Адам Сильвера в конце они оба умрут

• Название: Адам Сильвера в конце они оба умрут
• Дата: 19.06.2022
• Размер: 0.58 Mb.
• Имя файла: v-konce-oni-oba-umrut.rtf
• Тип: Документы; #602873
• страница: 12 из 30

ДЕЛАЙЛА ГРЕЙ

05:00

В 02:52 ночи Делайле Грей позвонили из Отдела Смерти, чтобы сообщить, что она сегодня умрет, но Делайла готова поспорить, что это неправда. И вовсе не потому, что она на первой стадии принятия горя – отрицании. Делайла почти уверена, что злую шутку с ней сыграл ее бывший, сотрудник Отдела Смерти. Так он пытается ее запугать, потому что вчера вечером она отменила помолвку, хотя уже год как обещала выйти за него замуж.

По закону такие розыгрыши строжайше наказываются. За подобное преступление ее бывшего отправят в тюрьму минимум лет на двадцать и занесут в черный список, что не позволит ему впредь найти приличную работу. Напортачить на службе в Отделе Смерти – это, в общем‑то, способ самоубийства.

Делайла возмущена тем, что Виктор способен так злоупотреблять своими полномочиями.

Она удаляет электронное письмо с квитанцией и временем звонка глашатая, Микки, которого покрыла матом, прежде чем повесить трубку. Потом берет мобильник. Соблазн позвонить Виктору велик, но Делайла качает головой и снова кладет телефон на подушку, на которой Виктор спал, когда оставался у нее с ночевкой. Делайла не хочет, чтобы он самодовольно посчитал ее параноиком, ведь она вовсе не параноик. Если он надеется, что она зарегистрируется на сайте www.death‑cast.com и проверит, на самом ли деле ее имя числится в списке Обреченных, или позвонит и начнет угрожать ему судебным разбирательством, пока он не сознается, что Микки – его друг с работы, нанятый лишь затем, чтобы ее напугать, – ему придется очень долго ждать. Ведь у нее в запасе уйма времени.

Делайла продолжает просто проживать свой день, потому что не сомневается в том, что этот звонок – чушь собачья, как не сомневалась в своем решении разорвать помолвку.

Она идет в ванную, чистит зубы и с восхищением рассматривает свои волосы в зеркале. Волосы у Делайлы очень яркие, слишком яркие, по мнению ее начальницы. Уже многие недели ей хотелось что‑нибудь поменять, но она игнорировала внутренний голос, который подстрекал ее оборвать отношения с Виктором. Покрасить волосы было проще. Меньше слез. На вопрос парикмахера, чего она хочет, Делайла попросила окрашивание «Северное сияние». Это сочетание розового, фиолетового, зеленого и голубого пора было уже обновить, но Делайла решила, что это подождет до следующей недели, когда она наверстает все сорванные планы.

Она возвращается в постель и открывает ноутбук. Решающий разговор с Виктором накануне вечером перед его сменой отвлек девушку от ее собственной работы – написания краткого обзора сериальных премьер для «Инфинит Уикли». В этой газете она работает помощником редактора с тех самых пор, как весной выпустилась из колледжа. Она не фанатка сериала «Дом хипстера», но он привлекает больше читателей, чем «Берег Джерси», а кому‑то ведь нужно писать обзоры на сериалы, пока другие редакторы заняты освещением кинофраншиз. Делайла прекрасно понимает, что ей повезло получить эту, пусть и рутинную, работу, да и вообще любую работу, если принять в расчет, что она новая сотрудница и уже задержала несколько заданий, потому что с головой ушла в планирование свадьбы с парнем, которого знает чуть больше года.

Делайла включает телевизор, чтобы пересмотреть до боли абсурдную новую серию: хипстерам дают задание совместно писать рассказы на печатной машинке посреди заполненной до отказа бруклинской кофейни. Но прежде чем Делайла успевает поставить сериал, ведущий на канале «Фокс‑5» зачитывает новости, заслуживающие особого внимания, если принять в расчет ее интересы.

– «…И мы обратились за информацией к его агентам. Хотя двадцатипятилетний актер сыграл в блокбастере о Скорпиусе Готорне не кого иного, как демона‑волшебника, фанаты по всему миру признаются Хоуи Мальдонадо исключительно в чистосердечной любви. Следите за нами в твиттере и фейсбуке и узнавайте последние новости этой захватывающей истории…»

Делайла вскакивает с постели, и ее сердце бешено стучит.

Она не будет ждать развития этой захватывающей истории.

Она первая напишет репортаж со всеми подробностями.

