Александр Архипович Ивин Основы теории аргументации Учебник

• Название: Александр Архипович Ивин Основы теории аргументации Учебник
• Дата: 25.12.2019
• Размер: 1.73 Mb.
• Имя файла: theory_argumentation.doc
• Тип: Учебник; #102194
• страница: 17 из 37

5. Теоретическое обоснование оценок

Теоретическая аргументация в поддержку оценочных утверждений, в том числе норм, во многом параллельна теоретическому обоснованию описательных утверждений: почти все способы аргументации, применимые к описаниям, могут использоваться также для обоснования оценок.

Исключение составляет анализ утверждения с точки зрения возможности эмпирического его подтверждения и опровержения. От оценок нельзя требовать, чтобы они допускали принципиальную возможность опровержения эмпирическими данными и предполагали определенные процедуры своего подтверждения такими данными. Вместе с тем можно предполагать, что от оценок следует ожидать принципиальной возможности квазиэмпирического подтверждения и опровержения.

Способы теоретической аргументации в поддержку оценок включают дедуктивное обоснование, системную аргументацию (в частности внутреннюю перестройку теории), демонстрацию совместимости обосновываемой оценки с другими принятыми оценками и соответствие ее определенным общим оценочным принципам, методологическое обоснование и др.

Дедуктивное обоснование оценок — это выведение обосновываемого оценочного утверждения из иных, ранее принятых оценок.

Если выдвинутую оценку удается логически вывести из каких-то других оценок, это означает, что она приемлема в той же мере, что и данные оценки.
Допустим кто-то, малознающий о Наполеоне, сомневается в том, что Наполеон должен был быть мужественным. Чтобы доказать это, можно сослаться на то, что Наполеон был солдатом, а каждый солдат должен быть, как известно, мужественным. Заключение «Наполеон должен был быть мужественным» будет выведено из посылок «Всякий солдат должен быть мужественным» и «Наполеон был солдатом». Заключение окажется приемлемым в той же мере, в какой являются приемлемыми посылки. Оценочное заключение будет логически следовать из посылок, одна из которых является оценкой, а вторая — описательным утверждением.

Другой, чуть более сложный пример. Положим кто-то, незнакомый с существующими обычаями коммуникации, в общении с окружающими склонен постоянно отклоняться от темы, говорит длинно, неясно и непоследовательно. Для того, чтобы убедить его изменить свою манеру общения, мы можем сослаться на общий «принцип кооперации», заключающийся в требовании делать вклад в речевое общение соответствующим принятой цели и направлению разговора. Этот принцип включает, в частности, максиму релевантности, запрещающую отклоняться от темы, и максиму манеры, требующую говорить ясно, коротко и последовательно. Ссылка на эти максимы будет представлять собой дедуктивное обоснование рассматриваемого требования. Полная формулировка соответствующего дедуктивного умозаключения может иметь следующий вид:

Должно быть так, что если вы стремитесь соблюдать принцип кооперации, вы не отклоняетесь в разговоре от темы и говорите достаточно ясно, кратко и последовательно.

Вы должны соблюдать принцип кооперации.

Следовательно, вы должны не отклоняться в разговоре от темы, говорить достаточно ясно, кратко и последовательно.

