени. Сравним ее в этом отношении с наукой и искусством.

Наука на каждом этапе своего развития дает сумму и итог своей деятельности, все актуальное собрано в ее сегодняшнем дне, и если кому-то захочется вернуться, например, к Галилею, это значит, что ему надо создать новую теорию, потому что история науки безвозвратно ушла в прошлое.

Искусство не знает прошлого, все, что есть великого и просто значимого в ее истории, живет и сейчас.

Философия подобна искусству тем, что не знает поступательного развития. Сегодня можно быть последователем любого философа любых времен, не навлекая на себя насмешек, но философия похожа на науку тем, что не может примириться с многообразием точек зрения: если они противоречат друг другу, то истинной может быть только одна из них.

Эта странная особенность философии стала причиной того, что главной формой ее существования оказалась «история философии», не похожая ни на прогресс науки, ни на мирное сосуществование всех феноменов искусства. Профессиональному философу нельзя обойтись без истории философии, как обходится (на худой конец) ученый без истории науки или художник без истории искусств.

И по сей день идут споры о том, что такое история философии. Несостоявшаяся наука?

Набор мнений? История заблуждений? Бесконечные споры об одном и том же, необходимость всегда начинать с самого начала, отсутствие общепризнанных истин — что это, слабость философии или в каком-то смысле преимущество?

Во всяком случае, мы видим, что у философии свои отношения со временем, которые тоже могут быть предметом философской мысли.

Философия в пространстве

Как и у всякого явления культуры, у философии есть своя национальная почва, свои этнические очертания. Философия так же локальна в пространстве, как и во времени. Многие культуры могут ее заимствовать с большим или меньшим успехом. Но порождать оригинальные явления смогли лишь некоторые.

Возможна ли национальная философия? Всегда ли необходима философия той или иной культуре? Можно согласиться с тем, что вряд ли возможна национальная математика и вряд ли возможна в каком бы то ни было виде интернациональная литература. Место философии — где-то между этими полюсами. Разгадка здесь — в роли языка. Для философии язык — не внешняя оболочка смысла, но и не последняя возможность воплощения. Философия вырастает из почвы национального языка, но тяготеет к выходу за его пределы, преодолевает его и в то же время не отказывается от него. Этот процесс еще не очень хорошо изучен: ведь только сравнительно недавно мир почувствовал необходимость духовного единства.

История показывает, что результаты национальной философии со временем становятся всеобщим достоянием (так произошло с философией Греции, Индии, Китая, Германии), что в некоторых случаях возможна транснациональная философская культура (средневековая латинская философия), что возможна устойчивая культурно-национальная традиция «стилей» философского мышления (например, склонность к рационалистической метафизике на континенте и склонность англоязычной философии к логико-лингвистическому анализу), что возможна полноценная культура без философии (Россия до XIX в.) и возможен современный генезис философии (Россия начала XX в.), что нет принципиальных границ для взаимовлияния (русское славянофильство выросло под влиянием немецкого романтизма), что Восток и Запад могут находить общий язык при всех радикальных философских различиях.

Наконец, главный вывод, который нам подсказывает история, — в том, что дробление философии во времени и пространстве делает ее не слабее, а сильнее, богаче и интереснее.

