Главная страница

зарубежная психология. Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология хх столетия. Теоретические подходы''


Скачать 1.63 Mb.
НазваниеАндреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология хх столетия. Теоретические подходы''
Анкорзарубежная психология
Дата24.09.2022
Размер1.63 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаZarubezhnaya_sotsialnaya_psikhologia_KhKh_stoletia (1).doc
ТипДокументы
#693251
страница22 из 48
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   48

2.4. Теория конгруэнтности Ч. Осгуда и П. Танненбаума


Термин «конгруэнтность», введенный Ч. Осгудом и П. Танненбаумом, является синонимом термина «баланс» Хайдера или «кон­сонанс» Фестингера. Пожалуй, наиболее точным русским перево­дом слова было бы «совпадение», но сложилась традиция употреб­лять термин без перевода. Впервые концепция конгруэнтности была изложена в 1955 г., причем создана и разработана она была неза­висимо от Хайдера и Фестингера. Главное отличие теории Осгуда и Танненбаума от других теорий соответствия заключается в том, что делается попытка предсказать изменение отношения (или аттитюда), которое произойдет у личности под влиянием стремле­ния установить соответствие внутри ее когнитивной структуры, не к одному, а одновременно к двум объектам, если речь идет о триа­де. Чаще всего областью практического применения теории явля­ется область массовых коммуникаций, поэтому все примеры при­водятся обычно из этой сферы. Даны, как всегда в таких примерах: Р— реципиент, К— коммуникатор, О— информация о каком-либо объекте, предоставляемая коммуникатором реципиенту. Если реципиент позитивно оценивает коммуникатора, который вдруг дает позитивную оценку какому-то явлению, которое сам реци­пиент оценивает негативно, то в когнитивной структуре этого ре­ципиента возникает ситуация неконгруэнтности; два рода оценок — моя собственная и позитивно мною воспринимаемого'коммуни­катора — не совпадают.Согласно Осгуду и Танненбауму, в отличие, например, от Хайдера, выход из этой ситуации — одновременное изменение отношения реципиента и к коммуникатору, и к объекту. По терминологии Осгуда и Танненбаума, хайдеровским «позитивным отношениям» здесь соответствуют «ассоциативные утверждения», а «негативным отно­шениям» — «диссоциативные утверждения». Эти термины вводятся потому, что методика, которая применяется Осгудом для установ­ления направления изменения отношения, связана именно с изме­рением этих двух типов утверждений. Это хорошо известная методи­ка семантического дифференциала, примененная Осгудом (1942 г.) при изучении синестезии, социальных стереотипов (1946 г.) и про­веренная позднее в эксперименте Танненбаумом применительно к теории конгруэнтности [Osgood, Tannenbaum, 1955].

Создавая методику семантического дифференциала, Осгуд ра­ботал в специфической области психологии — в области исследо­вания значений или, более точно, в его терминологии, в области «прагматических значений» [см. Петренко, 1997]. Любопытно от­метить, что, хотя проблематика, которая интересовала Осгуда уже в то время, была довольно традиционной проблематикой когаитивизма, сам подход его во многих случаях несет явную печать бихеви­оризма. Разрабатываемая Осгудом техника измерения значений пря­мо связывается самим автором с теориями научения, в частности само значение понимается как важнейшая переменная поведения [Osgood et al., 1968, p. 32]. Вместе с тем сам же автор апеллирует и к «менталистской» точке зрения на значение, а в дальнейшем прихо­дит к построению теории, прочно вписывающейся в чисто когнитивистскую традицию. Этот факт является еще одной иллюстраци­ей размывания границ между теоретическими подходами, которое происходит в реальной исследовательской практике.

Осгуд опирался на тот факт повседневной жизни, что человек постоянно сталкивается с такой ситуацией, что стимул как некото­рый знак и стимул как некоторый объект никогда не совпадают. Поэтому перед человеком всегда встает проблема, при каких усло­виях стимул-знак вызывает те же самые реакции, что и стимул-объект. Осгуд предположил, что реакции на знак «предположительно зави­сят от предшествующего ассоциирования знака с означаемым» [op.cit, р. 56—58]. Было важно разработать методику, которая была бы при­годна для выявления отношения испытуемого к объекту на основа­нии его отношения к знаку. Методика семантического дифференци­ала обеспечивала количественное и качественное индексирование значений при помощи особых шкал. Было высказано предположе­ние, что если индивид воспринимает знак «опасность», у него воз­никают такие же формы эмоциональных реакций, как и реакции, вызываемые объектом, представляющим опасность.