МАТЕО

05:20

Я подхожу к банкомату на углу, а Руфус прикрывает меня со спины. К счастью, папе хватило здравого смысла отправить меня в банк, как только мне исполнилось восемнадцать, чтоб я оформил себе дебетовую карту. Я снимаю четыреста долларов – максимальную сумму, которую можно снять в этом банкомате. Пока я складываю купюры в конверт для Лидии, мое сердце неистово колотится в груди: я молюсь, как бы, заметив у меня деньги, кто‑нибудь вдруг не выпрыгнул с пушкой в руках. Кто знает, чем это может закончиться. Я выхватываю чек, быстро запоминаю, что у меня на счету остается 2076,27 долларов, и рву чек на мелкие кусочки. Мне столько не нужно. Можно снять еще наличных для Лидии и Пенни в другом банкомате или в банке, когда он откроется.

– К Лидии, наверное, рановато идти, – говорю я и, сложив конверт, кладу его к себе в карман. – А то она заподозрит, что что‑то не так. Может, потусуемся у нее в подъезде?

– Не, чувак. Мы не станем сидеть в подъезде твоей лучшей подружки, потому что ты не хочешь ее обременять. Сейчас пять утра, давай пойдем поедим. Потенциальная Тайная вечеря. – Руфус ведет меня за собой. – Моя любимая закусочная открыта круглосуточно.

– Звучит прикольно.

Я всегда был большим поклонником утра. Я подписан на несколько страниц на фейсбуке, посвященных рассвету в других городах («Доброе утро, Сан‑Франциско!») и странах («Доброе утро, Индия!»), и вне зависимости от времени суток в моей ленте всегда мелькают фотографии сияющих зданий, завтраков и людей, которые начинают свой день. Восходящее солнце приносит чувство новизны, и даже при том, что существует вероятность, что я не дотяну до рассвета и не увижу, как лучи солнца просвечивают через кроны деревьев в парке, я должен относиться к сегодняшнему дню как к одному длинному утру. Нужно проснуться, нужно начать свой день.

В столь ранний час улицы пустынны. Я не против людей, просто не осмеливаюсь петь песни в чьем‑либо присутствии. Если бы я сейчас был совсем один, то, наверное, сыграл и спел бы какую‑нибудь депрессивную песню. Папа учил меня, что нет ничего дурного в том, чтобы поддаваться эмоциям, но при этом нужно уметь бороться с самыми плохими из них. На следующий день после того, как его положили в больницу, я играл светлые и душевные песни, например «Just the Way You Are» Билли Джоэла, чтобы чувствовать, что надежда нас не покинула.

Мы подходим к кафе «Пушка». Над дверью треугольная вывеска, на которой изображена пушка, стреляющая чизбургером в название кафе, и картошка фри, которая разлетается в разные стороны, как фейерверк. Руфус пристегивает велосипед к паркомату, я следом за ним захожу в полупустое кафе, и в нос мне сразу бьет запах яичницы и гренок.

Хозяин с усталыми глазами приветствует нас и предлагает занять любые места. Руфус обходит меня и направляется в дальний угол забегаловки, где занимает столик на двоих возле туалета. Темно‑синие кожаные сиденья потрескались, и, глядя на них, я сразу вспоминаю диван у нас дома с тех времен, когда я был совсем еще ребенком. Я тогда машинально отдирал от него кусочки ткани до тех пор, пока обивка не полезла наружу – причем полезла так сильно, что папа выбросил диван и заменил его тем, что стоит у нас до сих пор.

– Это мое любимое место, – говорит Руфус. – Я бываю здесь пару раз в неделю. Уже даже говорю: «Мне как обычно».

– А почему ты ходишь именно сюда? Твой район? – Я вдруг осознаю, что понятия не имею, где живет мой Последний друг и откуда он вообще родом.

– Мой, но только в последние четыре месяца, – кивает Руфус. – Так вышло, что я оказался в интернате.

Я не только ничего не знаю о Руфусе, но и ничего еще для него не сделал. Он верен своей миссии следовать за мной в моем путешествии: вытащил меня из дома, привел и вызволил из больницы, а скоро и к Лидии со мной пойдет. Пока Последняя дружба – штука уж больно односторонняя.

Руфус подвигает ко мне меню.

– На обратной стороне написано про акцию для Обреченных. Все бесплатно, прикинь.

Небывалая удача. На форуме «Обратный отсчет» я много раз читал, что Обреченные идут в пятизвездочные рестораны, ожидая, что их там будут обхаживать, как королей, и кормить всевозможными угощениями за счет заведения, но в итоге им предлагают только скидку. Я рад, что Руфус привел меня именно сюда.

Откуда‑то из кухни выходит официантка и приветствует нас. Ее светлые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, а на значке, приколотом к желтому галстучку, написано «Эйнджел»⁹.

– Доброе утро, – говорит она с южным акцентом и достает ручку из‑за уха. Я замечаю завиток татуировки у нее над локтем. Кажется, страх перед иголками я не перерасту никогда. Девушка крутит ручку между пальцев. – Поздно вы к нам, да?

