Собрание юмористических рассказов. Антон Павлович Чехов
 Скачать 6.42 Mb.
|
Антрепренер под диваном(Закулисная история)Шел «Водевиль с переодеванием». Клавдия Матвеевна Дольская‑Каучукова, молодая, симпатичная артистка, горячо преданная святому искусству, вбежала в свою уборную и начала сбрасывать с себя платье цыганки, чтобы в мгновение ока облечься в гусарский костюм. Во избежание лишних складок, чтобы этот костюм сидел возможно гладко и красиво, даровитая артистка решила сбросить с себя все до последней нитки и надеть его поверх одеяния Евы. И вот, когда она разделась и, пожимаясь от легкого холода, стала расправлять гусарские рейтузы, до ее слуха донесся чей‑то вздох. Она сделала большие глаза и прислушалась. Опять кто‑то вздохнул и даже как будто прошептал: – Грехи наши тяжкие… Охх… Недоумевающая артистка осмотрелась и, не увидев в уборной ничего подозрительного, решила заглянуть на всякий случай под свою единственную мебель – под диван. И что же? Под диваном она увидела длинную человеческую фигуру. – Кто здесь?! – вскрикнула она, в ужасе отскакивая от дивана и прикрываясь гусарской курткой. – Это я… я… – послышался из‑под дивана дрожащий шепот. – Не пугайтесь, это я… Тсс! В гнусавом шепоте, похожем на сковородное шипение, артистке не трудно было узнать голос антрепренера Индюкова. – Вы?! – возмутилась она, красная как пион. – Как… как вы смели? Это, значит, вы, старый подлец, все время здесь лежали? Этого еще недоставало! – Матушка… голуба моя! – зашипел Индюков, высовывая свою лысую голову из‑под дивана. – Не сердитесь, драгоценная! Убейте, растопчите меня как змия, но не шумите! Ничего я не видел, не вижу и видеть не желаю. Напрасно даже вы прикрываетесь, голубушка, красота моя неописанная! Выслушайте старика, одной ногой уже в могиле стоящего! Не за чем иным тут валяюсь, как только ради спасения моего! Погибаю! Глядите: волосы на голове моей стоят дыбом! Из Москвы приехал муж моей Глашеньки, Прындин. Теперь ходит по театру и ищет погибели моей. Ужасно! Ведь, кроме Глашеньки, я ему, злодею моему, пять тысяч должен! – Мне какое дело? Убирайтесь сию же минуту вон, иначе я… я не знаю, что с вами, с подлецом, сделаю! – Тсс! Душенька, тсс! На коленях прошу, ползаю! Куда же мне от него укрыться, ежели не у вас? Ведь он везде меня найдет, сюда только не посмеет войти! Ну, умоляю! Ну, прошу! Часа два назад я его видел! Стою это я во время первого действия за кулисами, гляжу, а он идет из партера на сцену. – Стало быть, вы и во время драмы здесь валялись? – ужаснулась артистка. – И… и все видели? Антрепренер заплакал: – Дрожу! Трясусь! Матушка, трясусь! Убьет, проклятый! Ведь уж раз стрелял в меня в Нижнем… В газетах писали! – Ах… это, наконец, невыносимо! Уходите, мне пора уже одеваться и на сцену выходить! Убирайтесь, иначе я… крикну, громко расплачусь… лампой в вас пущу! – Тссс!.. Надежда вы моя… якорь спасения! Пятьдесят рублей прибавки, только не гоните! Пятьдесят! Артистка прикрылась кучей платья и побежала к двери, чтобы крикнуть. Индюков пополз за ней на коленях и схватил ее за ногу повыше лодыжек. – Семьдесят пять рублей, только не гоните! – прошипел он, задыхаясь. – Еще полбенефиса прибавлю! – Лжете! – Накажи меня бог! Клянусь! Чтоб мне ни дна, ни покрышки… Полбенефиса и семьдесят пять прибавки! Дольская‑Каучукова минуту поколебалась и отошла от двери. – Ведь вы все врете… – сказала она плачущим голосом. – Провались я сквозь землю! Чтоб мне царствия небесного не было! Да разве я подлец какой, что ли? – Ладно, помните же… – согласилась артистка. – Ну, полезайте под диван. Индюков тяжело вздохнул и с сопеньем полез под диван, а Дольская‑Каучукова стала быстро одеваться. Ей было совестно, даже жутко от мысли, что в уборной под диваном лежит посторонний человек, но сознание, что она сделала уступку только в интересах святого искусства, подбодрило ее настолько, что, сбрасывая с себя немного спустя гусарское платье, она уже не только не бранилась, но даже и посочувствовала: – Вы там выпачкаетесь, голубчик Кузьма Алексеич! Чего я только под диван ни ставлю! Водевиль кончился. Артистку вызывали одиннадцать раз и поднесли ей букет с лентами, на которых было написано: «Оставайтесь с нами». Уходя после оваций к себе в уборную, она встретила за кулисами Индюкова. Запачканный, помятый и взъерошенный, антрепренер сиял и потирал руки от удовольствия. – Ха‑ха… Вообразите, голубушка! – заговорил он, подходя к ней. – Посмейтесь над старым хрычом! Вообразите, то был вовсе не Прындин! Ха‑ха… Черт его возьми, длинная рыжая борода меня с панталыку сбила… У Прындина тоже длинная рыжая борода… Обознался, старый хрен! Ха‑ха… Напрасно только беспокоил вас, красавица… – Но вы же смотрите, помните, что мне обещали, – сказала Дольская‑Каучукова. – Помню, помню, родная моя, но… голубушка моя, ведь то не Прындин был! Мы только насчет Прындина условились, а зачем я буду обещание исполнять, ежели это не Прындин? Будь то Прындин, ну, тогда, конечно, другое дело, а то ведь, сами видите, обознался… Чудака какого‑то за Прындина принял! – Как это низко! – возмутилась актриса. – Низко! Мерзко! – Будь это Прындин, конечно, вы имели бы полное право требовать, чтоб я обещание исполнил, а то ведь черт его знает, кто он такой. Может, он сапожник какой или, извините, портной – так мне и платить за него? Я честный человек, матушка… Понимаю… И отойдя, он все жестикулировал и говорил: – Если бы то был Прындин, то, конечно, я обязан, а то ведь кто‑то неизвестный… какой‑то, шут его знает, рыжий человек, а вовсе не Прындин. |