Кармин А.С. Конфликтология. А. С. Кармина спб. Издательство Лань, 1999. 448 с. Isbn 5811401302 Книга
 Скачать 3.32 Mb.
|
|
§4. АРХАИЧЕСКАЯ И СОВРЕМЕННАЯ КУЛЬТУРА Несовпадение национальных картин мира только на первый взгляд может восприниматься как зерно неизбежных столкновений. Дело в том, что и в рамках одной национальной культуры картины мира изменяются от группы к группе. Критерии внутригрупповых культур разные: социальные, профессиональные, возрастные, религиозные. Достаточно указать на разницу мировосприятия уголовных группировок и законопослушных граждан; либералов, консерваторов и радикалов; эрудитов и неприхотливых потребителей «масскульта». Современное общество не является замкнутым с жесткими перегородками внутри. Каждый человек является членом многих групп. Ему приходится гибко менять свое поведение в соответствии с репертуаром ролей в каждой из его групп. И он начинает понимать все яснее, что внешние различия групп часто не столь существенны, как их «корневое» сходство. Во всех группах презирают предателей, разработаны правила «честной игры», способы поддержания личного достоинства, свои награды и наказания и т. п. При всей разнице перьевого покрова павлин и ворона остаются птицами. Так и люди все больше проникаются идеей общечеловеческого единства — и не только биологического, но и культурного. Чтобы описать этот процесс, следует рассмотреть еще одну форму конфликта в культуре: борьбу и взаимодействие архаической культурной тенденции и современной. Архаическая культура была ориентирована на предельную закрепленность любых норм (интеллектуальных, технических, поведенческих). Это был способ компенсации неустойчивых отношений человека с внешним миром, грозящим болезнями, войнами, голодом, пожарами и пр. Главной гарантией существования становилась память — способность удержать в неприкосновенности выработанные нормы жизни. Поэтому культура древнего человека кажется состоящей из мелочей: чуть ли 1 Ломоносов М. В. Сочинения. М.-Л., 1961. С. 329 300 не любое действие находится под контролем табу (запрета), ритуала, предзнаменования, гадания, пророчества. Нельзя наступать на тень собеседника, нельзя есть в одиночку, нельзя мужчине перед охотой допускать сексуальный контакт с женой, но нужно тому же мужчине кричать и корчиться, когда рожает жена. Все необычное и непривычное опасно, и его надо избегать, чтобы не вызвать землетрясения, засухи или налета саранчи. Это культура коллективного начала, преимущества общих для всех форм жизни перед индивидуальными их вариациями — те сведены к минимуму. Личный опыт имеет малое значение перед авторитетом предания. Перечень обязательного велик и подробен, но в нем плохо выделяется главное и второстепенное. Канон, шаблон, стереотип, жесткий ритуал пронизывают искусство архаики. Личная ответственность по преимуществу реализуется в послушании, следовании предписаниям и преданности групповой жизни. Это культура монолога, авторитетного слова богов и пророков, которые уже все главное поведали, всему научили и все будущее предрекли. В культуре канона и жесткой нормы новшество медленно пробивает себе дорогу. Критичность мышления кажется подозрительной и греховной, изобретательство воспринимается как чародейство. Поэтому технические открытия и новаторские идеи требуют очень долгого времени укоренения. Современная культура ориентирована на динамичность, открытие, творчество. Важен учет личного полезного опыта, который может стать достоянием всех. Поэтому критичность мышления начинает цениться. Никакие авторитеты не должны претендовать на абсолютное признание. Можно сомневаться в самых фундаментальных правилах, если они недостаточны для понимания мира. Решительное продвижение в науке, технике, медицине приходится на новое время. Спор и диалог ценится выше самоуверенного монолога. Национальные культуры вступают в плодотворное взаимодействие, начинается эпоха заимствования достижений в других культурах. Древнеегипетская письменность, древнегреческое демократическое устройство, древнеримское право, итальянское 301 Возрождение, западноевропейское Просвещение становятся достоянием мировой культуры. Оно уже определяет дальнейшее развитие культурной жизни тех стран, которые заимствовали названные культурные достижения. Все в большей степени национальная культура становится вариантом мировой. Однако каждая нация состоит из групп, по-разному ориентированных