Адам Сильвера в конце они оба умрут
 Скачать 0.58 Mb.
|
МАТЕО13:52А велосипед‑то не самая плохая вещь в мире. Я сжимаю плечи Руфуса, когда он делает резкий поворот налево, объезжая грузчиков, которые почему‑то задрали головы и смотрят в небо, вместо того чтобы затаскивать в подъезд диван. И мы продолжаем плавное движение по улице. Сначала, когда мы только тронулись, у меня дрожали коленки, но вот Руфус ускорился, нам в лицо дует легкий ветерок, и я с благодарностью доверяюсь своему новому другу. Это чувство так освобождает… Мне кажется, быстрее ехать нам не стоит, но эта велосипедная прогулка волнует кровь куда сильнее, чем прыжок с парашюта в «Жизни в моменте». Да, кататься на велосипеде – занятие более захватывающее, чем – в кавычках – прыжок с борта самолета. Если б я не был таким трусом (и Обреченным), я бы сейчас облокотился на Руфуса, перенес на него весь свой вес. Я бы раскинул руки и закрыл глаза, но это слишком рискованно, так что я просто держу его за плечи, что тоже по‑своему классно. Но когда мы доберемся до пункта назначения, я планирую совершить что‑то маленькое, но отважное. РУФУС14:12Я замедляюсь, когда мы въезжаем в парк Алтеа. Руки Матео соскальзывают с моих плеч, и крутить педали сразу становится легче. Я торможу. Поворачиваюсь, ожидая увидеть, что он разбил лицо или расколол череп, несмотря на шлем. Но Матео бежит ко мне, и на лице его сияет улыбка. Он в порядке. – Ты спрыгнул, что ли? – Ага! – Матео снимает шлем. – Сначала ты вообще не хочешь на велик, а теперь берешь и спрыгиваешь на ходу? – Я поддался моменту. Я бы с радостью приписал все заслуги себе, но ведь это желание всегда сидело в Матео: сделать что‑нибудь рискованное и необычное. Просто он слишком боялся сделать первый шаг. – Тебе лучше? – спрашивает Матео. – Немного, – признаюсь я и слезаю с велика. Я хромаю к пустынной детской площадке, рядом с которой в коробке играют в гандбол несколько парней, на вид – студентов. Едва кто‑то промахивается, все они гонятся за мячом, и из‑под ног у них летят брызги. Мои баскетбольные шорты намокли и испачкались еще на кладбище, то же самое случилось с джинсами Матео, поэтому мокрая скамейка нас не пугает, и мы вдвоем на нее присаживаемся. – Ужасно, что мы с тобой там оказались. – Да. Не хочется видеть, как кто‑то погибает, даже если ты этих людей не знаешь. – Этот взрыв выбил меня из моей зоны пофигизма. Мое «я готов к тому, что с нами произойдет» – чушь собачья, и мне страшно до чертиков. Мы реально можем погибнуть в ближайшие полминуты от какой‑нибудь шальной пули, и меня это выбешивает. Каждый раз, когда я начинаю паниковать, я приезжаю сюда. Неизменно. – Но ведь и хорошие события тебя сюда приводили, – замечает Матео. – Например, твой первый веломарафон. – Он глубоко вздыхает. – И первый поцелуй с какой‑то там девчонкой. – Ага. – Мысль о поцелуе явно не идет у него из головы. Думаю, интуиция меня не подводит. Я молчу довольно продолжительный отрезок времени, просто наблюдая за тем, как белки лазают по деревьям и птицы гоняются друг за другом по земле. – Ты когда‑нибудь играл в «Гладиатора»? – Игру я знаю, – отвечает он. – Отлично. А играл? – Видел, как играют другие. – То есть нет. – Нет. Я встаю, поднимаю Матео за запястья и веду к турникам. – Как насчет матча? Бросаю тебе вызов. – Отказаться я не могу, так? – Конечно нет. – Мы только что пережили взрыв. – Тогда что нам еще капелька боли? Гладиатор на турнике – не такое ожесточенное зрелище, как древний бой в колизее, но я видел, как, играя в него, мои одноклассники друг друга калечили. Черт, некоторых из них калечил я сам. Два игрока (их называют гладиаторами) свешиваются с турников друг напротив друга и пытаются сбить соперника на землю. Это самая дикая детская игра, но до ужаса веселая. Мы оба довольно высокие, так что могли бы просто встать на