Границы философии

Философию трудно понять без выяснения ее отношений с другими видами духовной деятельности. Попробуем классифицировать их следующим образом. Допустим, что существуют два мира — опытный и сверхопытный. Существуют также два основных способа реакции на мир — эмоциональный и рациональный. Эмоциональное освоение опытного — искусство. Рациональное освоение опытного – наука. Эмоциональное освоение сверхопытного — религиия. Рациональное освоение сверхопытного — философия. Данная классификация — абстрактная модель «чистых» типов. На практике, в развитом виде они включают в себя все иные типы: религия — это и богословие, и теургия, и церковные науки (например, библейская текстология). Искусство — это еще и искусствознание, литературоведение, филология; оно даже может быть в каком-то смысле «философией» и «религией», когда от образов и благодаря им прорывается к идеалу, как, например, это происходит в романах Достоевского. Каждая из четырех сфер духа строится из двух элементов: из образа и понятия. В основе образа — сигнал в пространстве, ограниченный моим Я. В основе понятия — знак во времени, ограниченный моим Я. В науке понятие подчиняет себе образы — например, формула и бесконечное множество подчиненных ей вещей. В искусстве образ подчиняет себе понятия — например, образ Гамлета служит основой бесконечного числа толкований. В сфере религии образ выполняет роль понятия — например, миф. В философии понятие служит заместителем образа. Это — условная, в какой-то степени игровая классификация. Можно придумать и другие. Но что действительно важно, так это требование тщательно различать границы сфер. Если они вторгаются одна в другую, начинаются неприятности. Религии, к примеру, должно быть все равно, какие у человека художественные вкусы или философские взгляды. Но когда эти вкусы и взгляды перестают быть искусством и философией и становятся «идеологией», это религии небезразлично. Или, например, философия, искусство и наука сами по себе лишены благочестия и поэтому не могут заменить религию, но, когда они пытаются сделать это, требуя себе всего человека без остатка, возникают жуткие псевдорелигии, возникают идеологии, теократии, технократии... Большинство недоразумений и обвинений в адрес философии возникает из-за того, что нарушаются ее границы и путаются цели. Потому надо поставить вопрос: чего не может философия? Философия не может дать научного знания, она не опирается на опыт и не может быть «царицей наук», осуществляя руководство или обобщение наук. По этой же причине философия не может давать то, что дает Откровение. От нее не надо ждать практических или моральных указаний. Она не может стать основой чувственной оценки и художественных переживаний. Что может философия? Может требовать и достигать ясности, самосознания, ставить вопрос, разоблачать скрытую философию, готовить поле для знания, стеречь границы, разделяющие сферы познания, быть хранителем целого, любить мудрость и искать безначальное Начало.

Доброхотов А.Л. Введение в философию. Размышления автора, предназначенные как читателю, так и самому себе // Историко-философский ежегодник. 1989. М., 1989. С. 37-40.

М.К. Мамардашвили. Появление философии на фоне мифа

В интуитивном смысле, то есть без особых каких-то доказательств и объяснений, мы, в общем-то, узнаем философию тогда, когда она появилась. Даже не зная, что такое философия, узнаем, что вот это — философия.

Философия появилась в VI веке до н.э., когда фактически одновременно в разных местах людьми с определенными именами были выполнены какие-то акты, которые и были названы философскими. Скажем, слова и тексты Гераклита, Фалеса, Парменида или Анаксагора, Анаксимандра, Анаксимена, Платона (это я уже приближаюсь к V-IV вв. до н.э.). Но начало — в VI веке. И аналогичные акты, совершенные Буддой, мы тоже узнаем как философские, хотя это более сложно, потому что в данном случае примешивается появление религии. В Конфуции мы узнаем философа. Причем, появление всех этих философских акций в разных местах не было связано. Можно лишь сказать, что все они появляются на фоне предшествующих тысячелетий мифа.

Значит, мы знаем пока две вещи. Во-первых, что это философия, хотя не знаем, что такое философия, и, во-вторых, знаем, что она появляется на фоне мифологической традиции или мифологической истории. Повторяю, в случае философии перед нами некий самостоятельный акт мышления, в котором мы не чувствуем какой-либо ритуальной или священной окраски, не можем отнести ее к мифу и ритуалу, а относим к автономной теоретической мысли, называя эту мысль философией или мудростью, с феноменом которой всегда связано имя. А когда говорим о знаниях, которые заложены в мифе, то имен не называем, полагая, что это какие-то организованные способы поведения и знания человека — не практические, а скорее духовные. Мы ведь не говорим, кто их выдумал, кто помыслил; миф — это упакованная в образах и метафорах и мифических существах многотысячелетняя коллективная и безымянная традиция.

Следовательно, уже на уровне интуиции мы узнаем акт философствования как акт некой автономной, не ритуальной мысли, и одновременно знаем имя. Второй шаг — имя. Кто?! И оказывается — датируется. Философия в отличие от мифа уже датируется, она индивидуальна и датируема.