на творчество и репродукцию. Культурные позиции различных социальных групп различаются по степени близости к архаическому или современному культурному типу. Менее образованные слои больше тяготеют к догматическим учениям и шаблонному подходу к культурным явлениям. Эти слои сильнее подвержены влиянию массовой культуры с ее упрощенными художественными формами, а в политической жизни терпимее относятся к диктатуре. Группы активных и предприимчивых людей больше ценят свободу действий, возможности личного выбора, новые идеи и подходы Воспитанное в духе догматизма и послушания пожилое население предпочитает государственный «порядок», с раздражением воспринимая споры парламентариев как пустую болтовню. Одни видят в демократическом «многоголосии» способ растранжиривания «народных средств», а другие — динамическую основу будущего национального блага. Догматически настроенные слои ценят жизнь по истине, а критически мыслящие умы спрашивают, как ее понять? Одни убеждены, что она им дана, а другие сомневаются и ищут ее. Европейская традиция закрепилась в тех государствах, которые не стали подавлять личную инициативу и индивидуальную ответственность за риск в поисках и делах. Это не значит, что все население там состоит из критически мыслящих людей. Но это значит, что при сложившихся 302 благоприятных возможностях творческие личности смогли создать те новые научные, художественные и технические ценности, которые могли репродуцироваться более консервативно настроенными социальными группами. Однако свобода, обеспеченная гражданскими правами, доступом к образованию, техническими возможностями передачи и хранения информации, — эта свобода динамизирует и жизнь групп, ориентированных на примитивно-консервативное существование. Современные теории культуры дают самую разную интерпретацию культурному процессу нашего времени. Одним из наиболее влиятельных направлений культурологии является то, которое рассматривает тип культуры как замкнутую систему. Ее глубинные основы неизменны, поэтому она может существовать лишь изолированно, а при соприкосновении с другими системами — вступать в конфликт. Обычно выделяется ограниченный список этих культурных систем и дается достаточно произвольное описание каждой из них. Существующие культурные несовпадения объявляются признаками несовместимости культур и иногда источником опасных конфликтов. Одним из последних вариантов таких теорий является теория С. Хантингтона. По его мнению, вместо межгосударственных конфликтов, которые в прежние исторические времена определяли точки напряженности в мире, ныне главную роль в мировой политике начинают играть конфликты между цивилизациями. Человечество вступает в новую эпоху — «эпоху столкновения цивилизаций», пишет Хантингтон. «Линии разлома между цивилизациями — это и есть линии будущих фронтов» 1 . Особенно глубокая «линия разлома» разделяет западную и восточную цивилизации. Хантингтон видит современное состояние мира в перспективе возрастающего конфликта между ними: «На поверхностном уровне многое из западной культуры действительно пропитало остальной мир. Но на глубинном уровне западные 1 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Полис. 1994. № 1. С. 31 303 представления и идеи фундаментально отличаются от тех, которые принадлежат другим цивилизациям. В исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддийской и православной культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от государства... Незападные цивилизации и впредь не оставят своих попыток обрести богатство, технологию, квалификацию, оборудование, вооружение — все то, что входит в понятие «быть современным». Но в то же время они постараются сочетать модернизацию со своими ценностями и культурой. Их экономическая и военная мощь будут возрастать, отставание от Запада сокращаться. Западу придется считаться с этим и всемерно развивать свой потенциал» 1 Едва ли оправданно спорить с идеей, что определенные культурные общности национального и наднационального типа останутся и в будущем. Но в фатальном несовпадении их ценностей можно усомниться. Судя по предложенной классификации, Хантингтон объединяет нации в отдельную цивилизацию на религиозной основе (конфуцианство также выполняет роль религии). Но, создавая культурную традицию, религия играет все меньшую роль в социальной жизни; процесс секуляризации (обмирщения) культуры проходит в большинстве