Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка. Тайная опора. В жизни ребенка Петрановская Л. В
 Скачать 1.04 Mb.
|
|
попробуйте отгадать, у детей из какой группы оказались лучшие результаты? Самые высокие показатели были у детей любознательных мам, из 4 группы. Тут все рабо- тало на познание: мама рядом, она сама все исследует, у ребенка включается подражание, ему спокойно и весело, и процесс идет полным ходом. Затем шли дети мам из 2 группы. Они не подавали пример, но своим присутствием и спокойствием обеспечивали безопасность, и природа брала свое. И гораздо худшие результаты были у тех детей, кому все запрещали, и у тех, кем руко- водили. Если ребенок живет в душевно и духовно богатой, интересной, интригующей среде, если самим родителям все интересно, если у них умные и интересные друзья, с которыми они обща- ются при детях, если у них интересная и любимая работа, о которой они рассказывают дома, им не надо ничего специально в ребенке развивать. Следование и природная потребность учиться сделают свое дело – все само прекрасно разовьется, не удержишь. Единственное, за чем важно следить – за тем, чтобы ребенку не было страшно в отноше- ниях с вами и в мире вообще. Познавательная активность не терпит сильного и длительного стресса. Если ребенку очень плохо, страшно, одиноко, ему не до новых знаний. Всем, наверное, приходилось наблюдать: вот ребенок на прогулке весь – воплощенная познавательная активность. Он наблюдает за гусеницей, воробьем, кошкой. Но время от вре- мени посматривает на маму на скамейке. И вдруг – мама пропала! Отошла куда-то! Все, мгновенно познавательная активность сворачивается, и пока мама не найдется и не успокоит, ребенку не до гусениц. А теперь, представьте, что мамы нет очень долго. Или даже совсем. Что будет с любозна- тельностью? Это хорошо знакомо приемным родителям, которым бывает очень трудно потом реабилитировать в этом отношении детей, долго пробывших в казенном доме. Но и с домаш- ними детьми такое случается, например, если в доме конфликты, родители скандально разво- дятся, кто-то в семье страдает алкоголизмом или просто обладает очень тяжелым, вспыльчи- вым характером, если ребенок постоянно боится осуждения, отвержения, или боится, что не оправдает ожиданий, родители будут разочарованы, расстроятся, заболеют и т. д. Мне очень нравится формулировка Гордона Ньюфелда: «Развитие происходит из точки покоя». Так оно и есть. Причем и у детей, и у взрослых. Так мы, люди, устроены: как только наши базовые потребности удовлетворяются, как только нам спокойно и хорошо, нам сразу становится невтерпеж что-нибудь новое узнать или сделать. Получается, что очень много всего нужно, чтобы ребенок хорошо развивался и его позна- вательная активность цвела. Нужна любовь родителей, хорошая атмосфера в доме, безопас- ность, доверие. Чтоб не дергали, не запрещали и чтоб не руководили все время. Но чтоб при этом не в вате держали и были в жизни ребенка неожиданности, приключения и умеренные стрессы. И все это, конечно, требует большой работы, хотя совсем и не в том смысле, в каком думают родители, с утра до вечера занимающиеся «развитием» ребенка. Будешь со мной дружить? Играть одному или с родителями – здорово, но самая увлекательная, богатая, сложная ролевая игра, конечно, возможна только в группе детей. Года в три или ближе к четырем дети открывают для себя сверстников – уже не как держателей вожделенных игрушек в песочнице, а как других людей, с которыми можно вместе разыгрывать общий сюжет, распределять роли, Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 65 выстраивать отношения. И естественная среда обитания ребенка нежного возраста – стайка, ватага, компания, состоящая из небольшого числа (обычно не больше 7–9) ребят с разбросом возраста в 2–3 года. Такая группка может существовать в течение целого дня практически без внимания и участия взрослых, кроме особых случаев (кто-то сильно расшибся, что-то очень испугало и т. п.). В середине дня сбегать в дом и что-нибудь «вынести» – перекусить прямо в компании. То самое дворовое, деревенское или дачное детство, которое часто с ностальгией вспоминают уже совсем взрослые люди. В этих играх ребенок впервые в своей жизни учится строить отношения не иерархич- ные, как с родителями, а горизонтальные – отношения сотрудничества, кооперации – и кон- куренции. Те, у кого есть братья и сестры, или постоянный партнер по играм с младенчества (например, ребенок близких друзей семьи) имеют уже какой-то опыт на этот счет, а кому-то приходится все познавать с нуля. И сколько этого всего! Как войти в игру и как выйти, как решить, во что будем играть, как распределить роли, что делать, если кто-то жульничает, как быть, если никто не желает играть «плохого», а за роль героя все передрались. Поражает легкость, с какой дошкольники завязывают связи: увидел в парке другого ребенка, подошел и сразу: «Давай играть!» или даже: «Давай дружить!» В ответ почти все- гда: «Давай!» – и начинается совместное действо. Несколько часов спустя, с трудом растащив новоиспеченных друзей, взрослые спрашивают: «Тебе понравилась девочка? Как ее зовут? Где она живет?» и часто удивляются, услышав в ответ: «Не