Радаев В., Шкаратан И. Социальная стратификация. Учебное пособие Для высших учебных заведений москва наука 1995
 Скачать 1.39 Mb.
|
|
(Мишель Фуко) М. Фуко дает своеобразное философско-историческое описание стратегий, реализующих интересы европейской буржуазии в период с ХVIII столетия. Эти стратегии связаны не с прямым классовым угнетением и экономической эксплуатацией, но с выработкой механизмов так называемого паноптизма или всеобщей поднадзорности (integral surveillance) и дисциплинирования масс в практиках их повседневной жизни. Всеобщие дисциплинирующие и нормирующие режимы вводятся через перестроение пеницитарной системы и контроля за преступностью, системы социального здравоохранения и контроля за половыми отношениями, развитие психиатрии и контроля за психическими заболеваниями. Школа и больница, фабрика и армейский барак — все они становятся институтами мощного дисциплинирующего воздействия, причем отнюдь не только на «отклоняющиеся» группы. 124 «Необходимы именно механизмы исключения (exclusion) как таковые, аппараты надзора, медикализация сексуальных отношений, контроль за сумасшествием, преступностью — все те микромеханизмы власти, которые возникают с определенного момента, чтобы выразить интересы буржуазии»26. По сути введение подобных механизмов является реализацией стратифицирующих стратегий, ибо оно преследует цель порождения антагонизма в низших слоях, а точнее — цель отделения от основной массы низших слоев наиболее взрывоопасных групп: оторвать пролетариат от «недопролетариата» (крестьянство здесь в виду не имеется), оторвать трудящихся от «плебса». Примером стратификационного действия становится тюремная система, профессионализирующая преступные элементы и использующая их в качестве постоянной угрозы против рабочего класса. Плебс же ставится перед своеобразным выбором дисциплинарных режимов. «Буржуазия предлагает ему (непролетаризированному плебсу. — В. Р.) следующий выбор: ты можешь отправиться в тюрьму или в армию, в тюрьму или в заморские колонии, в тюрьму или на службу в полицию»27. Успешно поддерживается также и антагонизм пролетариата и армии. При этом нельзя сказать, что стратегии эти, хотя и осуществляются в интересах буржуазии, ею вполне осознаны. Как же это происходит? Ключом к решению данного вопроса и к анализу всей социальной структуры для Фуко становится особое (внеполитическое) понимание власти. В его построениях принципиально отсутствуют централизованная власть и вообще всякое обладание властью. Власть — это не атрибут государственного аппарата или какого-то отдельного класса. Это отношения, причем, не эксплуатации и подавления, а взаимоотношения индивидов в процессе производства знания и информации. Это отношения борьбы за истину, а более точно, за режим производства дискурсов, которые считаются истинными (научными) или ложными, за правила отделения истинного от ложного. Власть, таким образом, не только утилизирует, но и производит знание. Власть не присваивается, подобно товару, отдельными индивидами или классами. И в то же время никто не отчужден от власти. Она циркулирует через цепные и сетевые сплетения социальных связей. Фуко обращает наше внимание на капиллярные постоянно реконструирующиеся формы микровласти, возникающие из локальных, специфических условии жизни. Он не отвергает возможности функционирования власти и в пирамидальных формах при осуществлении властных воздействий сверху. Но любая властная стратегия, по его убеждению, 26 Foucault M. Power I Knowledge: Selected Interviews and Other Writings, 1972-1977. Hampstead, 1980. P. 101. 27 Ibid. P. 23. 125 есть отношение взаимодействия, невозможное без автономного движения снизу. Формой же ее реализации становятся самые разные пространства и тела (в том числе, физические тела людей, как в случае социального контроля за внешностью) 28. Как при таком понимании выглядят социальные классы? По мнению Фуко, не существует никакой предзаданной структурной решетки, как нет каких-то глобальных стратегий классового господства, навязываемых прочим (угнетенным) классам. Классы оформляются как результат локальных программ и стратегий, реализуемых в сетях повседневных взаимодействий. «Господствующий класс — не просто абстракция, но и непредзаданная общность. Чтобы стать господствующим классом, чтобы это господство (domination) воспроизводилось, класс должен выступить результатом набора заранее продуманных тактик, осуществляемых в русле больших стратегий по утверждению этого господства. Однако между стратегией, которая фиксирует, воспроизводит, мультиплицирует и акцентирует существующие силовые отношения, и классом, обнаруживающим себя в правящей позиции, находятся взаимные отношения производства»29. Фуко охотно употребляет слова типа «война», «борьба», «поле битвы». Но классовая борьба обретает у него особое содержание. Она, собственно, ведется вне классов, не как большая битва, но как множество мелких схваток, порожденных местными условиями труда и жизни. По существу это борьба всех против всех. (Причем появление гоббсовского Левиафана — этого примирителя-узурпатора — не предполагается.) Чем определяется положение интеллектуала в этой борьбе? Его классовым положением, но также специфическими условиями труда и жизни и наличествующим в данном сообществе режимом производства знания. Основная же роль интеллектуала — в постоянном изучении поля сражения (survey of battlefield) в доступном ему секторе этого поля. Класс и хабитус (Пьер Бурдье) П. Бурдье, один из учеников М. Фуко, также порывает с экономизмом. Он определяет класс как совокупность агентов со сходной позицией в социальном пространстве. Само же социальное пространство образуется, по его мнению, целым рядом силовых полей — политическим, экономическим, социальным, культурным и символическим. Замечается, что экономическое поле всегда стремится навязать свою структуру 28 Ibid. P. 159, 201, 207. 29 Ibid. P. 203. 