Вокруг красной лампы. Артур КонанДойль Вокруг красной лампы
 Скачать 362.82 Kb.
|
|
- Это я виноват... - сказал его товарищ. - Но из-за чего, черт побери, вы хлопнулись в обморок? - Не выдержал. Операция доконала. - Какая операция? - Ну, та самая... рак. Наступила тишина, потом все три студента расхохотались. - Вот чудак! - воскликнул третьекурсник. - Ведь никакой операции не было. Врачи нашли, что больная плохо переносит хлороформ, и операцию отменили. Вместо того Арчер прочитал нам одну из своих блестящих лекций. И вы хлопнулись в обморок, как раз когда он рассказывал свой любимый анекдот. Ветеран 1815 года Было пасмурное октябрьское утро, и тяжелые тучи низко стлались над крышами домов Вульвича. Внизу, на длинных улицах, застроенных кирпичными зданиями, все было мрачно, грязно и неприветливо. От высоких строений арсенала доносился глухой шум от жужжания бесчисленных колес, грохота падающих тяжестей и прочих проявлений человеческого труда. За арсеналом закопченные дымом убогие жилища рабочих расходились лучами в постепенно уходившей перспективе суживающейся дороги и исчезающих стен. Улицы были почти пусты, так как громадное чудовище, вечно извергающее из своей пасти клубы дыма и дававшее работу всему мужскому населению города, ежедневно с рассветом поглощало в своих стенах рабочих, чтобы вечером опять извергнуть их на улицу усталыми и измученными дневным трудом. Кое-где на крыльцах домов виднелись здоровенные женщины с руками, загрубелыми от работы, в грязных передниках, занимавшиеся утренней уборкой и обменивавшиеся через дорогу громкими приветствиями друг с другом. Около одной из них, с жаром что-то говорившей, собрался небольшой кружок приятельниц, по временам сочувственно хихикавших в ответ на ее слова. - Он достаточно стар, чтобы знать, что делать! - сказала она в ответ на восклицание одной из своих приятельниц. - Но сколько же ему лет на самом деле? Сколько я ни ломала над этим голову, мне никогда не удавалось добиться толку. - Ну, это не так уж трудно рассчитать, - сказала бледнолицая, голубоглазая женщина с резкими чертами лица. - Он участвовал в битве при Ватерлоо, в доказательство чего у него есть медаль и пенсия. - Это было в незапамятные времена, - заметила третья. - Меня тогда еще не было и на свете. - Это было пятнадцать лет спустя, считая от начала столетия, - сказала одна из женщин помоложе, стоявшая прислонившись к стене, с улыбкой, выражавшей сознание своей большей осведомленности. - Это сказал мне мой Билл в прошлую субботу, когда я говорила с ним о старом дяде Брюстере. - Если предположить, что он сказал правду, миссис Симпсон, - то сколько же лет прошло с тех пор? - Теперь восемьдесят первый год, - сказала, считая по пальцам, женщина, вокруг которой собрался кружок, - а тогда был пятнадцатый. Десять, да десять, да десять, да десять, да десять, - но выходит всего только шестьдесят шесть лет, так что в конце концов он не так уж стар. - Но ведь он не был же новорожденным малюткой, участвуя в битве, сказала молодая женщина, рассмеявшись. - Если допустить, что ему было в то время всего только двенадцать, то и тогда ему никак не меньше семидесяти восьми лет. - Да, ему никак не меньше восьмидесяти лет, - сказало несколько голосов. - Мне уже это надоело, - мрачно сказала высокая женщина. - Если его племянница, или внучатая племянница, или кем там еще она ему приходится, не придет сегодня, я уйду; пусть он ищет себе кого-нибудь другого. Свои дела прежде всего - таков мой взгляд. - Так он неспокойного нрава, миссис Симпсон? - спросила самая молодая из присутствовавших женщин. - Вот послушайте, - ответила та, протянув руку и повернув голову по направлению к открытой двери. С верхнего этажа послышались чьи-то неровные шаги и сильный стук палкой об пол. - Это он ходит взад и вперед по комнате, дозором, как он