Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 5ОБРУЧЕНИЕНа следующий день утро выдалось теплое и ясное. Солнце встало яркое и сверкающее, и его первые пурпурные лучи расцветили рубинами пенистые гребни волн. Пир был приготовлен во втором этаже того самого «Резерва», с беседкой которого мы уже знакомы. Это была большая зала, в шесть окон, и над каждым окном (бог весть почему) было начертано имя одного из крупнейших французских городов. Вдоль этих окон шла галерея, деревянная, как и все здание. Хотя обед назначен был только в полдень, однако уже с одиннадцати часов по галерее прогуливались нетерпеливые гости. То были моряки с «Фараона» и несколько солдат, приятелей Дантеса. Все они из уважения к жениху и невесте нарядились в парадное платье. Среди гостей пронесся слух, что свадебный пир почтят своим присутствием хозяева «Фараона», но это была такая честь для Дантеса, что никто не решался этому доверить. Однако Данглар, придя вместе с Кадруссом, в свою очередь подтвердил это известие. Утром он сам видел г-на Морреля, и г-н Моррель сказал ему, что будет обедать в «Резерве». И в самом деле через несколько минут в залу вошел Моррель. Матросы приветствовали его дружными рукоплесканиями. Присутствие арматора служило для них подтверждением уже распространившегося слуха, что Дантес будет назначен капитаном. Они очень любили Дантеса и выражали благодарность своему хозяину за то, что хоть раз его выбор совпал с их желаниями. Едва г-н Моррель вошел, как, по единодушному требованию, Данглара и Кадрусса послали к жениху с поручением известить его о прибытии арматора, появление которого возбудило всеобщую радость, и сказать ему, чтобы он поторопился. Данглар и Кадрусс пустились бегом, но не пробежали я ста шагов, как встретили жениха и невесту. Четыре каталанки, подруги Мерседес, провожали невесту; Эдмон вел ее под руку. Рядом с невестой шел старик Дантес, а сзади Фернан. Злобная улыбка кривила его губы. Ни Мерседес, ни Эдмон не замечали этой улыбки. Они были так счастливы, что видели только себя и безоблачное небо, которое, казалось, благословляло их. Данглар и Кадрусс исполнили возложенное на них поручение; потом, крепко и дружески пожав руку Эдмону, заняли свои места, — Данглар рядом с Фернаном, а Кадрусс рядом со стариком Дантесом, предметом всеобщего внимания. Старик надел свой шелковый кафтан с гранеными Стальными пуговицами. Его худые, но мускулистые ноги Красовались в великолепных бумажных чулках с мушками, которые за версту отдавали английской контрабандой. Да треугольной шляпе висел пук белых и голубых лент. Он опирался на витую палку, загнутую наверху, как античный посох. Словом, он ничем не отличался от щеголей 1796 года, прохаживавшихся во вновь открытых садах Люксембургского и Тюильрийского дворцов. К нему, как мы уже сказали, присоединился Кадрусс, Кадрусс, которого надежда на хороший обед окончательно примирила с Дантесами, Кадрусс, у которого в уме осталось смутное воспоминание о том, что происходило накануне, как бывает, когда, проснувшись утром, сохраняешь в памяти тень сна, виденного ночью. Данглар, подойдя к Фернану, пристально взглянул на обиженного поклонника. Фернан, шагая за будущими супругами, совершенно забытый Мерседес, которая в упоении юной любви, ничего не видела, кроме своего Эдмона, то бледнел, то краснел. Время от времени он посматривал в сторону Марселя и при атом всякий раз невольно вздрагивал. Казалось, Фернан ожидал или по крайней мере предвидел какое-то важнее событие. Дантес был одет просто. Служа в торговом флоте, он носил форму, среднюю между военным мундиром и штатским платьем, и его открытое лицо, просветленное радостью, было очень красиво. Мерседес была хороша, как кипрская или хиосская гречанка, с черными глазами и коралловыми