126 другим полям. Но последние все же сохраняют свою относительную автономию. В каждом поле имеет хождение соответствующий капитал, выступающий в материальном или инкорпорированном (освоенном субъектами) состояниях, В зависимости от обладания этими капиталами группы имеют разную власть над тем или иным полем. На основе гомологии позиций в разных полях между господствующими и подчиненными группами могут устанавливаться более или менее устойчивые союзы. Однако смешивать принципы дифференциации разных полей нецелесообразно. В противовес марксистам Бурдье не считает возникающие в социальном пространстве группы «реальными классами». По его словам, это лишь «возможные классы», Вероятность же мобилизации класса, превращения его в «класс-для-себя» зависит от дистанции между агентами в социальном пространстве и способов восприятия этого пространства. Последние, в свою очередь, являются продуктом социальных институтов и предшествующей символической борьбы... Борьба за формирование здравого смысла, за «стиль легитимной перцепции» ведется непрерывно, Успех в этой борьбе дает, по выражению Бурдье, чудовищную, почти магическую власть именовать и стратифицировать группы. Восприятие, таким образом, есть не простое отражение объективных условий, но конструктивный акт по выработке чувства социальных границ. Любое социальное деление есть продукт длительной работы по коллективной идентификации. И ученый, желающий объективировать оценки, даваемые самоклассифицирующимися агентами, должен каждый раз реконструировать работу истории, в ходе которой складывается данное деление, Особую роль в этом продуцировании рангов, порядков, градаций имеет символический капитал. «В борьбе за навязывание легитимного видения социального мира, в которую неизбежно вовлечена и наука, агенты располагают властью, пропорциональной их символическому капиталу, т. е. тому признанию, которое они получают от группы»30. Наиболее надежной символической стратегией является стратегия официальной номинации через институционализацию своего символического капитала в различного рода званиях, дипломах. Задействование юридической силы государства неизменно увеличивает силу внушения. Власть группы, особенно в политическом поле, часто учреждается через процесс делегирования ее официальным представителям. В результате группа начинает определяться через того, кто говорит от ее имени. 30 Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов // Бурдьес П. Социология политики. М., 1993. С. 71. 127 «Класс существует в той и лишь в той мере, в которой уполномоченное лицо, наделенное plena polеntia agеndi может быть и ощущать себя облеченным властью говорить от своего имени»31. Так происходит объективное объединение класса как «воли и представления», или «класса на бумаге» — как возможной группы, которая часто выдается марксистскими теоретиками за реально мобилизованную группу. Пожалуй, наиболее интересным элементом позиции Бурдье является вводимое им понятие хабитуса (habitus) — системы присущих индивиду диспозиций мышления и действия, результирующей его знаний и опыта. Хабитус как матрица восприятий и классифицирующих практик выдвигается как важнейший опосредующий элемент в формировании любой коллективной идентификации. Хабитус — это «инкорпорированный класс»32. Но он не простой результат структурации классовых условий, а также и активное структурирующее начало33. Хабитус оказывает воздействие на политические мнения и поведение данных классов, а также на образующиеся в рамках этих классов стили жизни и способы потребления. По мнению Бурдье, деятельностным практикам, из которых складывается стиль жизни, предшествует совокупность вкусов (tastes) — схем приятия и восприятия. А вкусы, и свою очередь, базируются на хабитусе, на который влияют прежде всего такие факторы как социальное происхождение и образование. Одна из характерных логических цепей представлена Бурдье в следующем виде: объективные условия существования (хабитус (вкусы ( практики (стиль жизни. Вдоль подобных цепей оформляются различия между классами — в восприятии литературы и искусства (особенно, музыкального), потребительских привычках, спортивных занятиях. Что касается искусства, люди из рабочего класса более склонны к этическому восприятию образов, склонны приписывать искусству выполнение социальных функций. Их вкусы формируются в большей мере потребностями в соучастии. В то время как для интеллектуалов более характерно эстетическое восприятие чистых форм искусства. Последнее для них, напротив, становится формой отрицания социального мира. Бурдье пытается сравнивать классовые позиции и стили жизни и придавать им пространственное изображение. Итак, класс и хабитус в понимании Бурдье превращаются в ключевые понятия социальной структуры. Причем, между классовой позицией, вписанной в структуру должностей, и наклонностями, вписанными в хабитус, могут возникать несоответствия и острые проти 31 Там же. С. 91. 32 Там же. С. 126. 33 Bourdien P. Distinction: A Social Critique of the Judgment of Taste L., 1984. P. 101, 171. 128 поручил, в которых проявляются зоны неустойчивости социальной структуры. «Революционные и постреволюционные ситуации изобилуют многочисленными примерами патетичных или гротескных несовпадений между историей объективированной и историей инкорпорированной, между габитусами, созданными для других должностей, и должностями, созданными для других габитусов, которые наблюдаются также при любом общественном порядке, хотя и в меньших масштабах, и особенно в зонах неустойчивости социальной структуры»34. В поисках социальных акторов (Ален Турен) Подобно своим коллегам, А. Турен исходит из того, что в новом обществе (он его называет «программируемым») «экономические решения и экономическая борьба более не обладают ни автономией, ни центральным местом, как это было в предшествующем обществе»35. Конфликтность по-прежнему лежит в основе всех социальных отношений, каковые суть отношения власти. Но власть определяется не как обладание, а как господство, способность контролировать «области неопределенности». С дисперсией власти конфликты становятся более многомерными. Трудящиеся участвуют в них уже не только как работники, но как потребители, жители определенных районов и территорий. Вместе с конфликтностью сохраняется и классовый характер общества. Однако Турен достаточно жестко отделяет классовый анализ от проблематики социальной структуры. «Мы наблюдаем исчезновение классов как социальных «существ», как реальных социальных и культурных слоев, — заявляет Турен, — и соответственно возрастает значение классовых отношений как аналитического принципа, приемлемого для раскрытия социальных конфликтов... Говорить о социальных классах — значит, скорее указывать на классовые проблемы, нежели определять какие-то группы»36. Основные формы господства в пост-индустриальном (программируемом) обществе базируются в первую очередь на знаниях и образовании. А технократия превращается в новый господствующий класс. «Новый господствующий класс, — подчеркивает Турен, — определяется наличием знания и определенного уровня образования»37. А вот 34 Бурдье П. Социология политика. С. 294. 