стран мира. И все большее влияние начинает приобретать идея, что различные религии представляют лишь варианты единого, общего истолкования духовной сущности бога и человека. Но более существенно другое возражение. Так называемое техническое заимствование не является нейтральным по отношению к культуре, особенно традиционалистского типа. Архаическая культура направлена на жесткое закрепление человека в заданных условиях социально-природного баланса. А техническое заимствование может нарушить этот баланс в любой точке. Например, использование открытий медицины будет снижать смертность 1 Там же. С. 35 304 населения. А рост народонаселения сразу же скажется на условиях питания и «жилищной проблеме». Для решения новых технических задач (сельскохозяйственных, строительных) потребуются квалифицированные и образованные работники, а значит, школы и университеты. Замкнутость архаической культуры будет разбита. Демократия, права человека или свободный рынок — это всего лишь обязательные условия динамизации общества, которое не справляется со своими же проблемами с помощью архаических, статических, привычных средств. И примеры многих стран показывают, как их традиционная культура изменяется под влиянием технических новшеств, за которыми пришли и социальные. Это мусульманская Турция, синтоистская Япония и православная Россия. Другое дело, что принятые нововведения не приведут к немедленному изменению культурного облика нации. Динамические элементы заимствованной культуры будут усиливаться творчеством деятелей заимствовавшей культуры и проникать в традиционные, архаические ее пласты. Но в том-то и дело, что в каждой национальной культуре присутствует и своя архаика, и своя новизна. И новая цивилизация строится совместными усилиями творческих групп всех наций. Столкновение в рамках одной нации сторонников архаической и современной культуры не менее опасно, чем межнациональные конфликты Не случайно шовинизм называют последним прибежищем негодяев. Минимум национальной культуры каждый человек получает без особого напряжения — в процессе социализации, освоения данного ему образа жизни. Но так и подмывает привычное выдать за естественное и единственно правильное. А ведь это значит стать шовинистом, защитником избранности и превосходства своей нации. Столь же опасна и претензия своего сословия на абсолютную власть в 305 обществе, на абсолютизацию своего социального опыта. Лишенный нормального доступа к развитой культуре, социальный низ часто оформляет свой протест в лозунги весьма примитивные и недальновидные. Идеальная жизнь представляется низам в традиционном виде, но без стесняющих ее ограничений сословного и политического характера (без барщины, без налогов, без чиновников, без рекрутчины и т. п.). Культурный тип, к которому проявляется тяготение предельно ущемленных сословий, близок к архаическому. Массовые протесты часто соскальзывают к взрыву толпы. Если к этому массовому движению присоединяются более образованные слои, готовые вооружить восставшие низы современной техникой борьбы, то возможна победа с двумя результатами. В одном случае устраняются действительно устаревшие нормы политической жизни и происходит процесс демократизации и либерализации общества. В другом «вожди» захватывают власть ради власти и закрепляют общество в архаических структурах регуляции. Возникает состояние, схожее с завоеванием одного народа другим, стоящим на более низкой ступени общественного развития. Захваченный «красными кхмерами» Пномпень из цивилизованной столицы превратился в большую деревню—с заросшими травой трамвайными путями, закрытыми школами и аптеками. Сергея Рахманинова на эмиграцию толкнуло то, что его «национализированный» рояль крестьяне сбросили со второго этажа его дома. Всероссийский поджог барских усадеб в 1917 г. меньше всего говорил о желании крестьянства приобщиться к «городской» культуре. Фашистские и коммунистические режимы выступали от имени большинства, ради блага которых и обещали действовать. Это самое большинство вынуждено было заплатить тяжелую плату за готовность жить при таких режимах. Но на первоначальных этапах сотрудничества «масс» с властью наблюдается определенное культурное согласие. Упрощенность и прямолинейность правления верхов воспринимается низами как ясность и справедливость. Все сложности управления — бюрократическая волокита. 