Адам Сильвера в конце они оба умрут
 Скачать 0.58 Mb.
|
РУФУС06:48Кто там ставил десять долларов на то, что в свой Последний день я полезу в инстаграм? Откликнись, ты стал на десять баксов богаче. Плутонцы так и не ответили ни на одно мое сообщение и ни на один звонок. Я не схожу с ума от беспокойства, потому что они не Обреченные, но твою ж мать, неужели никто из них не соизволит хотя бы сообщить мне, на хвосте ли у меня еще копы? Ставлю на что угодно, они все просто уснули. Я и сам был бы не прочь, окажись сейчас передо мной кровать. Да и кресло с подлокотниками прокатило бы. Но точно не эта скамейка, на которой и сидя‑то уместятся от силы двое. А отдыхать в позе эмбриона я точно не буду, это не про меня. Я просматриваю ленту инстаграма, рассчитывая найти новый пост в аккаунте Малкольма (@manthony012 ), но в нем вот уже девять часов не появлялось ничего нового. Последним он запостил фото без фильтров, на котором запечатлена бутылка кока‑колы с его именем на этикетке. В мировой войне пепси против колы он воюет на стороне пепси, только вчера он так обрадовался, когда увидел свое имя в холодильнике магазинчика на углу, что не смог устоять. И кофеин только подстегнул его перед дракой. Хотя не стоит называть то, что произошло между нами с Пеком, дракой. У него даже не было возможности как следует замахнуться, так я его прижал. Я набираю Эйми сообщение с извинениями (хотя делаю это не совсем от души, ведь этот ее маленький говнюк натравил на меня копов прямо посреди моих чертовых похорон), как вдруг с лестницы на опасной скорости сбегает Матео. Он пулей несется к выходу из подъезда, и я бегу вслед за ним. У него красные глаза, он тяжело дышит, как будто изо всех сил старается не расплакаться по‑настоящему. – Ты в порядке? – Очевидно, что нет, – тупо задавать такие вопросы. – Нет. – Матео распахивает дверь. – Пойдем, пока Лидия за мной не погналась. Я и сам не прочь поскорей отсюда двинуть, поверьте, но играть в молчанку не собираюсь. Я иду за Матео и качу рядом велик. – Ну давай, сбрось груз с души. Не будешь же ты весь день его таскать. – Да нет у меня никакого всего дня! – орет Матео, как будто его только сейчас по‑настоящему вывело из себя, что его не станет на свете в восемнадцать лет. Оказывается, внутри у него полыхает пожар. Он останавливается у обочины и садится на бордюр в полном отчаянии. Может, он ждет, что какая‑нибудь машина сейчас разом избавит его от страданий. Подножку от велика – вниз, Матео – вверх. Я просовываю руки ему под мышки и поднимаю его. Мы уходим от обочины дороги, прислоняемся к стене, и Матео дрожит. Он в самом деле не хочет быть на улице, и, когда он сползает по стене на землю, я следую его примеру. Матео снимает очки и утыкается головой в колени. – Слушай, сейчас не будет пылкой речи. У меня нет никаких заготовок, и вообще я не такой человек. – Я сделаю кое‑что получше. – Но я знаю, в каком ты сейчас отчаянии, чувак. К счастью, у тебя есть выбор. Если ты захочешь вернуться к папе или к подруге, я не стану тебя останавливать. Если захочешь отделаться от меня, не стану преследовать. Это твой Последний день, блин, проживи его так, как сам хочешь. А если тебе нужна помощь, чтобы его прожить, то я рядом. Матео поднимает голову и косится на меня. – По‑моему, довольно пылкая речь. – Да. Виноват. – Мне он больше нравится в очках, но и без них он выглядит хорошо. – Чем хочешь заняться? – Если он свалит, я отнесусь к его решению с уважением и начну продумывать свой следующий шаг. Надо проверить, что там с плутонцами, но возвращаться в интернат нельзя: нет уверенности, что за зданием не установили слежку. – Я хочу идти дальше, – говорит Матео. – Верное решение. Он снова надевает очки, и, если вам захочется провести какую‑то аналогию с тем, что теперь он смотрит на мир новыми глазами, – то флаг вам в руки. А я просто испытываю облегчение, что в этот день не останусь один. – Прости, что наорал на тебя, – говорит Матео. – Я все еще считаю, что уйти не попрощавшись было правильным решением, пускай я и буду сожалеть об этом весь сегодняшний день. – Я со своими друзьями тоже попрощаться не успел, – говорю я. – Что там случилось на твоих похоронах? Я все время говорю о честности и призываю его снять груз с души, а сам не то чтобы очень с ним откровенен. – Их прервали. И я так до сих пор и не смог связаться со своими друзьями. Надеюсь, они все‑таки появятся до того как… – Мимо проезжает машина. Я хрущу суставами пальцев. – Просто я хочу, чтобы они знали, что я в порядке. Чтобы не гадали, жив я или нет. Но не могу же я им слать сообщения до тех пор, пока неизбежное наконец не