35 Тоuraine A. The Post-Industrial Society. Tomorrow's Social History: Classes, Conflicts, and Culture in the Programmed Society. N. Y., 1971. P. 4. 36 lbid. P. 80. 82. 37 Ibid. P. 51. 5 В. В. Радаев, О. И. Шкаратап 129 другое определение: «Правящий класс — есть группа осуществляющих свое господство инноваторов (innovator-dominators) «38. Доминируемые же классы более не эксплуатируются, но интегрируются в общую систему и подвергаются манипулированию. И потому ключевым вопросом для них является борьба за свое самоопределение. В авангарде этой борьбы за самодетерминацию оказываются сегодня не профсоюзы и вообще не традиционные слои рабочего класса, но образованные специалисты, техники, студенты. А центром социокультурного сопротивления становятся университеты. Когда же возникают классы, которые при этом не являются элементами социальной структуры? Только тогда, когда индивиды превращаются в социальных акторов (actors), т. е. самоопределяются на основе присущих им культурных ориентации и процессе собственной деятельности. По мнению Турена, «невозможно отделить класс, классовое сознание и социальное движение, т. е. классовое действие»39. При таком подходе все общество представляется как «иерархизированная совокупность систем действия», а социология в целом рассматривается как «социология действия». Под действием же понимается следующее; «Действие есть поведение актора, управляемое культурными ориентациями и утверждаемое внутри социальных отношений, определенных неравными возможностями контроля за этими культурными ориентациями»40. На групповом уровне действия акторов оформляются в рамках так называемых социальных (общественных) движений. «Социальное движение есть коллективное организованное действие, посредством которого классовые акторы борются за контроль над историчностью (historicity) (культурными моделями и ориентациями. — В. Р.) в данном идентифицируемом историческом контексте»41. Социальные движения, по Турену, не аномалия и не приложение к структуре, но сама ткань социальной жизни. «Социальные движения не являются какими-то исключительными и драматическими событиями, они постоянно образуют сердцевину общественной жизни»42. Социология действия предполагает и совершенно иные исследовательские методы, отличные от методов функционалистов и структуралистов (которым сам Турен был привержен на первых порах). К таким методам относится, например, «социологическая интервенция» Турена — особым образом организованное провоцирование действия. В ходе такой интервенции группа отобранных участников социального движения осуществляет анализ своих позиций в процессе коллек 38 Touraine A. The Voice and the Eye: An Analysis of Social Movements. Cambridge. 1981. P. 31. 39 Ibid. P. 68. 40 Ibid. P. 61. 41 Ibid. P. 31-32. 42 Ibid. P. 29. 130 тивного взаимодействия. Выявление и порождение новых акторов как бы сливается здесь в одном нераздельном процессе. Социолог в рамках подобного исследования не остается в позе стороннего наблюдателя или чистого идеолога, но превращается в посредника между участниками группы и представляемым ими движением. Он погружается в процесс выработки потенциальными акторами своей коллективной самоидентификации (происходит провоцирование, в том числе и собственной вовлеченностью). При этом социолог сохраняет за собой свою особую роль проблематизатора и аналитика43. Так совершается попытка поворота от чистого изучения классов к их активному формированию. * * * При всей сложности взаимоотношений эти три яркие и самобытные фигуры многое объединяет. Их всех можно отнести к «пост-структуралистам» как по нынешним позициям, так и по эволюции взглядов (пройдя через структурализм, они обращают его в объект своей критики). А наблюдаемая взаимная непримиримость позиций (речь идет в первую очередь о Бурдье и Турене), на наш взгляд, во многом является результатом близости исходных методологических установок. Глава 7 ТЕОРИИ ЭЛИТ КАК ОСОБОЕ НАПРАВЛЕНИЕ СТРАТИФИКАЦИОННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ Введение Теории элит выделяются нами отдельно не потому, что мы собираемся характеризовать далее все крупные слои и группы, и даже не потому, что характер элитных групп во многих отношениях определяет лицо всякого общества. Это делается скорее по другой причине: элитаристские концепции воплощают в себе особый, стратификационный подход, во многом противостоящий классовому подходу. И следовательно, уделять внимание мы будем в большей степени именно методологическим особенностям элитаристских теорий, нежели описательной характеристике самих элитарных групп. Понятие элит окружено неким таинственным флером. О нем много говорят, но часто не очерчивают сколь-либо четких обозначающих границ. Попробуем дать исходное понятие «элиты» в трех дополняющих друг друга определениях: 43 Tuuraine A. The Voice and the Eye. P. 27; подробное описание см.: Ibid. P. 139-222; Турен А. Введение к методу социологической интервенции II Новые социальные движения в России. М., 1993. С. 6-19. 5* 131 1. Элита — это верхние слои общества, группы, занимающие в нем высшие или ведущие позиции (властные, экономические, профессиональные и пр.). 2. Элита — это совокупность относительно замкнутых групп, доступ в которые ограничен и регулируется механизмом достаточно жесткого отбора. 