губами. Она шла шагом вольным и свободным, как ходят арлезианкя и андалузки Городская девушка попыталась бы, может быть, скрыть свою радость под вуалей или по крайней мере под бархатом ресниц, но Мерседес улыбалась и смотрела на всех окружавших, и ее улыбка и взгляд говорили так же откровенно, как могли бы сказать уста: «Если вы друзья мне, то радуйтесь со мною, потому что я поистине очень счастлива!» Когда жених, невеста и провожатые подошли к «Резерву», г-н Моррель пошел к ним навстречу, окруженный матросами и солдатами, которым он повторил обещание, данное Дантесу, что он будет назначен капитаном на место покойного Леклера. Увидав его, Дантес выпустил руку Мерседес и уступил место г-ну Моррелю. Арматор и невеста, подавая пример гостям, взошли по лестнице в столовую, и еще добрых пять минут деревянные ступени скрипели под тяжелыми шагами гостей. — Батюшка, — сказала Мерседес, остановившись у середины стола, — садитесь по правую руку от меня, прошу вас, а по левую я посажу того, кто заменил мне брата, — прибавила она с лаской в голосе, которая кинжалом ударила Фернана в самое сердце. Губы его посинели, и видно было, как под загорелой кожей вся кровь, приливая к сердцу, отхлынула от лица. Дантес возле себя посадил г-на Морреля и Данглара: первого по правую, второго по левую сторону; потом сделал знак рукой, приглашая остальных рассаживаться, как им угодно. Уже путешествовали вокруг стола румяные и пахучие аральские колбасы, лангусты в ослепительных латах, венерки с розоватой раковиной, морские ежи, напоминающие каштаны с их колючей оболочкой, кяовиссы, с успехом заменяющие южным гастрономам северные устрицы; словом, все те изысканные лакомства, которые полна выносит на песчаный берег и которые благодарные рыбаки называют общим именем «морские плоды». — Какая тишина! — сказал старик Дантес, прихлебывая желтое, как топаз, вино, принесенное и поставленное перед Мерседес самим хозяином Кто бы сказал, что здесь тридцать человек, которые только и ждут, чтобы побалагурить? — Жених не всегда бывает весел, — заметил Кадрусс. — Да, — подхватил Эдмон, — я слишком счастлив, чтобы быть веселым. Если вы это хотели сказать, сосед, то вы совершенно правы. Радость производит иногда странное действие, она гнетет, как печаль. Данглар взглянул на Фернана, на лице которого отражалось каждое движение его души, — Полноте! Или вы боитесь чего-нибудь? — спросил он. — Мне, напротив, кажется, что все ваши желания исполняются. — Это-то и пугает меня, — отвечал Дантес. — Мне кажется, что человек не создан для такого легкого счастья! Счастье похоже на сказочные дворцы, двери которых стерегут драконы. Надобно бороться, чтобы овладеть ими, а я, право, не знаю, чем я заслужил счастье быть мужем Мерседес. — Мужем!.. — сказал Кадрусс со смехом. — Нет еще, капитан; попробуй-ка разыгрывать мужа, так увидишь, как тебя примут. Мерседес покраснела. Фернан ерзал на стуле, вздрагивал при малейшем шуме и то и дело отирал пот, который выступал на его лбу, словно первые капли грозового дождя. — Не стоит спорить из-за мелочей, сосед, — отвечал Эдмон Кадруссу, Мерседес еще не жена мне, это верно… Он посмотрел на часы. — Но через полтора часа она ею будет! Все вскрикнули от удивления, кроме старика Дантеса, который широко осклабился, показывая еще крепкие зубы. Мерседес улыбнулась, но уже не покраснела Фернан судорожно схватился за ручку своего ножа. — Через полтора часа! — сказал Данглар, тоже побледнев — Как так? — Да, друзья мои, — отвечал Дантес, — благодаря содействию господина Морреля, которому, после моего отца, я обязан больше всех на свете, все препятствия устранены. Мы сделали денежный взнос, чтобы обойтись без оглашения, и в половине третьего марсельский мэр ждет вас в ратуше. А так как уже