случится. – Создай себе профиль на форуме «Обратный отсчет», – предлагает Матео. – Я столько историй там перечитал, что могу помочь тебе разобраться. В этом я не сомневаюсь. Хотя, если руководствоваться такой логикой, я уже должен быть королем секса, столько порнухи пересмотрел. – Не, это все не для меня. Я даже к тамблеру и твиттеру так до сих пор и не привык. Только к инстаграму. Увлекся тут недавно фотографией, пару месяцев как. Инстаграм – это кайф. – Можно посмотреть твой аккаунт? – Конечно. Я отдаю Матео свой телефон. Профиль у меня открытый, потому что мне в принципе все равно, кто из незнакомых мне людей на него наткнется. Но смотреть, как незнакомый человек просматривает твои фото, – как‑то странно. Я чувствую себя обнаженным, как будто только что вышел из душа, а кто‑то смотрит, как я оборачиваю задницу полотенцем. Мои самые первые фотки из‑за плохого света выглядят довольно непрофессионально, но редактировать их я не могу, и это, наверное, к лучшему. – Почему они все черно‑белые? – спрашивает Матео. – Я завел аккаунт через несколько дней после того, как переехал в интернат. Мой кореш Малкольм сфотографировал меня… Вот фотка… – Я подвигаюсь ближе к Матео и прокручиваю страницу в самый низ, к моим первым фотографиям. Полсекунды перед этим я стесняюсь грязи под своими ногтями, но потом забиваю. Я кликаю по фотке, где сижу на кровати в Плутоне, закрыв лицо руками. Малкольм указан как автор этого кадра. – Это моя третья или четвертая ночь в семейном интернате. Мы играли в настольные игры, но в голове у меня все взрывалось от чувства вины за то, что я вполне сносно провожу время… Не, вру. Я офигенно проводил время. И от этого становилось только больнее. Я ушел, не сказав никому ни слова, и Малкольм пошел за мной, потому что меня слишком долго не было. И сфоткал мой нервный срыв. – Зачем? – спрашивает Матео. – Сказал, что любит отслеживать рост человека, причем не только физический. Он очень к себе строг, но в то же время умен как черт. – Кстати сказать, когда Малкольм впервые показал мне это фото спустя неделю, я пнул его по гигантской коленке. Сталкер. – Я делаю черно‑белые фотографии, потому что после смерти сестры и родителей моя жизнь утратила цвет. – И ты живешь, ни на миг о них не забывая? – спрашивает Матео. – Точно. – Я думал, люди регистрируются в инстаграме, просто чтобы быть в инстаграме. – Такой вот я старомодный, – пожимаю плечами я. – Твои фотки и правда в стиле старой школы, – кивает Матео. Он меняет позу и смотрит мне прямо в глаза. Потом улыбается, впервые за все время нашего знакомства, и – блин – это совсем не лицо Обреченного. – Тебе не нужен «Обратный отсчет». Пость все прямо здесь. Можешь еще создать какой‑нибудь хештег или типа того. Но, по‑моему, тебе лучше публиковать свою жизнь в цвете… Пусть плутонцы запомнят тебя именно так. – Улыбка сходит с его лица (такой уж сегодня день). – Забудь. Это тупо. – Ничего не тупо, – говорю я. – На самом деле классная идея. Плутонцы будут заходить сюда и вспоминать черно‑белые кадры из нашей с ними совместной жизни. Это как учебник истории, только круче. А мой Последний день будет контрастировать с остальными фотографиями и останется без фильтров. Можешь сфоткать, как я тут сижу? Если вдруг это будет мое последнее обновление в инстаграме, я хочу, чтобы все видели меня живым. Матео снова улыбается, как будто позирует он, а не я. Затем встает и направляет на меня камеру. Я не позирую. Я просто сижу, прислонившись спиной к стене, в том самом месте, где убедил своего Последнего друга продолжить приключения и где он подсказал мне, как напоследок оживить мой аккаунт. Я даже не улыбаюсь. Я никогда не любил улыбаться, и начинать сейчас уже как‑то странно. Не хочу, чтобы на фото друзья увидели незнакомого человека. – Готово, – говорит Матео и протягивает мне телефон. – Если не понравится, пересниму. Мне в принципе все равно – я не настолько от себя без ума, чтобы одобрять или отбраковывать свои же фотки. Но кадр, который сделал Матео, на удивление крут. Ему удалось поймать выражение моего лица – одновременно печальное и гордое. Такое было у моих родителей, когда Оливия выпускалась из школы. И даже переднее колесо моего велика получило камео. – Спасибо, чувак. Я загружаю фото без всяких фильтров. Думаю, не поставить ли хештег #последнийдень, но мне не нужны комментарии, полные фальшивого сочувствия типа: «О нет, покойся с миром!!!» или реакции всяких троллей вроде: «Мир паху твоему!!!» Самые дорогие мне люди и так все знают. И я надеюсь, они помнят меня таким, какой я есть, а не тем парнем, который без веских на то причин бил кому‑то морду. |