Александр Дюма Граф МонтеКристо
 Скачать 3.16 Mb.
|
Глава 2ЗАВЕЩАНИЕКогда Барруа выходил из комнаты, Нуартье лукаво и многозначительно взглянул на внучку. Валентина поняла этот взгляд; понял его и Вильфор, потому что лицо его омрачилось и брови сдвинулись. Он взял стул и, усевшись против паралитика, приготовился ждать. Нуартье смотрел на него с полнейшим равнодушием, но уголком глаза он велел Валентине не беспокоиться и тоже оставаться в комнате. Через три четверти часа Барруа вернулся вместе с нотариусом. — Сударь, — сказал Вильфор, поздоровавшись с ним, — вас вызвал присутствующий здесь господин Нуартье де Вильфор; общий паралич лишил его движения и голоса, и только мы одни, и то с большим трудом, умудряемся понимать кое-какие обрывки его мыслей. Нуартье обратил на Валентину свой взгляд, такой серьезный и властный, что она немедленно вступилась: — Я, сударь, понимаю все, что хочет сказать мой дед. — Это верно, — прибавил Барруа, — все, решительно все, как я уже сказал по дороге господину нотариусу. — Разрешите, господа, сказать вам, — обратился нотариус к Вильфору и Валентине, — что это как раз один из тех случаев, когда должностное лицо не может действовать опрометчиво, не навлекая этим на себя тяжкой ответственности. Для того чтобы акт был законным, нотариус прежде всего должен быть убежден, что он в точности передал волю того, кто ему его диктует. Я же не могу быть уверен в согласии или несогласии клиента, лишенного дара речи; и так как предмет его желания или нежелания будет для меня не ясен ввиду его немоты, то мое участие совершенно бесполезно и было бы противозаконно. Нотариус собирался удалиться. Еле уловимая торжествующая улыбка мелькнула на губах королевского прокурора. Со своей стороны Нуартье взглянул на Валентину с таким горестным выражением, что она преградила нотариусу дорогу. — Сударь, — сказала она, — тот язык, на котором я объясняюсь с моим дедом, настолько легко усвоить, что я в несколько минут могу вас научить так же хорошо понимать его, как понимаю сама. Скажите, что вам нужно для того, чтобы ваша совесть была совершенно спокойна? — То, что необходимо для законности наших актов, — отвечал нотариус, — уверенность в согласии или несогласии. Завещатель может быть болен телом, но он должен быть здрав рассудком. — Ну, так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишенный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать «да», и мигает несколько раз, когда хочет сказать «нет». Теперь вы знаете достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же. Взгляд, брошенный стариком на Валентину, был так полон любви и благодарности, что даже нотариус понял его. — Вы слышали и поняли все, что сказала ваша внучка, сударь? — спросил нотариус. Нуартье медленно закрыл глаза и через секунду снова открыл их. — И вы подтверждаете то, что она сказала? То есть что названные ею знаки именно те, с помощью которых вы передаете другим вашу мысль? — Да, — показал старик. — Это вы меня пригласили? — Да. — Чтобы составить ваше завещание? — Да. — И вы не желаете, чтобы я ушел, не составив этого завещания? Паралитик быстро заморгал глазами. — Ну вот, сударь, теперь вы его понимаете? — спросила Валентина. Ваша совесть может быть спокойна? Но раньше, чем нотариус успел ответить, Вильфор отвел его в сторону: — Сударь, — сказал он, — неужели вы считаете, что такое ужасное физическое потрясение, какое перенес господин Нуартье де Вильфор, может не отразиться в сильной степени и на его умственных способностях? — Меня беспокоит не столько это, — отвечал нотариус, — сколько то, каким образом мы будем угадывать его мысли, чтобы вызывать ответы? — Вы же сами видите, что это невозможно, — сказал Вильфор. Валентина и старик слышали этот разговор. Нуартье остановил пристальный и решительный