цыпочки и взяться за перекладину, но я подпрыгиваю и подтягиваюсь. Матео тоже подпрыгивает и хватается за турник, но мышцы у него совсем слабые, и уже через десять секунд он снова оказывается на земле. Тогда он подпрыгивает вновь и на этот раз удерживается на перекладине. Я считаю до трех, и мы начинаем раскачиваться друг к другу, стремительно сокращая и без того маленькое расстояние между нами. На весу я пинаю Матео, и он резко отклоняется в сторону, едва не упав. Я поднимаю ноги выше и обхватываю его ими за талию. Матео пытается вывернуться из моей хватки, а я трясу его изо всех сил, и тут без шансов. Руки начинают побаливать, и, когда он, смеясь, отпускает свои, я падаю на мат вместе с ним. Я приземляюсь, и боль волнами прокатывается по моему телу, но не убивает меня. Мы лежим рядом и смеемся, разминая уставшие локти и ноги. Наши спины совсем намокли, и мы оба скользим и никак не можем подняться на ноги. Идиоты. Матео удается встать первым, и он помогает мне. – Я же выиграл, да? – говорю я. – По‑моему, ничья, – говорит он. – Переиграем? – Нет уж, спасибо. Готов поклясться: пока мы падали, вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Я улыбаюсь. – Хочу сказать тебе кое‑что начистоту, Матео. – Я часто называю его по имени, хотя, очевидно, обращаюсь именно к нему, просто имя такое клевое – ну серьезно – Матео. – Последние несколько месяцев были чистым мучением. Я уже безо всяких звонков чувствовал, что жизнь моя на исходе. Бывали дни, когда я уверял себя, что смогу доказать погрешимость Отдела Смерти и спрыгнуть в реку вместе с великом. Но кроме страха я сейчас испытываю огромную злость, ведь у меня в жизни уже столького не будет. Времени… И всего прочего, к примеру… – Ты же не собираешься прикончить себя сегодня, так? – спрашивает Матео. – Сам себя я не трону, обещаю. Не хочу, чтобы все заканчивалось. Только, пожалуйста, прошу, не умирай раньше меня. Я не хочу этого видеть. – Только если пообещаешь мне то же самое. – Мы не можем пообещать это оба. – Тогда я обещать не стану, – пожимает плечами Матео. – Я не хочу, чтобы ты видел, как я умру, но и смотреть, как умираешь ты, я тоже не хочу. – Ужас какой. Ты действительно готов прослыть Обреченным, который отказал другому Обреченному в его предсмертном желании? – Я не стану обещать, что заставлю себя смотреть, как ты умираешь. Ты мой Последний друг, это меня уничтожит. – Ты не заслуживаешь смерти, Матео. – Думаю, никто ее не заслуживает. – Кроме серийных убийц, да? Он не отвечает, наверняка думая, что мне его ответ не понравится. Но если так, то я тем более прав: Матео не заслуживает смерти. Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает и бросает ему мяч. – Спасибо, – отвечает парень. Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома. Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать‑двадцать, но не исключено, что он и нашего возраста. – Не за что, – говорит Матео. Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед. – Класс! Это же Trek ? – Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У тебя такой же? – Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на сиденье слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую платят больше восьми баксов в час. – Возьми мой, – говорю я. Я могу это сделать. Я иду к своему велику, который однажды провез меня через адскую гонку и помогал добраться всюду, куда я только хотел, и качу его навстречу этому парнишке. – Сегодня твой счастливый день, серьезно. Мой друг не хочет, чтобы я на нем ездил, так что можешь забирать. – Ты серьезно? – Уверен? – спрашивает Матео. Я киваю. – Он твой, – говорю я парню. – Попробуй прокатись. Я все равно скоро перееду и взять его с собой не смогу. Парень перебрасывает мяч друзьям, которые все это время зовут его вернуться в игру. Он садится на велик и переключает