3. Элита — это группы, обладающие особыми культурными ориентациями и менталитетом, образом жизни и действия, которые отделяют их от прочего населения, поддерживая с ним ощутимую социальную дистанцию. Элитные нормы для населения высокопривлекательны, но при этом малодоступны. Первое определение фиксирует элиту как номинальную статистическую группу. Второе высвечивает институциональные рамки в виде корпоративной организации, регулирующей процессы социальной мобильности. Третье предполагает определенное единство норм и ценностей как основу сходного поведения. Здесь также содержится указание на регулирующую роль элиты в обществе. Элита не является категорией одной только политики. В современном обществе существует множество элит — политические, военные, экономические, профессиональные. Где-то эти элиты переплетаются, где-то соперничают друг с другом, Можно сказать, что существует столько элит, сколько есть областей социальной жизни. Но какую бы сферу мы ни взяли, элита суть меньшинство, противостоящее остальной части общества, его средним и нижним слоям как некоей «массе». При этом положение элиты как высшего сословия или касты может закрепляться формальным законом или религиозным уложением, а может достигаться совершенно неформальным образом. Элитаристские теории возникли и формировались в значительной мере, как реакция на радикальные социалистические учения и были направлены против разных течений социализма: марксистского, анархосиндикалистского. Потому марксисты, на самом деле, очень скептически относились к этим теориям, не желали их признавать и применять даже на материале западных обществ. Ибо это означало бы, во-первых, признание того, что нижние слои являются слабой или вовсе неорганизованной массой, которой необходимо управлять, массой, неспособной к самоорганизации и революционному действию, а во-вторых, признание в какой-то мере неизбежности и «естественности» такого резкого неравенства. В результате пришлось бы пересматривать коренным образом взгляды на роль и характер классовой борьбы. Но элитаристский подход направляется и против демократического парламентаризма1. Он вообще по природе своей антидемократичен, Демократия предполагает правление большинства и всеобщее равенство людей как самостоятельных граждан, достаточно организованных для реализации собственных целей и интересов. И в силу этого 1 Bottomore Т. Elites and Society. Harmondsworth, 1977, P. 17. 132 поборники демократизма к любым попыткам элитарного правления относятся довольно холодно. Многочисленные подходы к понятию элит можно условно разделить на две основные группы — властные и меритократические. В соответствии с первыми, элитой являются те, кто обладают и данном обществе решающей властью, а в соответствии со вторыми — те, кто обладают некими особыми достоинствами и личными качествами, независимо от того, располагают ли они властью или нет. В последнем случае элита выделяется по талантам и заслугам (слово «меритократия» и образуется от слова «заслуга»). Иногда властные и меритократические подходы условно обозначают как «линию Лассуэла» и «линию Парето»2. (Хотя первый подход может быть с не меньшим успехом назван «линией Моска» или «линией Миллса».) Одной группой исследователей элита понимается как слои, обладающие высшими властными позициями (А. Этциони) или высшей формальной властью в организациях и институтах (Т. Дай). Другая группа относит к элите харизматических личностей (М. Вебер), боговдохновленных, способных к лидерству (Л. Фройнд), представителей творческого меньшинства (А. Тойнби) 3. В свою очередь, властные подходы подразделяются на структурные и функциональные. Выбирающие более простой с эмпирической точки зрения структурный подход считают элитой круг лиц, занимающих высшие должностные позиции в рассматриваемых институтах (министры, директора, военоначальники). Те же, кто останавливается на функциональном подходе, задают себе более трудную задачу: выделить группы, обладающие реальной властью в принятии общественно важных решений (многие представители этих групп, понятно, могут не занимать сколь-либо видных общественных постов, оставаться в «тени»). Остановимся коротко на позициях классиков властного и меритократического подходов. 1. Властный подход Правящий класс (Гаэтано Моска и др.) Властный подход в исследовании элит, пожалуй, всегда занимал господствующее место. Классическая формула, описывающая эту позицию, предложена Г. Моска (1858-1941 гг.) в 1939 г. Она выглядит так: «Во всех обществах, начиная с едва приближающихся к цивилизации и кончая современными, передовыми и мощными обществами, всегда возникает два класса людей: класс, который правит, и класс, 2 Сиртори Дж. Вертикальная демократия II Полис. 1993. №2. С. 81-82, 86. 3 Ашин Г. К. Современные теории элит: Критический очерк. М., 1985. С. 65-66. 133 которым правят. Первый класс, всегда менее многочисленный, выполняет все политические функции, монополизирует власть и наслаждается преимуществами, которые дает эта власть, и то время как другой, более многочисленный класс управляется и контролируется первым, причем таким способом, который обеспечивает функционирование политической организации»4. Власть правящего меньшинства над большинством, по мнению Г. Моска, неизбежна хотя бы потому, что меньшинство заведомо лучше организовано. Подкрепляется она также интеллектуальным и культурным превосходством выходцев из этого класса, Это превосходство обеспечивается, в первую очередь, особым воспитанием, в процессе которого элита проникается убеждением в своем абсолютном и непререкаемом праве управлять делами общества. Структура правящего класса во многом определяет политический тип общества в целом. Источниками его власти могут быть военная сила, богатство, особые знания, в том числе знания теологические. Военная сила закрепляется в собственности, а последняя порождает политическую власть (соответственно, военное общество сменяется феодальным, а затем бюрократическим обществом). Во всяком обществе элита стремится монополизировать свои позиции и передавать их своим потомкам, стремится к превращению в наследственную касту. Этому препятствует возникновение новых источников богатства, знаний, религиозных идей, порождающее периодические конфликты элиты с определенными частями нижних слоев. «В действительности можно сказать, что вся история цивилизованного человечества, — говорит Г. Моска, — сводится к конфликту между стремлением господствующих элементов монополизировать политическую власть и передавать обладание этой властью по наследству и стремлением к вторжению на их место новых сил»5. Существуют, впрочем, и силы, действующие в пользу относительной стабилизации. Этому способствует консервативная сила традиции, в соответствии с которой многие из нижних слоев просто свыкаются со своим ущемленным положением. Итак, перед нами противостояние правящего класса и массы. Близко к этой позиции стоит Роберт Михельс (1876-1936 гг.). Он провозглашает так называемый железный закон олигархии и рисует свою формулу власти. Сам будучи разочаровавшимся демократом, Михельс считает, что демократические формы правления не жизнеспособны, не эффективны, и внутри этих демократических форм неизбежно выделение, кристаллизация правящих олигархических элитных групп, которые, на самом деле, и обладают реальной властью в любом современном демократическом обществе. Так было и будет всегда6. 