306 Юридический поиск истины — попытка «запудрить мозги» адвокатскими штучками. Всякие там биржевые индексы, проценты ставок, дивиденды — хитрое выкачивание денег у трудового человека. Все можно определить быстро, прямо, четко и по совести. Пока такие методы направлены на врага, «массы» относятся к этому спокойно. Но падение культуры права, администрирования, политического руководства, социального регулирования затем сказывается на тех же самых «массах». Ибо массовый характер приобретают концлагеря, раскулачивание, войны, депортация неугодных власти народностей или их прямое уничтожение. В мире развивающихся коммуникаций архаическая культура представляет источник опасности, потому что толкает ущемленные в правах малообразованные группы населения к упрощенному решению сложных задач. Насильственные массовые выступления — минутное торжество — стенания под пятой новой и не менее жестокой власти. Такое историческое пробуксовывание требует слишком дорогой цены и отбрасывает нацию далеко назад. Развитие динамической, ориентированной на творчество и предприимчивость культуры позволяет развязывать многочисленные внутренние конфликты общества более успешным способом. Только динамическая культура поиска и риска, познания, самоограничения и диалога может обеспечить нормальное функционирование демократии и рынка как механизмов саморегуляции общества. Поэтому при любом экономическом состоянии государства разумное правительство должно всячески поддерживать расширение культурных возможностей нации. Образование, просвещение, приобщение к выдающимся художественным и научным ценностям мировой культуры, экономическая грамотность и политическая компетентность — это уже не роскошь, а разумные условия укрепления современной культуры всего населения. Только в этом случае у него никогда не возникнет желание погреться в горящем собственном доме. 307 Межгрупповой конфликт часто приобретает острые формы потому, что он выступает в виде межкультурного конфликта — конфликта ценностей и интерпретаций Поэтому нормальный договорной процесс возможен только тогда, когда стороны отрефлексируют культурный аспект конфликта. Будет признан факт, что у конфликтующих сторон разная картина мира. Разная — не значит, что во всех точках противоположная. Поэтому можно установить общие ценности, на которые следует в дальнейшем опираться. Затем стоит уточнить фактическую сторону конфликта. Факты плохо отделяются от оценок и интерпретаций, но все-таки и не прикованы к ним цепями. Установление общего фонда фактов не удовлетворит ни одну из сторон до конца, так как он будет восприниматься как неполный, урезанный. Но зато он будет санкционирован и признан оппонентами. Далее можно перейти к интерпретации событий и фактов, обсуждая разницу в подходах. Здесь важно, чтобы каждая из сторон поняла логику противоположной стороны. Часть взаимных упреков будет снята потому, что стороны признают несостоятельность приписываемых оппоненту враждебных намерений. При этом стороны учтут для себя и то, как в дальнейшем избежать недоразумений из-за неосторожного поведения или двусмысленных высказываний. Происходит взаимное уточнение культурных картин и даже перекодировка одних и тех же элементов, присутствующих в них, но в разном оформлении. Кроме того, следует резко ослабить действие защитных механизмов, которыми группу снабжает именно культура. Механизм фантазии позволяет каждой стороне приписать противнику самые отвратительные намерения, а механизм вытеснения (проекции) даже одарить его своими некрасивыми замыслами, в которых она не хочет признаваться. Механизм агрессии будет толкать на то, чтобы наказать противника за то, в чем он не виноват, если с реальным виновником нет возможности разобраться. Механизм рационализации позволит подобрать 308 более или менее приличные обоснования своему далеко не безупречному поведению. Как сказал один из «новых русских», оправдывая свой выпад против конфликтующего с ним оппонента: «А он катит на меня необоснованную бочку!» Пусть «необоснованная бочка» и являет собою весьма удивительное сочетание слов, но на уровне сознания автора этой фразы самооправдание своего поведения найдено... Снятие взаимного недопонимания после согласования культурных позиций (картин мира) конфликтующих сторон, конечно, не может отменить конкуренции в борьбе за ограниченный ресурс. Но в любом случае развитие отношений будет направлено в более конструктивное русло и не отягощено