знаю. Не помню. Не спросил». Как говорится, easy come – easy go. Отношения легко завязываются, и чаще всего так же легко рвутся, в них пока нет изби- рательности, личной связи. Кто твоя подружка – да та, которая встретилась. Та, что живет в том же подъезде. Та, что ходит со мной в одну группу. Чуть что, угроза: «не буду с тобой дружить» – из-за любого пустяка. Или дружат-дружат, а потом появилась новая девочка, новый мальчик, с чем-то особенным, интересным, – и уже старый друг забыт, ребенок очарован новым. Для большинства детей-дошкольников сверстник пока не столько уникальная личность, сколько роль: девочка, мальчик, «из нашего двора», «тот, с кем мы играем». Сначала осваи- ваются именно роли, функционал, не отягощенный еще личными чувствами. Мы ссоримся – мы миримся, и это скорее ритуал, действия по сценарию, чем глубокий конфликт двух лично- стей с мучительным переживанием отчуждения и радостью примирения. Можно сказать, что ребенок пока скорее «обращается» со сверстниками, чем глубоко общается с ними. Поэтому у дошкольников так много всего прописано по четким алгоритмам, ритуализированно, всегда в ходу множество готовых формул: «кто будет играть в…», «кто последний, тот вода», «чур, я в домике», «мирись-мирись и больше не дерись». Так проще справляться с новыми пока ситуа- циями, личного, своего отношения к которым еще нет. Исключения бывают: некоторые дети уже в нежном возрасте могут испытывать к сверст- никам почти такие же глубокие, трепетные чувства, как к членам своей семьи, глубоко пере- живать разлуку или отвержение, некоторые дружбы на всю жизнь начинаются еще в песочнице – но это скорее исключения. Для настоящей дружбы, как и для настоящих конфликтов, для глубоких и сложных горизонтальных отношений, сопоставимых по важности с отношениями привязанности, время еще придет. Детский сад, необходимый и ужасный? В некоторых семьях вопрос, отдавать в сад или нет, не стоит, просто потому, что нет другого выхода: маме надо идти на работу. В других необходимости такой нет, но есть давле- ние старшего поколения и социума, которые твердят о необходимости для ребенка «социали- зации», без которой «потом будет трудно в школе». Такие семьи часто мучительно размыш- ляют и даже ссорятся на тему: отдавать в сад или нет. А некоторые и на консультацию приходят с этим вопросом. Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 66 Для начала важно понимать, что сама необходимость отдавать ребенка в учреждение вызвана нашим образом жизни – жизнью в больших городах с работой далеко от дома. До эпохи урбанизации и эмансипации проблемы не возникало вовсе: дети, находящиеся на стадии развития привязанности, которую мы назвали «под присмотром», действительно были просто под присмотром взрослых, занимаясь своими детскими делами или по мере сил помогая роди- телям по хозяйству. Все это не требовало драматического разлучения с родителем на весь день, и «социализация» – то есть умение общаться с людьми не из своей семьи – приобреталась сама собой, в процессе игр, ссор и примирений с соседскими детьми. Сейчас так не получается у большинства людей: выпустить ребенка играть во двор одного невозможно, с ним непременно кто-то из взрослых должен «гулять» – то есть ничего другого в это время не делать. Сочетать работу, приносящую деньги, с присмотром за своим ребенком-дошкольником могут только очень немногие, те, кто работает вне офиса и по свободному графику. Поэтому искать ответ на вопрос «необходим ли на самом деле детский сад ребенку для развития» нет смысла. Про- граммой развития ребенка такая искусственная форма воспитания не предусмотрена. Дети тысячелетиями вырастали без всяких детских садов. И возникли они не как форма «дошколь- ного образования, развития и социализации», а просто как детохранилища – чтобы отпустить матерей к станкам и кульманам. Да, старшее поколение не представляет, как можно иначе, но история человечества однозначно утверждает, что вполне можно. Другая крайность – представлять детский сад каким-то безусловным злом. Он становится злом, если неизбежен и обязателен для всех, как становится злом любое насилие над интим- ной, семейной сферой жизни. Но как услуга и возможность он злом не является, и если у семьи есть необходимость отдать ребенка в детский сад – ничем непоправимым и ужасным это не обернется, при условии, что услуга эта качественная, что в данном случае означает: ребенок в саду будет чувствовать себя хорошо. Не «социализирует-ся» или «подготовится к школе», а просто будет чувствовать себя хорошо, что бы это ни значило для вашего конкретного ребенка. Условием этого, как мы уже понимаем, может быть достаточная защита и забота со стороны взрослого, готовность садика и воспитателей отвечать на потребности детей, учитывать их чув- ства и состояния. Способность присваивать роли, о которой шла речь выше, проявляется и в том, что после 4 лет ребенку легче принимать заботу чужого взрослого, если тот будет представлен роди- телями как свой «заместитель» – например, воспитательница в детском саду. Если она дает ребенку понять, что он может рассчитывать на защиту и заботу с ее стороны, у него постепенно включаются доверие и следование, и