пробило четверть второго, то «два ли я очень ошибусь, если скажу, что через час и тридцать минут Мерседес будет называться госпожою Дантес. Фернан закрыл глаза: огненный туман обжег ему веки; он облокотился на стол, чтобы не упасть, и, несмотря на все свои усилия, не мог удержать стона, который потонул в хохоте и шумных возгласах гостей. — Вот это дело, — как вы находите? — сказал старик Дантес. — Это называется не терять времени! Вчера утром приехал. Сегодня в три часа женат! Только моряки так умеют! — Но разные формальности, — нерешительно вставил Данглар, — контракт, бумаги?.. — Контракт! — сказал Дантес смеясь. — Контракт готов. У Мерседес ничего нет, у меня тоже! Все у нас общее… Это недолго было написать, да и стоит недорого. Эта шутка вызвала новый взрыв хохота и рукоплесканий. — Значит, мы присутствуем не на обручении, — сказал Данглар, — а попросту на свадьбе. — Нет, — возразил Эдмон, — вы ничего не потеряете, будьте спокойны. Завтра утром я еду в Париж. Четыре дня туда, четыре дня обратно, один день на выполнение данного мне поручения, и девятого марта я буду здесь, а десятого числа будет настоящий свадебный пир. Надежда на новое пиршество удвоила общую веселость, так что старик Дантес, который в начале обеда жаловался да тишину, теперь среди общего шума тщетно пытался предложить тост за счастье будущих супругов. Дантес угадал мысль отца и отвечал ему улыбкой, полной любви. Мерседес посмотрела на стенные часы и кивнула Эдмону. За столом царило то шумное и непринужденное веселье, которое всегда сопровождает конец обеда у простых людей. Недовольные своими местами встали из-за стола и подсели к другим, более приятным собеседникам. Все говорили зараз, никто не отвечал на вопросы, каждый был занят только своими собственными мыслями. Данглар был почти так же бледен, как Фернан; что же касается последнего, то он еле дышал и казался преступником, погруженным в огненное озеро. Он встал одним из первых и прохаживался по зале, напрягая слух среди голосов и стука стаканов. Кадрусс подошел к Фернану, и тотчас же к ним присоединился Данглар, которого Фернан, казалось, избегал. — Что верно, то верно, — сказал Кадрусс, в котором радушие Эдмона и доброе вино старика Памфила окончательно заглушили зависть, зародившуюся в его душе при виде неожиданного счастья Дантеса. — Дантес — славный малый; гляжу я на него, как он сидит со своей невестой, и думаю: нехорошо было бы сыграть с ним ту скверную штуку, которую вы вчера задумали. — Да ведь ты видел, что мы не дали ей ходу, — сказал Данглар. — Бедный Фернан был в таком отчаянии, что сначала мне стало жаль его; но раз он примирился со своим горем, даже согласился быть шафером у своего соперника, так и говорить больше нечего. Кадрусс взглянул на Фернана. Тот был мертвенно бледен. — Жертва тем более велика, что невеста в самом деле красавица, — продолжал Данглар. — Черт возьми! Мой будущий капитан — счастливчик! Хотел бы я зваться Дантесом хоть один денек. — Идем? — раздался нежный голос Мерседес. — Вот уже бьет два часа, а нас ждут в четверть третьего. — Да, да, идем, — сказал Дантес, быстро вставая. — Идем! — хором подхватили гости. В ту же минуту Данглар, который пристально следил за Фернаном, сидевшим на подоконнике, увидел, что тот дико вытаращил глаза, привскочил и снова сел на подоконник. Снаружи донесся неясный шум; стук тяжелых шагов, невнятные голоса и бряцание оружия заглушили веселый говор гостей, который сразу сменился тревожным молчанием. Шум приближался; в дверь три раза ударили. Гости с изумлением переглянулись. — Именем закона! — раздался громкий голос; никто не ответил. Тотчас дверь отворилась, и полицейский комиссар, опоясанный шарфом, вошел в залу в сопровождении четырех вооруженных солдат и капрала. Тревога