Обе посылки этого рассуждения являются оценками, заключение также представляет собой оценочное утверждение.
Дедуктивное рассуждение только в редких случаях формулируется так, чтобы явно указывались все посылки и вытекающее из них заключение. Обычно оно носит сокращенный характер. Опускается все, что без особого труда может быть восстановлено из контекста. Не выявляется сколь-нибудь наглядно и та общая логическая схема, или структура, которая лежит в основе рассуждения и делает его дедукцией.
Вот пример обычного дедуктивного рассуждения, в котором многое не высказывается явно, а только подразумевается, и логическая структура которого не вполне ясна и нуждается в реконструкции. «Всякое зло, — пишет И.Эриугена, — есть или грех, или наказание за грех. И тогда как разум не допускает, чтобы Бог предвидел то и другое, кто решится утверждать, что Он предопределяет подобное, если только не толковать это в противоположном смысле? Что же? Вообразимо ли, чтобы Бог, который один есть истинное бытие и Которым сотворено все сущее в той мере, в какой оно существует, провидел или предопределял то, что не есть Он и не происходит от Него, ибо оно — ничто? (...) Зло есть лишь ущербность добра, а добро есть либо Бог, Который ущербу не подвержен, либо происходящее от Бога и подверженное ущербу, ущерб же имеет целью лишь уничтожение добра — и кто усомнится, что зло есть нечто стремящееся к истреблению добра? Поэтому зло — не Бог и не происходит от Бога. Следовательно, Бог не создавал зла, не провидит и не предопределяет его»²⁶⁷. Эриугена стремится доказать, что в мире нет зла, как такового, а есть лишь добро, которое может быть иногда ущербным. Эта идея выводится из утверждений, характеризующих природу Бога. Бог наделяется тремя главнейшими атрибутами: всезнанием, всемогуществом и всеблагостью, а также функциями творца, хранителя и распорядителя всего сущего. При таком понимании Бога все сотворенное оказывается добром.

Еще один пример обычной дедукции принадлежит Боэцию и связан по своему содержанию с предыдущим. Боэций намерен строить свои доказательства по образцу математических: «Итак, как делают обычно в математике, да и в других науках, я предлагаю вначале разграничения и правила, которыми буду руководствоваться во всем дальнейшем рассуждении»²⁶⁸. В числе исходных девяти посылок, можно сказать, аксиом, принимаемых Боэцием, утверждения: «Для всякого простого его бытие и то, что оно есть, — одно», «Для всего сложного бытие и само оно — разные [вещи]» и т.п. Дальнейшие рассуждения должны быть дедукцией из аксиом. «Выходит, — пишет Боэций, — что [существующие вещи] могут быть благими постольку, поскольку существуют, не будучи при этом подобными первому благу; ибо само бытие вещей благо не потому, что они существуют каким бы то ни было образом, а потому, что само бытие вещей возможно лишь тогда, когда оно проистекает из первого бытия, то есть из блага. Вот поэтому-то само бытие благо, хотя и не подобно тому [благу], от которого происходит»²⁶⁹. Предполагаемые посылки этого рассуждения — те же, что и в рассуждении Эриугены.
Эти два примера показывают, что средневековые философы явно переоценивали значение доказательства как способа обоснования. Заключение дедуктивного рассуждения является обоснованным только в той мере, в какой обоснованны посылки, из которых оно выводится.
И наконец, еще один пример, взятый из современной литературы. Ю.Бохеньский считает, что философия диалектического материализма соединяет вместе идеи Аристотеля и Гегеля. Следствия такого соединения взаимоисключающих положений подчас обескураживают. «Одно из них — так называемая проблема Спартака. Ведь Спартак руководил революцией в тот период, когда класс рабовладельцев был, согласно марксизму, классом прогрессивным, а следовательно, революция не имела никаких шансов на успех и — с точки зрения морали — была преступлением, ибо противоречила интересам прогрессивного класса. Это вытекает из позиции Гегеля, а значит, и диалектического материализма. Но одновременно Спартак превозносится как герой. Почему? Потому, что уничтожение любой эксплуатации, совсем по-аристотелевски, считается абсолютной ценностью, стоящей над эпохами и классами. Здесь нужно выбирать — либо одно, либо другое; тот же, кто одновременно принимает оба эти положения, впадает в суеверие»²⁷⁰. Полная формулировка двух умозаключений, заключения которых несовместимы, может быть такой:

Всякое действие, противоречащее интересам исторически прогрессивного класса, является отрицательно ценным.

Революция Спартака противоречила интересам исторически прогрессивного класса.

Следовательно, революция Спартака была отрицательно ценной.

Всякое действие, направленное на уничтожение эксплуатации, является положительно ценным.

Революция Спартака была направлена на уничтожение эксплуатации.

Значит, революция Спартака была положительно ценной.

Только в редких случаях умозаключения, в которых из одних оценок выводятся другие, имеют такую полную и ясную структуру, как в этом примере.
Приведенные примеры показывают, что о хорошем и плохом, обязательном и запрещенном можно рассуждать логически последовательно и непротиворечиво. Рассуждения о ценностях не выходят за пределы «логического» и могут успешно анализироваться с помощью методов логики.