ему может быть достаточно комфортно с таким замести- телем. Конечно, если вместо этого он встречается с насилием, равнодушием или инфантиль- ным поведением, спокойно ему не будет. Как и в том случае, когда воспитатель не желает быть заместителем, а ведет себя так, словно он важнее родителей, пытается доминировать над ними, поучать, выговаривать им. Некоторые сотрудники детских учреждений, похоже, искренне уверены, что это дети и родители существуют для того, чтобы садик хорошо работал, а не наоборот. Поэтому, выбирая для ребенка детский сад и группу, важно смотреть не столько на обо- рудование и расписание развивающих занятий, сколько на личность воспитательницы. Как она с детьми разговаривает, вступает ли в личный контакт, смотрит ли в глаза, обнимает ли, вни- мательна ли к состоянию ребенка, а не только к его поведению? Нравятся ли ей дети, может ли она привлечь их внимание и вызвать у них следование, не прибегая к насилию, весело и добро- желательно? Сколько вообще детей приходится на одного воспитателя? Даже педагогический гений не сможет удержать достаточно личный контакт с группой из двадцати пяти четырехле- ток. Не загружен ли воспитатель сверх меры делами, не связанными с детьми: заполнением бумаг, наведением стерильной чистоты, подготовкой к занятиям? Ведь для ребенка все устро- Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 67 ено просто: нет личного контакта с постоянным взрослым – здравствуй, стресс. Именно от отношений воспитателя с детьми прежде всего зависит, будет ли ребенку в саду хорошо. Ну, и конечно, очень важно, чтобы воспитательница нравилась родителям, чтобы они сами чув- ствовали к ней доверие, если нет – ребенок это всегда интуитивно считает и будет в стрессе уже заранее. Есть среди сегодняшних родителей люди, очень сильно травмированные опытом соб- ственного пребывания в детском саду. Я тоже к ним отношусь – вспоминаю детский сад как кошмар, с насильственным кормлением, пыткой дневным сном, орущим персоналом и унизи- тельными наказаниями. Поэтому старшего ребенка отдавать в сад я совсем не хотела – как же можно моего нежного мальчика – в такой ужас? К счастью, у нас была бабушка, и оставить его дома было возможно; они гуляли, он много играл, во дворе было пара приятелей, ходили на одну развивалку – этого хватало. Однако с дочерью все оказалось иначе. Уже лет с трех она буквально бросалась на ограду соседних детских садов – стремилась к детям, играть. Так что в четыре с половиной мы ее в сад все же отдали – правда, в платный и лишь на полдня. И ей там очень нравилось, а заодно я немного подправила свой внутренний образ детского сада как чуть ли не концлагеря. Я очень благодарна ее воспитательнице – немолодой, очень спокойной женщине, которая, казалось, никогда не обращалась к группе детей в целом – всегда к каждому лично, глядя в глаза, называя по имени, а то и положив руки на плечи, чтобы удержать внимание ребенка. Дети явно доверяли ей и слушались, в группе не было скандалов и драк, но полностью мы оценили ее, когда она заболела и три недели не появлялась на работе. Заменяли ее не такие опытные и все время меняющиеся воспитатели, и группа быстро пошла вразнос, дети стали капризничать по утрам и не хотели идти в сад, а еще через несколько дней просто один за другим подхватили простуду и остались дома две трети группы. Как только «наша» воспитательница вернулась – всё за три дня наладилось, больше никто не просился домой и не болел. Но и в этом действительно прекрасном садике я видела, как тяжело детям, которым еще не исполнилось трех (там были разновозрастные группы). Они выглядели потерянными, висели на воспитательницах, часто плакали или приходили в нездоровое возбуждение, носи- лись и вопили, словно пытаясь выплеснуть стресс. Честно говоря, непонятно было, чем руко- водствовались их родители, ведь стоимость сада была примерно равна стоимости няни, кото- рая занималась бы только одним ребенком в привычной для него домашней обстановке. Если все же речь идет о детском садике или яслях для самых маленьких, а в некоторых странах при- ходится отдавать детей в ясли уже в первые полгода, то важно, чтобы воспитатели, во-первых, были постоянными, не менялись как в калейдоскопе, а во вторых, чтобы на каждого взрослого приходилось не больше трех-четырех младенцев, чтобы детей могли таскать на руках, разго- варивать с ними, неспешно и ласково мыть, кормить, укладывать. Тогда воспитатель входит в круг привязанностей ребенка, и он может чувствовать себя в яслях относительно спокойно. Но и в самых прекрасных условиях с добрыми воспитателями ребенок, конечно, будет скучать по маме, а если он в саду подолгу, а сад формата «вас много, а я одна», – по сути, речь идет уже о недостатке заботы и контакта со взрослым, о состоянии депривации , у которого могут быть достаточно серьезные последствия[4]. В том же чешском фильме, о котором я писала выше, есть сцена, впечатляющая до слез. Ясли-пятидневка (напомню, в крупных промышленных городах социалистических стран они были обязательно и пользовались ими очень многие семьи). Вечер пятницы. За детьми начинают приходить родители. Они звонят в дверь, им открывают и выводят в прихожую их