беспочвенными и устрашающими подозрениями. Конфликт будет локализован в узкой точке ресурсного интереса. В таком случае с большой вероятностью можно ожидать размышления противников о цене конфликта. И не исключено, что в решении конфликта предпочтение будет отдано не самым сильнодействующим средствам. Культурная координация послужит силой, смягчающей конфликт. §5. ИЗДЕРЖКИ КУЛЬТУРНЫХ МИРАЖЕЙ Для более наглядного анализа конфликта в области культуры лучше всего обратиться к художественной литературе. Расск Р. Шекли «Проблема туземцев» 1 может служить превосходным материалом благодаря изяществу пера остроумного американского прозаика. Рассказ относится к жанру художественной фантастики, но это лишь усиливает его моделирующую функцию. События представляются более выпукло и целесообразно. Главный герой рассказа — Эдвард Дантон, житель Земли блаженных будущих времен, в которые на нашей планете воплотилась в реальность американская мечта. Но Дантона не привлекала окружающая его оптимистическая и активная цивилизация, очень похожая на распухший до 1 Шекли Р. Рассказы. Повести. М., 1968. С. 86-111. 309 последних пределов «масскульт». Грубоватый шум коллективных развлечений подавлял Дантона. Несмотря на привлекательную внешность и атлетическое сложение, он не находил ни у кого понимания, дружбы и привязанности. Поэтому на двадцать седьмом году жизни, в обмен на свои права полноценного землянина, он получил возможность переселиться на очень далекую планету, климат которой напоминал полинезийский. И прибыв туда на сверхсовременном скоростном космическом корабле, Дантон нарек ее Нью-Таити. Американский кочевнический дух соединился с гогеновской умиротворенностью. Мягкий солнечный климат; обильная растительность, богатая плодами земными; отсутствие опасных хищников и назойливых насекомых — все напоминало земной рай. Но тут-то Дантон и понял, что счастья ему не дано. И день и ночь он стал думать о женщинах. Стройный и загорелый, в одной набедренной повязке он бесприютно бродил по обильной дарами земле, пытался даже высекать что-то из каменных глыб, однако остановился после создания двух суровых исполинских статуй. Но одинокая жизнь Дантона длилась недолго. На поляну его планеты спустился космический корабль очень старой конструкции — созданный за несколько поколений до рождения Дантона. В нем были переселенцы, предки которых очень давно покинули Землю. Это оказались люди народа, больше столетия кочующего по Вселенной. И имя ему, написанное на борту ракеты, было «Народ Хаттера». Разложив живописно свежие фрукты и овощи прямо на поляне, Дантон радостно приветствовал двух вышедших из звездолета мужчин с винтовками. Постарше (Симеон) был предводителем народа, помоложе (Джедекия) — его помощником, а за ними из люка выглянула хорошенькая блондинка — Анита, дочь Симеона, в которую Джедекия был влюблен. На приветствие Дантона Симеон удивился, почему тот говорил по-английски, и стал требовать, чтобы показались остальные «соплеменники» Дантона, прячущиеся в окрестностях. Свежую еду пришельцы есть отказались, потому что опасались яда, которым дикари собираются их отравить. На всякий случай они решили проучить «туземцев» сразу же и выпустили вслед убегающему Дантону несколько пуль. Когда стемнело, Дантон подполз 310 поближе к звездолету и услышал речь Симеона, обращенную к окружившим его соотечественникам. «Друзья мои... Вот, наконец, и обрели мы с вами долгожданный приют. Взгляните: перед вами земля обетованная, и природа здесь щедра и изобильна... На этой планете нет цивилизованных людей. Мы первыми пришли сюда, друзья, и она достанется нам. Но помните об опасностях! В чаще джунглей, быть может, бродят неведомые нам чудовища... А в пучине вод, наверное, таится некий левиафан... Одно известно нам: на планете есть туземцы, нагие дикари, и, как все аборигены, они, несомненно, коварны, жестоки и безнравственны. Остерегайтесь их. Конечно, мы хотели бы жить с ними в мире, одаряя их плодами цивилизации и цветами культуры. Возможно, они будут держаться дружелюбно по отношению к нам, но всегда помните, друзья: никто не может проникнуть в душу дикаря. У них свои нравы, своя особая мораль... Слушатели зааплодировали, спели гимн и приступили к вечерней трапезе... Часовые расхаживали взад и вперед, держа винтовки наизготовку и встревоженно нахохлившись». Только что высадившись, хаттериты имеют свою гипотезу о жизни