Логика черпает важные импульсы для своего развития из эпистемологии. Рост эпистемологического интереса к ценностям естественным образом сказался и на логике, в которой сложились два новых неклассических ее раздела, занимающихся ценностями: деонтическая (нормативная) логика и логика оценок²⁷¹.
Разработка деонтической логики, исследующей логические связи нормативных (прескриптивных) высказываний, началась с середины 20-х годов этого века (работы Э.Малли, К.Менгера и др.). Более энергичные исследования развернулись в 50-е годы после работ Г. фон Вригта, распространившего на деонтические модальные понятия («обязательно», «разрешено», «запрещено») подход, принятый в стандартной модальной логике, оперирующей понятиями «необходимо», «возможно» и «невозможно».

Логика оценок исследует логическую структуру и логические связи оценочных высказываний. Она слагается из логики абсолютных оценок и логики сравнительных оценок.

Первая попытка создать логическую теорию абсолютных оценок была предпринята еще в 20-е годы 3.Гуссерлем. В «Этических исследованиях», фрагменты из которых были опубликованы лишь в 1960 г., он отстаивал существование логических связей между оценками и указал ряд простых законов логики абсолютных оценок. Однако впервые эта логика была сформулирована, судя по всему, только в 1968 г.²⁷².

Логический анализ сравнительных оценок (предпочтений) начался в связи с попытками установить формальные критерии разумного (рационального) предпочтения (Д. фон Нейман, О.Моргенштерн, Д.Дэвидсон, Д.Маккинси, П.Суппес и др.). Логика предпочтений начала разрабатываться в качестве самостоятельного раздела логики после работ С.Халлдена и Г. фон Вригга²⁷³.

Деонтическая логика и логика оценок почти сразу же нашли достаточно широкие и интересные приложения. Во многом это было связано с тем, что само возникновение и развитие этих разделов логики стимулировалось активно обсуждавшимися методологическими проблемами, касавшимися прежде всего гуманитарных наук.
И оценочные, и нормативные рассуждения подчиняются всем общим принципам логики. Имеются, кроме того, специфические логические законы, учитывающие своеобразие оценок и норм.
Вот некоторые законы логики оценок:

— ничто не может быть хорошим и плохим одновременно, с одной и той же точки зрения;

— невозможно быть сразу и хорошим и безразличным;

— логические следствия хорошего позитивно ценны;

— что-то является хорошим в том и только в том случае, когда противоположное плохо, и т.п.

Например, разоружение не может быть и хорошим, и плохим одновременно, в одном и том же отношении; свобода слова не является и хорошей, и безразличной в одно и то же время, с одной и той же точки зрения. Если концепция всеобщего разоружения оценивается позитивно, то к положительным должны быть отнесены и все следствия, логически вытекающие из нее. Обновление методов обучения является позитивно ценным, только если консерватизм в этой сфере оценивается негативно. Истинность этих и подобных им утверждений, являющихся конкретными приложениями законов логики оценок, не вызывает, конечно, сомнений. И тот, кто пытается оспорить, скажем, общее положение «безразличное не может быть плохим» или какой-то конкретный его случай, просто не понимает обычного смысла слов «безразличное» и «плохое».
Частое применение в аргументации находят логические законы, распространяющие требование непротиворечивости на случай оценок. «Два положения дел, логически не совместимых друг с другом, не могут быть оба хорошими» и «Такие положения не могут быть вместе плохими» — так можно передать смысл этих законов.