ребенка. Крупным планом – группа малышей за столом. Воспитательница что-то с ними рисует, пытаясь занять. Они сидят в рядок и даже через экран чувствуется, как напряжены. Раздается звонок – и все дети вытягивают шейки, смотрят во все глаза на дверь с мучительной надеждой: Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 68 за мной? мои? Нет, другие… Плечики повисают, глаза опускаются, губы депрессивно ползут вниз. И снова звонок – может быть, это мои? И снова все столбиком, слушают-смотрят – за кем? Кому-то повезло, и он, счастливый, полусмеясь-полуплача выходит из-за стола. А другие снова никнут. Ничего особенного. Никто детей не обижает. Воспитатели явно заботливы, и вообще все хорошо – вот-вот придут родители. Но невозможно смотреть. А ведь дети так жили – каждую неделю, каждый день. А как же «социализация» и «подготовка к школе»? К сожалению, на постсоветском про- странстве у этого слова часто есть и еще один, довольно зловещий смысл: заранее «обтесать» ребенка под функционирование в качестве «воспитанника учреждения». Приучить его терпеть стресс от пребывания в большой группе без своего, защищающего взрослого, натренировать на отключение от собственных чувств и потребностей ради того, чтобы не выбиваться из группы. Неслучайно в устах учителей начальной школы «ну, вы же в сад не ходили» звучит часто как претензия: почему ребенок не обтесан заранее, почему он слишком ребенок, слишком живой. И вот такая «социализация», даже если она неизбежна, пусть случится как можно позже, когда у ребенка будет больше ресурсов, чтобы сохранить себя в любых условиях. Когда нам пока- зывают «детсадовского» ребенка, который быстро привык к школе, в отличие от домашнего, который то плачет, то нарушает правила, то отказывается туда идти, это на самом деле значит только одно – весь тот стресс, который сейчас переживает домашний, его садовский сверстник пережил несколько лет назад – будучи младше и беззащитнее. Тогда, может, будем сразу из роддома в армию отдавать – пусть уж привыкнет, зато потом будет легко? NВ! На вопрос про детский сад нет одного для всех ответа. Дети разные, ситуации в семьях разные, сами детские сады разные. Обязанность родителей – все эти факторы оценить и ответственно принять решение, взвесив плюсы и минусы. Если относиться к садику именно как к услуге для родителей, а не к учреждению, при- званному воспитывать и формировать ваших детей, многое встает на место. Такая длительная игровая комната. Магазин хочет, чтобы вы спокойно и с удовольствием покупали, а общество хочет, чтобы вы работали. Удобно оставить в игровой ребенка, выбирая мебель? Конечно, если для ребенка это в удовольствие или как минимум безопасно, а вам нужно иметь свободные руки и голову. Удобно пользоваться детским садом? Да, при тех же условиях. Никакого другого, высшего педагогического, смысла в истории с детским садом нет. И если вам это не нужно, или ребенок очень не хочет, или достаточно хорошего сада не нашлось – он ничего важного для развития не потеряет. Только очень проблемная семья, в которой родители совсем не занимаются детьми, может дать им меньше, чем стандартный детский сад. Если под социализацией имеется в виду общение со сверстниками, ролевые игры с ними, то не во всяком детском саду для этого много возможностей, может быть, игровая комната в ИКЕЕ, дача или ближайший сквер с постоянной компанией гуляющих мам с детьми дадут вашему ребенку не меньше. К собственно обучению, к совершено новым по сути отношениям не с временно испол- няющим обязанности родителя, а наставника, ребенок будет готов чуть позже, после следую- щего кризиса. Глава 6 Кризис 6–7 лет. Вместе навсегда Во время нежного возраста привязанность ребенка к родителю достигает максимальной полноты и глубины, становится осознанной, наполняется множеством очень тонких оттенков. И, как мы видели, наполненный нашей защитой и заботой ребенок уже хочет заботиться о дру- гих. Собственно, так усваивается любое умение, что ни возьми. Сначала мы кормим ребенка с ложки, потом он делает это с нашей помощью, потом сам, потом начинает кормить маму и Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 69 мишку. Сначала мы помогаем расстроенному или сердитому ребенку успокоиться, контейни- руем его, потом он начинает справляться сам, а потом мы видим, как он утешает младшего брата. Это универсальный алгоритм: мы для него → он сам для себя → он для других . Если мы видим желание заботиться о других, значит, в общем и целом привязанность созрела, состоялась. А значит, настало время для нового кризиса сепарации. Этот кризис не будет таким бурным и ярким, как кризис негативизма, в нем многое происходит в глубине, постепенно, без внешних эффектов. Но изменения идут очень серьезные. Многое меняется на физиологическом уровне: например, перестаивается вся иммунная система (поэтому дети на седьмом году довольно часто болеют). Созревают важнейшие участки мозга, ответственные за логическое мышление и за способность к произвольной деятельности, то есть за способность делать то, что нужно, а не то, что хочется. Без которой, конечно, учиться в школе невозможно, будь ты хоть сто раз вундеркиндом, умеющим читать и