Вокруг красной лампы. Артур КонанДойль Вокруг красной лампы
 Скачать 362.82 Kb.
|
|
- Что вам прочесть из нее, дядя? - Прочтите мне про войны. - Про войны? - Да, придерживайся войн. Дай-ка мне на минутку Ветхий Завет. Он мне больше по вкусу. Когда приходит пастор, он читает другое, а мне подавай Иисуса Навина или никого. Хорошие солдаты были эти израэлиты, чудесные солдаты. - Но, дядя, - возразила Нора, - на том свете уже не будет войн. - Нет, будут, милая. - Но кет же, дядя. Старый капрал сердито стукнул палкой об пол. - Говорю вам, что будут, милая. Я спрашивал пастора. - Что же он сказал? - Он сказал, что там будет последняя битва. Он даже назвал ее. Битва при Арм... арм... - При Армагеддоне. - Да, так ее назвал пастор. Я думаю, что третий гвардейский полк будет там. И герцог... Герцог скажет свое слова. В это время, поглядывая на номера домов, по улице проходил пожилой господин с седыми бакенбардами. Увидев старика, он направился прямо к нему. - Послушайте, - сказал он, - не вы Грегори Брюстер? - Да, это я, - ответил ветеран. - Вы, как я думаю, тот самый Брюстер, который значится в списках шотландского гвардейского полка, как участник в битве при Ватерлоо. - Тот самый, сэр; хотя мы называли его тогда третьим гвардейским. Это был прекрасный полк, и ему не хватает только меня, чтобы быть в полном составе. - Полноте, полноте, им еще долго придется ждать вас, - сказал джентльмен, - но я полковник шотландского гвардейского полка и хотел бы поговорить с вами. Старый Грегори моментально поднялся на ноги и приложил руку к своей шапочке из кроличьей шкурки. - Господи помилуй! - воскликнул он. - Это удивительно! Это удивительно! - Не войти ли лучше джентльмену к нам в дом? - предложила из-за двери практичная Нора. - Конечно, сэр, конечно, входите, если смею просить вас об этом. В своем волнении он забыл взять палку и потому, сделав несколько шагов, зашатался и упал бы, если бы полковник и Нора моментально не подхватили его под руки с обеих сторон. - Успокойтесь и будьте хладнокровны, - говорил полковник, подводя его к его креслу. - Благодарю вас, сэр; я чуть не отправился на тот свет. Но, Господи, ведь я едва верю своим глазам! Подумать только о том, что вы, батальонный командир, сидите у меня, капрала фланговой роты. Черт возьми, как все меняется на свете. - Но мы все в Лондоне гордимся вами, - сказал полковник. - Итак, вы действительно один из храбрецов, удержавших Гугумон? Полковник посмотрел на его костлявые, дрожащие руки с огромными опухшими суставами, на его исхудалую шею и сгорбленную спину. Неужели это действительно был последний из той кучки героев? Затем он посмотрел на пузырьки, наполовину наполненные лекарствами, на голубые бутылки с мазью, на все отталкивающие подробности комнаты больного. "Наверное было бы лучше, если бы он погиб под горящими балками бельгийской фермы", - подумал полковник. - Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо и ни в чем не нуждаетесь, заметил он после паузы. - Благодарю вас, сэр. Меня ужасно беспокоит мой кашель... ужасно беспокоит. Вы не можете себе представить, как трудно мне отхаркивать мокроту. И мне постоянно хочется есть. Я зябну, когда мне долго не дают есть. А мухи! Я слишком слаб, чтобы справляться с ними. - А как ваша память? - спросил полковник. - О, память у меня в порядке. Верите ли, сэр, я могу вам назвать по имени каждого из солдат фланговой роты капитана Хольдена. - А битва? Вы помните ее. - Еще бы! Каждый раз, как я закрываю глаза, я как бы снова переживаю ее со всеми подробностями. Вы не поверите, сэр, до чего ясно она представляется мне. Вот линия наших войск - от бутылки с перигориком до табакерки. Вы смотрите? Ну, затем пусть коробочка с пилюлями направо будет Гугумон, где находились мы, а наперсток - Нора-Хей Сэнт. Здесь были все наши пушки, а вон там, позади, резервы и бельгийцы. Ах, эти бельгийцы! - Он яростно плюнул в огонь. - Затем, там, где лежит моя трубка, находились французы, а выше, куда я положил свой кисет с табаком, - прусаки, подходившие к нам с левого фланга. Черт возьми! Это было красивое зрелище, когда они начали палить из пушек. - Что же вас больше всего поразило в этом сражении? - спросил полковник. - Я лишился во время него трех пол-крон, - жалобно сказал старый Брюстер. - Ничего удивительного не будет, если мне не удастся получить эти деньги обратно. Я дал их Джебезу Смиту, своему соседу по строю, в Брюсселе. "В ближайшую получку я верну вам эти деньги, Грег", - сказал он. Но ему не пришлось сдержать свое слово. Его заколол улан в Куортер Брассе, и я