Но пока, повторяю, мы ничего не знаем о характере самой мысли. Мы знаем лишь, что слово «мудрость» в случае философствования — феномен самостоятельной мудрости, имеющей имя, которая не вырастает из традиции, хотя сама в свою очередь тоже способна породить традицию. Однажды возникнув, философия порождает свою традицию, и может даже оформляться в виде каких-то форм социального существования философа, так называемых школ. Скажем, был Сократ и его ученики, был Платон и появилась платоновская Академия, в случае Аристотеля — Лицей и т.д. Передача знания совершается при этом от учителя к ученику, от ученика к другим ученикам и т.д. Или, например. Будда. Вы знаете, что и сегодня существует буддийская община. Значит, возникают социальные формы, внутри которых в виде традиции существует уже не миф, не ритуал, а философия. То есть определенный тип размышления, определенный тип текста, передаваемого другим, комментируемого другими и составляющего их занятие и призвание.

Но пока перед нами, поскольку мы не знаем, что такое философия, просто тексты, которые что-то утверждают о мире, Фалес, например, говорил, что мир состоит из воды, для Гераклита первичным «веществом» мира является огонь и т.д. Все это некие абстрактные принципы, посредством которых люди понимают мир. Зацепимся, чтобы разобраться в том, что произошло, и как появилась философская мысль, за слово «понимание».

Вот я сказал: «Понимают мир», изобретая и формулируя тем самым какие-то принципы. Вода, огонь, атом, число. У пифагорейцев число — первичный принцип мира. Что это значит, что философия начинается с акта понимания мира? Означает ли это, что предшествующие образования сознания и культуры, называемые мифом, не есть способ понимания мира? Очевидно, когда мы говорим о философии или теории, или мысли, то говорим о чем-то, что является проблемой. Ведь это проблема: каков мир? Уточню свой вопрос, каким должен быть мир, чтобы о нем надо было философствовать? Пока, я думаю, непонятно, что я сказал. А я хочу сказать следующее — сама идея о том, что может быть проблема мира или сам мир может стать проблемой, есть исторический акт, историческое событие в том смысле слова, что это не само собой разумеется.

Что не само собой разумеется? Что мир вообще есть проблема. Поскольку, чтобы что-то стало проблемой, нечто должно быть непонятным. Так ведь? Если есть слово «проблема», значит, имплицировано, что что-то непонятно. Или можно выразиться иначе. Выступление чего-то в непонятном виде есть историческое событие, а не существование, которое разумелось бы само собой. Миф, ритуал и т.д. отличаются от философии и науки тем, что мир мифа и ритуала есть такой мир, в котором нет непонятного, нет проблем. А когда появляются проблемы и непонятное — появляются философия и наука. Значит, философия и наука, как это ни странно, есть способ внесения в мир непонятного. До философии мир понятен, потому что в мифе работают совершенно другие структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается. Миф есть рассказ, в который умещаются человеком любые конкретные события; тогда они понятны и не представляют собой проблемы.

Но при этом мифические и религиозные фантазии, и я хочу это подчеркнуть, порождались не потому, что человек якобы стремился «заговорить» стихийные и грозные силы природы. Не из страха невежественного человека, который не знал законов физики. Наоборот, миф есть организация такого мира, в котором, что бы ни случилось, как раз все понятно и имело смысл.

Что миф, например, есть способ внесения и удержания во времени порядка того, что без мифа было бы хаосом. То есть миф есть способ организации и конструирования человеческих сил или самого человека, а не представление о мире — правильное или неправильное. Это мы сейчас так его воспринимаем, потому что живем в рамках субъектно-объектного различения мира, в результате чего он предстает перед нами как предмет, который мы должны познавать. А на самом деле незнание нами чего-то в мире есть исторический факт, а не естественный, само собой разумеющийся. Миф не представление, а восполнение и созидание человеком себя в бытии, в котором для него нет природных оснований. И поэтому на месте отсутствующих оснований и появляются определенные «машины» культуры, называемые мифом. Ритуал есть способ введения человека в состояние, которое не длится природным образом.