Методика предназначалась для исследования субъективного значения понятий. Испытуемому предъявляются в виде биполяр­ных прилагательных-антонимов наборы альтернативных вербаль­ных ответов, которые представляют собой концы континуума, разделенного на семь ступеней. Далее употребление методики из­вестно: испытуемый отмечает позицию на шкале, которая наибо­лее полно соответствует направлению и интенсивности его сужде­ний. При этом важно заметить, что методика позволяет фиксиро­вать и направление, и интенсивность отношения. При помощи факторного анализа из 12 пар прилагательных были выделены три группы факторов: оценки (хороший—плохой), активности (актив­ный—пассивный), силы (сильный—слабый). Легко видеть, что се­мантический дифференциал имеет дело не с денотативными зна­чениями, а с коннотациями, или, как говорит Осгуд, «с эмотивными», «метафорическими» значениями [op.cit., p. 26]. Так, например, слово «молоток» может быть коннотативно интерпре­тировано как «твердый», «тяжелый», «холодный» гораздо скорее, чем при помощи определения из словаря — «инструмент для заби­вания гвоздей». По существу здесь исследуется именно не семанти­ка, а эмоциональная окраска значений, хотя метод, как ни пара­доксально, называется «семантическим дифференциалом».

Хорошо известно, что методика семантического дифференци­ала удобна в том смысле, что помогает прямым замером измерить отношение испытуемого к социальным объектам. В отличие от тра­диционных методик шкалирования здесь от испытуемого не тре­буется выразить свое отношение к объекту через согласие или не­согласие с предлагаемыми суждениями. Он производит эту оценку сам, при помощи биполярных определений. В практике американ­ских исследований семантический дифференциал применялся многократно, например, в экспериментах при оценке политичес­ких ораторов и др. Важнейшим условием корректного применения методики является правильный подбор биполярных оценочных пар, для чего Осгудом разработана специальная теория «семантическо­го пространства значений» (которое и образуется набором семан­тических шкал, состоящих из пар прилагательных).

Не вдаваясь сейчас в подробности содержания этой теории, отметим лишь, что она включает в себя следующие основные идеи:а) возможность определить место каждого значения в некотором семантическом пространстве: собственно, «семантическая диффе­ренциация» и есть последовательное сведение понятия к точке в многомерном семантическом пространстве; б) возможность вы­числения расстояний между значениями (различие в значении двух понятий и есть функция различий их соответствующих положений в одном и том же пространстве); в) возможность зафиксировать сдвиг значений слов при вхождении их в словосочетания. Именно эти принципы теории позволяют использовать методику семанти­ческого дифференциала в контексте теории конгруэнтности [Osgood, Tannenbaum, 1955].

Обосновывая возможность перехода от идеи семантического пространства к измерению отношений, Осгуд писал: «Точка в про­странстве, служащая нам операциональным определением значе­ния, имеет два основных свойства — направление от начальной точки и расстояние от начальной точки. Мы можем рассматривать эти свойства как качество и интенсивность значения соответствен­но» [Osgood et al., 1968, p. 4]. И хотя, по мнению автора, принцип конгруэнтности не зависит непосредственно от семантического дифференциала как вида измерительного инструмента, последний все же может быть применен и при исследовании конгруэнтнос­ти, поскольку «до той степени, до которой семантический диф­ференциал служит мерой познавательных событий, он является «естественным» средством проверки принципа» [op.cit., p. 31].

В отличие от теорий Хайдера и Ньюкома теория Осгуда и Танненбаума делает два предположения, которые позволяют прогно­зировать исходы дисбалансных состояний.

1. Дисбаланс в когнитивной структуре Р (в частности, в его аттитюдах) зависит не только от общего знака отношения Рк К и К к О, но и от интенсивности этого отношения. Так, отношение может быть положительным, но различным по степени (можно что-то или кого-то «сильно любить», про­сто «любить» и т.д.). С точки зрения Осгуда, различная ин­тенсивность отношения тоже может привести к возникно­вению «неконгруэнтных ситуаций». Логично в этом случае ввести процедуру измерения именно этой интенсивности отношений, для чего и можно использовать методику се­мантического дифференциала.

2. Восстановление баланса может быть достигнуто не только за счет изменения знака отношения Р к одному из членов триады, но и путем изменения и интенсивности, и знака, причем одновременно к обоим членам триады. При этом величина изменения в каждом случае будет обратно про­порциональна интенсивности отношения (более крайние оценки изменяются в меньшей степени, т.е. чем более ин­тенсивно, например, отношение Р к О, тем меньше оно изменится при «возвращении» системы в конгруэнтное со­стояние). Наибольшему изменению в неконгруэнтных со­стояниях, следовательно, подлежат малополяризованные от­ношения.