4 Mosca G. The Ruling Class // The Logic of Social Hierarchies. Chicago, 1971. P. 252. 5 Ibid. P. 267. 6 Michels R. Political Parties. Glencoe. 1915. 134 Еще одно имя из этого же славного ряда — Гарольд Лассуэлл (19021978 гг.). Его усилиями «элита» в значении «обладающих наибольшей властью» утвердилась в качестве чуть ли не общепринятой категории. При этом Лассуэлл стоит в общем на более либеральных позициях, акцентируя вопросы достижения открытости элиты в противовес утверждению, по его словам, идей «гарнизонного государства»7. Властвующая элита (Райт Миллс) Р. Миллс (1916-1962 гг.) — относительно левый теоретик элитаризма — был известен в нашей стране, пожалуй, лучше других. Его книга «Властвующая элита» была издана на русском языке еще в 1959 г. вскоре после появления на свет, что, конечно, случай совершенно нетипичный. В своих исследованиях американской элиты Миллс отвергает репутационный метод и метод самооценок высших кругов общества, высвечивающие элиту через мнения конкретных групп населения. Он также третирует «событийный» подход, отслеживающий принятие отдельных важных решений, скользящий, по его мнению, по поверхности исторических событий. Для выявления элиты и определения ее структуры Миллс призывает изучать социальные институты. На основе институционального анализа Миллс утверждает, что элита — это отнюдь не эфемерное, а весьма реальное образование, которое в каждом обществе (напомним, он рассматривает проблему на примере США) возглавляет три важнейших института: государство, крупные экономические корпорации и армию. Остальные институты — семья, церковь, профессии и пр., но его мнению, оказываются на задворках, подчиняются трем основным институтам, «Эти иерархические институты — государство, корпорация, армия — образуют собой орудия власти; как орудия власти они сейчас имеют такое значение, какого они никогда еще не имели на протяжении всей истории человечества; на вершинах этих иерархий находятся командные пункты современного общества, выявление которых дает нам социологический ключ к пониманию роли американских высших кругов... Семья, церковь и школа приспосабливаются к современной жизни; правительство, армия и корпорация формируют ее»8. Миллс обращает внимание на то, что во всех трех этих институтах осуществляется строго авторитарное иерархическое правление. По мере их расширения и централизации взаимные зависимости и связи «большой тройки» все более усиливаются. 7 Lasswell G. The Analysis of Political Behavior: An Empirical Approach. L., 1949. 8 Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959, С. 26-27. 135 Основной вывод Миллса выглядит следующим образом: в структуре американского общества господствуют три элитные группы: экономическая, политическая и военная. Их интересы и действия сильно переплетаются. И на основе этого переплетения происходит их сплочение в единую властвующую элиту. «Так как каждая из этих областей сомкнулась с остальными, так как последствия принимаемых в них решений имеют тенденцию стать всеобъемлющими, то руководящие деятели каждой из трех областей — военная знать, главари корпораций, официальные руководители государства — сплачиваются воедино, образуя тем самым властвующую элиту Соединенный Штатов»9. 2. Меритократический подход Самые сильные, энергичные и способные (Вильфредо Паретто) По мнению В. Парето (1848-1923 гг.) — наиболее известного приверженца меритократической линии, элита включает в себя наиболее сильных, энергичных и способных («the strongest, most energetic, most capable»); тех, которые получают максимум баллов по условному индексу, измеряющему уровень способностей в профессиональной, экономической или политической сфере. «Таким образом, мы берем класс людей, обладающих наивысшими индексами в своей сфере деятельности и называем этот класс элитой»10. Элита, в свою очередь, делится на правящую (governing) и неправящую (nongoverning). Но даже правящая элита — это не просто занимающие наивысшие позиции, но в первую очередь своеобразные лидеры, в том числе харизматического свойства, т. е. люди, власть которых базируется во многом на личном влиянии, личных качествах и талантах. Освобождение понятия «элиты» от жесткой политической категоризации не переводит его в плоскость моральных суждений. В. Парето решительно против всяких этических толкований. Понятие «элиты» получает у него скорее социальное (или даже социокультурное) определение. Неравенство между элитами и остальной массой представляется в данном случае как естественное положение вещей, оправдываемое персональными чертами людей, принадлежащих к высшим слоям. И властвование культурной и профессиональной элиты признается как 9 Там же. С. 31. 10 Pareto V. Elites and Their Circulation II Structured Social Inequality: A Reader In Comparative Social Stratification. N. Y., 1969. P. 3. 4. 136 наиболее желательный порядок. Вообще на любой элитаристской теории не трудно разглядеть более или менее явный аристократический налет. (Сам В. Парето, кстати, был представителем итальянской аристократии). Социальные изменения в обществе происходят, по утверждению В. Парето, как следствие борьбы и «циркуляции элит». Сначала ведущие позиции занимаются лучшими (речь в данном случае идет прежде всего о властвующей элите). Но со временем элитные группы закосневают, размягчаются, возрастают их алчные наклонности. Элита постепенно разлагается. Одновременно внизу появляются способные, энергичные «самородки», которые стремятся пробиться на высокопрестижные позиции. В конечном счете, каким-то группам это удается. На место старой элиты приходит новая, которая начинает переустраивать порядок в данном обществе. Смена элит вовсе не обязательно проходит гладко и цивилизованно. Размягчение элиты не означает ее отказ от насилия. «Когда мы говорим об убывающей силе господствующего класса, — поясняет Парето, — мы ни в коем случае не имеем в виду сокращение насилия... Никто так не жесток и не склонен к насилию как трус»11. Новая элита приходит двумя волнами. В известных терминах Н. Макиавелли эта трансформация выглядит так: сначала высшие позиции занимают «львы» — более открытые, решительные, властные, авторитарные, — а затем их позиции постепенно занимаются «лисами» — более хитрыми и гибкими манипуляторами, прибегающими чаще к воздействию кошелька и раздаче вознаграждений, нежели к угрозе применения насилия. Так происходит «циркуляция элит», которая является, по мнению В. Парето, универсальным историческим законом. История же для него обращается в ничто иное, как «кладбище аристократий». «Аристократии не вечны. Какие бы причины за этим не стояли, является неопровержимым фактом то, что через определенный период времени они исчезают. История — это кладбище аристократий»12. Рассмотрение истории через призму циркуляции элит позволило В. Парето оказаться прозорливее большинства марксистов в предсказании последствий проповедовавшейся последними пролетарской революции. Он предугадал, что в конечном счете эта революция (как и все прочие) совершится меньшинством для своего же собственного блага13. 