считать. Вместе с созреванием лобных долей появляется способность к обобщению, к форми- рованию и удержанию целостных образов. На уровне мышления это, например, способность отвечать на вопросы типа «Дуб, береза, тополь – как называются вместе?» или «Шкаф, стул, стена, вешалка – что здесь лишнее?». Если ребенок с ними справляется, значит, он уже спосо- бен выделить общее, важное, универсальное, объединять вроде бы разные предметы в классы, понимать разницу между постоянными и переменчивыми, случайными признаками. Это само по себе очень интересно, но у нас разговор не о развитии мышления вообще, а о том, что про- исходит с привязанностью, с отношениями. Для развития привязанности созревание отделов мозга, отвечающих за способность к обобщению, имеет большое значение. Потому что родитель – важнейшая для ребенка часть мира, куда более важная, чем вешалка или береза. И его целостный, обобщенный образ тоже создается не сразу. Бывает так, что в семье, где много детей, умирает мать или отец. И одним детям в это время меньше 6–7, а другим – больше. Когда потом, уже через годы, они вспоминают маму или папу, видно, как сильно отличаются воспоминания. Тот, кто в момент потери был младше, может помнить отдельные яркие, как вспышка, эпизоды: вот папа меня поднимает на руки, вот мы с мамой идем куда-то, и уже темно. Или это могут быть отдельные, словно «нарезанные» по отдельным сферам восприятия следы в памяти: запах мамы, голос мамы, свое телесное ощущение от ее близости. Совсем иначе помнит тот, кому на момент потери было уже 9 или 10. Перед ним образ родителя стоит целиком, он помнит внешний вид, голос, запах, свои чувства – все сразу. Он может ответить на вопрос: «что сказала бы мама в такой-то ситуации» «одобрил бы это папа?». То есть родитель, каким он был, словно живет у ребенка внутри, с ним можно разговаривать, сохранять контакт. Ребенок после 7 лет уже способен удерживать целостный образ близкого взрослого, поэтому дети старше семи лет довольно редко ошибаются в прогнозе оценки взрослыми их поступков. Пятилетки часто попадают впросак: он хотел хорошего, сделать маме подарок к Восьмому марта – аппликацию, вырезал красивые цветочки. Ну, да, из вечернего платья, но нужны же были самые красивые! И что это мама так рассердилась? Дети после восьми лет обычно в такие ситуации не попадают, если делают что-то, то обычно реакцию взрослых себе представляют верно. По этой же причине с ребенком до этого возраста абсолютно бесполезно разговаривать о том, как он должен вести себя завтра. Когда вы перед ним, смотрите на него он кивает головой и говорит: «Да, мамочка, конечно, я не буду завтра в садике драться, буду дружно с ребятами играть». Он не обманывает, он искренне с вами согласен, и хочет слушаться, ведь вы здесь, он смотрит на вас, слушает вас, у него работает следование. А завтра в садике вас нет, следования нет, и драться или мирно играть – это как уж там получится. Поэтому когда воспитательница Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 70 детского сада говорит: «Поговорите с ним вечером, чтобы он…», надо понимать, что погово- рить можно, отчего не поговорить, с детьми вообще полезно разговаривать, но не надо питать иллюзий, что раз сегодня вы ему объяснили, как надо или не надо, завтра он так и сделает. Зато после семи лет это вполне может сработать: ребенок способен удерживать ваш образ в сознании, помнить ваши слова, он как бы следует за виртуальным родителем, поселившимся внутри, выполняет его предписания. Или, используя психологический термин, он интериори- зирует установки родителя, присваивает их себе, как если бы они стали его собственными. Ему больше не нужно слышать внешний голос: «драться нехорошо», он как будто слышит его внутри самого себя. У него может не хватать сил ему следовать, или могут быть веские при- чины не следовать – это другой вопрос, но как вести себя правильно – он знает и помнит. Способность к удержанию целостного образа важна и в конфликтах с родителем. Помните, мы говорили о том, что трехлетка не способен в тот момент, когда он в ярости из- за маминого запрета, помнить, что он маму любит? Отсюда все эти «Ты дура! Уходи!». Пяти- летка пытается преодолеть это мучительное для него расщепление «люблю-ненавижу роди- теля» через сказки, в которых все отвергающие и жестокие действия приписываются мачехам – «неправильным», «испорченным» мамам, самозванкам, выдающим себя за родителя. При- мерно так и видится ребенку мама, которая вдруг начала кричать, прогонять или обижать. А уже от шести-семилетнего можно услышать: мама ругала меня, потому что сердилась, но она меня любит. В книге «Убить пересмешника» Харпер Ли показан этот процесс интеграции образа в сцене примирения Глазастика (ей 8) с дядей. Он рассердился на нее за драку с двоюродным братом и отшлепал, и сначала она реаги- рует так: «До самой смерти и говорить с тобой не буду! Терпеть тебя не могу, ненавижу, чтоб тебе сдохнуть!». Но когда чуть позже дядя приходит мириться, девочка постепенно возвраща- ется к контакту с ним и наконец заявляет: «Дядя Джек, ты хороший, и я, наверно, все равно даже теперь тебя люблю, только ты ничего не понимаешь в детях». Эта фраза содержит в