говорит. Целую половину ночи он занимается этой игрой, глупый старикашка. Сегодня в шесть часов утра он постучал палкой ко мне в дверь. "Выходи на смену!" - закричал он, и еще что-то совсем непонятное. Кроме того, ночью он постоянно кашляет, встает с кровати и отхаркивается, так что ни на минуту невозможно заснуть. Слушайте! - Миссис Симпсон! Миссис Симпсон! - кричал кто-то сверху хриплым и жалобным голосом. - Это он, - воскликнула она, кивая головой с торжествующим видом. - Он опять выкинет что-нибудь... Я здесь, мистер Брюстер. - Дайте мне мой утренний завтрак, миссис Симпсон. - Он сейчас будет готов, мистер Брюстер. - Ей Богу, он похож на маленького ребенка, который просит есть, сказала молодая женщина. - Поверите ли, я иногда готова была задать ему хорошую взбучку, злобно сказала миссис Симпсон. - Ну, кто идет со мной выпить малую толику? Почтенная компания уже двинулась было к питейному дому, когда какая-то молодая девушка перешла через дорогу и робко дотронулась до рукава ключницы. - Ведь это № 56 по Арсенальному проспекту? - спросила она. - Не можете ли вы мне сказать, здесь живет мистер Брюстер? Ключница окинула спрашивающую критическим взглядом. Это была девушка лет двадцати, с широким привлекательным лицом, вздернутым носом и большими, честными, серыми глазами. Ее ситцевое платье, соломенная шляпа, украшенная яркими цветами мака, и узелок, который у нее был с собою, - все это свидетельствовало о том, что она только что приехала из провинции. - Вы, вероятно, Нора Брюстер? - спросила миссис Симпсон, окидывая девушку с ног до головы далеко не дружелюбным взглядом. - Да, я приехала, чтобы ходить за своим дедушкой Грегори. - И отлично сделали, - сказала ключница, кивнув головой. - Пора уже кому-нибудь из его родственников подумать об этом, потому что мне это уже надоело. Ну, вот вы и пришли; входите же в дом и принимайтесь за хозяйство. Чай вон там, в чайнице, а ветчина в шкафу. Старик разозлится на вас, если вы не подадите ему завтрак. За своими вещами я пришлю вечером. Кивнув головой, она ушла со своими кумушками по направлению к питейному дому. Предоставленная таким образом самой себе, деревенская девушка вошла в первую комнату и сняла с себя шляпу и жакет. Это была комната с низким потолком; в печке пылал огонь, на котором весело кипел медный котелок. Стоявший в комнате стол наполовину был покрыт грязной скатертью; на столе находились пустой чайник, ломоть хлеба и кое-какая грубая фаянсовая посуда. Нора Брюстер, быстро осмотревшись вокруг, тотчас же принялась за исполнение своих новых обязанностей. Не прошло еще и пяти минут, как чай был готов, два куска сала шипели на сковородке, стол был убран, вязаные салфеточки аккуратно разложены на темно-коричневой мебели - и вся комната стала чистенькой и уютной. Покончив с этим, девушка стала с любопытством разглядывать гравюры, висевшие по стенам. Затем ее взгляд остановился на темной медали, висевшей на пурпуровой ленточке над камином. Под нею была помещена газетная вырезка. Девушка встала на цыпочки, уцепилась пальцами за доску над камином и вытянула шею, бросая время от времени взгляд на сало, шипевшее на сковородке. Эта вырезка, пожелтевшая от времени, гласила следующее: "Во вторник в казармах третьего гвардейского полка, в присутствии принца-регента, лорда Хилля, лорда Солтауна и многочисленного собрания, среди которого было много представителей высшей аристократии, происходила интересная церемония вручения именной медали капралу Грегори Брюстеру из фланговой роты капитана Хольдена, пожалованной ему за храбрость, выказанную им в происходившей недавно большой битве в Нидерландах. Дело обстояло так. В достопамятный день, 18-го июня, четыре роты третьего гвардейского полка под командою полковника Мэтленда и Бинга занимали ферму Гугумон, бывшую важным пунктом на правом фланге