на новой земле. Судя по стилю речи и поведения, это протестанты, у которых вождь является главным религиозным проповедником. Увидев обнаженного и загорелого человека, Симеон тут же делает вывод, что «земля обетованная» населена туземцами. Набедренная повязка выполняет функцию мундира, причем мундира армии, с которой непременно придется воевать. С разной степенью достоверности «достраивается» остальная картина: в лесу, БЫТЬ МОЖЕТ, живут чудовища; в воде, НАВЕРНОЕ, скрывается библейское олицетворение Сатаны — Левиафан. И, уже без всяких сомнений, виденный всеми загорелый человек — один из племени жестоких и безнравственных дикарей. Так культурная матрица мира, свойственная хаттеритам, определяет истолкование сложившейся ситуации. Все, что может быть подогнано под 311 это истолкование, принимается: скажем, свежие плоды служат доказательством коварства дикарей, готовых отравить пришельцев. Все, что не укладывается в привычную картину, отметается: английский язык Дантона, например. И совершенно четко проводится граница между двумя общностями — «мы» и «они». «Мы» выступают как носители самых привлекательных черт человечества, а «они» воплощают чуть ли не мировое зло. Во всяком случае, образ врага «окружается» природными опасностями и мистическими вредоносными силами (Левиафаном). Хаттериты прибыли на мирную Нью-Таити, неся в груди войну. Наивный Дантон полагает, что достаточно легкой искренней беседы с хаттеритами, чтобы рассеять все недоразумения. Но перешагнуть границу между «мы» и «они» оказывается не так просто. «Дантон дождался, когда переселенцы позавтракают, и осторожно вышел из кустов на дальнем краю пляжа. — Стой, — разом рявкнули все часовые. — Дикарь вернулся, — крикнул кто-то из переселенцев. — Ой, мамочка, — заплакал какой-то малыш. — Злой, гадкий дядька меня съест. Не отдавай меня. — Не бойся, милый, — успокаивала его мать. — У папы есть ружье. Папа застрелит дикаря. Из звездолета выскочил Симеон и уставился на Дантона... Я предводитель этих людей. — Симеон произносил слова очень медленно, словно обращался к ребенку. — Моя — большой вождь эти люди. А твоя — большой вождь твои люди? — Зачем вы так разговариваете? — спросил Дантон. — мне даже трудно вас понять. Я же вам говорил, что на острове никого нет. Только я». К разговору присоединяется сутулый человечек в роговых очках — профессор Бейкер. Выслушав Дантона, этот ученый муж делает свое заключение. «Поразительно, — пробормотал профессор Бейкер. — Поистине поразительно. Так овладеть английской разговорной речью возможно лишь 312 при относительно высокой степени развития интеллекта. Нам остается предположить, что мы столкнулись с феноменом, нередким в примитивных обществах, а именно — чрезвычайно развитой способности к мимикрии. Наш друг Данта (как его, несомненно, называли, прежде чем он исковеркал свое имя на английский лад) знает, наверное, множество местных легенд, мифов, плясок и исполнит нам... — Но я землянин! — Нет, мой бедный друг, — ласково возразил профессор. — Ты не землянин. Не сомневаюсь, что ты встречал землянина...» Далее профессор назидательно замечает про «критические пункты», в которых проявляется «примитивное» мышление его собеседника: «Неспособный постичь своим неразвитым умом, что путешествие может длиться годы, он утверждает, будто за несколько месяцев долетел сюда от Земли, в то время как мы знаем, что ни один космический корабль не способен даже теоретически преодолеть такое расстояние в подобный срок» Так происходит интеллектуальное подтверждение гипотезы о «дикарях». Обычный испуг ребенка при виде незнакомого человека мать использует для символического закрепления: папа убьет «злого дядьку». Безопасность обеспечивается через военную победу. Американцу Шекли близка проблематика столкновения переселенцев с местным населением (вспомним многовековую борьбу белых и индейцев в Новом Свете). Но отзвуки этой проблемы мы встретим и в русской культуре. Одним из самых известных литературных произведений является «Казачья колыбельная» Лермонтова, где есть такие слова: «По камням струится Терек, Плещет мутный вал; Злой чечен ползет на берег, Точит свой кинжал; Но отец твой старый воин, Закален в бою: 313 Спи, малютка, будь спокоен, Баюшки-баю». Разговор с профессором Бейкером также не приносит Дантону облегчения. Все, что не укладывается в научную картину этсго эрудированного хаттерита, относится на счет