взгляд на Валентине; этот взгляд явно требовал, чтобы она возразила. — Не беспокойтесь об этом, сударь, — сказала она. — Как бы ни было трудно или, вернее, как бы вам ни казалось трудно понять мысль моего деда, я вам ее раскрою, так что у вас не останется никаких сомнений. Вот уже шесть лет, как я нахожусь около господина Нуартье, и пусть он сам вам скажет, был ли за эти шесть лет хоть один случай, чтобы какое-нибудь его желание осталось у него на сердце, оттого что я не могла его понять? — Нет, — показал старик. — Так попробуем, — сказал нотариус, — вы согласны на то, чтобы мадемуазель де Вильфор была вашим переводчиком? Паралитик сделал знак, что да. — Отлично! Итак, сударь, чего же вы от меня желаете и какой акт хотите совершить? Валентина стала называть по порядку буквы алфавита. Когда они дошли до буквы З, красноречивый взгляд Нуартье остановил ее. — Господину Нуартье нужна буква З, — сказал нотариус, — это ясно. — Подождите, — сказала Валентина, потом обернулась к деду, — за… Старик сразу же остановил ее. Тогда Валентина взяла словарь и на глазах у внимательно наблюдавшего нотариуса стала перелистывать страницы. — Завещание, — указал се палец, остановленный взглядом Нуартье. — Завещание! — воскликнул нотариус. — Это ясно. Господин Нуартье желает составить завещание. — Да, — несколько раз показал Нуартье. — Да, это удивительно, сударь, согласитесь сами, — сказал нотариус изумленному Вильфору. — Действительно, — возразил тот, — и еще удивительнее было бы это завещание, потому что все же я сомневаюсь, чтобы его пункты, слово за словом, могли ложиться на бумагу без искусного подсказывания моей дочери. А Валентина, быть может, слишком заинтересована в этом завещании, чтобы быть подходящим истолкователем никому не ведомых желаний господина Нуартье де Вильфор. — Нет, нет, нет! — показал паралитик. — Как! — сказал Вильфор. — Валентина не заинтересована в вашем завещании? — Нет, — показал Нуартье. — Сударь, — сказал нотариус, который, в восторге от проделанного опыта, уже готовился рассказывать в обществе все подробности этого живописного эпизода, — сударь, то, что я сейчас только считал невозможным, кажется мне теперь совершенно легким; и это завещание будет просто-напросто тайным завещанием, то есть предусмотренным и разрешенным законом, если только оно оглашено в присутствии семи свидетелей, подтверждено при них завещателем и запечатано нотариусом опять-таки в их присутствии. Времени же оно потребует едва ли многим больше, чем обыкновенное завещание; прежде всего существуют узаконенные формы, всегда неизменные, а что касается подробностей, то их нам укажет главным образом само положение дел завещателя, а также вы, который их вели и знаете их. Впрочем, для того чтобы этот акт явился неоспоримым, мы придадим ему полнейшую достоверность; один из моих коллег послужит мне помощником и, в отступление от обычаев, будет присутствовать при его составлении. Удовлетворит ли это вас, сударь? — продолжал нотариус, обращаясь к старику. — Да, — ответил Нуартье, радуясь, что его поняли. «Что он задумал?» — недоумевал Вильфор, которого его высокое положение заставляло быть сдержанным и который все еще не мог попять, куда клонит его отец. Он обернулся, чтобы послать за вторым нотариусом, которого назвал первый, но Барруа, все слышавший и догадавшийся о желании своего хозяина, успел уже выйти. Тогда королевский прокурор распорядился пригласить наверх свою жену. Через четверть часа все собрались в комнате паралитика, и прибыл второй нотариус. Оба нотариуса быстро сговорились. Г-ну Нуартье прочитали обычный текст завещания, затем, как бы для того, чтобы испытать его разум, первый нотариус, обратясь к нему, сказал: — Когда пишут завещание, сударь, то это делают в чью-нибудь пользу. — Да, — показал Нуартье. — Имеете