11 Parentо V. The Rise and Fall of the Elites: An Application of Theoretical Sociоlogv. N. Y., 1986, P. 71. 12 Ibid. P. 38. 13 Aron R. Social Class. Political Class, Ruling Class // Class, Status, and Power; L. . 1967. P. 204. 137 Элита против «восставших масс» (Хосе Ортега-и-Гассет) Очень яркая фигура в «меритократическом» направлении — испанец X. Ортега-и-Гассет (1883-1955 гг.) — считает, что элита — это не класс, но скорее особый психологический тип. К элите относится меньшинство, обладающее некими особыми достоинствами и качествами, среди которых важное место занимают способность к служению как внутренняя потребность, склонность к аскетизму, строгость и требовательность к самому себе. «Массы» же представлены средними заурядными людьми. «Люди массы», по мнению Ортеги, составляют абсолютное большинство, причем не только в нижних слоях населения, но даже в его наиболее образованных и продвинутых интеллектуальных кругах. В них образуется своего рода «каста ученых невежд». Впрочем, в каждом классе, в свою очередь, можно найти и настоящее «избранное меньшинство». «Всякое общество — это динамическое единство двух факторов, меньшинств и массы. Меньшинства — это личности или группы личностей особого, специального достоинства. Масса — это средний заурядный человек»14. Ортега констатирует, что в начале двадцатого столетия Европа переживает тяжелый кризис. Он развернулся в результате того, что массы двинулись на авансцену истории и захватили власть. С подъемом общего уровня жизни явился «новый варвар», освоивший широко доступные ныне плоды цивилизации. Этот варвар поверхностно образован, самодоволен, демонстративно вульгарен. Он не признает авторитеты и разрывает всякие связи с историческим прошлым. Массы стали непокорными, неуправляемыми. Более того, они сами призывают к «прямому действию» и тяготеют к насилию, которое постепенно становится нормой. Ортега, безусловно, считает аристократическое правление наиболее органичным способом социального управления. «Человеческое общество, — говорит от, — по самой сущности своей всегда аристократично — хочет оно этого или нет; больше того, оно лишь постольку общество, поскольку аристократично, и перестает быть обществом, когда перестает быть аристократичным»15. Однако Ортега вынужден признать, что в наступившем столетии происходит постепенное вырождение элитарных групп. По его выражению, «правящее меньшинство покинуло свой пост». И общество все более подчиняется безличной силе государства. 14 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс II Вопр. философии. 1989. №3. С. 120. 15 Там же. С. 123. 138 3. Дебаты вокруг элитных групп Общие типологии элит (Раймон Арон и др.) Мы приведем здесь два примера различной категориальной работы в области теории элит. Первый пример представляется известной классификацией понятий Р. Арона (1905-1983 гг.) Арон пытается разделить структурное и функциональное определения элитных групп16. «Я использую термин «элита» в наиболее широком смысле: это те, кто находится на высших ступенях иерархии в разных областях деятельности, кто занимает наиболее привилегированные позиции по уровню богатства или престижа. Термином «политический класс» лучше обозначать намного более узкое меньшинство, которое реально выполняет политические функции управления. Термин «правящий класс» в этом случае будет помещен между «элитой» и «политическим классом»: он включает в себя те привилегированные группы, которые, без осуществления политических функции, оказывают влияние и на тех, кто управляет, и на тех, кто подчиняется, либо в силу своего морального авторитета, либо в силу обладания экономической или финансовой властью»17. Вторым примером служит попытка типологизации элит Э. Гидденсом по способу их рекрутирования, интеграции и присущих форм реализации власти. Результаты представлены в трех следующих схемах. Схема 1. Типы элит по способу их образования
Схема 2. Типы элит по структуре власти
16Aron R. Op. cit. P. 201-210. 17 lbid. P. 204. 139 Схема 3. Интегральные типы элит
Мы не станем утверждать, что приведенные типологии безупречны или исчерпывают содержание всех дифференцирующих признаков. «Властвующая элита» или «группы вето» (Райт Миллс против Дэвида Рисмена) С 50-х годов развернулось несколько классических дебатов, демонстрирующих разные методологические подходы к анализу элитных групп, доводящие до взаимопротивоположного толкования основные тенденции в развитии современных стратификационных систем. Один из таких дебатов состоялся между уже упоминавшимся Р. Миллсом, выразившим в своей концепции властвующей элиты представления более радикально настроенных интеллектуалов, и Д. Рисменом (1909 г. рождения) — автором книги «Одинокая толпа», нашедшей теплый прием у более умеренных либералов18. Признано, что наилучший сравнительный анализ подходов Миллса и Рисмена проделан У. Корнхаузером19. И мы тоже намерены воспользоваться этим классическим источником. У. Корнхаузер выделяет пять критериев для сравнения двух полярных концепции. 1. Структура власти. Миллс считает, что изрядная доля власти сосредоточена в руках одной единственной группы. Рисмен же убежден, что никакой «властвующей элиты» не существует. Эта верхняя ступень в его картине общества исчезает. Структура власти представляется достаточно аморфной и складывается из баланса действий множества групп интересов или, как называет их Рисмен, «групп вето» (veto groups), блокирующих, в случае угрозы своим интересам, действия других групп. 2. Изменения в структуре власти. Там, где Миллс в ходе исторического процесса видит возрастающую концентрацию власти, Рисмен, напротив, усматривает усиливающуюся плюрализацию сил и недетерминированность властных отношений. 18 Riesman D. The Lonely Crowd. N. Y., 1953. 19 Kornhauser W. «Power Elite» or «Veto Groups» II Class, Status, and Power. P. 210-2I8. 140 Схема 4. Два портрета американской властной структуры
