книга мастер и маргарита. 100 лучших книг всех времен Михаил Булгаков Мастери Маргарита часть первая так кто ж ты, наконец
 Скачать 1.9 Mb.
|
|
Каифа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар- раввана. – Как Даже после моего ходатайства Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть Первосвященник, повторив третий раз. – Ив третий раз мы сообщаем, что освобождаем Вар-раввана, – тихо сказал Каифа. Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить от них нет средства, кроме смерти. Ноне эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал. Пилат прогнал эту мысль, иона улетела водно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль Бессмертие. пришло бессмертие Чье бессмертие пришло Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. – Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мири удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе сними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев, гнев бессилия. – Тесно мне, – вымолвил Пилат, – тесно мне Он холодною влажною рукою рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru – Сегодня душно, где-то идет гроза, – отозвался Каифа, не сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все муки, которые еще предстоят. О, какой страшный месяц нисан в этом году – Нет, – сказал Пилат, – это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа, – и, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил – Побереги себя, первосвященник. Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор, он выразил на своем лице удивление. – Что слышу я, прокуратор – гордо и спокойно ответил Каифа, – ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим Может ли это быть Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон? Пилат мертвыми глазами посмотрел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку. – Что ты, первосвященник Кто же может услышать нас сейчас здесь Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что и мышь не проникнет нив какую щель Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его. из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник Да. если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя Ни тебе, ни народу твоему, – и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, – это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье – Знаю, знаю – бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал – Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь Защитит его бог Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата – О нет – воскликнул Пилат, и с каждым словом ему становилось все легче и легче ненужно было больше притворяться. Ненужно было подбирать слова. – Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рима прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится Вспомни мое слово, первосвященник. Увидишь тыне одну когорту в Ершалаиме, нет Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плачи стенания. Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал насмерть философа сего мирною проповедью Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил – Веришь литы, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь Нет, не веришь Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи Ноя, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ Ты слышишь, Пилат – И тут Каифа грозно поднял руку – Прислушайся, прокуратор Каифа смолки прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самым стенам сада Ирода великого. Этот шум поднимался снизу к ногами в лицо прокуратору. Аза спиной у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст сотен ног, железное бряцание, – тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru – Ты слышишь, прокуратор – тихо повторил первосвященник, – неужели ты скажешь мне, что все это, – тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с головы Каифы, – вызвал жалкий разбойник Вар-равван? Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный лоб, поглядел на землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно – Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать. В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью. Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. Там ожидавшему его секретарю он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова наследующей нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном. К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет и сами удалился внутрь дворца. Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад. Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это – Вар-равван, прокуратор сказал – Очень хорошо, – и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарем с песка пряжку и торжественно сказал – Пора Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источавших одуряющий аромат, спускаясь все ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи Ершалаимского ристалища. Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост, Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То пространство, которое он только что прошел, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя Пилат площади уже не увидел – ее съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат полевую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую – не держал ее. Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь. Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост. Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна «Га-а-а...» Она началась негромко, зародившись где-то вдали у гипподрома, потом стала громоподобной и, продержавшись несколько секунд, начала спадать. Увидели меня, – подумал прокуратор. Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свисти отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. Это их ввели на помост. – подумал Пилата стоны оттого, что задавили нескольких женщин, когда толпа подалась вперед. Он выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло столпы. Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричали сорванный его голос понесло над тысячами голов – Именем кесаря императора Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленый крик – в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты – Да здравствует кесарь Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозги над толпою полетели хриплые арамейские слова – Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни – повешению на столбах И эта казнь сейчас совершится на Лысой Горе Имена преступников – Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Вот они перед вами Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но зная, что они там, на месте, где им нужно быть. Толпа ответила длинным гулом как бы удивления или облегчения. Когда же он потух, Пилат продолжал – Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осужденных, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь Пилат выкрикивал слова ив тоже время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновение, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать – Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу. Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, всели сказал, потому что знал, что мертвый город воскреснет после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут. Все – беззвучно шепнул себе Пилат, – все. Имя И, раскатив букву р над молчащим городом, он прокричал – Вар-равван! Тут ему показалось, что солнце, зазвенев, лопнуло над ними залило ему огнем уши. В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист. Пилат повернулся и пошел помосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться. Он знал, что теперь у него за спиною на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо – как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук Как легионеры снимают с него веревки, невольно причиняя ему жгучую боль в вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, все же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой. Он знал, что в это же время конвой ведет к боковым ступеням троих со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза, зная, что он теперь в безопасности – осужденных он видеть уже не мог. К стону начинавшей утихать толпы примешивались теперь и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках все то, что прокричал с помоста прокуратор. Кроме того, до слуха долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru прокричавшая. Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики берегись. Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул ими тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой остановились. Кавалерийская ала, забирая все шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь ее в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку подкаменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе. Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы – сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко выкрикнули выхватил из ножен меч. Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним потри вряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особо смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами. Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной. Закрываясь от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, аза ним двинулся легат, секретарь и конвой. Было около десяти часов утра. Глава 3 Седьмое доказательство – Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, – сказал профессор. Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и увидел, что на Патриарших вечер. Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на скамейках появилась публика, но опять- таки на всех трех сторонах квадрата, кроме той, где были наши собеседники. Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему. Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ. – подумал Бездомный в изумлении, – ведь вот уже и вечер А может, это и неон рассказывала простоя заснули все это мне приснилось Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что тоже самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо иностранца – Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя они совершенно не совпадает с евангельскими рассказами. – Помилуйте, – снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, – уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник. – он еще раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально тоже самое он говорил Бездомному, идя стем по Бронной к Патриаршим прудам. – Это так, – заметил Берлиоз, – но боюсь, что никто не может подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru – О нет Это может кто подтвердить – начиная говорить ломаным языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно поманил обоих приятелей к себе поближе. Те наклонились к нему с обеих сторон, ион сказал, но уже без всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся – Дело в том. – тут профессор пугливо оглянулся и заговорил шепотом, – что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, ив саду, когда он с Каифой разговаривали на помосте, но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас – никому ни слова и полный секрет. Тсс Наступило молчание, и Берлиоз побледнел. – Вы. вы сколько времени в Москве – дрогнувшим голосом спросил он. – А я только что сию минуту приехал в Москву, – растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а правый – пуст, черен и мертв. Вот тебе все и объяснилось – подумал Берлиоз в смятении, – приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история Да, действительно, объяснилось все и страннейший завтраку покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, и предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее – профессор был сумасшедший. Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, – не противоречь, мол, ему, – но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. – Да, да, да, – возбужденно говорил Берлиоз, – впрочем, все это возможно Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное. А вы одни приехали или с супругой – Один, один, я всегда один, – горько ответил профессор. – А где же ваши вещи, профессор – вкрадчиво спрашивал Берлиоз, – в «Метрополе»? Вы где остановились – Я Нигде, – ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам. – Как А. где же выбудете жить – В вашей квартире, – вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул. – Я. я очень рад, – забормотал Берлиоз, – но, право, у меня вам будет неудобно. А в «Метрополе» чудесные номера, это первоклассная гостиница. – А дьявола тоже нет – вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича. – И дьявола. – Не противоречь – одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за спину профессора и гримасничая. – Нету никакого дьявола – растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно, – вот наказание Перестаньте вы психовать. Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей. – Ну, уж это положительно интересно, – трясясь от хохота проговорил профессор, – что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет – он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после хохота впал в другую крайность – раздражился и крикнул сурово – Так, стало быть, так-таки и нету – Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, – бормотал Берлиоз, опасаясь волновать больного, – вы посидите минуточку здесь с товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потом мы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен План Берлиоза следует признать правильным нужно было добежать до ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха. – Позвонить Ну что же, позвоните, – печально согласился больной и вдруг страстно попросил – Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует О большем я уж вас и не прошу. Имейте ввиду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное Ивам оно сейчас будет предъявлено. – Хорошо, хорошо, – фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить сумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что находится на углу Бронной и Ермолаевского переулка. А профессор тотчас же как будто выздоровели посветлел. – Михаил Александрович – крикнул он вдогонку Берлиозу. Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор прокричал, сложив руки рупором – Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании Киевского дяди Ведь об этом нив каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж неправ ли Бездомный А ну как документы эти липовые Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить Сейчас же звонить Его быстро разъяснят И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше. Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, ив начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Михаил Александрович таки попятился, но утешил себя тем соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять. – Турникет ищете, гражданин – треснувшим тенором осведомился клетчатый тип, – сюда пожалуйте Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра. поправиться. бывшему регенту – кривляясь, субъект наотмашь снял жокейский свой картузик. Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет загорелась в стеклянном ящике надпись Берегись трамвая. Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя напрямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыли наддал. Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы. Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжники успел увидеть в высоте, но справа или слева – он уже не сообразил, – позлащенную луну. Он успел повернуться набок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнули с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru крикнул – Неужели Еще рази в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно. Трамвай накрыл Берлиоза, и подрешетку Патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной. Это была отрезанная голова Берлиоза. Глава 4 Погоня Утихли истерические женские крики, отсверлили свистки милиции, две санитарные машины увезли одна – обезглавленное тело и отрезанную голову в морг, другая – раненную осколками стекла красавицу вожатую, дворники в белых фартуках убрали осколки стекол и засыпали песком кровавые лужи, а Иван Николаевич как упал на скамейку, не добежав до турникета, таки остался на ней. Несколько раз он пытался подняться, но ноги его не слушались – с Бездомным приключилось что-то вроде паралича. Поэт бросился бежать к турникету, как только услыхал первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой. От этого он до того обезумел, что, упавши на скамью, укусил себя за руку до крови. Про сумасшедшего немца он, конечно, забыли старался понять только одно, как это может быть, что вот только что он говорил с Берлиозом, а через минуту – голова. Взволнованные люди пробегали мимо поэта по аллее, что-то восклицая, но Иван Николаевич их слов не воспринимал. Однако неожиданно возле него столкнулись две женщины, и одна из них, востроносая и простоволосая, закричала над самым ухом поэта другой женщине так – Аннушка, наша Аннушка С садовой Это ее работа Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей Всю юбку изгадила. Уж она ругалась, ругалась А он-то, бедный, стало быть, поскользнулся да и поехал на рельсы. Из всего выкрикнутого женщиной в расстроенный мозг Ивана Николевича вцепилось одно слово Аннушка. – Аннушка. Аннушка. – забормотал поэт, тревожно озираясь, – позвольте, позвольте. К слову Аннушка привязались слова подсолнечное масло, а затем почему-то Понтий Пилат. Пилата поэт отринули стал вязать цепочку, начиная со слова Аннушка. И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. Виноват Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится Этого мало он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина Да, да, да Ведь вожатая была женщина Что же это такое А Не оставалось даже зерна сомнения в том, что таинственный консультант точно знал заранее всю картину ужасной смерти Берлиоза. Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая Он отнюдь не сумасшедший Все это глупости, и вторая Уж не подстроил ли он это сам Но, позвольте спросить, каким образом – Э, нет Это мы узнаем Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел. На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, ив лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа подмышкою не трость, а шпагу. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен Отставной втируша-регент сидел на том самом месте, где сидел еще недавно сам Иван Николаевич. Теперь регент нацепил себе нанос явно ненужное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда указывал Берлиозу путь на рельсы. С холодеющим сердцем Иван приблизился к профессору и, взглянув ему в лицо, убедился в том, что никаких признаков сумасшествия нет и не было. – Сознавайтесь, кто вы такой – глухо спросил Иван. Иностранец насупился, глянул так, как будто впервые видит поэта, и ответил неприязненно – Не понимай. русский говорить. – Они не понимают – ввязался со скамейки регент, хотя его никто и не просил объяснять слова иностранца. – Не притворяйтесь – грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой, – вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не профессор Вы – убийца и шпион Документы – яростно крикнул Иван. Загадочный профессор брезгливо скривили без того кривой рот и пожал плечами. – Гражданин – опять встрял мерзкий регент, – вы что же это волнуете интуриста За это с вас строжайше спросится – а подозрительный профессор сделал надменное лицо, повернулся и пошел от Ивана прочь. Иван почувствовал, что теряется. Задыхаясь, он обратился к регенту – Эй, гражданин, помогите задержать преступника Вы обязаны это сделать Регент чрезвычайно оживился, вскочили заорал – Где твой преступник Где он Иностранный преступник – глаза регента радостно заиграли, – этот Ежели он преступник, то первым долгом следует кричать Караул А то он уйдет. А ну, давайте вместе Разом – и тут регент разинул пасть. Растерявшийся Иван послушался шуткаря-регента и крикнул караула регент его надул, ничего не крикнул. Одинокий, хриплый крик Ивана хороших результатов не принес. Две каких-то девицы шарахнулись от него в сторону, ион услышал слово пьяный. – Атак тыс ним заодно – впадая в гнев, прокричал Иван, – ты что же это, глумишься надомной Пусти Иван кинулся вправо, и регент – тоже вправо Иван – влево, и тот мерзавец туда же. – Ты нарочно под ногами путаешься – зверея, закричал Иван, – я тебя самого предам в руки милиции Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился. Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвестного. Тот был уже у выхода в Патриарший переулок, ипритом не один. Более чем сомнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грачи с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах. Иван устремился за злодеями вслед и тотчас убедился, что догнать их будет очень трудно. Тройка мигом проскочила по переулку и оказалась на Cпиридоновке. Сколько Иван не прибавлял шагу, расстояние между преследуемыми и им ничуть не сокращалось. И не успел поэт опомниться, как после тихой Cпиридоновки очутился у Никитских ворот, где положение его ухудшилось. Тут уж была толчея, Иван налетел на кой-кого из прохожих, был обруган. Злодейская же шайка к тому же здесь решила применить излюбленный бандитский прием – уходить врассыпную. Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул. Потеряв одного из преследуемых, Иван сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел к подножке моторного вагона А, стоящего на Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru остановке, нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно. Поведение кота настолько поразило Ивана, что он в неподвижности застыл у бакалейного магазина на углу и тут вторично, но гораздо сильнее, был поражен поведением кондукторши. Та, лишь только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала – Котам нельзя Скотами нельзя Брысь Слезай, а то милицию позову Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела не то, что кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается платить Кот оказался не только платежеспособным, но и дисциплинированным зверем. При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы. Но лишь кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий, кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо. Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким образом, гривенник. Занявшись паскудным котом, Иван едва не потерял самого главного из трех – профессора. Но, по счастью, тот не успел улизнуть. Иван увидел серый берет в гуще вначале Большой Никитской, или Герцена. В мгновение ока Иван и сам оказался там. Однако удачи не было. Поэт и шагу прибавляли рысцой начинал бежать, толкая прохожих, и ни на сантиметр не приблизился к профессору. Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная скорость, с которой происходила погоня. И двадцати секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской площади. Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено. Опять освещенная магистраль – улица Кропоткина, потом переулок, потом Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный. И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Профессор исчез. Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме N 13 и обязательно в квартире 47. Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж, немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось недолго открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не справляясь у пришедшего, немедленно ушла куда-то. В громадной, до крайности запущенной передней, слабо освещенной малюсенькой угольной лампочкой под высоким, черным от грязи потолком, на стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом, а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные ее уши свешивались вниз. За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами. Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо устремился в коридор, рассуждая так Он, конечно, спрятался в ванной. В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску света внизу под дверью, нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок отскочили Иван оказался именно в ванной и подумало том, что ему повезло. Однако повезло не так уж, как бы нужно было На Ивана пахнуло влажным, теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта, висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали. Так вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках. Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело – Кирюшка! Бросьте трепаться Что вы, сума сошли. Федор Иваныч сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же – и махнула на Ивана мочалкой. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич. Но признаться в этом он не пожелали, воскликнув укоризненно Ах, развратница – тут же зачем-то очутился на кухне. В ней никого не оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов. Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей. Под большой иконой висела пришпиленная маленькая – бумажная. Никому неизвестно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку. Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной, невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка сушами. В пустынном безотрадном переулке поэт оглянулся, ища беглеца, но того нигде не было. Тогда Иван твердо сказал самому себе – Ну конечно, он на Москве-реке! Вперед Следовало бы, пожалуй, спросить Ивана Николаевича, почему он полагает, что профессор именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да горе в том, что спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно пуст. Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки. Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся вводу. Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность. Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей. Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и первый, то есть сам бородач. Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек. Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено. Тут его стали беспокоить два соображения первое, это то, что исчезло удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался, и, второе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве Все-таки в кальсонах. Правда, кому какое дело, а все жене случилось бы какой-нибудь придирки или задержки. Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки, забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе – К Грибоедову Вне всяких сомнений, он там. Город уже жил вечерней жизнью. В пыли пролетали, бряцая цепями, грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись животами кверху, лежали какие-то мужчины. Все окна были открыты. В каждом из этих окон горел огонь под оранжевым абажуром, и из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыши чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы Евгений Онегин». Опасения Ивана Николаевича полностью оправдались прохожие обращали на него внимание и оборачивались. Вследствие этого он решил покинуть большие улицы и пробираться переулочками, где не так назойливы люди, где меньше шансов, что пристанут к босому человеку, изводя его расспросами о кальсонах, которые упорно не пожелали стать похожими на брюки. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен Иван таки сделали углубился в таинственную сеть Арбатских переулков и начал пробираться подстенками, пугливо косясь, ежеминутно оглядываясь, по временам прячась в подъездах и избегая перекрестков со светофорами, шикарных дверей посольских особняков. И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пело своей любви к Татьяне. Глава 5 Было дело в Грибоедове Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара кольца резною чугунною решеткой. Небольшая площадка перед домом была заасфальтирована, ив зимнее время на ней возвышался сугроб с лопатой, а в летнее время она превращалась в великолепнейшее отделение летнего ресторана под парусиновым тентом. Дом назывался домом Грибоедова на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя – Александра Сергеевича Грибоедова. Ну владела или не владела – мытого не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было. Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из Горя от ума этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и читал, неважно это А важно то, что в настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастный Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах. С легкой руки членов МАССОЛИТа никто не называл дом домом Грибоедова, а все говорили просто – Грибоедов Я вчера два часа протолкался у Грибоедова, – Ну и как – В Ялту на месяц добился. – Молодец. Или Пойди к Берлиозу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове Итак далее. МАССОЛИТ разместился в Грибоедове так, что лучше и уютнее не придумать. Всякий, входящий в Грибоедова, прежде всего знакомился невольно с извещениями разных спортивных кружков и с групповыми, а также индивидуальными фотографиями членов МАССОЛИТа, которыми (фотографиями) были увешаны стены лестницы, ведущей во второй этаж. На дверях первой же комнаты в этом верхнем этаже виднелась крупная надпись «Рыбно- дачная секция, и тут же был изображен карась, попавшийся на уду. На дверях комнаты N 2 было написано что-то не совсем понятное Однодневная творческая путевка. Обращаться к МВ. Подложной. Следующая дверь несла на себе краткую, но уже вовсе непонятную надпись «Перелыгино». Потому случайного посетителя Грибоедова начинали разбегаться глаза от надписей, пестревших на ореховых теткиных дверях Запись в очередь на бумагу у Поклевкиной», Касса, Личные расчеты скетчистов»... Прорезав длиннейшую очередь, начинавшуюся уже внизу в швейцарской, можно было видеть надпись на двери, в которую ежесекундно ломился народ Квартирный вопрос. За квартирным вопросом открывался роскошный плакат, на котором изображена была скала, а по гребню ее ехал всадник в бурке и с винтовкой за плечами. Пониже – пальмы и балкон, на балконе – сидящий молодой человек с хохолком, глядящий куда-то ввысь очень-очень бойкими глазами и держащий в руке самопишущее перо. Подпись «Полнообъемные творческие отпуска от двух недель (рассказ-новелла) до одного года (роман, трилогия. Ялта, Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru Суук-Су, Боровое, Цихидзири, Махинджаури, Ленинград (Зимний дворец. У этой двери также была очередь, ноне чрезмерная, человек в полтораста. Далее следовали, повинуясь прихотливым изгибам, подъемами спускам Грибоедовского дома, – Правление МАССОЛИТа», Кассы N 2, 3, 4, 5», Редакционная коллегия, Председатель МАССОЛИТа», Бильярдная, различные подсобные учреждения, наконец, тот самый зал с колоннадой, где тетка наслаждалась комедией гениального племянника. Всякий посетитель, если он, конечно, был не вовсе тупицей, попав в Грибоедова, сразу же соображал, насколько хорошо живется счастливцам – членам МАССОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его. И немедленно же он обращал к небу горькие укоризны зато, что оно не наградило его при рождении литературным талантом, без чего, естественно, нечего было и мечтать овладеть членским МАССОЛИТским билетом, коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой, – известным всей Москве билетом. Кто скажет что-нибудь в защиту зависти Это чувство дрянной категории, но все же надо войти ив положение посетителя. Ведь то, что он видел в верхнем этаже, было не все и далеко еще не все. Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и каким рестораном По справедливости он считался самым лучшим в Москве. И не только потому, что размещался он в двух больших залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил любой ресторан в Москве, как хотели что эту провизию отпускали по самой сходной, отнюдь необременительной цене. Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строку чугунной решетки Грибоедова – Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий – Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока Арчибальд Арчибальдович шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная штука – Умеешь ты жить, Амвросий – со вздохом отвечал тощий, запущенный, с карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому Амвросию-поэту. – Никакого уменья особенного у меня нету, – возражал Амвросий, – а обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что судачки можно встретить ив Колизее. Нов Колизее порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, ау нас – пять пятьдесят Кроме того, в Колизее судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии, что тыне получишь в Колизее виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с театрального проезда. Нет, я категорически против Колизея, – гремел навесь бульвар гастроном Амвросий. – Не уговаривай меня, Фока – Яне уговариваю тебя, Амвросий, – пищал Фока. – Дома можно поужинать. – Слуга покорный, – трубил Амвросий, – представляю себе твою жену, пытающуюся соорудить в кастрюльке в общей кухне дома порционные судачки а натюрель! Ги-ги-ги!.. Оревуар, Фока – и, напевая, Амвросий устремлялся к веранде под тентом. Эх-хо-хо... Да, было, было. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова Что отварные порционные судачки Дешевка это, милый Амвросий А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках А филейчики из дроздов вам не нравились С трюфелями Перепела по-генуэзски? Десять с полтиной Да джаз, да вежливая услуга А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, – на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий Ну что же спрашивать По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru сезону, перепела, кулики Шипящий в горле нарзан Но довольно, ты отвлекаешься, читатель За мной. В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, ив ней томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших Михаила Александровича. Сидящие на стульях, и на столах, и даже на двух подоконниках в комнате правления МАССОЛИТа серьезно страдали от духоты. Ни одна свежая струя не проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный задень в асфальте жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения. Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня, и всем хотелось пить, все нервничали и сердились. Беллетрист Бескудников – тихий, прилично одетый человек с внимательными ив тоже время неуловимыми глазами – вынул часы. Стрелка ползла к одиннадцати. Бескудников стукнул пальцем по циферблату, показал его соседу, поэту Двубратскому, сидящему на столе и от тоски болтающему ногами, обутыми в желтые туфли на резиновом ходу. – Однако, – проворчал Двубратский. – Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, – густым голосом отозвалась Настасья Лукинишна Непременова, московская купеческая сирота, ставшая писательницей и сочиняющая батальные морские рассказы под псевдонимом Штурман Жорж. – Позвольте – смело заговорил автор популярных скетчей Загривов. – Я и самбы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил, вместо того чтобы здесь вариться. Ведь заседание-то назначено в десять – А сейчас хорошо на Клязьме, – подзудила присутствующих Штурман Жорж, зная, что дачный литераторский поселок Перелыгино на Клязьме – общее больное место. – Теперь уж соловьи, наверно, поют. Мне всегда как-то лучше работается за городом, в особенности весной. – Третий год вношу денежки, чтобы больную базедовой болезнью жену отправить в этот рай, да что-то ничего в волнах невидно ядовито и горько сказал новеллист Иероним Поприхин. – Это уж как кому повезет, – прогудел с подоконника критик Абабков. Радость загорелась в маленьких глазках Штурман Жоржа, иона сказала, смягчая свое контральто – Не надо, товарищи, завидовать. Дач всего двадцать две, и строится еще только семь, а нас в МАССОЛИТе три тысячи. – Три тысячи сто одиннадцать человек, – вставил кто-то из угла. – Ну вот видите, – проговорила Штурман, – что же делать Естественно, что дачи получили наиболее талантливые из нас. – Генералы – напрямик врезался в склоку Глухарев-сценарист. Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты. – Одни в пяти комнатах в Перелыгине, – вслед ему сказал Глухарев. – Лаврович один в шести, – вскричал Денискин, – и столовая дубом обшита – Э, сейчас не в этом дело, – прогудел Абабков, – а в том, что половина двенадцатого. Начался шум, назревало что-то вроде бунта. Стали звонить в ненавистное Перелыгино, попали не в ту дачу, к Лавровичу, узнали, что Лаврович ушел нареку, и совершенно от этого расстроились. Наобум позвонили в комиссию изящной словесности по добавочному N 930 и, конечно, никого там не нашли. – Он мог бы и позвонить – кричали Денискин, Глухарев и Квант. Ах, кричали они напрасно не мог Михаил Александрович позвонить никуда. Далеко, далеко от Грибоедова, в громадном зале, освещенном тысячесвечовыми лампами, на трех цинковых столах лежало то, что еще недавно было Михаилом Александровичем. На первом – обнаженное, в засохшей крови, тело с перебитой рукой и раздавленной грудной клеткой, на другом – голова с выбитыми передними зубами, с помутневшими открытыми глазами, которые не пугал резчайший света на третьем – груда заскорузлых тряпок. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен Возле обезглавленного стояли профессор судебной медицины, патологоанатом и его прозектор, представители следствия и вызванный по телефону от больной жены заместитель Михаила Александровича Берлиоза по МАССОЛИТу – литератор Желдыбин. Машина заехала за Желдыбиным и, первым долгом, вместе со следствием, отвезла его (около полуночи это было) на квартиру убитого, где было произведено опечатание его бумага затем уж все поехали в морг. Вот теперь стоящие у останков покойного совещались, как лучше сделать пришить ли отрезанную голову к шее или выставить тело в Грибоедовском зале, просто закрыв погибшего наглухо до подбородка черным платком Да, Михаил Александрович никуда не мог позвонить, и совершенно напрасно возмущались и кричали Денискин, Глухарев и Квант с Бескудниковым. Ровно в полночь все двенадцать литераторов покинули верхний этажи спустились в ресторан. Тут опять про себя недобрым словом помянули Михаила Александровича все столики на веранде, натурально, оказались уже занятыми, и пришлось оставаться ужинать в этих красивых, но душных залах. И ровно в полночь в первом из них что-то грохнуло, зазвенело, посыпалось, запрыгало. И тотчас тоненький мужской голос отчаянно закричал под музыку Аллилуйя это ударил знаменитый Грибоедовский джаз. Покрытые испариной лица как будто засветились, показалось, что ожили на потолке нарисованные лошади, в лампах как будто прибавили свету, и вдруг, как бы сорвавшись сцепи, заплясали оба зала, аза ними заплясала и веранда. Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов- романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Джоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем вовсю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице. Оплывая потом, официанты несли над головами запотевшие кружки с пивом, хрипло и с ненавистью кричали Виноват, гражданин Где-то в рупоре голос командовал «Карский раз Зубрик два Фляки господарские!!» Тонкий голос уже не пела завывал Аллилуйя. Грохот золотых тарелок в джазе иногда покрывал грохот посуды, которую судомойки по наклонной плоскости спускали в кухню. Словом, ад. И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке и царственным взором окинул свои владения. Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукояти пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой. Нонет, нет Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар. И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно. О боги, боги мои, яду мне, яду. И вдруг за столиком вспорхнуло слово «Берлиоз!!» Вдруг джаз развалился и затих, как будто кто-то хлопнул по нему кулаком. Что, что, что, что – «Берлиоз!!!». И пошли вскакивать, пошли вскакивать. Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен Да, взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче. Кто-то суетился, кричал, что необходимо сейчас же, тут жене сходя с места, составить какую-то коллективную телеграмму и немедленно послать ее. Но какую телеграмму, спросим мы, и куда И зачем ее посылать В самом деле, куда И на что нужна какая бы тони было телеграмма тому, чей расплющенный затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор Погиб они ненужна ему никакая телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф. Да, погиб, погиб. Номы то ведь живы Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать, и кой-кто уже вернулся к своему столику и – сперва украдкой, а потомив открытую – выпил водочки и закусил. В самом деле, не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу Тем, что голодными останемся Да ведь мыто живы Натурально, рояль закрыли на ключ, джаз разошелся, несколько журналистов уехали в свои редакции писать некрологи. Стало известно, что приехал из морга Желдыбин. Он поместился в кабинете покойного наверху, и тут же прокатился слух, что они будет замещать Берлиоза. Желдыбин вызвал к себе из ресторана всех двенадцать членов правления, ив срочно начавшемся в кабинете Берлиоза заседании приступили к обсуждению неотложных вопросов об убранстве колонного Грибоедовского зала, о перевозе тела из морга в этот зал, об открытии доступа в него и о прочем, связанном с прискорбным событием. А ресторан зажил своей обычной ночной жизнью и жил бы ею до закрытия, то есть до четырех часов утра, если бы не произошло нечто, уже совершенно из ряду вон выходящее и поразившее ресторанных гостей гораздо больше, чем известие о гибели Берлиоза. Первыми заволновались лихачи, дежурившие у ворот Грибоедовского дома. Слышно было, как один из них, приподнявшись на козлах прокричал – Тю Вы только поглядите Вслед затем, откуда ни возьмись, у чугунной решетки вспыхнул огонечек и стал приближаться к веранде. Сидящие за столиками стали приподниматься и всматриваться и увидели, что вместе с огонечком шествует к ресторану белое привидение. Когда оно приблизилось к самому трельяжу, все как закостенели за столиками с кусками стерлядки на вилках и вытаращив глаза. Швейцар, вышедший в этот момент из дверей ресторанной вешалки во двор, чтобы покурить, затоптал папиросу и двинулся было к привидению с явной целью преградить ему доступ в ресторан, но почему-то не сделал этого и остановился, глуповато улыбаясь. И привидение, пройдя в отверстие трельяжа, беспрепятственно вступило на веранду. Тут все увидели, что это – никакое не привидение, а Иван Николаевич Бездомный – известнейший поэт. Он был бос, в разодранной беловатой толстовке, к коей на груди английской булавкой была приколота бумажная иконка со стершимся изображением неизвестного святого, ив полосатых белых кальсонах. В руке Иван Николаевич нес зажженную венчальную свечу. Правая щека Ивана Николаевича была свеже изодрана. Трудно даже измерить глубину молчания, воцарившегося на веранде. Видно было, как у одного из официантов пиво течет из покосившейся набок кружки на пол. Поэт поднял свечу над головой и громко сказал – Здорово, други! – после чего заглянул под ближайший столики воскликнул тоскливо – Нет, его здесь нет Послышались два голоса. Бас сказал безжалостно – Готово дело. Белая горячка. А второй, женский, испуганный, произнес слова – Как же милиция-то пропустила его по улицам в таком виде Это Иван Николаевич услыхали отозвался Михаил Булгаков Мастери Маргарита 100 лучших книг всех времен www.100bestbooks.ru – Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал – тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал – Братья по литературе (Осипший голос его окреп и стал горячей) Слушайте меня все Он появился Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед – Что Что Что он сказал Кто появился – понеслись голоса со всех сторон. – Консультант – ответил Иван, – и этот консультант сейчас убил на Патриарших Мишу Берлиоза. Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа. – Виноват, виноват, скажите точнее, – послышался над ухом Ивана тихий и вежливый голос, – скажите, как это убил Кто убил – Иностранный консультант, профессор и шпион – озираясь, отозвался Иван. – А как его фамилия – тихо спросили на ухо. – То-то фамилия – в тоске крикнул Иван, – кабы я знал фамилию Не разглядел я фамилию на визитной карточке. Помню только первую букву Вена «Ве» фамилия Какая же это фамилия на «Ве»? – схватившись рукою за лоб, саму себя спросил Иван и вдруг забормотал – Ве, ве, ве! Ва... Во. Вашнер? Вагнер Вайнер? Вегнер? Винтер – волосы на голове Ивана стали ездить от напряжения. – Вульф? – жалостно выкрикнула какая-то женщина. Иван рассердился. – Дура – прокричал он, ища глазами крикнувшую. – Причем здесь Вульф? Вульф нив чем не виноват Во, во. Нет Так не вспомню Ну вот что, граждане звоните сейчас в милицию, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулеметами, профессора ловить. Да не забудьте сказать, что с ним еще двое какой-то длинный, клетчатый. пенсне треснуло. и кот черный, жирный. А я пока что обыщу Грибоедова. Я чую, что он здесь Иван впал в беспокойство, растолкал окружающих, начал размахивать свечой, заливая себя воском, и заглядывать под столы. Тут послышалось слово Доктора – и чье-то ласковое мясистое лицо, бритое и упитанное, в роговых очках, появилось перед Иваном. – Товарищ Бездомный, – заговорило это лицо юбилейным голосом, – успокойтесь Вы расстроены смертью всеми нами любимого Михаила Александровича. нет, просто Миши Берлиоза. Мы все это прекрасно понимаем. Вам нужен покой. Сейчас товарищи проводят вас в постель, ивы забудетесь. – Ты, – оскалившись, перебил Иван, – понимаешь ли, что надо поймать профессора А ты лезешь ко мне со своими глупостями Кретин – Товарищ Бездомный, помилуйте, – ответило лицо, краснея, пятясь и уже раскаиваясь, что ввязалось в это дело. – Нет, уж кого-кого, а тебя я не помилую, – с тихой ненавистью сказал Иван Николаевич. Судорога исказила его лицо, он быстро переложил свечу из правой руки в левую, широко размахнулся и ударил участливое лицо по уху. Тут догадались броситься на Ивана – и бросились. Свеча погасла, и очки, соскочившие с лица, были мгновенно растоптаны. Иван испустил страшный боевой вопль, слышный к общему соблазну даже на бульваре, и начал защищаться. Зазвенела падающая со столов посуда, закричали женщины. Пока официанты вязали поэта полотенцами, в раздевалке шел разговор между командиром брига и швейцаром. – Ты видел, что он в подштанниках – холодно спрашивал пират. |