– Можно и так сказать, – отвечает Руфус.

– Скорее очень‑очень рано, – возражаю я.

Если Эйнджел и интересна разница формулировок, то виду она не подает.

– Что‑нибудь выбрали?

Руфус изучает меню.

– Ты что, будешь не то, что обычно? – спрашиваю я.

– Сегодня хочу чего‑нибудь нового. Последний шанс и все такое. – Он откладывает меню и поднимает взгляд на официантку. – Что посоветуете?

– Вам что, позвонили, что ли? – Ее смешок живет не больше секунды. Девушка поворачивается ко мне, а я опускаю голову все ниже и ниже, пока Эйнджел не присаживается перед нами на корточки. – Быть не может. – Она роняет ручку и блокнот на стол. – Ребята, вы в порядке? Вы больны? И вообще, вы же не прикалываетесь, чтобы я вас бесплатно накормила, так?

Руфус качает головой:

– Нет, не прикалываемся. Я часто сюда захожу и решил не изменять себе в последний раз.

– Вы что, на самом деле сейчас думаете о еде?

Руфус наклоняется вперед и читает имя на значке:

– Эйнджел. Что посоветуете?

Девушка прикрывает глаза рукой, пожимает плечами.

– Даже не знаю, – говорит она. – Может быть, набор «Все самое вкусное»? Там картошка фри, мини‑сэндвичи, яичница, жареная свиная вырезка, паста… В общем, там все самое вкусное, что у нас есть.

– Мне столько в жизни не съесть. А что вы сами тут больше всего любите? – спрашивает Руфус. – Только не говорите, что рыбу.

– Я люблю салат с цыпленком на гриле. Но это потому, что ем как птичка.

– Тогда буду его, – решает Руфус и смотрит на меня. – А ты что хочешь, Матео?

Я даже не смотрю в меню.

– Я возьму то, что ты здесь всегда заказываешь.

Как и он, я надеюсь, что это не рыба.

– Но ты даже не знаешь, что это.

– В любом случае, попробую что‑то новое. Если только это не куриная грудка.

Руфус кивает. Он указывает пару позиций в меню, и Эйнджел сообщает, что скоро вернется, после чего поспешно уходит, забыв на столе ручку и блокнот. Я слышу, как она велит повару готовить наши блюда в первую очередь, потому что «за тем столиком сидят Обреченные». Не очень понимаю, кто составляет нам конкуренцию в этом первенстве. Мужчина, который пьет кофе и читает газету? Но я ценю доброту сердца Эйнджел. Интересно, была ли такой же Андреа из Отдела Смерти, пока работа не заглушила в ней последние крохи сострадания?

Я поворачиваюсь к Руфусу.

– Можно у тебя кое‑что спросить?

– Не переводи воздух на такие вопросы. Просто спрашивай что хочешь, будь смелее, – отвечает он.

Отвечает он резковато, но вообще‑то к месту.

– Зачем ты сказал Эйнджел, что мы умираем? Разве это не испортит ей день?

– Возможно. Но смерть испортит и мой день, и я ничего не смогу с этим поделать, – пожимает плечами Руфус.

– Лидии я говорить не собираюсь, – замечаю я.

– Но почему? Не будь чудовищем. У тебя ведь есть шанс с ней попрощаться. Не упускай его.

– Я не хочу портить ей день. Она мать‑одиночка. Ей и так приходится нелегко с тех пор, как не стало ее парня. – А может быть, не такой я и самоотверженный. Может, молчать о своей смерти – это чистый эгоизм. Но я не могу себя заставить. Как сказать лучшей подруге, что завтра тебя уже не будет рядом? И как убедить ее отпустить тебя, чтобы ты не упустил своего шанса пожить последний день перед смертью?

Я откидываюсь на сиденье, испытывая изрядное отвращение к себе.

– Если ты окончательно решил, я тебя поддержу. Не знаю, обидится ли она, – тебе лучше знать. Но послушай, нам пора перестать сомневаться в себе и заботиться о том, как другие отреагируют на нашу смерть.

– А что, если, переставая сомневаться в себе, мы перестаем быть собой? Тебе самому не вскрывают мозг размышления о том, не была ли жизнь лучше до появления Отдела Смерти?

Этот вопрос душит меня.

– Было ли тогда лучше? – переспрашивает Руфус. – Может быть. Да. Нет. Ответ ничего не значит и ничего не меняет. Пусть все идет как идет, Матео.

Он прав. Не буду больше себя мучить. Я сдерживаюсь. Я кучу лет жил в полной безопасности, пытаясь обеспечить себе долгие годы на земле, и посмотрите, чего я добился. Я на финишной прямой, хотя никогда не участвовал в забеге.