британских позиций. В критический момент боя у этих войск не хватило пороху. Видя, что генералы Фуа и Жером Бонапарте опять собирают свою пехоту для атаки британской позиции, полковник Бинг поспешил послать капрала Брюстера в тыл, чтобы ускорить доставку боевых запасов. Брюстер напал на две повозки с порохом, и, угрожая извозчикам мушкетом, заставил их везти порох в Гугумон. Однако в его отсутствие заграждения, окружавшие позиции, были зажжены французскими гаубицами, и проезд повозок с порохом стал крайне рискованной вещью. Первая повозка взорвалась, причем извозчик был разорван на куски. Устрашенный участью своего товарища, второй извозчик повернул своих лошадей назад, но капрал Брюстер, вскочив на его сиденье, сбросил его самого с повозки и, бешено погоняя лошадей, прорвался к своим товарищам. Победа, одержанная в этот день британской армией, может быть прямо приписана этому геройскому поступку, потому что без пороху было бы невозможно удержать Гугумон, и герцог Веллингтон неоднократно повторял, что если бы Гугумон пал, он не был бы в состоянии удержаться на своей позиции. Пусть же храбрый Брюстер живет долго и хранит, как сокровище, эту медаль, которую он так храбро добыл, с гордостью вспоминая тот день, когда в присутствии товарищей он получил это воздаяние за свое мужество из августейших рук первого джентльмена королевства". Чтение этой старой вырезки еще больше увеличило в уме девушки то уважение, которое она всегда питала к своему воинственному родственнику. С самого детства он был в ее глазах героем. Она помнила, что ее отец часто рассказывал о его мужестве и физической силе, о том, как он мог ударом кулака сшибить с ног молодого бычка или свободно нести под мышками обеих рук по жирной овце. Правда, она никогда не видела его, но всякий раз, когда она думала о нем, он представлялся ей таким, каким изображали его ее домашние широколицым, гладко выбритым, здоровенным мужчиной с большою мохнатою шапкой на голове. Она все еще смотрела на медаль, ломая голову над тем, что могли значить слова "dulce et decorum est", вычеканенные на краях медали, когда на лестнице послышались чьи-то неровные шаги, и на пороге двери остановился тот самый человек, который так часто занимал ее воображение. Но неужели это был он? Куда девался этот воинственный вид, эти сверкающие глаза, это мужественное лицо, которое она так часто, рисовала себе? В дверях стоял перед нею громадный, сгорбленный старик, худой и покрытый морщинами, с беспомощными плохо повинующимися членами. Копна пушистых седых волос, красный нос, два толстых клочка бровей и пара мрачно-вопрошающих глаз - вот что встретил ее взгляд. Он стоял, подавшись туловищем вперед, опираясь на палку, в то время, как его плечи поднимались и опускались в такт его шумному, хриплому дыханию. - Дайте мне мой утренний завтрак, - жалобно произнес он, ковыляя к своему креслу. - Мне нужно поесть, чтобы согреться. Посмотрите на мои пальцы! Он протянул свои обезображенные руки с совсем синими кончиками пальцев, сморщенные и узловатые, с громадными распухшими суставами. - Завтрак почти готов, - ответила девушка, удивленно смотря на него. Разве вы не знаете, кто я? Нора Брюстер из Витма. - Ром согревает, - пробормотал старик, качаясь в своем кресле, - водка и суп также согревают, но для меня самое лучшее - чашка чая. Как вы говорите вас зовут? - Нора Брюстер. - Говорите громче, милая. Мне начинает казаться, что голоса людей стали слабее, чем в былые времена. - Я Нора Брюстер, дядя. Я ваша внучатая племянница и пришла из Эссекса, чтобы жить у вас. - Значит, вы - дочь брата Джорджа. Господи! Подумать только, что у маленького Джорджа есть дочь? Он хрипло рассмеялся, и длинные морщины на его шее затряслись и запрыгали. - Я дочь сына вашего брата Джорджа, - сказала девушка, переворачивая на сковородке