Несовместимыми являются, к примеру, честность и нечестность, искренность и неискренность и т.д. По отношению к каждой из этих пар справедливо, что если хорошо первое, то не может быть, что хорошо второе. Если быть искренним хорошо, то неверно, что не быть искренним тоже хорошо; если быть нечестным плохо, то неправда, что быть честным также плохо, и т.д. Речь идет, конечно, об оценке двух противоречащих друг другу ситуаций с одной и той же точки зрения. Если, допустим, активность в общественных делах и отсутствие таковой рассматривать с разных сторон, то у каждой из этих черт найдутся свои преимущества и свои недостатки. И когда говорится, что они не могут быть вместе хорошими или вместе плохими, имеется в виду, что они не могут быть таковыми в одном и том же отношении. Логика оценок не утверждает, что если, скажем, неискренность хороша в каком-то отношении, то она не может быть хорошей ни в каком ином отношении. Проявить неискренность у постели смертельно больного — это одно, а быть неискренним с его лечащим врачом — совсем другое. Логика настаивает только на том, что противоположности не могут быть хорошими в одном и том же отношении, для одного и того же человека.
К логическим законам, касающимся сравнительных оценок, относятся принципы:

— ничто не может быть лучше или хуже самого себя;

— одно лучше второго только в том случае, когда второе хуже первого;

— равноценны каждые два объекта, которые не лучше и не хуже друг друга, и т.п.

Эти законы ничего не говорят об оцениваемых объектах и их свойствах. Они лишь раскрывают обычный смысл слов «лучше», «хуже» и «равноценно», указывают правила, которым подчиняется их употребление.

Хорошим примером положения логики оценок, вызывающего постоянные споры, является так называемый «принцип транзитивности (переходности)»: «Если первое лучше второго, а второе лучше третьего, то первое лучше третьего», и аналогично для «хуже».

Допустим, человеку был предложен выбор между сокращением рабочего дня и повышением зарплаты, и он предпочел первое. Затем ему предложили выбирать между повышением зарплаты и увеличением отпуска, и он избрал повышение зарплаты. Означает ли это, что сталкиваясь затем с необходимостью выбора между сокращением рабочего дня и увеличением отпуска, этот человек выберет в силу законов логики, так сказать автоматически, сокращение рабочего дня? Будет ли он противоречить себе, если выберет в последнем случае увеличение отпуска?

Ответ здесь не очевиден. На этом основании принцип транзитивности нередко не относят к законам логики оценок. Однако отказ от него имеет и не совсем приемлемые следствия. Человек, который не соблюдает в своих рассуждениях этого принципа, лишается возможности выбрать наиболее ценную вещь из неравноценных вещей. Допустим, что он предпочитает банан апельсину, апельсин яблоку и вместе с тем предпочитает яблоко банану. В этом случае, какую бы из трех вещей он ни избрал, всегда останется вещь, которую он сам предпочитает выбранной. Если предположить, что разумный выбор — это выбор, дающий наиболее ценную вещь, то соблюдение принципа транзитности окажется необходимым условием разумности выбора.

К числу законов логики норм относятся положения:

— никакое действие не может быть одновременно и обязательным, и запрещенным;

— логические следствия обязательного — обязательны;

— если действие ведет к запрещенному следствию, то само действие запрещено, и т.д.

Очевидность эти положений становится особенно наглядной, когда они переформулируются в терминах конкретных действий. Неверно, например, что уплата налогов одновременно и обязательна, и запрещена. Если выполнение производственного задания обязательно и оно предполагает рост производительности труда, то такой рост также является обязательным. Если проведение работ невозможно без нарушения техники безопасности, то такие работы являются запрещенными.
Таким образом, в логике норм предполагается, что основные нормативные понятия — «обязательно», «разрешено» и «запрещено» — являются взаимно определимыми. Разрешено действие, от выполнения которого не обязательно воздерживаться; запрещено то, от выполнения чего следует воздерживаться; не разрешенное — запрещено, и т.п. Безразличное действие определяется как не являющееся ни обязательным, ни запрещенным, или, что то же, как действие, которое разрешено выполнять и разрешено не выполнять.

Особый интерес представляет принцип «не запрещенное — разрешено». Нередко забывается, что хотя этот принцип и имеет широкую область приложения, он не является тем не менее универсальным, справедливым для всех сфер общественной жизни и для всех участников правовых отношений. В частности, деятельность государственных органов, должностных лиц, организаций в силу особого их положения и выполняемых функций строится в основном не на основе принципа «дозволено все, что не запрещено», а исходя из другого правила: «дозволено то, что особо оговорено». В логике норм принято проводить различие между так называемым либеральным нормативным режимом, в случае которого действует принцип «не запрещенное — разрешено», и деспотическим нормативным режимом, когда этот принцип не находит применения и разрешенными считаются только те виды деятельности, которые оговорены особо.