себе одновременно и любовь к дяде, и обиду на него, Глазастик достаточно большая, чтобы не рас- щеплять образ, несмотря на противоречивые чувства. Вот это и есть главный итог кризиса 6–7 лет с точки зрения развития привязанности: в душе ребенка поселяется внутренний родитель как целостный обобщенный образ родителя реального. Это не какой-то там абстрактный «родитель вообще», а именно тот, которого ребе- нок знает, несущий в себе самые разные черты и самые разные чувства. Внутренний родитель – психическое образование, которое формируется в результате обобщения всего опыта взаи- модействия с реальными родителями, всех тех многих тысяч актов защиты и заботы (или, увы, чего-то другого), которые имели место за прожитые годы детства. Этот «родитель, который всегда с тобой», и формируется в целом примерно к 7 годам. Попробуем осознать, что это означает. Родитель поселяется в душе ребенка, он теперь «стоит перед его внутренним взором». То есть психологически ребенок со своим виртуальным родителем больше не расстается. А это значит, что ребенок становится способным выдержи- вать разлуку с родителем реальным. Если мама у меня внутри, я могу от мамы уехать на две недели, скажем, в лагерь, и не получить невроз, как это почти неминуемо случилось бы в пять лет. Поэтому заглянув в первый класс школы мы можем увидеть ребенка, рыдающего из-за сломанного карандаша, – но вот ребенка, который плачет из-за того, что вдруг очень захотелось к маме, – вряд ли. А в детском саду это довольно обычная история. Конечно и в восемь, и в десять можно скучать в разлуке, но это не тот разрушительный витальный ужас, который испытывают дети младшего возраста. Интересно, что во многих культурах к этому возрасту приурочены сепарационные риту- алы и практики. Например, у мусульман в 7 лет мальчик переходит с женской половины дома Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 71 в мужскую, считается, что к этому времени он уже «намамился», наполнился заботой матери и готов обходиться без нее. Еще более радикальная традиция – кунакство – существует у некоторых горских народов: там вообще ребенок в 7 лет отправляется в дом своего дяди, брата отца, и дальше растет там, видясь с родителями лишь изредка. В этом же ряду и православная традиция первого причастия по достижении 7 лет: смысл в том, что ребенок теперь сам отвечает за свои поступки, не родители за него, он сепарируется от родителей и теперь общается с Богом напрямую. Мы помним, как после освоения речи привязанность стала способна перекрывать рас- стояние, о ребенке стало возможно заботиться, не совершая буквальных действий, с помощью указаний и предостережений. Теперь мы видим следующий шаг, нить привязанности стано- вится еще длиннее: привязанность становится способной перекрывать время. Мы больше не должны предостерегать и советовать в режиме реального времени, теперь у него есть внутрен- ний голос – наш голос, которые говорит ему в нужный момент: «А мама-то что говорила? Руки надо мыть. Со взрослыми надо здороваться. Перебегать улицу опасно». Мы у него внутри, поэтому мы можем о нем заботиться, вообще не находясь поблизости, с помощью указаний и предостережений, данных ребенку заранее. Ведь когда-то нас не будет рядом совсем, воз- можно, уже не будет на свете. Но наша защита и забота останутся с ним – на всю жизнь вперед. * * * После кризиса 6–7 лет ребенок встает на путь завершающей сепарации. Сейчас он к ней еще не готов, он похож на яблоко, которое уже почти созрело и даже зарумянилось, но отде- ляться от ветки ему рано, нужно еще набраться соков, дозреть. А значит, в ближайшие годы ему все еще очень нужны родители, хотя основные события его жизни теперь будут происходить не в семье, а в социуме, в том большом мире, к выходу в который ему нужно успеть подготовиться. Глава 7 С 7 до 12. На пути в большой мир Возраст Тома Сойера Вот он, наш семилетка. С опытом привязанности (надеемся, что хорошей и прочной), внутренним родителем в сердце и портфелем в руке. Начинает новый этап своей жизни – этап получения образования. В очень разных культурах: и в больших городах с обязательными госу- дарственными школами, и в затерянных в глубине лесов селениях, где никто не умеет читать и писать, – дети с 6–7 лет и до подросткового возраста большую часть времени заняты обуче- нием. Кто-то учится охотиться и выделывать шкуры, кто-то – писать в прописях и умножать столбик, кто-то – доить корову и сеять хлеб, кто-то осваивает священные книги, а кто-то – компьютерные программы, но учатся все. Осталось совсем немного до перехода во взрослость, эти несколько лет нужно использовать по полной программе, чтобы узнать все важное и нуж- ное о большом мире, в который предстоит выйти. Все повторяется: так же, как двухлетка, не зная устали, осваивал маленький мир сво- его дома и своего тела – так младшеклассник готов увлеченно изучать все подряд: повадки животных, устройство вулканов, историю географических открытий, двигатель внутреннего сгорания в разрезе – весь богатый, сложный, разный мир вещей и явлений. До мира отноше- ний на новом уровне дело дойдет позже, в юности, сейчас ребенка интересуют вещи, материя, причины и связи, правила и