сало. - А славный был маленький Джордж, - продолжал он, - право, славный, черт возьми. У него остался мой щенок бульдога, когда меня взяли на военную службу. Он рассказывал вам об этом? - Но ведь дедушка Джордж умер двадцать лет тому назад - сказала Нора, наливая чай. - Да, это был превосходный бульдог, прекрасно выдрессированное животное, черт возьми! Я зябну, когда мне долго не дают есть. Ром хорошая вещь, водка также, но я охотно пью вместо них чай. Он тяжело дышал, уничтожая свой завтрак. - Это довольно сносная дорога, по которой вы приехали, - сказал он наконец. - Вы, вероятно, приехали вчера вечером в почтовой карете? - Нет, я приехала с утренним поездом. - Господи, подумать только об этом! И вы не боитесь этих новомодных изобретений! Подумать только, что вы приехали по железной дороге! Чего в конце концов не выдумают люди! Тут на несколько минут наступила пауза, во время которой Нора молча пила свой чай, поглядывая искоса на синеватые губы и жующие челюсти своего собеседника. - Вы, вероятно, видели много интересного на своем веку, дядя? спросила она наконец. - Ваша жизнь должна вам казаться необыкновенно продолжительной. - Не такою уж продолжительной, - отвечал он. - В Сретение мне будет девяносто лет, но мне кажется, что с тех пор, как я ушел со службы, прошло не так уж много времени. А эта битва, в которой я участвовал, - иногда мне кажется, что она была вчера. Мне кажется, что я и сейчас еще чувствую запах порохового дыма. Однако я чувствую себя гораздо лучше, подкрепившись! Теперь он действительно казался не таким изнуренным и бледным, как в первый момент их встречи. Его лицо раскраснелось, и он держался прямее. - Прочли вы это? - спросил он, тряхнув головою по направлению к вырезке. - Да, прочла, и думаю, что вы должны очень гордиться своим поступком. - Ах, это был великий день для меня! Великий день! Там был сам регент и множество высокопоставленных лиц. "Полк гордится вами", - сказал мне регент. "А я горжусь полком", - ответил я. "Превосходный ответ!" - сказал он лорду Хиллю, и они оба засмеялись. Но что вы там увидели в окне? - Ах, дядя, по улице идут солдаты с музыкантами впереди. - А, солдаты? Где мои очки? Господи, но я ясно слышу музыку. Вот пионеры и тамбур-мажор. Какой их номер, милая? Его глаза сверкали, а его костлявые желтые пальцы впились в ее плечо, точно когти какой-то свирепой хищной птицы. - У них, кажется, нет номера, дядя. У них что-то написано на погонах. Кажется, Оксфордшир. - Ах, да, - проворчал он. - Я слышал, что они уничтожили номера и дали им какие-то новомодные названия. Вот они идут, черт возьми. Все больше молодые люди, но они не разучились маршировать. Они идут лихо, ей Богу, они идут лихо. Он смотрел вслед проходившим солдатам, пока последние ряды их не скрылись за углом, и мерный звук их шагов не затих в отдалении. Только он уселся в своем кресле, как дверь отворилась, и в комнату вошел какой-то джентльмен. - А, мистер Брюстер! Ну что, лучше вам сегодня? - спросил он. - Войдите, доктор! Да, мне сегодня лучше. Но только ужасно хрипит в груди. Все эта мокрота! Если бы я мог отхаркивать ее свободно, я чувствовал бы себя совсем хорошо. Не можете ли вы дать мне чего-нибудь для отделения мокроты? Доктор, молодой человек с серьезным лицом, дотронулся до его морщинистой руки с вздувшимися синими жилами. - Вы должны быть очень осторожны, - сказал он, - вы не должны позволять себе никаких отступлений от режима. Пульс старика был eлe заметен. Совершенно неожиданно он засмеялся прерывистым старческим смехом. - Теперь у меня живет дочь брата Джорджа, которая будет ходить за мной, - сказал он. - Она будет следить за тем, чтобы я не удирал из казарм и не делал того, что не полагается. Однако, черт возьми, я заметил, что что-то было не так. - Про что вы говорите? - А про солдат. Вы видели, как они