Сошлюсь на пример, который я уже как-то приводил, участвуя в одной из дискуссий. Это часть моей биографии, мое переживание, относящееся к детству, когда я жил в грузинской деревне, где мне приходилось часто наблюдать выполнение ритуала оплакивания умершего. Вы знаете, что дети, куда большие ригористы, чем взрослые, и очень абстрактные существа. Мы сначала абстрактны, а потом конкретны, а не наоборот. И уверяю вас, что абстрактнее всего мыслят дети. Они наиболее ригористичны. Так вот, пример следующий: плакальщицы ведут определенную мелодию и самим характером этой мелодии, способом выкриков и пения приводят окружающих в почти экстатическое, истерическое состояние, то есть к какому-то пароксизму ощущений. Это профессионалы, не имеющие никакого отношения к конкретной смерти. «Раскачивая» переживание, сами они явно не переживают. Потому что если бы переживали, то не могли бы выполнить то, что нужно. А мне это казалось лицемерием, бессмысленной выдумкой. И только повзрослев, я стал понимать, что есть в этом все же какой-то смысл, потому что уже сама по себе экзальтация чувств переводит участника ситуации в лоно действия культурной памяти, культурного механизма. Ибо без этого человек не мог бы оставаться в состоянии переживания. Ну огорчился — умер кто-то, и что потом? — по природе — забыл, конечно. Как говорил один наш толковый лингвист Кнорозов (он хороший образ сформулировал) — петух не помнит о тревоге, которая была вчера. А она ведь была — он кричал, трепыхал крыльями и всякое такое, был в экстазе и — не помнит. Так и человек, уверяю вас, тоже не помнил бы. То есть не мог бы пребывать во времени и определенном состоянии памяти (в данном случае я о памяти говорю), если бы не было другого подспорья.

Следовательно, мы понимаем теперь, для чего люди занимаются ритуалами. Ритуалы всхлестывают нашу чувствительность, переводя ее в бытие культурной памяти, и благодаря этому живут человеческие чувства или то, что мы называем в человеке человеческим. Ибо сами по себе они не существуют, не длятся, их доение обусловлено наличием мифа, ритуала и пр. Человек есть искусственное существо, рождаемое не природой, а само-рождаемое через культурно изобретенные устройства, такие как ритуалы, мифы, магия и т.д., которые не есть представления о мире. Не являются теорией мира, а есть способ конструирования человека из природного, биологического материала.

Мамардашвили М.К. Появление философии на фоне мифа // Мамардашвили М.К. Необходимость себя / Лекции. Статьи. Философские заметки / Под общей редакцией Ю.П. Сенокосова. М.: Лабиринт, 1996. С. 13-18.
Н азип Виленович Хамитов (р. 1963) — укр. философ, писатель, психоаналитик.

Окончил философский ф-т Киевского ун-та им. Тараса Шевченко (1985). Доктор филос. наук (1998), профессор (2007), ведущий научный сотрудник отдела философской антропологии Ин-та философии им. Григория Сковороды Национальной академии наук Украины.

Опубликовал ряд книг по проблемам философии человека, культурной антропологии, философии и психологии пола, мировоззренческим и методологическим вопросам психоанализа. Автор нового направления в совр. филос. антропологии, получившего название метаантропология, где развиваются идеи М. Шелера, П. Тейяра де Шардена, З. Фрейда, Н. Бердяева и исследуются обыденные, предельные и запредельные измерения человеческого бытия и сознания, а также тенденции эволюционирования человека и человечества. На этой основе разрабатываются новые теор. и практ. модели психоанализа. Работает также в жанрах филос. эссе, романа и афоризмов. Основатель и президент Ассоциации философского искусства. Автор и ведущий еженедельной программы «Философские диалоги», Радио-Эра FM (с 2002).

Н.В. Хамитов. Отрывок из книги «Философия человека: от метафизики к метаантропологии»

Как определить философию?

§1 Предварительное замечание

Для ответа на вопрос, какой должна быть философия человека, необходимо найти ответ на более общий вопрос — о сущности философии как таковой.

Итак, что такое философия? На первый взгляд кажется, что этимология слова, означающего на древнегреческом «любовь к мудрости», проясняет для нас достаточно мало, ибо толкование и любви, и мудрости в современном мире излишне противоречиво и субъективно.