сменилась ужасом. — В чем дело? — спросил арматор, подходя к комиссару, с которым был знаком. — Это, наверно, недоразумение. — Если это недоразумение, господин Моррель, — отвечал комиссар, — то можете быть уверены, что оно быстро разъяснится, а пока у меня есть приказ об аресте, и хоть я с сожалением исполняю этот долг, я все же должен его исполнить. Кто из вас, господа, Эдмон Дантес? Все взгляды обратились на Эдмона, который в сильном волнении, но сохраняя достоинство, выступил вперед и сказал: — Я. Что вам угодно? — Эдмон Дантес, — сказал комиссар, — именем закона я вас арестую! — Арестуете? — переспросил Эдмон, слегка побледнев. — За что вы меня арестуете? — Не знаю, но на первом допросе вы все узнаете. Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, — не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная. Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может. Он просил, умолял. Слезы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание. — Успокойтесь, сударь! — сказал он. — Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят. — Что это значит? — спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивленным. — Я почем знаю! — отвечал Данглар. — Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь. Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез. Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдернула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память. — Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? — оказал он хрипло. — В таком случае горе тому, кто ее затеял, — в ней веселого мало. — Да нет же! — воскликнул Данглар. — Ведь ты знаешь, что я разорвал записку. — Ты не разорвал ее, — сказал Кадрусс, — а бросил в угол, только и всего. — Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян. — Где Фернан? — спросил Кадрусс. — Почем я знаю? — отвечал Данглар. — Верно, ушел по своим делам Но чем заниматься пустяками, пойдем лучше поможем несчастному старику. Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат. — Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, — сказал он. — О, разумеется, я готов поручиться! — подхватил подошедший Данглар. Дантес спустился с лестницы. Впереди него шел комиссар, по бокам солдаты. Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель. — Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! — закричала Мерседес, выбегая на галерею. Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся, словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул: «До свидания, Мерседес!» — и исчез за углом форта св. Николая. — Подождите меня здесь, — сказал арматор, — я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями. — Поезжайте, — закричали все в один голос, — поезжайте и возвращайтесь поскорее! После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние. Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погруженные каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, пораженные одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия. В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул. Случайно на соседний стул опустилась Мерседес. Фернан невольно отодвинул свой стул. — Это он! — сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца. — Не думаю, — отвечал Данглар, — он слишком глуп; во всяком случае грех на том, кто это сделал. — Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, — сказал Кадрусс. — Ну, знаешь! — ответил Данглар. — Если бы пришлось отвечать за все то, что говоришь на ветер! — Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову! Между тем гости на все лады истолковывали арест Дантеса. — А вы, Данглар, — спросил чей-то голос, — что думаете об этом? — Я думаю, — отвечал Данглар, — не провез ли он каких-нибудь запрещенных товаров. — Но