проходили, доктор, а? Они забыли надеть чулки. Ни на одном из них не было чулок. - Он захрипел и долго смеялся своему открытию. - Такая вещь не могла бы случиться при герцоге, пробормотал он. - Нет, герцог задал бы им за это! Доктор улыбнулся. - Ну, вы совсем молодцом, - сказал он, прощаясь. - Я загляну к вам через недельку, чтобы справиться, как вы себя чувствуете. Когда Нора пошла провожать его, он вызвал ее на крыльцо. - Он очень слаб, - прошептал врач. - Если ему будет хуже, пошлите за мной. - Чем он болен, доктор? - Ему девяносто лет. Его артерии превратились в известковые трубки. Его сердце сужено и вяло. Организм износился. Нора стояла на крыльце, смотря вслед удалявшемуся доктору и думая об этой новой ответственности, которая была возложена на нее. Когда она повернулась, чтобы войти в дом, она увидела возле себя высокого, смуглого артиллериста с тремя золотыми шевронами на рукаве мундира и с карабином в руке. - Доброе утро, мисс! - сказал он, поднося руку к своей щегольской фуражке с желтым галуном. - Здесь, кажется, живет старый джентльмен, по имени Брюстер, участвовавший в битве при Ватерлоо? - Это мой дядя, сэр, - сказала Нора, потупив глаза под проницательным, критическим взглядом молодого солдата. - Он в гостиной. - Могу я поговорить с ним, мисс? Я зайду еще раз, если сейчас нельзя будет видеть его. - Я уверена, что он будет очень рад видеть вас, сэр. Он здесь, войдите пожалуйста. Дядя, вот джентльмен, который хочет поговорить с вами. - Горжусь, что имею честь видеть вас, горжусь и радуюсь, сэр! - сказал сержант, сделал по комнате три шага вперед и, опустив карабин на землю, в виде приветствия поднес руку ладонью вперед к фуражке. Нора стояла у двери с раскрытым ртом и расширенными глазами, размышляя о том, был ли ее дядя в юности таким же великолепным мужчиной, как этот сержант, и в свою очередь будет ли этот молодой человек когда-нибудь такой же развалиной, как ее дядя. - Садитесь, сержант, - сказал старик, указывая палкою на стул. - Вы еще так молоды, а уже носите три шеврона. Господи, теперь легче получить три шеврона, чем в мое время один! Артиллеристы тогда были старые солдаты, и седые волосы на голове появлялись у них раньше, чем третий шеврон. - Я служу восемь лет, сэр, - сказал сержант. - Мое имя Макдональд, сержант Макдональд 4-й батареи южного артиллерийского дивизиона. Я послан к вам в качестве депутата от своих товарищей по артиллерийским казармам, чтобы сказать вам, что мы гордимся тем, что вы живете в нашем городе, сэр. Старый Брюстер засмеялся и стал потирать свои костлявые руки. - То же самое сказал и регент, - воскликнул он. - "Полк гордится вами", - сказал он. "А я горжусь полком", - ответил я. "Превосходный ответ", - сказал регент, и они оба с лордом Хиллем расхохотались. - Нижние чины сочтут за честь видеть вас, сэр, - сказал сержант Макдональд. - И если вас не пугает расстояние, для вас всегда найдутся в наших казармах трубка табаку и стакан грога. Старик расхохотался и затем раскашлялся. - Рады видеть меня, говорите вы? Канальи! - сказал он. - Ладно, ладно, когда будет опять тепло на дворе, я, может быть, и загляну к вам. Весьма возможно, что загляну. Вы нынче стали слишком важны для казенного обеда, а? Завели себе столовые, как офицеры. До чего еще дойдет свет! - Вы служили в линейном полку, сэр, не правда ли? - почтительно спросил сержант. - В линейном полку?! - презрительно воскликнул старик. - Никогда в жизни не носил кивера. Я гвардеец, да. Я служил в третьем гвардейском полку, том самом, который теперь называют шотландской гвардией. Господи! Они все уже умерли, все до одного, начиная с полковника Бинга и кончая последним мальчиком-барабанщиком, и вот остался только я. Я здесь, тогда как должен бы быть там. Но это не моя вина! - Всем нам придется быть там, - ответил сержант. - Не хотите