И все же словосочетание «любовь к мудрости» говорит о многом. Оно говорит о том, как философия относится к человеку, миру, самой себе и что является результатом этого отношения. Два слова — «любовь» и «мудрость», — соединившись в одном, прошли сквозь тысячелетия. Несмотря на всю субъективность трактовок, они волновали, волнуют и будут волновать человечество. В них — вызов всему холодному, равнодушному и бессмысленному в бытии человека и мира. Они вносят в нашу жизнь таинственное тепло и свет. Они вносят в нашу жизнь глубину.

Однако, как ни печально, у современного человека потускнело доверие к этим словам. Их теплота кажется преходящей, а содержание — неконкретным. Возможно, в этом есть своя истина — понятие «любовь к мудрости» нужно развернуть, используя иные понятия — более актуальные и проясненные для нашего времени. Может быть, тогда слова «любовь» и «мудрость», столь туманные в своем единстве, обретут былую и будущую очевидность.

Последние двести лет философию часто называют наукой. О философских системах говорят как о теориях и концепциях. Может быть, и нам стоит остановиться на слове «наука», назвав философию наукой о всеобщих законах или основаниях бытия?

Но только ли с наукой связана философия? Вполне очевидна ее глубинная взаимосвязь с религией, искусством, моралью... Вряд ли все эти сферы можно свести к обыденному постижению реальности, над которым возвышается теоретическое познание. К тому же история философии рядом с именами таких теоретиков, как Аристотель и Гегель, поставила художников философского слова — Платона и Ницше, Бердяева и Камю...

Поэтому определение философии как науки не представляется корректным. Или точнее: философия включает в себя теоретическое начало, то есть нечто весьма более широкое.

Как же найти то ключевое понятие, благодаря которому мы могли бы развернуть определение философии?

ОБЫДЕННОЕ, ЛИЧНОСТНОЕ И ФИЛОСОФСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

§2 Понятие мировоззрения

Целый ряд мыслителей определяют философию через понятие мировоззрения. Насколько это уместно? Попытаемся ответить на этот вопрос.

Под мировоззрением обычно понимают систему наиболее глобальных ценностей, воззрений, целей и идеалов человека. Мировоззрение есть не только нечто замкнутое в пределах психической реальности. Это — способ взаимодействия с миром, способ открытости миру.

Мировоззрение — это попытка осмыслить себя и свое место в реальности. Поэтому мировоззрение всегда есть самопознание.

Каждый ли человек обладает мировоззрением? Да, поскольку он является человеком. Однако самоочевидно и то, что мировоззрение в мире людей весьма неоднородно. Прежде всего, напрашивается мысль о разделении мировоззрения на обыденное и необыденно-творческое, личностное.

§3 Что такое обыденное мировоззрение?

Не будет открытием заявить о том, что большинство людей несвободно в выборе мировоззрения. Они абсолютно зависимы от господствующих в социуме идеологий. Так, в обществе с атеистической идеологией значительная часть его членов становится атеистами, в обществе же, исповедующем религиозные принципы, большинство людей — верующие. Обыденное мировоззрение есть прежде всего результат воздействия семьи и той социальной среды, в которую человек включен в детские и подростковые годы жизни.

Обыденное мировоззрение является совокупностью социальных стереотипов своего времени. В наибольшей степени его можно соотнести с понятием «здравого смысла».

Главной чертой обыденного мировоззрения является его несамостоятельность. Человек — носитель обыденного мировоззрения — находится под влиянием массы людей. И это влияние сопровождает его всю жизнь, проникая в глубины бессознательного. Большинство социальных атомов подчиняет себе один из них — вплоть до потери персональности.

Второй чертой обыденного мировоззрения есть его некритический характер. Обладатель обыденного мировоззрения всегда принимает на веру все исходящее из значимой для него социальной среды.

Третья особенность состоит в том, что обыденное мировоззрение не является творческим и не обладает способностью к саморазвитию. Это приводит к его бессистемности, делая хаосом из постоянно меняющихся и часто несогласующихся целей и установок.

Может показаться, что обыденное мировоззрение создается не личностью, а массой, совокупными усилиями всей социальной среды, живущей в определенных экономических и культурных условиях. Однако это лишь отчасти так. В социальной среде действительно шлифуются мировоззренческие принципы, но они приходят в нее извне и являются результатом персональных усилий. Здесь уместна такая аналогия: море как некая достаточно активная среда шлифует гальку, но сами камешки не производятся морем.