3. Функционирование структуры власти. Оба исследователя наблюдают как принуждение в современной системе реализации власти замещается манипулированием. Но в отличие от Миллса Рисмен пытается доказать, что в каждой области доминирует своя группа (группы). 4. Основные структуры власти. Миллс акцентирует внимание на совпадении интересов высших групп, представляющих разные институциональные порядки, в то время как его оппонент подчеркивает несводимое разнообразие их интересов. 5. Последствия структуры власти. Миллс предупреждает о снижающемся демократизме властных структур, Рисмен же говорит об уменьшении возможностей «эффективного лидерства», дисперсии власти, которая все более приобретает ситуационный, нежели позиционный характер. 141 Рисмен подчеркивает также, что власть предержащие группы зависят не только друг от друга, но и от широкой общественной поддержки. Таким образом, он делает упор не на институциональные системы и не на анализ процесса принятия решения, но на социальную обусловленность этих решений. Различия между двумя подходами суммированы У. Корнхаузером в следующей схеме (см, схему 4 на стр. 141). Кто управляет местным сообществом (Дельберт Миллер против Роберта Даля) Другая классическая дискуссия состоялась между исследователями властных структур местных сообществ Д. Миллером и Р. Далем. Ее выводы суммированы кратко У. Спинрадом20. Миллер, выбрав репутационный метод вычленения элиты на основе экспертных оценок, пришел к выводу о том, что более типичная структура власти представляет собой квази-монолитную пирамиду с находящейся на вершине бизнес-элитой21. Деловые люди, по мнению Миллера, имеют наибольшее представительство во всех ключевых структурах местной власти, в то время как все прочие группы представлены куда слабее, При этом муниципальные власти сами по себе довольно слабы, и делами заправляет экономическая элита. (Миллер, впрочем, не утверждает, что таковое положение распространено повсеместно.) Р. Даль, напротив, выбирает «событийный» подход, основанный на исследовании процесса принятия конкретных решений, жизненно важных для данного сообщества, на раскрытии мотивации групп, принимающих эти решения. По его мнению, только этот подход способен обеспечить эмпирическую верификацию элитаристских построений. Элиту Даль определяет как контролирующую группу: «Это меньшинство, чьи предпочтения обычно оказываются решающими в спорных ключевых политических вопросах22. Даль изучает механизмы политической номинации, общественного образования, городского развития и заключает, что более характерной является плюралистическая структура власти, базирующаяся на «дисперсных неравенствах»23. В интересных и продолжительных дискуссиях элитаристов и плюралистов приняли участие исследователи буквально всех теоретических направлений24. 20Spinrad W. Power in Local Communities // Class, Stains, and Power. P. 218—231. 21 Power and Democracy in America. Notre Dame, 1961. P. 38—71. 22 Dahl R. A. Critique of the Ruling Elite Model // The Logic of Social Hierarchies. P. 296. 23 Dahl R. Who Governs? Democracy and Power in an American City. New Haven, 1961. P. 61. 24 Краткий oбзop см.: Hewitt C. J. Elites and Distribution of Power in British Society // Elites and Power in British Society. P. 46—49. 142 Наступление технократов и интеллектуалов (Торнстейн Веблен идр.) Начиная с 20-х годов появляется целый ряд концепций, которые, хотя и не всегда употребляя понятие «элиты», описывают сдвиги, происходящие ввысших слоях индустриального общества. Эти сдвиги связываются с приходом к власти наиболее компетентных и образованных социальных групп — управленцев, технократов, интеллектуалов. Зачинателем традиции часто считают Т. Веблена (1857-1929 гг.), указавшего на особую роль технократии, в первую очередь инженеров, в развитии производства, науки и техники, повышении благосостояния общества. Используя особые знания и власть технических средств, технократы теснят собственников капитала с ведущих социальных позиций25. Отдавая должное трудам Веблена, заметим, что, возможно, первым в начале века обосновал выдвижение на господствующие позиции технократов-организаторов (в противовес массе исполнителей) автор всеобщей организационной науки А. Богданов (1873—1928 гг.) 26. Несколько отличается от чисто технократической версии изменений в структурах власти организационно-управленческая версия. Она фиксирует процесс прогрессирующего отделения собственности от управления, представленный, о частности, в широко известном исследовании А, Берли и Г. Минза27. Власть, по их наблюдениям, переходит из рук собственников в руки наемных менеджеров — профессиональных управленцев. Наибольшую популярность управленческая версия получает с введением Дж. Бернхемом понятия «революция менеджеров»28. В дальнейшем организационно-управленческая версия усиленно прорабатывалась исследователями экономических элит, подвергавшими анализу «переплетение директоратов» («interlocking directorships»), «констелляцию интересов» собственников и управляющих29. В 60-е годы институционалист Дж. Гэлбрейт (1908 г. рождения) объединяет технологическую и управленческую версии в понятии господства «техноструктуры», охватывающей специалистов и производства, и управления. Ведущие позиции техноструктуры определяются, по его мнению, самим корпоративным характером «нового индустриального общества»30. 25 Veblen Т. The Engineers and the Price System. N. Y., 1936. 26 Богданов А. Эмпириомонизм. M., 1906. Т. З. С. 85—142. 27 Berle A. A., Means G. C. The Modern Corporation and Private Properly. Chicago, 1932. 28 Burnham J. The Managerial Revolution: What is Happening in the World? N. Y., 1941. 29 Whitley R. The City and Industry: The Directors of Large Companies, Their Characteristics and Connections // Elites and Power in British Society. P. 65—80; Stanworth P. Elite and Privilege // UK Society: Work, Urbanism and Inequality. L., 1984. P. 246—293; Scott J. Corporations, Classes and Capitalism. L., 1979. P. 78—79. 30 Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М., 1969. 