границы. Он экспериментирует с предметами, схемами, собствен- ным телом: «Пацаны, я могу без рук!», «Ух ты, я понял, как это работает!», «Ребята, давайте построим дом на дереве!». Разобрать и собрать старый будильник, сделать взрывалку из кока- колы, виртуозно скакать через резинку или прыгалку, заплетать немыслимо сложные косички подружкам, плести фенечки, стоять на руках – да мало ли что совершенно необходимо попро- бовать, чему научиться! В этих занятиях словно воспроизводится вся история человеческого Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 72 рода: выследить зверя, поймать птицу, построить плот, уйти в лес и выйти из него, соорудить шалаш, развести костер и пожарить на нем еду, перегородить ручей плотиной, украсить себя узором, изготовить оружие, сделать украшение, сочинить и рассказать в кругу своих увлека- тельную историю. Десятилетка хочет знать и уметь, и он готов вкладываться в процесс. Он может за один день научиться кататься на скейте, каждый раз падая и вставая, игнорируя ободранные коленки. За два дня научиться вязать, просидев их полностью со спицами, пока не начало полу- чаться ровно. Он может два часа наблюдать, не шелохнувшись, за пауком, может три недели мастерить сложнейшую модель корабля, может сочинить свой шифр и писать на нем так же быстро, как на родном языке, может помнить все мельчайшие подробности любимой книжки или сериала, дойти до не вообразить какого уровня сложной компьютерной игры. Он учится и осваивает новое страстно, с полной самоотдачей. Глаза разбегаются, интересы скачут: сегодня он хочет в секцию бокса, завтра – в астроно- мический кружок, через неделю делает макраме, а еще через две – управляемого робота. Мно- гое начинает, многое бросает, но от начала до момента, когда наскучит, бывает очень увлечен. Взрослым непонятно, как можно проводить часы, стараясь получше нарисовать героя фильма, если не собираешься становиться художником? Зачем тратить поллета на то, чтобы научиться виртуозно объезжать на роликах кегли? Если уж заниматься, то всерьез – с точки зрения взрос- лых «всерьез» – это по программе и с прицелом на будущее. А если не всерьез, то зачем так вкладываться, не жалея сил и времени? Для взрослого учеба – средство, инвестиция в некое будущее, в другую, производительную деятельность. Для ребенка учиться чему-то новому – самодостаточная ценность, такая же, как недавно была игра. Учеба – это и есть содержание жизни, никакого «будущего» для него нет, он учится не для того, чтобы это потом когда-то с пользой применить, а для того, чтобы получилось, чтобы понять, узнать, смочь, покорить. Игра все еще остается важной частью жизни, но явно отходит на второй план: либо она сливается с обучением, делая его интереснее и легче, либо становится частью отдыха, досуга. Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 73 Родители, семья в это время воспринимаются как тыл, арьергард. Они нужны, чтобы о них не думать. Если в семье все благополучно, привязанность в порядке, ребенок о ней и не думает особо. Он рад родителям, любит их, скучает, если долго не видит, но они больше не составляют главный интерес его жизни. Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 74 Надо сказать, и родителям дети в этом возрасте редко доставляют беспокойство. Неж- ность и ранимость дошкольника уходит, до передряг возраста полового созревания еще далеко, ребенок достаточно самостоятелен, но еще вполне послушен – одно удовольствие. В эти годы редко стартуют неврозы и хронические заболевания, детские страхи, мысли о смерти отсту- пили, а подростковый экзистенциальный ужас еще неведом. Десятилетки оптимистичны, жиз- нерадостны, полны идей, легки на подъем, хорошо справляются с неудачами и разочаровани- ями. Демографы даже подсчитали, что самая минимальная вероятность умереть – от любых причин – у человека в 10 лет. Детская хрупкость ушла, а износ организма еще не начался, вот и получается пик здоровья и витальной энергии. Легкий, яркий возраст, радостный старт жизни. Возраст очень обаятелен, неудивительно, что столько любимых литературных героев пре- бывают именно в нем: Пеппи Длинный Чулок и Том Сойер, Алиса Селезнева и Гарри Поттер. Есть книги, которые стали настоящим гимном этому времени жизни, например «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери или «Моя семья и другие звери» Джеральда Даррелла. Самое лучшее для десятилетнего человека – утром встать, выпить кружку молока с хлебом – и на весь день на простор, на волю: наблюдать, пробовать, осваивать новое. Мир вокруг – полон загадок, вызовов и приключений, но по большому счету безопасен, и если мальчику среди дня захотелось есть и пить, он стучится в любой дом, из любого дома ему выносят горсть винограда и кусок хлеба, и он дальше продолжает гулять. И только вечером, падая с ног от усталости, он вернется домой, чтобы что-нибудь съесть и быстро заснуть под родные голоса за дверью. Нет, с родителями или старшими братьями тоже хорошо – если они принимают тебя всерьез, берут с собой для серьезного дела. Если видно, что ты нужен, и если в процессе ты можешь учиться. Если они не зануды. Все это было бы прекрасно, на самом деле, если бы не одно «но». Наверняка