неразвитости «аборигена», которому профессор даже дает другое — «дикарское» имя: Данта. Стоит обратить внимание на проблему языка. Сперва Симеон начинает говорить с Дантоном изуродованным английским языком. Потом профессор поражается, что примитивное сознание дикаря не помешало ему освоить английскую речь, которую он именует «разговорной», то есть, косвенно утверждает, что Дантон неспособен к письменной речи. И, наконец, имя «Дантон» толкуется как слово «Данта», «исковерканное» на английский лад. Короче, откровенный расизм в соединении с подкрепляющими его «научными концепциями» все непохожее объявляет инородным (за границами «мы») и ущербным. Дальше конфликт нарастает и доходит до уровня действий. Неготовность «Данты» показать «соплеменников» воспринимается как акт враждебности. Дантону предлагают присоединиться к тем, кто разгружает звездолет. Не видя в том смысла, он по привычке свободного гражданина хочет отказаться, но в ответ получает удар в челюсть от Джедекии за дерзость и обещание, что за разгрузку расплатятся бусами и ситцем. После работы к Дантону подходит Анита, и их беседа завершается поцелуем в лунной тишине. К несчастью, свидетелем его оказывается Джедекия. «Ты опозорила свою расу, — сказал Джедекия Аните, — и весь народ Хаттера. С ума ты сошла, что ли? Разве может уважающая себя девушка путаться с грязным туземцем? А тебе, — повернулся он к Дантону, — я растолкую одну истину, да так, что ты крепко ее запомнишь. Туземцу не позволено волочиться за нашими женщинами! И сейчас я вколочу это тебе в башку». 314 Произошла короткая стычка, в результате которой Джедекия оказался распростертым на земле плашмя. — На помощь! — завопил он. — Туземцы взбунтовались! На звездолете загремел набат. Вой сирен пронзил ночную темноту... Чуть ли не до утра Дантон слышал, как отбивают хаттериты атаки воображаемых туземцев». Шекли очень точно показывает, как факт переходит в интерпретацию. Для Джедекии поцелуй из факта соединения губ мужчины и девушки переходит в символическое действие по ухаживанию за НАШИМИ женщинами. А успешное сопротивление ему как агрессору-ревнивцу истолковывается как бунт туземцев. И потасовка двух мужчин из-за поцелуя девушки (это факт!) хаттеритами переосмысляется как начало межнациональной войны — по вине, разумеется, «туземцев». Утром Дантон слышит в лесу голос Аниты. Она пришла к нему, чтобы передать текст мирного договора хаттеритов с туземцами, которым отводится большая резервация. Причем хаттериты уже начинают вколачивать в землю межевые столбы. В конце концов, эти действия напуганных колонизаторов мало волнуют Дантона: земли на всех хватит. Но из-за расистского разделения на своих и чужих он теряет Аниту. Дантон решает ей дать фактическое опровержение теории «хаттериты — туземцы», говоря, что при ночной перестрелке не было раненых. И тут сам получает от Аниты удручающий факт: раненые есть. А затем и «осмысление» этого факта в духе национальной теории хаттеритов: пулевые ранения были единственными потому, что туземцев не подпустили на близкое расстояние, с которого можно метать отравленные копья. Чувствуя себя пленником в сетях этой расистской культуры, Дантон предлагает Аните просто убежать вдвоем в лес, где их не найдут. Пока предрассудки хаттеритов высвечивали пришельцев не с лучшей стороны, здесь произошло другое. Анита сказала, что сама она готова убежать. Но 315 тогда хаттериты захватят заложников из местных племен и убьют их. А жертвовать жизнями других для своего счастья безнравственно. Увы, она любила Дантона как дикаря Данту и все воспринимала в понятийной системе культуры хаттеритов. Она защищала — но Данту, говоря старейшинам, что Джедекия напал первым, а туземцы вмешались позднее, хотя она их не видела и не утверждала, что видела. Дантон столкнулся с тупиковой ситуацией. Все, что подтверждало культурные установки хаттеритов, они воспринимали как доказательство. Остальное домышляли до полноты картины, отвергая те факты, которые не укладывались в их привычные представления. Попытки Дантона доказать, что он «свой», встречали непонимание всех пришельцев. И самое главное — также «по-хат-терски» глядела на мир любящая его Анита. Если бы действительно существовала межэтническая проблема, то войны бы не миновать. Но в сущности возник небольшой «конфликт ресурса». И этим «ресурсом» была Анита. Пока Дантон боролся с предрассудками хаттеритов, он получал