Адам Сильвера в конце они оба умрут

• Название: Адам Сильвера в конце они оба умрут
• Дата: 19.06.2022
• Размер: 0.58 Mb.
• Имя файла: v-konce-oni-oba-umrut.rtf
• Тип: Документы; #602873
• страница: 11 из 30

РУФУС

04:46

Я сижу у двери в палату и готовлюсь сказать Матео, что нам пора. Выманить его из квартиры – это одно. Но теперь мне, похоже, придется как‑то вырубить этого чувака и силой вытащить его из больницы. Кому‑нибудь точно пришлось бы сотворить со мной подобное, чтобы оттащить меня от моего папки, не важно, в сознании он или без.

Эта медсестра, Элизабет, смотрит сначала на часы, а потом на меня по пути в другую палату, куда несет поднос со слегка заветренной едой.

Мне пора уводить Матео.

Я встаю с пола и приоткрываю дверь в палату. Матео держит отца за руку и напевает песню, которую я никогда раньше не слышал. Я тихонько стучу, и Матео вскакивает как ошпаренный.

– Прости, чувак. Ты в порядке?

Матео стоит, его лицо пылает, как будто мы только что играли в щелчки большой компанией и я жестко его обыграл.

– Да, в порядке. – Чертов врун. – Нужно прибраться.

Проходит минута, прежде чем он отпускает руку отца, но отец будто сам его держит и не хочет отпускать. Матео все‑таки умудряется освободиться. Потом берет папку для бумаг и кладет на полку над кроватью.

– Папа обычно оставляет всю уборку на субботу, потому что ему не улыбается каждый будний день возвращаться с работы и делать что‑то по дому. В выходные мы с ним всегда убирались и боролись за первенство в марафоне по непрерывному просмотру телика. – Матео оглядывается, но в комнате чертовски чисто. Ну то есть с пола я бы есть не стал, но только потому, что это больница.

– Ты же попрощался?

Матео кивает.

– Типа того. – Он идет в сторону ванной комнаты. – Проверю, чисто ли там.

– Да уж наверняка.

– Нужно удостовериться, что, когда он проснется, у него будет чистая чашка.

– О нем позаботятся.

– Может быть, ему нужно одеяло потеплее. Он же не может нам сказать, что замерз.

Я подхожу к Матео и беру его за плечи, пытаясь как‑то успокоить, потому что его трясет.

– Он не хочет, чтобы ты тут сидел, ясно?

Брови Матео смыкаются на переносице, глаза краснеют. Так краснеют глаза у того, кто очень опечален, а не зол.

– Я не это имел в виду. Просто сморозил. Он не хочет, чтобы ты тратил здесь свое время. Послушай, у тебя хотя бы был шанс попрощаться. А у меня в случае с моей семьей такого шанса не было. Я слишком много времени потратил на попытки понять, что же им сказать. Так что я счастлив за тебя – и в то же время жесть как тебе завидую. И даже если теперь моих слов недостаточно, чтобы вытащить тебя из палаты, скажу честно: ты мне нужен. Мне нужно, чтобы рядом со мной был друг.

Матео снова оглядывает комнату, наверняка убеждая себя, что ему прямо в эту секунду нужно почистить унитаз или проверить, все ли чашки в больнице безукоризненно чисты, чтобы полностью исключить вероятность того, что его папе достанется единственная грязная. Но я сжимаю его плечи и помогаю ему очнуться. Он идет к кровати и целует отца в лоб.

– Прощай, пап.

Потом начинает пятиться от кровати, шаркая ногами, и на прощание машет своему спящему отцу. Мое сердце грохочет в груди, а ведь я всего лишь свидетель этой сцены. Должно быть, Матео сейчас готов разорваться на части. Я кладу руку ему на плечо, и он вздрагивает.

– Прости, – произносит он у двери. – Я очень надеюсь, что он очнется сегодня. Ровно ко времени, понимаешь.

Я бы на это не рассчитывал, но все равно киваю.