ли вы представление о том, как велико ваше состояние? — Да. — Я назову вам несколько цифр, постепенно возрастающих, вы меня остановите, когда я дойду до той, которую вы считаете правильной. — Да. В этом допросе было нечто торжественное; да и едва ли борьба разума с немощной плотью выступала когда-нибудь так наглядно, — это было зрелище если не возвышенное, как мы чуть было не сказали, то во всяком случае любопытное. Все столпились вокруг Нуартье; второй нотариус уселся за стол и приготовился писать; первый нотариус стоял перед паралитиком и предлагал вопросы. — Ваше состояние превышает триста тысяч франков, не так ли? — спросил он. Нуартье сделал знак, что да. — Оно составляет четыреста тысяч франков? — спросил нотариус. Нуартье остался недвижим. — Пятьсот тысяч франков? Та же неподвижность. — Шестьсот тысяч? семьсот тысяч? восемьсот тысяч? девятьсот тысяч? Нуартье сделал знак, что да. — Вы владеете девятьюстами тысячами франков? — Да. — В недвижимости? — спросил нотариус. Нуартье сделал знак, что нет. — В государственных процентных бумагах? Нуартье сделал знак, что да. — Эти бумаги у вас на руках? При взгляде, брошенном на Барруа, старый слуга вышел из комнаты и через минуту вернулся, неся маленькую шкатулку. — Разрешите ли вы открыть эту шкатулку? Нуартье сделал знак, что да. Шкатулку открыли и нашли в ней на девятьсот тысяч франков билетов государственного казначейства. Первый нотариус передал билеты, один за другим, своему коллеге; они составляли сумму, указанную Нуартье. — Все правильно, — сказал он, — вполне очевидно, что разум совершенно ясен и тверд. Затем, обернувшись к паралитику, он спросил: — Итак, вы обладаете капиталом в девятьсот тысяч франков, и он приносит вам, благодаря бумагам, в которые вы его поместили, около сорока тысяч годового дохода? — Да, — показал Нуартье. — Кому вы желаете оставить это состояние? — Здесь не может быть сомнений, — сказала г-жа де Вильфор. — Господин Нуартье любит только свою внучку, мадемуазель Валентину де Вильфор; она ухаживает за ним уже шесть лет; она своими неустанными заботами снискала любовь своего деда, и я бы сказала, его благодарность; поэтому будет вполне справедливо, если она получит награду за свою преданность. Глаза Нуартье блеснули, показывая, что г-жа де Вильфор не обманула его, притворно одобряя приписываемые ему намерения. — Так вы оставляете эти девятьсот тысяч франков мадемуазель Валентине де Вильфор? — спросил нотариус, считавший, что ему остается только вписать этот пункт, но желавший все-таки удостовериться в согласии Нуартье и дать в нем удостовериться всем свидетелям этой необыкновенной сцены. Валентина отошла немного в сторону и плакала, опустив голову; старик взглянул на нее с выражением глубокой нежности; потом, глядя на нотариуса, самым выразительным образом замигал. — Нет? — сказал нотариус. — Как, разве вы не мадемуазель Валентину де Вильфор назначаете вашей единственной наследницей? Нуартье сделал знак, что нет. — Вы не ошибаетесь? — воскликнул удивленный нотариус. — Вы действительно говорите нет? — Нет! — повторил Нуартье. — Нет! Валентина подняла голову; она была поражена не тем, что ее лишают наследства, но тем, что она могла вызвать то чувство, которое обычно внушает такие поступки. Но Нуартье глядел на нее с такой глубокой нежностью, что она воскликнула: — Я понимаю, дедушка, вы лишаете меня только своего состояния, но не своей любви? — Да, конечно, — сказали глаза паралитика, так выразительно закрываясь, что Валентина не могла сомневаться. — Спасибо, спасибо! — прошептала она. Между тем этот отказ пробудил в сердце г-жи де Вильфор внезапную надежду, она подошла к старику. — Значит, дорогой господин Нуартье, вы оставляете свое состояние вашему внуку Эдуарду де Вильфор? — спросила она. Было что-то ужасное в