Идеи, принципы и ценности приходят в социальную среду из сфер религии и идеологии, а обе эти сферы в своих истоках всегда личностно окрашены. И если религия на сегодняшний день свободно и естественно излучает в социальную среду свои идеи, позволяя сделать выбор совести, то идеология (как правило, сфера религиозных представлений, суженная под влиянием воли к власти личности и социального слоя) «давит» на среду, сознательно стремясь внедрить определенную систему идей в массовое сознание для того, чтобы манипулировать им.

Другое дело, что религиозное и идеологическое тесно сплетаются в обыденном мировоззрении... Идеологическое становится религиозным, а религиозное — идеологическим.

Можно ли освободиться от этого и избежать обезличивающих стереотипов мышления и жизни? Да, если человек стремится развить личностное мировоззрение.

§4 Феномен личностного мировоззрения

Личностное мировоззрение во всех своих чертах противоположно обыденному.

Во-первых, это мировоззрение самостоятельное и свободное, являющееся достижением личности, которая преодолевает воздействие среды, довлеющее над нею с детства. Это мировоззрение, освободившееся от того, что Френсис Бэкон называл «идолами рода» и «идолами площади» — общепринятыми заблуждениями эпохи.

Во-вторых, это мировоззрение самосознающее и самопознающее. Взгляд внутрь себя, пристальное внимание к динамике развития своей личности — его сущностная черта.

В-третьих, личностное мировоззрение есть критическое мировоззрение. Ничто не принимается на веру, не пройдя суд собственного разума и переживания.

В-четвертых, личностное мировоззрение есть творческое мировоззрение. Оно выступает основанием созидания новых целей, идеалов и ценностей. Именно творческий характер личностного мировоззрения позволяет решать проблему смысла жизни как смысла свободы — свободы выбора и свободы достижения выбранного.

Личностное мировоззрение так или иначе тяготеет к системности — последовательности и цельности. Но человек, обладающий таким мировоззрением, далеко не всегда способен объединить внутренний мир в такую целостность, где все части необходимо и свободно соединены друг с другом. Личностное мировоззрение поэтому лишь стремится стать миропониманием — философским мировоззрением.

§5 Философское мировоззрение. Любое ли личностное мировоззрение устремлено к философскому?

Итак, философское мировоззрение есть ступень зрелости личностного — это личностное мировоззрение, обретшее системность и внутреннюю целостность.

Всякое философское мировоззрение является личностным, но не всякое личностное — философским.

Любое ли личностное мировоззрение как самостоятельное может рассчитывать на то, что оно устремлено к философскому мировоззрению? Да, если оно стремится обрести системность. Нет, если оно остается лишь самостоятельным. Более того, если самостоятельность мышления и бытия не движется к системности, она становится случайным и поверхностным явлением, а потому рано или поздно тонет в стихии социальных стереотипов, утрачивая личностный характер.

Самостоятельность, которая чаще всего обладает лишь даром критичности, должна быть дополнена не только самопознанием и творчеством, но и глубинным стремлением к системности — лишь это дает ей возможность обрести устойчивость и жизнь.

Поэтому расхожее утверждение о том, что каждый сам по себе является философом, весьма далеко от истины. Философское мировоззрение есть сложнейшая и неустанная работа духа, преодолевающего собственную ограниченность.

§6 Можно ли назвать философом человека с философским мировоззрением?

Теперь мы подходим к еще одному не менее любопытному вопросу. Исходя из всего сказанного, можно сделать вывод, что все выдающиеся люди в истории человечества обладали философским мировоззрением. Именно оно дает человеку возможность сформулировать глобальную цель, осознать ее как сверхценность и устремиться к ней. Религиозное, художественное и научное мировоззрения выдающихся людей выступают метаморфозами философского.

Однако каждый ли человек, развивший философское мировоззрение, становится философом? Да, если он создает философские тексты.

Хамитов Н. Философия человека: от метафизики к метаантропологии. М.: Ника-Центр, 2002. С. 17-22.