Мы выходим из палаты. Матео в последний раз заглядывает внутрь и закрывает за нами дверь.

МАТЕО

04:58

Я останавливаюсь на углу возле больницы.

Еще не поздно побежать обратно в палату к папе и там дожить этот день до конца. Но несправедливо подвергать риску остальных людей в больнице, ведь я сейчас – бомба замедленного действия. Не могу поверить, что я снова на улице, в мире, который меня убьет, и сопровождает меня Последний друг, чья дальнейшая судьба тоже в полной заднице.

Сохранять в себе мужество уже невозможно.

– Ты в порядке? – спрашивает Руфус.

Я киваю. Мне сейчас очень хочется послушать какую‑нибудь музыку, особенно после того, как я попел у папы в палате. При мысли, что Руфус слышал, как я пою, у меня внутри все сжимается. Но ладно. Это ерунда. Он промолчал, а может, ничего толком и не слышал. Из‑за этой неловкости мне еще сильнее не терпится окунуться в музыку, укрыться от окружающего мира с головой в компании мелодий, которые всегда дарили мне идеальное одиночество. Еще одна любимая песня папы – «Come What May» из фильма «Мулен Руж!». Именно ее мама пела ему и мне (я тогда был еще в животе), когда они вместе принимали душ прямо перед тем, как у нее отошли воды. Меня просто преследует одна строчка из этой песни: «I will love you until the end of times»⁷ . То же самое можно сказать еще об одной моей любимой песне, «One Song» из фильма «Богема». Я очень сильно хочу ее послушать, особенно теперь, когда сам стал Обреченным, ведь это песня о потерянных возможностях, пустой жизни и смерти времени. Мои любимые слова в ней – «One song before I go…»⁸ .

– Прости, что я так давил на тебя с уходом, – говорит Руфус. – Ты меня попросил тебя оттуда увести, но я не уверен, что ты на самом деле этого хотел.

– Я рад, что ты это сделал, – признаюсь я. Папа хотел бы именно этого.

Переходя через дорогу, мы смотрим сначала направо, потом налево. Машин в поле зрения нет, но на углу соседнего здания мужчина неистово роется в мусорном баке, как будто вот‑вот приедет мусоровоз и увезет все мешки у него из под носа. Возможно, он ищет что‑то, что случайно выбросил, но по рваной штанине его джинсов и въевшейся грязи на жилетке ржавого цвета можно заключить, что он бездомный. Мужчина вынимает половинку апельсина, засовывает ее себе под мышку и продолжает рыться в мусорных мешках. Когда мы доходим до угла, он оборачивается.

– Доллар есть? Или мелочь какая?

Проходя мимо, я, как и Руфус, низко опускаю голову. Бездомный не кричит нам вслед и вообще больше ничего не говорит.

– Хочу дать ему немного денег, – говорю я Руфусу, даже при том что очень боюсь делать это в одиночку. Я шарю по карманам и в одном из них обнаруживаю восемнадцать долларов. – А у тебя нет для него наличных?

– Не хочу показаться мудаком, но с чего вдруг?

– С того, что они ему нужны, – отвечаю я. – Он роется в мусорке в поисках еды.

– Где гарантия, что он вообще бездомный? Меня уже так надували.

Я останавливаюсь.

– Меня в жизни тоже обманывали.

А еще я не раз игнорировал чужие просьбы о помощи, что было несправедливо.

– Я же не говорю, что нам нужно отдать ему все свои сбережения. Просто пару баксов.

– Когда это тебя обманывали?

– В пятом классе. Шел я как‑то в школу, и один парень попросил у меня доллар, а когда я достал пять, которые взял у отца на ланч, он ударил меня по лицу и отнял их. – Стыдно признаться, но в школе в тот день я безутешно рыдал, пока папа не отпросился с работы и не пришел проведать меня в медпункте. После того случая он даже две недели водил меня в школу и умолял быть осторожным и не разговаривать с незнакомцами, особенно о деньгах. – Я просто думаю, что не в моей власти судить, кому на самом деле нужна помощь, а кому нет. Это все равно что просить человека станцевать или спеть, чтобы доказать, что он достоин моего внимания. Одной просьбы о помощи, когда она нужна, должно быть достаточно. Да и что такое доллар? Заработаем еще один.