абсолютное идеологическое неприятие. Теперь задумавшийся влюбленный решил из той же картины мира пришельцев взять силу. Он явился к хаттеритам. «Я пришел дабы возвестить вам, — громовым голосом начал Дантон, — объявление войны!.. Мы, вожди племен, живущих здесь на острове,., обсудили договор и находим, что он несправедлив. Нью-Таити наша. Она искони принадлежала нашим отцам и отцам наших отцов. Здесь растили мы детей, сеяли злаки и собирали плоды хлебного дерева. Мы не хотим жить в резервации!.. Все племена поднялись. И не одни только цинохи, мой народ, но и дровати, лорогнасти, ретелльсмбройхи, виттели. Я уже не говорю о зависимых племенах. — И много вас народу? — спросил Симеон. — Пятьдесят или шестьдесят тысяч воинов. Но, конечно, не у каждого есть винтовка. Большинству придется довольствоваться более примитивным 316 оружием, вроде отравленных дротиков и стрел. Тревожный ропот пробежал по рядам толпы» Дантон своей речью материализовал все страхи хаттеритов и тем обрел силу. Пока он доказывал, что является землянином-одиночкой, его принимали за обманщика. Теперь его признали за вождя несметных и опасных полчищ туземцев. За плечами хаттеритов было горькое прошлое войн с «дикарями» — неслучайно они «порхали» с планеты на планету. Они, убоявшись новой крови, решили пойти на соглашение с «вождем краснокожих ». Но и Дантон стал Дантой. Ведь он говорил словами, которые скорее уместны в «Песне о Гайявате» или в романах о Кожаном Чулке. Абракадабра выдавалась за названия племен. Дружелюбный демократ «свободного мира» превратился в стойкого и сурово-отрешенного «циннохи». «Многих из нас убьют, — бесстрастно продолжал Дантон. — Пусть: мы готовы к этому. Каждый ньютаитянин будет сражаться как лев... И каких бы жертв и бедствий нам это ни стоило, мы опрокинем вас в море. Я сказал». Переговоры длились недолго. «Данта» потребовал равноправия: должна произойти ассимиляция племен. И начать нужно с женитьбы его — вождя — на девушке из рода пришельцев. Расчет был точен. Хаттери-там пришлось бы воевать, если бы ни одна девушка не согласилась на брак. Но она была — конечно, Анита. К огорчению отца, она проявила желание выйти за «голого и грязного язычника дикаря». У сообразительного Дантона хватило ума не оспаривать ни одного из уничижительных определений, так хорошо укладывавшихся в картину мира хаттеритов. Он повел себя как философ, подобно Аристотелю. Тому однажды сказали, что один его знакомый за глаза его ругает. «За глаза пусть хоть убивает», — был ответ мудреца. С мифологической картиной мира приходится мириться, если она не затрагивает чего-то существенного. 317 Дантон стал играть для всех — и для любимой Аниты — роль Данты. «Данту часто навещали антропологи. Они записали все истории, какие он рассказывал своим детям: древние и прекрасные ныо-таитянские легенды о небесных богах и водяных демонах, о духах огня и о лесных нимфах... От антропологов не ускользнуло сходство нью-таитяиских легенд с некоторыми из земных, что послужило основанием для целого ряда остроумных теорий. Но гораздо больше интриговало ученых загадочное исчезновение нью- таитян. Беспечные, смешливые, смуглые, как бронза, дикари, превосходившие представителей любой расы ростом, силой, здоровьем и красотой, исчезли с появлением белых людей. Лишь весьма немногие из старейших переселенцев могли кое-что припомнить о своих встречах с аборигенами, но и их рассказы не внушали особого доверия. — Мой народ? — говорил Данта любопытным. — О, мой народ не перенес болезней белых людей, их машинной цивилизации, их грубости и деспотизма. Мои родичи теперь в ином, более счастливом краю, на Валгуле, там, за небом. Когда-нибудь и я уйду туда. И слыша это, белые люди почему-то чувствовали себя виноватыми и старались быть как можно ласковее с Дантой, Последним Туземцем» В этом чудесном рассказе Шекли конфликт в области культуры нашел доброе разрешение. Абсолютно необитаемая земля (нью — по английски «новый») обрела древние исторические традиции. Пришельцы почувствовали себя укорененными в богатой культурным прошлым планете. А ведь Дантон вернул им их земное прошлое, которое они готовы были уничтожить из-за сиюминутной выгоды вытеснения туземцев. Культурный конфликт разрешился восстановлением человеческого всеединства. Это воплощение мечты о том будущем, что Пушкин выразил словами: «Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся». 318 |