В общем виде это может быть пояснено на следующем примере. Допустим, что Р не расположен к К, и оценим силу его негатив­ного отношения в три единицы (его отношение в этом случае обо­значим как —3). Вместе с тем Р достаточно хорошо относится к О (обозначим это позитивное отношение как +2). Если теперь Р (пусть это будет некий реципиент, воспринимающий сообщение комму­никатора) услышит, что К утверждает что-то положительное от­носительно О, то для Р возникает неконгруэнтная ситуация. По Осгуду, Р будет стремиться выйти из этой ситуации, одновремен­но изменяя свое отношение и к К, и к О. При этом несколько снизится степень «положительности» в отношении к О, но также снизится и степень «отрицательности» в отношении к К. Оконча­тельный баланс будет достигнут лишь при условии одинакового («выравненного») отношения Р и к К, и к О как по знаку, так и по интенсивности. Поэтому величина изменения отношений Рк К и к О будет измеряться по формулам:



где ДКО— изменение отношения Рк О; ДКК— изменение отноше­ния Р к К; О и К — абсолютные величины аффективных отноше­ний Р к О и Р к К, р' — величина «давления в сторону конгруэнт­ности», т.е. величина суммарного изменения отношений, необхо­димого для выравнивания их значений. Эта величина получается измерением расстояний между значениями по оценочной шкале семантического дифференциала.Подставив теперь в эти формулы принятые нами значения, характеризующие отношения Р к К (-3) к Рк О (+2), получим.



Это означает, что изменение отношения Рк О должно «сдви­нуться» на три единицы, а отношение Р к К— на две единицы, причем направление этих изменений будет таково, чтобы значе­ния, выражающие эти отношения, сближались.

Значения формул хорошо поясняются графически:



На графике видно, что более поляризованное негативное от­ношение Рк К (оно было равно —3) изменилось в сторону «улуч­шения», но не слишком сильно (сдвинулось на две единицы), и достигло — 1. В то же самое время менее поляризованное позитив­ное отношение Рк О (оно было равно +2) также сдвинулось, но в сторону «ухудшения», причем в более сильной степени, чем отношение Рк К (сдвиг здесь равен трем единицам). В итоге значе­ние отношения Р к О также достигло точки — 1. Таким образом, значения обоих отношений уравнялись и конгруэнтная ситуация восстановлена.

В теории Осгуда и Танненбаума разработаны и более сложные формулы, которые дают возможность подсчета величины и направ­ления изменения отношения как для ассоциативных, так и для дис­социативных утверждений. Таким образом, в основу всех измерений здесь положена методика семантического дифференциала.

Экспериментальная проверка пригодности этой методики для таких нужд была осуществлена Танненбаумом в исследованиях 1953 и 1956 гг. Группе испытуемых было предложено три источника информации (К): профсоюзные лидеры, газета «Чикаго трибюн», сенатор Р. Тафт. Были измерены по шкалам семантического диф­ференциала отношения студентов к этим источникам. Далее испы­туемым были предложены три темы для выражения своего отно­шения к ним: легализованные азартные игры, проект сокращения срока обучения в колледжах, абстрактное искусство. В первой се­рии эксперимента все испытуемые формулировали свое отноше­ние к трем названным проблемам, и это отношение также замеря­лось по методике семантического дифференциала. Через месяц — во второй серии эксперимента — испытуемым были прочитаны вымышленные статьи, якобы исходящие от трех различных источ­ников информации (т.е. от имени профсоюзных лидеров, газеты «Чикаго трибюн» и сенатора Р. Тафта) и содержащие в себе со­вершенно различную оценку трех названных явлений. После этого снова измерялось отношение испытуемых ко всем трем сюжетам и выявлялось, насколько и в какую сторону изменились оценки по сравнению с полученными в начале эксперимента, т.е. «независи­мо» от источников информации. Фактические данные эксперимента (т.е. «сдвиг» в отношениях как к проблемам, так и к источникам информации) и данные, полученные при подсчете по формуле, в основном совпали, что дало основание Танненбауму сделать вы­вод о пригодности модели Осгуда для прогноза [Osgood, Tannenbaum, 1955].