На самом деле ничего мы больше не заработаем, но, если Руфус такой же умный, как я (или такой же параноик), у него тоже наверняка достаточно денег на банковском счете. По выражению его лица мне ничего не понятно, но он останавливает велосипед и ставит его на подножку.

– Тогда так и сделаем. – Он тянется к карману и достает двадцать долларов наличными. Затем идет вперед, а я тащусь сзади, и сердце глухо стучит в груди. Я немного опасаюсь, что этот мужик на нас нападет.

Руфус останавливается в полуметре от бездомного и подзывает меня. В этот самый миг бездомный оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.

Руфус ждет, пока я заговорю.

– Сэр, это все, что у нас с собой есть. – Я беру двадцатку у Руфуса и протягиваю мужчине все наши наличные.

– Не надо со мной играть. – Он оглядывается, как будто боится, что это какой‑то спектакль. Так не должно быть, чужая помощь не должна вызывать у человека подозрений.

– Мы и не играем, сэр. – Я делаю шаг ему навстречу. Руфус встает рядом со мной. – Знаю, это не так уж много… Извините нас.

– Это… – Мужчина подходит ко мне вплотную, и, клянусь, у меня вот‑вот разорвется сердце, словно мои ноги забетонированы в гоночный трек, а на меня разноцветными пятнами несется дюжина автомобилей. Но мужчина не бьет меня. Он обнимает меня, и из‑под мышки к нашим ногам падает апельсин. Минуту спустя, когда я умудряюсь совладать с нервами и мышцами, я обнимаю его в ответ, и он напоминает мне отца – ростом, худобой и всей своей фигурой. – Спасибо. Спасибо, – шепчет он, и я не знаю, почему у него красные глаза: потому что ему негде ночевать и он очень устал или потому что он вот‑вот заплачет. Однако я не задаю лишних вопросов. Ему не нужно мне ничего доказывать. Жаль, что раньше я не так относился к жизни.

Мужчина кивает Руфусу и засовывает купюры в карман. Больше он ни о чем не просит. Он не бьет меня, а просто уходит, чуть расправив плечи. И я мгновенно жалею, что не спросил его имени, прежде чем он ушел, или по крайней мере не представился сам.

– Молодец, – говорит Руфус. – Надеюсь, по закону кармы ты в следующей жизни получишь по справедливости.

– Дело не в карме. Я не стремлюсь набрать очки и показать, какой я хороший человек. – Не стоит жертвовать средства на благотворительность, переводить стариков через дорогу или спасать щенков в надежде, что когда‑нибудь потом тебя за это отблагодарят. Возможно, я не сумею найти лекарство от рака или положить конец мировому голоду, но маленькие добрые поступки способны творить чудеса. Руфусу я ничего такого не скажу, потому что одноклассники высмеивали все мои подобные мысли, но вообще‑то никто не должен испытывать неловкость из‑за того, что хочет быть хорошим человеком. – Думаю, мы подняли ему настроение, потому что не притворялись, будто не видим его. Спасибо, что увидел его вместе со мной.

– Надеюсь, мы помогли хорошему парню, – говорит Руфус.

Точно так же, как Руфус не ожидает, что я мгновенно стану храбрым, я не могу ожидать, что он мгновенно станет щедрым.

Хорошо, что Руфус не сказал мужчине, что мы сегодня умрем. Это все обесценивает, да? Ведь тогда он решил бы, что мы отдаем ему свои деньги только потому, что сами, возможно, через минуту‑другую уже не сможем ими воспользоваться.

Может, благодаря встрече с нами теперь он будет доверять другим. Мне он в этом точно помог.