том, как заморгал старик; его глаза выражали почти ненависть. — Нет, — пояснил нотариус. — В таком случае — вашему сыну, здесь присутствующему? — Нет, — возразил старик. Оба нотариуса изумленно переглянулись; Вильфор и его жена покраснели: один от стыда, другая — от злобы. — Но чем же мы провинились перед вами, дедушка? — сказала Валентина. — Вы нас больше не любите? Взгляд старика бегло окинул Вильфора, потом его жену и с выражением глубокой нежности остановился на Валентине. — Послушай, дедушка, — сказала она, — если ты меня любишь, то как же согласовать твою любовь с тем, что ты сейчас делаешь. Ты меня знаешь, ты знаешь, что я никогда не думала о твоих деньгах. К тому же говорят, что я получила большое состояние после моей матери, слишком даже большое. Объясни же, в чем дело? Нуартье уставился горящим взглядом на руку Валентины. — Моя рука? — Спросила она. — Да, — показал Нуартье. — Ее рука! — повторили все присутствующие. — Ах, господа, — сказал Вильфор, — вы же видите, что все это бесполезно и что мой бедный отец не в своем уме. — Я понимаю! — воскликнула вдруг Валентина. — Мое замужество, дедушка, да? — Да, да, да, — три раза повторил паралитик, сверкая гневным взором каждый раз, как он поднимал веки. — Ты недоволен нами из-за моего замужества, да? — Да. — Но это нелепо! — сказал Вильфор. — Простите, сударь, — сказал нотариус, — все это, напротив, весьма логично и, на мой взгляд, вполне вытекает одно из другого. — Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Франца д'Эпине? — Нет, не хочу, — сказал взгляд старика. — И вы лишаете вашу внучку наследства за то, что она выходит замуж вопреки вашему желанию? — воскликнул нотариус. — Да, — ответил Нуартье. — Так что, не будь этого брака, она была бы вашей наследницей? — Да. Вокруг старика воцарилось глубокое молчание. Нотариусы совещались друг с другом; Валентина с благодарной улыбкой смотрела на деда; Вильфор кусал свои тонкие губы, его жена не могла подавить радость, помимо ее воли выразившуюся на ее лице. — Но мне кажется, — сказал наконец Вильфор, первым прерывая молчание, — что я один призван судить, насколько нам подходит этот брак. Я один распоряжаюсь рукой моей дочери, я хочу, чтобы она вышла замуж за господина Франца д'Эпине, и она будет его женой. Валентина, вся в слезах, опустилась в кресло. — Сударь, — сказал нотариус, обращаясь к старику, — как вы намерены распорядиться вашим состоянием в том случае, если мадемуазель Валентина выйдет замуж за господина д'Эпине? Старик был недвижим. — Однако вы намерены им распорядиться? — Да, — показал Нуартье. — В пользу кого-нибудь из вашей семьи? — Нет. — Так в пользу бедных? — Да. — Но вам известно, — сказал нотариус, — что закон не позволит вам совсем обделить вашего сына? — Да. — Так что вы распорядитесь только той частью, которой вы можете располагать по закону? Нуартье остался недвижим. — Вы продолжаете настаивать на том, чтобы распорядиться всем вашим состоянием? — Да. — Но после вашей смерти ваше завещание будет оспорено. — Нет. — Мой отец меня знает, сударь, — сказал Вильфор, — он знает, что его воля для меня священна; притом он понимает, что я в моем положении не могу судиться с бедными. Во взгляде Нуартье светилось торжество. — Как вы решите, сударь? — спросил нотариус Вильфора. — Никак; мой отец так решил, а я знаю, что он не меняет своих решений. Мне остается только подчиниться. Эти девятьсот тысяч франков уйдут из семьи и обогатят приюты; но я не исполню каприза старика и поступлю согласно своей совести. И Вильфор удалился в сопровождении жены, предоставляя отцу изъявлять свою волю, как ему угодно. В тот же день завещание было составлено; привели свидетелей, оно было прочитано и одобрено стариком, запечатано при всех и отдано на хранение г-ну Дешан, нотариусу семьи Вильфор. |