Правда, при этом было сделано две оговорки. Во-первых, от­ношения к объекту (в эксперименте — к трем предложенным для оценки явлениям) в неконгруэнтных ситуациях оказались устой­чивее, чем отношения к коммуникатору (в эксперименте — к трем источникам информации). Во-вторых, модель не работает при очень больших р («давлении в направлении конгруэнтности»), т.е. при очень высокой поляризации отношений к оцениваемой теме и к источнику информации (в эксперименте в этом случае испытуе­мые просто отказывались верить в подлинность текста, выдавае­мого от имени одного из источников).

При учете этих двух поправок прогноз изменения отношений с реальными изменениями давал корреляцию +0,96 [op. cit., p. 36]. Такой результат показывает, что теория конгруэнтности Осгуда и Танненбаума представляет собой известный прогресс по сравнению с другими теориями соответствия, поскольку в большей сте­пени обеспечивает прогнозирование изменения отношений, про­исходящего под влиянием стремления достичь соответствия в когни­тивной структуре реципиента. Однако легко заметить, что направ­ление этого прогресса весьма односторонне: улучшается система измерения изменяющихся отношений (т.е. в определенном смысле совершенствуется описание природы когнитивного несоответ­ствия), теория принимает более «респектабельный» вид, внутри принятой системы постулатов возникает большая логическая свя­занность между суждениями. Но все это относится к совершен­ствованию лишь формальной стороны теории и не касается обога­щения ее содержания.

В теории Осгуда и Танненбаума не ставится ни один из принци­пиальных вопросов, выдвигаемых критиками теорий соответствия, а именно о допустимости исходных определений, об их обоснован­ности, о самом «спектре» факторов, детерминирующих возникнове­ние несоответствия, о связи когнитивного несоответствия и мотива­ции, когнитивного несоответствия и поведения и т.д. Вместе с тем без ответа на эти вопросы теориям соответствия трудно претендо­вать на то, что найден действительно общий подход к объяснению социального поведения. Как видно, все они, без исключения, не могут вырваться из круга одинаковых для всех трудностей.

Суммируя, можно так определить эти трудности:

1. Все теории соответствия страдают достаточно неточными определениями своих основных понятий. Рассмотренные более подробно в связи с теорией когнитивного диссонан­са возражения по поводу понимания «следования» и «не­следования» как основы соответствия и несоответствия мо­гут быть с тем же успехом приложимы и к теории сбалан­сированных структур, и к теории коммуникативных актов, и к теории конгруэнтности. Сколько бы далее ни формали­зовать характер этих «следований» и «неследований», без одновременной разработки содержательной стороны пси­хологики эти теории не могут стать более строгими.

2. Рыхлость исходных понятий как важнейших элементов тео­рии ведет к достаточно уязвимым моделям объяснения, при помощи которых интерпретируются факты. В сущности — и это несмотря на неявно существующую претензию — те­ории соответствия не могут предложить сколько-нибудь строгих моделей объяснения. Важно не то, что эти теории исходят из соображений здравого смысла (может быть, в соци­альной психологии в определенных ее разделах это и неиз­бежно), а то, что «на выходе», т.е. в интерпретациях, сплошь и рядом получаются объяснения, мало отличающиеся от суждений здравого смысла. Психологический механизм воз­никновения несоответствия остается не объясненным в тер­минах психологической науки, наличие его лишь конста­тируется при апелляциях к жизненному опыту. 3. Почти все случаи построения моделей, к которым прибега­ют авторы теорий соответствия, оказываются сверхупро­щениями. Практически во всех них когнитивная структура индивида представлена не более чем тремя элементами, и переход от этой упрощенной схемы к более сложной нигде не проработан. Можно, конечно, сказать, что эти теории и не брали на себя обязанность анализировать сложную ситу­ацию изменения когнитивной структуры человека в группе (в любой, а не только в диаде или триаде). Но коль скоро они коснулись проблем межличностных отношений, ком­муникативных актов и прочих характеристик групповой ак­тивности, они «обрекли» себя на постановку и этих вопро­сов, между тем ничего не дав для прогресса такого рода анализа.

Поэтому, хотя теории соответствия и дают определенную воз­можность для проведения исследований в области изменения аттитюдов, межличностной перцепции, аттракции и коммуникации в группах, они в лучшем случае ценны тем, что зафиксировали ряд любопытных феноменов и дали им «право на существование» внутри социальной психологии как науки. Решения этих проблем надо еще ожидать.