вы, Данглар, как бухгалтер, должны были бы знать об этом. — Да, конечно, но бухгалтер знает только то, что ему предъявляют. Я знаю, что мы привезли хлопчатую бумагу, вот и все; что мы взяли груз в Александрии у Пастре и в Смирне у Паскаля; больше у меня ничего не спрашивайте. — О! Теперь я вспоминаю, — прошептал несчастный отец, цепляясь за последнюю надежду. — Он говорил Мне вчера, что привез для меня ящик кофе и ящик табаку. — Вот видите, — сказал Данглар, — так и есть! В наше отсутствие таможенники обыскали «Фараон» и нашли контрабанду. Мерседес этому не верила. Долго сдерживаемое горе вдруг вырвалось наружу, и она разразилась рыданиями. — Полно, полно, будем надеяться, — сказал старик, сам не зная, что говорит. — Будем надеяться! — повторил Данглар. «Будем надеяться!» — хотел сказать Фернан, но слова застряли у него в горле, только губы беззвучно шевелилась. — Господа! — закричал один из гостей, стороживший на галерее. — Господа, карета! Моррель! Он, наверное, везет нам добрые вести! Мерседес и старик отец бросились навстречу арматору. Они столкнулись в дверях. Моррель был очень бледен. — Ну что? — спросили они в один голос. — Друзья мои! — отвечал арматор, качая головой. — Дело оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали. — О, господин Моррель! — вскричала Мерседес. — Он невиновен! — Я в этом убежден, — отвечал Моррель, — но его обвиняют… — В чем же? — спросил старик Дантес. — В том, что он бонапартистский агент. Те из читателей, которые жили в эпоху, к которой относится мой рассказ, помнят, какое это было страшное обвинение. Мерседес вскрикнула; старик упал на стул. — Все-таки, — прошептал Кадрусс, — вы меня обманули, Данглар, и шутка сыграна; но я не хочу, чтобы бедный старик и невеста умерли с горя, я сейчас же расскажу им все. — Молчи, несчастный! — крикнул Данглар, хватая его за руку. — Молчи, если тебе дорога жизнь. Кто тебе сказал, что Дантес не виновен? Корабль заходил на остров Эльба, Дантес сходил на берег, пробыл целый день в Порто-Феррайо. Что, если при нем найдут какое-нибудь уличающее письмо? Тогда всех, кто за него заступится, обвинят в сообщничестве. Кадрусс, с присущим эгоизму чутьем, сразу понял всю вескость этих доводов; он посмотрел на Данглара растерянным взглядом и, вместо того чтобы сделать шаг вперед, отскочил на два шага назад. — Если так, подождем, — прошептал он. — Да, подождем, — сказал Данглар. — Если он невиновен, его освободят; если виновен, то не стоит подвергать себя опасности ради заговорщика. — Тогда уйдем, я больше не в силах оставаться здесь. — Пожалуй, пойдем, — сказал Данглар, обрадовавшись, что ему есть с кем уйти. — Пойдем, и пусть они делают, как знают… Все разошлись. Фернан, оставшись опять единственной опорой Мерседес, взял ее за руку и отвел в Каталаны. Друзья Дантеса, со своей стороны, отвели домой, на Мельянские аллеи, обессилевшего старика. Вскоре слух об аресте Дантеса как бонапартистского агента разнесся по всему городу. — Кто бы мог подумать, Данглар? — сказал Моррель, нагнав своего бухгалтера и Кадрусса. Он спешил в город за новостями о Дантесе, надеясь на свое знакомство с помощником королевского прокурора, г-ном де Вильфор. Кто бы мог подумать? — Что вы хотите, сударь, — отвечал Данглар. — Я же говорил вам, что Дантес без всякой причины останавливался у острова Эльба; эта остановка показалась мне подозрительной. — А вы рассказывали о ваших подозрениях кому-нибудь, кроме меня? — Как можно, — прибавил Данглар вполголоса. — Вы сами знаете, что из-за вашего дядюшки, господина Поликара Морреля, который служил при том и не скрывает своих мыслей, и вас подозревают, что вы жалеете о Наполеоне… Я побоялся бы повредить Эдмону, а также в вам. Есть вещи, которые подчиненный обязан сообщать своему