Итак, невозможно что-то сделать и вместе с тем не сделать, выполнить какое-то действие и одновременно воздержаться от него. На этом основании логика норм выдвигает принцип нормативной непротиворечивости: действие и воздержание от него не могут быть одновременно обязательными или вместе запрещенными. Его можно передать также как: никакое действие не может быть и обязательным, и запрещенным одновременно.

Оценочные и нормативные высказывания не являются истинными или ложными. Их функция — не описание действительности, а направление человеческой деятельности, преобразующей действительность. Описание говорит о том, каким является предмет, оценки и нормы указывают, каким он должен быть. «Земля мокрая» — это описание, и если земля на самом деле мокрая, оно истинно. «Намочите землю!» и «Хорошо, что земля мокрая» — это, соответственно, требование и оценка. Они могут быть эффективными, целесообразными и т.п., но их нельзя считать истинными или ложными.

Можно ли из описательных высказываний логически вывести некоторую оценку или норму? В соответствии с принципом, высказанным впервые философом Д.Юмом, нельзя с помощью логики перейти от высказываний со связкой «есть» к высказываниям со связкой «должен». Иначе говоря, не существует обоснованного логического вывода, посылками которого являлись бы только чисто описательные высказывания, а заключением — та или иная оценка или норма. Оценки и нормы выводимы лишь из посылок, включающих некоторые оценки и нормы²⁷⁴.

Невозможным является и обратный логический переход — от оценок или норм к описаниям.

Еще одним способом аргументации в поддержку оценок является системное их обоснование, т.е. обоснование путем включения их в хорошо обоснованную систему оценочных утверждений.

Возьмем, к примеру, принцип справедливости: «Каждому должно воздаваться по его заслугам». В соответствии с этим принципом каждый человек, относящийся к какой-то группе, должен трактоваться как равный любому другому представителю этой группы. Если речь идет, допустим, о дворянах, рассматриваемых только в этом качестве, то несправедливо было бы отдавать преимущество одному дворянину перед другим. Если говорится о пассажирах общественного транспорта без учета каких- либо дальнейших их различий, то каждого из них справедливо трактовать как равного любому другому. Понятно, что это формальное, лишенное конкретного содержания, истолкование справедливости. Оно не дает никакого критерия, по которому люди могут или должны соединяться в группы и, значит, трактоваться одинаково. Скажем, те же пассажиры во всем равны лишь до тех пор, пока они выступают в качестве пассажиров; но их «одинаковость» исчезает, как только принимается во внимание, что среди них есть люди разного возраста, инвалиды и здоровые, женщины и мужчины и т.д.

Если принципу справедливости дается моральное истолкование, важным в его обосновании будет указание на то, что он является существенным составным элементом конкретной, хорошо обоснованной системы морали. Та теоретическая и эмпирическая (или квазиэмпирическая) поддержка, какой обладает мораль в целом, распространяется и на принцип справедливости. Это тем более верно, что данный принцип лежит не на «окраине» морали, а представляет собой одно из наиболее важных ее требований. Если из системы морали изъять принцип справедливости, предписывающий, в частности, отвечать на добро добром, сама эта система, если не разрушится, то станет совершенно иной.

Принцип справедливости можно также попытаться обосновать, включая его в достаточно ясную, последовательную и обоснованную систему представлений о человеке и его истории. Так поступает, например, Э.Фромм. Он пишет: «Есть основания предполагать, что стремление к справедливости и истине является неотъемлемой чертой человеческой природы, хотя оно может подавляться и искажаться, так же как и стремление к свободе»²⁷⁵. Фромм выводит страстную тягу к справедливости из анализа всей человеческой истории, как социальной, так и индивидуальной. История показывает, полагает Фромм, что для каждого бесправного идеи справедливости и истины — важнейшее средство в борьбе за свою свободу и развитие. Большая часть человечества на протяжении его истории была вынуждена защищать себя от более сильных групп, подавлявших и эксплуатировавших ее; кроме того, каждый индивид проходит в детстве через период бессилия.