скорости. – Погоди. Ты же его ни у кого не спер? – Не‑а. – Или он неисправный? Ты не поэтому от него отказываешься? – Он исправен. Слушай, он тебе нужен или нет? – Да‑да, все норм. Может, я тебе хоть сколько‑то заплачу? Я качаю головой. – Все норм, – эхом отзываюсь я. Матео отдает парню шлем, но он не сразу его надевает и уезжает к своим друзьям. Я достаю телефон и несколько раз щелкаю, как он едет на моем велике, привстав на педалях спиной ко мне, а его друзья на фоне играют в гандбол. Это шикарный портрет детей – немного старше меня, но все же детей, не цепляйтесь к словам, – слишком молодых, чтобы беспокоиться о такой хрени, как предупреждение Отдела Смерти. Они знают, что их день закончится так же, как обычно. – Хороший ход, – говорит Матео. – Я успел прокатиться в последний раз. Я доволен. – Я делаю и другие фотографии: игра в гандбол в самом разгаре, турники, на которых мы играли в Гладиатора, высокая желтая горка, качели. – Пойдем. Я едва не возвращаюсь за великом, но потом вспоминаю, что только что его отдал. Мне становится легче, как будто у моей тени закончился рабочий день и она ушла прочь, показав рукой знак мира. Матео идет за мной к качелям. – Ты говорил, что приходил сюда с папой, да? Называть облака и все такое? Давай покачаемся. Матео садится на качели, хватается за цепи мертвой хваткой (я‑то знаю), делает несколько шагов назад – и летит вперед. Кажется, что ногами он может повалить здание. Я фотографирую его, а потом сажусь на соседние качели, зажав цепи локтями, и умудряюсь сделать еще несколько фотографий. Риск и для меня, и для телефона (да знаю, знаю), но после четырех смазанных кадров пятый получается четким. Матео показывает пальцем на темные дождевые облака, и меня до печенок пронзает ощущение, что я проживаю этот момент с человеком, который совсем не заслуживает смерти. Скоро снова пойдет дождь, но сейчас мы качаемся туда‑сюда, и мне интересно, думает ли Матео о том, что если мы, два Обреченных, качаемся на качелях друг рядом с другом, то вся конструкция может рухнуть и убить нас? А может, мы раскачаемся до таких высот, что буквально вылетим с сидений и умрем при падении? Но я чувствую себя в безопасности. Мы замедляемся, и я кричу Матео: – Плутонцы развеют мой прах в этом парке. – Место твоих перемен! – кричит Матео, и качели уносят его назад. – А сегодня есть какие‑то перемены? Кроме очевидных? – Да! – И какие же? Я улыбаюсь ему, и наши качели останавливаются. – Я отдал свой велосипед. – Я знаю, о чем он на самом деле спрашивает, но не клюю на его наживку. Он должен сам сделать первый шаг, я не могу украсть такой момент, слишком он важен. Матео встает, а я продолжаю сидеть на качелях. – Странно думать, что я в последний раз оказался в этом парке. Во плоти, с бьющимся сердцем. Матео оглядывается. Он тоже тут в последний раз. – Ты когда‑нибудь слышал о том, как Обреченные превращаются в деревья? Знаю, звучит как сказка. Но организация «Живая урна» дает возможность поместить прах человека в биоразлагаемый контейнер, внутрь которого кладут древесное семечко. Оно вбирает в себя питательные вещества из праха или типа того. Я сначала думал, это фантастика. Но нет. Наука. – И, может быть, тогда мой прах не будет развеян по земле, на которую гадят собаки, а я продолжу жить в виде дерева? – Да. И другие подростки будут вырезать в твоей коре сердечки, а ты сможешь производить кислород. Людям нравится дышать, – говорит Матео. Начинает моросить; я встаю с качелей, и за спиной лязгают цепи. – Пойдем куда‑нибудь, где посуше, чудо в перьях. Вернуться в обличии дерева было бы прикольно, тогда я как будто снова провел бы детство в парке Алтеа. Но вслух я об этом не говорю, потому что, блин, нельзя расхаживать по городу, рассказывать кому ни попадя, что ты хочешь быть деревом, и ожидать, что тебя воспримут всерьез. |