Эйнджел возвращается с напитками и протягивает Руфусу салат с цыпленком на гриле, а передо мной ставит батат‑фри и французские гренки.

– Если вам понадобится что‑нибудь еще, ребята, пожалуйста, кликните меня. Даже если я не в зале или занята другим клиентом. Я в вашем распоряжении.

Мы благодарим ее, но я замечаю, что ей не хочется уходить. Кажется, она вот‑вот присядет рядом с кем‑нибудь из нас еще немного поболтать. Но она все же собирается и уходит.

Руфус стучит вилкой по моей тарелке.

– Ну, как тебе мое «как обычно»?

– Я сто лет не ел гренок. Мой отец вместо них любил делать по утрам роллы с беконом, салатом и помидорами в поджаренной тортилье. – Я как‑то уже подзабыл о существовании французских гренок, но запах корицы мгновенно навеял многочисленные воспоминания о том, как мы с папой сидели друг напротив друга за нашим неустойчивым столом, завтракали, слушали новости или накидывали идеи для его очередного списка. – А вообще очень в тему. Хочешь?

Руфус кивает, но к моей тарелке не тянется. Он думает о чем‑то своем, гоняя салат по тарелке. Он явно чем‑то расстроен и ест только курицу. Потом берет блокнот и ручку, которую оставила на столе Эйнджел, рисует круг и несколько раз жирно его обводит.

– Я мечтал путешествовать по свету и фотографировать.

Он рисует карту мира, намечая границы стран, в которых никогда не побывает.

– Типа как фотожурналист? – уточняю я.

– Не, я хотел работать чисто на себя.

– Тогда надо сходить в «Арену путешествий», – говорю я. – Это лучший способ объехать весь мир за один день. На форуме «Обратный отсчет» у нее хорошие отзывы.

– Я на таких форумах не сижу, – говорит Руфус.

– А я сижу каждый день, – признаюсь я. – Мне спокойнее, когда я вижу, как другие люди находят в себе силы выйти из зоны комфорта.

Руфус отрывает взгляд от своего рисунка и качает головой.

– Твой Последний друг проследит, чтобы ты из своей зоны комфорта вышел со взрывом. Не в буквальном смысле, а понимаешь в каком. В хорошем. Я криво выразился.

– Я тебя понял. – Кажется.

– А ты себя кем видел в будущем? – спрашивает Руфус. – В профессиональном плане.

– Архитектором. Я хотел строить дома, офисы, театры и парки, – говорю я. И умалчиваю о том, что никогда в жизни не стал бы работать в офисе или что мечтал выступить на построенной мною же сцене. – В детстве я очень любил «Лего».

– Я тоже. Ракеты у меня всегда разваливались, и у моих пилотов с квадратной головой никогда не было особых шансов. – Руфус тянется к моей тарелке и отрезает себе кусочек гренки, после чего принимается с наслаждением ее жевать, опустив голову и закрыв глаза. Ужасно тяжело смотреть, как кто‑то ест свою самую любимую еду в последний раз в жизни.

Я обязан взять себя в руки.

Обычно хуже всего бывает перед тем, как станет лучше, но сегодня все наоборот.

Когда наши тарелки пустеют, Руфус встает и подзывает Эйнджел.

– Будет секундочка, принесите счет, хорошо?

– Мы вас угощаем.

– Пожалуйста, можно мы заплатим? Для меня это очень важно, – говорю я. Надеюсь, она не думает, что я манипулирую ее чувством вины.

– Поддерживаю, – кивает Руфус. Возможно, он сюда больше не вернется, но мы хотим, чтобы это кафе не закрывалось как можно дольше и работало ради других посетителей. А ведь выручка – это то, что позволяет им оплачивать счета.

Эйнджел энергично кивает и приносит нам чек. Я протягиваю пластиковую карту и, когда девушка возвращает ее мне, оставляю ей чаевых в три раза больше стоимости нашего недорогого завтрака.

Теперь у меня остается чуть меньше двух тысяч долларов. Наверное, помочь кому‑нибудь начать жизнь заново на эти деньги нельзя, но это хоть какая‑то помощь.

Руфус кладет рисунок земного шара в карман.

– Пойдем?

Я остаюсь сидеть на месте.

– Встать – значит уйти, – говорю я.

– Ага, – говорит Руфус.

– Уйти – значит умереть, – говорю я.

– Не‑а. Уйти – значит пожить перед тем, как умереть. Вперед.

Я встаю, благодарю Эйнджел, помощника официанта и хозяина кафе, и мы выходим на улицу.

Сегодня – одно длинное утро. Но я обязан проснуться и вылезти из‑под одеяла. Я смотрю вперед на пустынные улицы и иду навстречу Руфусу и его велосипеду; навстречу своей смерти, которая с каждой потерянной нами минутой становится ближе; навстречу миру, который сегодня играет против нас.