хозяину и строго хранить в тайне от всех других. — Правильно, Данглар, правильно, вы честный малый! Зато я уже позаботился о вас на случай, если бы этот бедный Дантес занял место капитана на «Фараоне». — Как так? — Да, я заранее спросил Дантеса, что он думает о вас и согласен ли оставить вас на прежнем месте; не знаю нечему, но мне казалось, что между вами холодок. — И что же он вам ответил? — Что был такой случай, — он не сказал, какой именно, — когда он действительно в чем-то провинился перед вами, но что он всегда готов доверять тому, кому доверяет его арматор. — Притворщик! — прошептал Данглар. — Бедный Дантес! — сказал Кадрусс. — Он был такой славный! — Да, но пока что «Фараон» без капитана, — сказал Моррель. — Раз мы выйдем в море не раньше чем через три месяца — сказал Данглар, — то можно надеяться, что за это время Эдмона освободят. — Конечно, но до тех пор? — А до тех пор, господин Моррель, я к вашим услугам, — сказал Данглар. — Вы знаете, что я умею управлять кораблем не хуже любого капитана дальнего плавания; вам даже выгодно будет взять меня, потому что, когда Эдмон выйдет из тюрьмы, вам некого будет и благодарить. Он займет свое место, а я — свое, только и всего. — Благодарю вас, Данглар, — сказал арматор, — это действительно выход Итак, примите командование, я вас уполномочиваю, и наблюдайте за разгрузкой, дело не должно страдать, какое бы несчастье ни постигало отдельных людей. — Будьте спокойны, господин Моррель; но нельзя ли будет хоть навестить бедного Эдмона? — Я это сейчас узнаю; я попытаюсь увидеться с господином де Вильфор и замолвить ему словечко за арестованного. Знаю, что он отъявленный роялист, но хоть он роялист и королевский прокурор, однако ж все-таки человек, и притом, кажется, не злой. — Нет, не злой, но я слышал, что он честолюбив, а это почти одно и то же. — Словом, увидим, — сказал Моррель со вздохом. — Ступайте да борт, я скоро буду. И он направился к зданию суда. — Видишь, какой оборот принимает дело? — сказал Данглар Кадруссу. Тебе все еще охота заступаться за Дантеса? — Разумеется, нет, но все-таки ужасно, что шутка могла иметь такие последствия. — Кто шутил? Не ты и не я, а Фернан. Ты же знаешь, что я бросил запаску; кажется, даже разорвал ее. — Нет, нет! — вскричал Кадрусс. — Я как сейчас вижу ее в углу беседки, измятую, скомканную, и очень желал бы, чтобы она была там, где я ее вижу! — Что ж делать? Верно, Фернан поднял ее, переписал или велел переписать, а то, может быть, даже и не взял на себя этого труда… Боже мой! Что, если он послал мою же записку! Хорошо, что я изменил почерк. — Так ты знал, что Дантес — заговорщик? — Я ровно ничего не знал. Я тебе уже говорил, что хотел пошутить, и только. По-видимому, я, как арлекин, шутя, сказал правду. — Все равно, — продолжал Кадрусс, — я дорого бы дал, чтобы всего этого не было или по крайней мере чтобы я не был в это дело замешан. Ты увидишь, оно принесет нам несчастье, Данглар. — Если оно должно принести кому-нибудь несчастье, так только настоящему виновнику, а настоящий виновник — Фернан, а не мы. Какое несчастье может случиться с нами? Нам нужно только сидеть спокойно, ни слова не говорить, и гроза пройдет без грома. — Аминь, — сказал Кадрусс, кивнув Данглару, и направился к Мельянским аллеям, качая головой и бормоча себе под нос, как делают сильно озабоченные люди. «Так, — подумал Данглар, — дело принимает оборот, какой я предвидел; вот я капитан, пока на время, а если этот дурак Кадрусс сумеет молчать, то и навсегда. Остается только тот случай, если правосудие выпустит Дантеса из своих когтей… Но правосудие есть правосудие, — улыбнулся он, я вполне на него могу положиться». Он прыгнул в лодку и велел грести к «Фараону», где арматор, как мы помним, назначил ему свидание. |