многие из вас, читая предыдущие страницы, думали: ничего себе – легкий возраст! Да мы с ним все время скандалим, да какая там самостоятельность – все нужно про- верять и контролировать. Да не хочет он учиться, все из-под палки. Да какой там «учиться без устали» – он приходит из школы истощенный просто. Да, все так и есть. Действительно есть одно «но». Оно называется школа. В отсутствии Дамблдора Что же не так со школой? Ведь если мы имеем ребенка, который жаждет учиться и общественный институт, призванный детей учить, – кажется, что они просто созданы друг для друга! Они просто обязаны быть счастливы вместе. Почему же так много родителей разделяют мысль «у нас с ребенком все было бы хорошо, если бы не школа»? Почему для стольких детей начало каждой четверти становится «изгнанием из рая» нормальной, интересной, радостной детской жизни? Это важный вопрос, в котором стоит разобраться. Мы говорили о том, что, если все шло хорошо, к своим семи годам ребенок наполнен привязанностью по самую макушку. В общем и целом работа привязанности выполнена, отношения с родителями могут отойти на второй план, стать тылом, а не главной сценой. Кто же приходит – должен приходить – им на смену? Ведь ребенок еще явно мал для полной самостоятельности, и далеко не всему можно научиться, просто играя с другими детьми. Нужен тот, кто покажет и научит, передаст «насто- ящие» взрослые знания – учитель, наставник. Образ Наставника в человеческой культуре – такой же мощный архетип, как архетипы Матери и Ребенка. Он присутствует в мифах и легендах, в героических сагах, в книгах и филь- мах о взрослении, будь то легенды о короле Артуре или мультик «Кунг-фу панда». Оно и неудивительно. Люди, в отличие от животных, должны много учиться, в них не вшиты при рождении все необходимые для жизни алгоритмы, им нужно знать и уметь так много, что недо- статочно просто перенять навыки у родителей через подражание и следование. Нужна учеба Л. В. Петрановская. «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка» 75 как особая, отдельная деятельность и отношения учитель-ученик как особые, очень важные в жизни отношения, сопоставимые по значению с отношениями привязанности, дружбы или любви. Наставник – это тот, в чью руку родители вкладывают руку ребенка, передавая тем самым и доверие ребенка, и долю своей ответственности за него. Это проводник из мира дет- ства в мир взрослости. Это тот, кто знает сам и может научить. Отношения с наставником во многом похожи на отношения с родителем – это тоже раз- новидность привязанности, там тоже есть доминирующий и ведомый, тоже подразумеваются защита и забота со стороны старшего и безоглядное следование со стороны младшего. Эти отношения тоже очень эмоционально значимы, наши лучшие учителя навсегда занимают место в нашем сердце, и мы рады их видеть даже будучи взрослыми. Но есть очень серьезное отличие. Любовь родителя безусловна и безоценочна. По край- ней мере, такой задумана. В жизни бывает по-разному, конечно, и многие родители не могут не оценивать своего ребенка, не сравнивать его с другими, не обусловливать свою любовь к нему его успехами или хорошим поведением. Это всегда больно ранит детей, искажает отношения привязанности, а в тяжелых случаях приводит к нарциссическим чертам личности. Отношения с родителями внушают нам, что мы ценны и прекрасны просто как живое существо. Они начинаются с позитивного отзеркаливания, с бесконечного любования и вос- хищения «за то, что малыш, за то, что растешь», они нацелены на то, чтобы заботиться, защи- щать. Родительские руки всегда сзади, они страхуют, голос предупреждает, оберегает, роди- телю важнее, чтобы ребенок был жив, здоров и доволен, чем его успехи или соответствие чьим- то ожиданиям. Все это очень мудро и правильно для начала жизни, в которую ребенку нужно пригласить, а потом в ней закрепить, создав у него безоглядной, не требующей, а только даю- щей любовью тот самый внутренний стержень «я существую, и это хорошо, я имею право жить, быть таким, какой я есть». Поэтому мы в восторге от каждого слова малыша, рады любому рисунку дошкольника, и только родители, сами не получившие безусловного принятия, могут раскритиковать с любовью сделанный для них пятилеткой завтрак за то, что на полу в кухне теперь липкие пятна. Родительская любовь прекрасна, она дает ребенку силы жить и развиваться легко и есте- ственно. Ее достаточно, чтобы научиться ходить, лазать, говорить, играть. Быть здоровым и счастливым детенышем. Но человеческому детенышу этого недостаточно. Он должен стать человеком разумным, то есть – существом, которому нужен смысл в жизни. Он живет не реак- тивно, как братья наши приматы: проголодался – пошел поел, понадобилось – подрался, при- шло время – совокупился, а если ничего этого не надо – лежи себе на солнышке в полудреме, почесывайся. У него шило в… в мозгу на самом деле. Он сам ставит цели и хочет их дости- гать. Он создает культуру, науку, цивилизацию. Он меняет мир и свою жизнь. Для всего этого недостаточно просто жить и радоваться, нужно уметь прорываться, преодолевать, рисковать, встречать вызовы, делать что-то через «не могу», делать что-то «как еще никто до меня». С |