ли попробовать моего табаку, сэр? - прибавил он, протягивая старику кисет из тюленьей кожи. Старый Брюстер вытащил из своего кармана почерневшую глиняную трубку и начал набивать ее табаком сержанта. Как вдруг трубка выскользнула у него из рук и, упав на пол, разбилась вдребезги. Его губы задрожали, нос сморщился, и старик разразился продолжительными беспомощными рыданиями. - Я разбил свою трубку, - жалобно воскликнул он. - Перестаньте, дядя, перестаньте, - говорила Нора, наклоняясь над ним и гладя его по волосам точно маленького ребенка. - Это пустяки. Мы достанем другую трубку. - Успокойтесь, сэр, - сказал сержант. - Не сделаете ли вы мне честь принять от меня вот эту деревянную трубку с янтарным мундштуком. Я буду очень рад, если вы возьмете ее. - Черт возьми! - воскликнул старик, улыбаясь сквозь слезы. - Это превосходная трубка. Посмотрите на мою новую трубку, Нора. Бьюсь об заклад, что у Джорджа никогда не было такой трубки. Вы принесли сюда свою винтовку, сержант? - Да, сэр, я зашел к вам, возвращаясь со стрельбы. - Дайте мне подержать ее. Господи! Когда держишь в руках ружье, чувствуешь себя так, точно опять стал молодым. Ах, черт возьми, я сломал ваше ружье пополам. - Это ничего, сэр, - воскликнул артиллерист со смехом. - Вы нажали на рычаг и открыли казенную часть ружья. Вы знаете, конечно, что мы заряжаем их оттуда. - Заряжаете его не с того конца! Удивительно! И без шомпола! Я слышал об этом, но раньше не верил этому. Ах, им не сравниться со старыми ружьями! Когда дойдет до дела, - вспомните мои слова, - вернутся опять к старым ружьям. - Клянусь вам, сэр, - горячо воскликнул сержант, - перемены не помешали бы в Южной Африке! В сегодняшней утренней газете я прочел, что правительство уступило этим бурам. Между солдатами идут горячие разговоры по этому поводу. - Эх, эх, - ворчал старый Брюстер. - Черт побери! Этого не могло бы быть при герцоге. Герцог сказал бы свое мнение об этом. - Да, он сделал бы это, сэр, - воскликнул сержант. - Пошли нам Бог побольше таких, как он. Но я засиделся у вас. Я зайду к вам опять и, если вы позволите, приведу с собой товарищей, так как каждый из них почтет для себя за честь поговорить с вами. Итак, поклонившись еще раз ветерану и улыбнувшись Норе, толстый артиллерист ушел, оставив за собой воспоминание о своем голубом мундире и желтом галуне. Но едва прошло несколько дней, как он вернулся опять; мало-помалу он сделался постоянным посетителем Арсенального проспекта. Он приводил с собой других, и скоро на паломничество к дяде Брюстеру во всем гарнизоне установился взгляд как на своего рода долг каждого солдата. Артиллеристы и саперы, пехотинцы и драгуны входили, кланяясь, в маленькую гостиную, гремя саблями и звеня шпорами, тяжело ступая своими длинными ногами по грубому мохнатому ковру и вытаскивая из кармана сверток курительного или нюхательного табаку, который они приносили как знак своего уважения. Была страшно холодная зима, и снег лежал на земле шесть недель подряд, так что Норе стоило большого труда поддерживать жизнь в этом изможденном теле. Были дни, когда старик впадал в слабоумие, и тогда он не говорил ни слова, и только в часы, когда он привык получать пищу, заявлял о своем голоде нечленораздельным криком. Но когда опять наступила теплая погода, и зеленые почки стали лопаться на деревьях, кровь оттаяла в его жилах, и он стал далее садиться на крылечке и греться под яркими солнечными лучами. - Это укрепляет меня, - сказал он однажды утром, греясь на майском солнце. - Только трудно отгонять мух. Они становятся назойливыми в такую погоду и жестоко кусают меня. - Я буду отгонять их от вас, дядя, - сказала Нора. - Э, что за чудесная погода! Этот солнечный свет заставляет меня думать о небесном сиянии. Почитайте мне библию, моя милая. Я нахожу, что это удивительно успокаивает. |