Одну из причин такого относительного неуспеха теорий соот­ветствия называет МакГвайр, сам проявляющий большой интерес к этим теориям. Он считает, что принятый на вооружение теоре­тиками соответствия принцип, признающий потребность в соот­ветствии когнитивной структуры важнейшей потребностью чело­века, превратился на протяжении пятнадцати лет их существова­ния в самоцель, в то время как должен был быть лишь средством для объяснения целого ряда сложных проблем мышления. Про­гресс в совершенствовании лишь формальной стороны теории МакГвайр склонен считать ответственным за «игнорирование концептуальных структур и их функционирование» [McGuire, 1968,p. 141]. По его мнению, по мере развития теории соответствия во­обще уходят в совсем другие области по сравнению с теми, кото­рые были обозначены при их возникновении (а именно: соотно­шение рационального и нерационального в поведении человека, соотношение логичного и алогичного в его действиях): «Дело час­то подменяется другими проблемами: образованием понятий, ин­формационными процессами, воспроизведением когнитивных про­цессов на компьютерах и т.д.» [ibidem].

Не менее острой является и критика теорий соответствия со стороны Д. Катца. Отмечая слабую связь теорий соответствия с про­блемами мотивации, Катц делает и более общий упрек методоло­гического плана. Он полагает, что теории когнитивного соответ­ствия сузили фокус рассмотрения когнитивных проблем лишь до проблемы когнитивного конфликта, который при этом и сам ока­зался чрезвычайно обедненным: при характеристике конфликта лишь констатируется неконгруэнтность элементов и оставляется без анализа содержание этих элементов [Katz, 1968]. Такое суже­ние проблемы далее сознательно используется для разработки оп­ределенной стратегии исследования, а именно лабораторного, экспериментального исследования.

Приверженность определенному методу исследования имеет некоторую внутреннюю связь с исходными теоретическими прин­ципами когнитивизма. Тот факт, что объяснения мотивации, пред­лагаемые во всех теориях соответствия, остаются в пределах моти­вации изменения когнитивных структур, т.е. адресованы преиму­щественно перестройке сознания, а не действительности, позволил сконцентрировать внимание на чисто психологическом механизме процесса, не соотнося его с проблемами реальной деятельности людей. Известным методологическим «оправданием» такого под­хода и служит апелляция к лабораторному эксперименту: именно здесь можно достигнуть достаточно высокой точности в исследо­ваниях такого механизма. Перспектива построить строгое лабора­торное исследование способов перестройки когнитивных структур обладает, конечно, определенной заманчивостью, но вместе с тем оправдывает ряд изначально заданных ограничений, в том числе и прежде всего логическую неоднозначность основных понятий, ти­пов связи между ними. По требованиям лабораторного экспери­мента на определенном этапе исследования от этого можно абст­рагироваться. Однако в дальнейшем абстрагирование такого рода исключает возможность экстраполяции полученных результатов на реальную жизнь. Исследования, таким образом, остаются доста­точно «респектабельными», но и достаточно «стерильными».

Другое соображение принципиального порядка касается собствен­но теоретического постулата, принимаемого когнитивистской ори­ентацией. Все теории соответствия исходят из идеи, что потреб­ность в связанности, интегрированности когнитивных структур есть фундаментальная потребность человеческой психики. Но, как спра­ведливо отмечают Б. В. Фирсов и Ю. А. Асеев, «желание организо­вать когнитивный мир индивидуума в единое целое не является и не может быть основным и единственным мотивом познаватель­ной деятельности человека» [Фирсов, Асеев, 1973, с. 38].

При абсолютизации принципа гомеостазиса исключается при­нятие таких решений, которые связаны с поиском нового, выходя­щего за рамки привычных схем. «Наряду со стремлением к стабиль­ности устойчивых систем, — пишут Б. М. Фирсов и Ю. А. Асеев, — мы с тем же, если не с большим, правом можем постулировать суще­ствование в человеке стремления к новому, «ориентировочно-ис­следовательский» рефлекс, заставляющий его обращать внимание и активно искать как раз те элементы ситуации, которые не уклады­ваются в рамки его пройонцептов» [там же]. Все эти проблемы могут и не встать, если исследование замкнуто лабораторией, когда, по существу, элиминированы содержательные моменты поведения, когда в условиях лабораторной инструкции снято, например, обще­ственное значение передаваемой информации или оно присутству­ет, но дано испытуемому в незначимой для него (с точки зрения его социального статуса, реальной общественной позиции) ситуации. В значительной степени все названные здесь ограничения от­носятся не только к теориям соответствия, но и ко всему классу когнитивных теорий в социальной психологии вообще. Выше уже говорилось о том, что кроме теорий соответствия когнитивистская традиция включает в себя идеи еще целого ряда авторов, сохраня­ющие общую когнитивистскую окраску, но не опирающиеся на принцип соответствия.
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   48


написать администратору сайта