143 В трактовке самого знаменитого теоретика пост-индустриализма Д. Белла (1919 г. рождения) подобие новой элиты описывается еще более широкими штрихами — как группы профессионалов, специалистов с высшим образованием, конвертирующих свои специальные знания в господство как в области хозяйства, так и во всех областях культуры. Более того, на передний план выходит скорее ученый-исследователь, а определяющей в социальной структуре пост-индустриального общества становится социокультурная позиция тех или иных групп. «В пост-индустриальном обществе техническая квалификация становится основой, а образование — способом доступа к власти: наиболее преуспела в этом отношении элитная группа — ученые»31. На приход к власти интеллектуалов, обладающих наибольшим культурным капиталом и культурой критического дискурса, обращает внимание А. Гоулднер32. Дань этой концепции отдали и ревизионисты бывшего социалистического лагеря. Наиболее известная в этом отношении книга, принадлежащая перу венгерских социологов Дж. Конрада и И. Селейни, так и называется — «Интеллектуалы на пути к классовому господству»33. Правда, сами авторы впоследствии скорректировали свою позицию, учитывая двойственную роль интеллигенции в системах распределения материальных и символических ресурсов обществ «реального социализма»34. Что же касается обществ советского типа, следует признать, куда сильнее прозвучали идеи господства бюрократической, а точнее, партократической элиты, или так называемого нового класса. Элита как «новый класс» (Милован Джилас и др.) Наиболее известный вариант описания элитарных слоев в обществах советского типа представлен югославским ревизионистом М. Джиласом в его концепции «нового класса» (сам термин вскоре завоевал популярность и среди приверженцев теории технократического господства). По его мнению, социалистические революции привели к утверждению власти особого класса, использующего как свою базу коммунистическую партию и состоящего из части вчерашних революционеров и наростов бюрократии35. Получив монопольную политическую власть и подчинив 31 Bell D. The Coming of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting L., 1974. P. 358. 32 Gouldner A. W. The Future of Intellectuals and the Rise of the New Class. N. Y. . 1979. 33 Konrad G., Szelenyi I. The Intellectuals on the Road to Class Power. N. Y., 1979. 34 Szelenyi I. The Prospects and Limits of the East European New Class Project: An AutoCritical Reflection on the Intellectuals on the Road to Class Power II Political Society 1986— 1987. Vol. 15, N 2 (1986—87). P. 103—144. 35 Djilas M. The New Class: An Analysis of the Communist System. L., 1957. P. 39—40. 144 государство средствам насилия, этот класс распоряжается всей национальной собственностью в странах советского типа (в том числе косвенно и собственностью на рабочую силу), обращая всю эту собственность в источник собственных привилегий. Все же прочие виды собственности попросту уничтожаются. Несмотря на неопределенность своего юридического положения, «новый класс» — самый организованный и сознательный класс в истории. А партийная система служит внешним оформлением и одновременно прикрытием классовой сущности его господства. Специфика «нового класса» заключается в том, что его власть и привилегии возникают не из обладания собственностью на средства производства, а напротив, монопольная власть становится способом утверждения монополии на коллективную собственность. Славным продолжателем дела Джиласа стал М. Восленский, также исходящий из базовой посылки, что социалистическая собственность — это собственность нового класса, которая не продается и не покупается, но дается по месту во властно-политической иерархии36. Теоретических новаций у Восленского, пожалуй, немного. Но в одном отношении продвижение существенно. В описание «нового класса» вводится понятие «номенклатуры» — перечня ключевых должностей во всех сферах активности, кандидатуры на которые назначаются и освобождаются партийными комитетами строго определенного уровня. По мнению Восленского, номенклатура не просто система должностей, но как раз и есть искомый «новый класс», Именно номенклатура присваивает и распоряжается всей массой производимой в обществе прибавочной стоимости, хотя стремится она в первую очередь не к извлечению максимальной прибыли, но к упрочению собственной власти. Описание номенклатурного организационного принципа не только позволяет прослеживать работу механизма воспроизводства «нового класса», но и открывает возможность достаточно четкого эмпирического вычленения его структурных уровней, определения условных размеров этого класса (Сам Восленский, например, оценил его масштабы уровнем 1, 5% от всего населения СССР). Номенклатура в описании Восленского — образование относительно замкнутое. И хотя прямое наследование должностей потомками власть предержащих не принято, сама принадлежность к номенклатурным слоям наследуется сплошь и рядом. Восленский также подробно останавливается на системе привилегий членов номенклатуры и чертах их «специального» образа жизни, обособляющих ее от массы простого народа, Восленский считает номенклатуру чисто паразитическим классом и в чисто марксистском духе (буквально следуя логике первого тома «Капитала» К. Маркса) рисует способы, которыми производится эксплуатация трудящихся при советском строе. 36 Восленский М. Номенклатура: Господствующий класс Советского Союза. Лондон. 1985. С. 205. 145 Мы же в заключение отметим, что в принципе все концепции «нового класса» конструируются в неомарксистском духе, и отчасти поэтому понятие элиты оказывается не в ходу. Хотя нетрудно заметить, что «класс» здесь — скорее метафора для обозначения социальных групп, обладающих всеми позиционными чертами властвующей элиты. * * * Итак, перед нашим взором предстают противоречащие друг другу выводы, получаемые на основе очень разных подходов. Элитные группы выделяются по формальным позициям («мягкости кресел»), по репутации тех или иных групп в глазах населения или по оценкам экспертов, по участию этих групп в принятии важнейших решений, по тому, чьи интересы управляют общественным мнением. Со временем элитаристские исследования перешли на солидные специализированные рельсы. Кто-то взялся за изучение политических элит, кто-то — экономических и т. д. 37 Но тем не менее они пока остаются не слишком большим островом в море социологических трудов, традиционно посвящаемых проблемам более массовых низших социальных групп. 37 См.: The Sociology of Elites. Vol. I. The Study of Elites: An Elgar Reference Collection. L., 1990. 146 Раздел третий | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||