Психолог А.Маслоу, один из ведущих представителей так называемой гуманистической психологии, из всех многообразных ценностей, к которым стремится по своей природе человек, выделяет «бытийные ценности». К ним относятся истина, красота, добро, совершенство, простота, всесторонность и др.; в числе ценностей бытия и справедливость. Эти ценности необходимы индивиду, чтобы самоактуализироваться, реализовать самого себя, погрузиться в живое и бескорыстное переживание и почувствовать себя целиком и полностью человеком. «В некотором вполне определенном и эмпирическом смысле, — пишет Маслоу, — человеку необходимо жить в красоте, а не в уродстве, точно так же как ему необходима пища для голодного желудка или отдых для усталого тела. Я осмелюсь утверждать, что на самом деле эти бытийные ценности являются смыслом жизни для большинства людей, хотя многие даже не подозревают, что они имеют эти метапотребности»²⁷⁶. Здесь требованию справедливости сообщается дополнительная поддержка, путем включения его в качестве важного элемента в психологическую концепцию жизненных ценностей человека.

Частным случаем системного обоснования оценочного утверждения является внутренняя перестройка той системы оценок, к которой оно принадлежит. Эта перестройка может состоять во введении новых оценок, очевидным образом согласующихся с рассматриваемой оценкой и поддерживающих ее, исключении тех элементов системы, которые не вполне согласуются между собой, уточнении основополагающих принципов системы, изменении иерархии этих принципов и т.д. Если перестройка системы оценок обеспечивает продвижение какого-то положения от «периферии» системы к «ядру», то системная поддержка этого положения становится особенно заметной.

Важным шагом в теоретическом обосновании оценочного утверждения является демонстрация его соответствия имеющимся в рассматриваемой области оценкам и их системам. Условие совместимости, о котором шла речь ранее, относится, очевидно, не только к описательным, но и оценочным утверждениям.
Ф.Ницше давал очень высокую оценку стремлению к справедливости: «Поистине никто не имеет больших прав на наше уважение, чем тот, кто хочет и может быть справедливым. Ибо в справедливости совмещаются и скрываются высшие и редчайшие добродетели, как в море, принимающем и поглощающем в своей неизведанной глубине впадающие в него со всех сторон реки»²⁷⁷. Если бы человек, говорит далее Ницше, «был просто холодным демоном познания, то он распространял бы вокруг себя ледяную атмосферу сверхчеловечески ужасного величия, которой мы должны были бы страшиться, а не почитать ее; но то, что он, оставаясь человеком, пытается от поверхностного сомнения подняться к строгой достоверности, от мягкой терпимости к императиву «ты должен», от редкой добродетели великодушия к редчайшей добродетели справедливости... — все это ставит его на одинокую высоту как достойный экземпляр человеческой природы»²⁷⁸. Эти суждения о справедливости не кажутся убедительными. Справедливыми должны быть, как принято считать, не отдельные люди и тем более не редчайшие индивиды, а все люди. Это верно как для морального смысла принципа справедливости, так и для других его смыслов. Если не изменить обычное представление о равенстве всех людей и о тех моральных ценностях, которыми они привыкли руководствоваться, мысль о «редчайшей добродетели справедливости» будет вызывать существенные возражения: она не согласуется со многими из тех оценок, которые прочно вошли в сознание современного человека.
Новая оценка должна быть в согласии не только с уже принятыми и устоявшимися оценками и их системами, но и с определенными общими принципами, подобными принципам простоты, привычности, красоты и т.д. Простая, красивая, внутренне согласованная система оценок, не порывающая резко с ценностями, оправдавшими себя временем, скорее найдет признание, чем неуклюжая, путанная, безосновательно порывающая с традицией система.

Определенное значение в обосновании оценочного утверждения может иметь, далее, методологическая аргументация — ссылка на то, что оценка получена с помощью метода, уже неоднократно продемонстрировавшего свою надежность. Значение методологической аргументации в случае оценок не является, однако, столь существенным, как в случае описательных утверждений. Это связано в первую очередь с тем, что оценки не допускают эмпирического подтверждения и метод, с помощью которого они устанавливаются, трудно охарактеризовать сколь- нибудь однозначно.