остался с распиской в руках вместо денег. Так я все равно что потерял эти деньги. Полковник, смеясь, встал со стула. - Офицеры полка хотели бы, чтобы вы купили себе какую-нибудь безделицу, которая послужила бы к вашему удобству, - сказал он. - Это не от меня, так что вы, пожалуйста, не благодарите. Он взял кисет старика и сунул в него новенький банковый билет. - Благодарю вас, сэр. Но я хотел бы попросить вас об одной милости, полковник. Когда я умру, вы не откажете мне в воинских почестях при погребении? - Хорошо, мой друг, я позабочусь об этом, - сказал полковник. - До свидания; надеюсь, что буду иметь от вас только хорошие известия. - Хороший джентльмен, Нора, - проворчал старый Брюстер, глядя вслед удалившемуся полковнику, - но все-таки далеко ему до моего полковника Бинга. В этот день старику неожиданно сделалось хуже. Даже яркое летнее солнце, целыми потоками врывавшееся в комнату, было не в состоянии отогреть это увядшее тело. Пришедший доктор молча покачал головой. Весь день больной лежал неподвижно, и только слабое дыхание показывало, что в нем еще теплится жизнь. Нора и сержант Макдональд весь день сидели у его кровати, но он, по-видимому, не замечал их присутствия и лежал тихо, с полузакрытыми глазами, положив руки под щеку, как человек, который очень устал. Они оставили его на минуту одного и сидели в соседней комнате, где Нора приготовляла чай, как вдруг громкий, полный силы, энергии и яростного возбуждения крик прозвучал по всему дому. - У гвардейцев не хватает пороху! - кричал старик и затем еще раз: - У гвардейцев не хватает пороху! Сержант вскочил со своего места и бросился в комнату больного; за ним последовала дрожащая Нора. Старик стоял на ногах у своего кресла; его глубокие глаза сверкали, его седые волосы стояли дыбом, вся его фигура дышала возбуждением и гневным вызовом. - У гвардейцев не хватает пороху, - прогремел он еще раз, - и, клянусь Небом, он будет у них! Широко взмахнув в воздухе своими длинными руками, он со стоном упал в кресло. Сержант нагнулся над ним, и лицо его омрачилось. - О, Арчи, Арчи, - простонала испуганная женщина, - как вы думаете, что такое с ним? Сержант отвернулся. - Я думаю, - сказал он, - что третий гвардейский полк теперь в полном составе. За грехи отцов Сдавленный двумя рядами громадных каменных домов, переулок Скудамор, ведущий к Темзе, скудно освещаемый убогим светом расположенных на большом расстоянии друг от друга газовых фонарей, имеет по ночам мрачный и неприветливый вид. Его тротуары узки, а мостовая вымощена крупным булыжником, так что никогда не смолкающий стук колес ломовых телег, проезжающих по переулку, производит впечатление грохота морских волн. Несколько домов старинной архитектуры рассеяны между громадными домами промышленных и торговых фирм. В одном из этих домов на полдороге к Темзе, по левой стороне улицы, живет известный доктор Горас Сельби. В сущности говоря, это несколько неподходящий квартал для такого крупного медицинского светила, но специалист, имеющий европейскую известность, может не стесняться в выборе себе места жительства. К тому же больные, с которыми приходится иметь дело доктору Горасу Сельби, обыкновенно бывают рады всякому обстоятельству, облегчающему им возможность скрыть свою болезнь. Было всего только десять часов вечера. Тяжелый грохот экипажей на Лондонском мосту превратился теперь в чуть слышный, неясный гул. Шел сильный дождь, и газовые рожки тускло светили сквозь мокрые стекла фонарей, бросая на мостовую круглые пятна желтоватого света. Воздух был наполнен шумом падавшего дождя и потоков воды, вырывавшихся на тротуар из водосточных труб. Во всем переулке была видна только одна человеческая фигура. Это был мужчина, стоявший у дверей квартиры доктора Гораса Сельби. Он только что позвонил и ждал, когда ему отворят. Свет фонаря у подъезда падал на его мокрый плащ и бледное, нервное, красивое лицо с каким-то особенным, с трудом поддающимся определению выражением, напоминавшим одновременно и испуганную лошадь с расширенными белками глаз, и беспомощное, растерянное лицо плачущего ребенка. Лакей, отворявший дверь, сразу узнал в нем пациента. Этот испуганный взгляд и растерянное лицо были таким обычным явлением в передней доктора Гораса Сельби. - Дома доктор? - спросил посетитель. Человек замялся. - У них гости, сэр. Они не любят, когда их беспокоят не в приемные часы. - Скажите доктору, что мне непременно нужно его видеть по очень важному, неотложному делу. Вот моя карточка, - и трясущимися руками он стал доставать из бумажника свою карточку. - Мое имя - сэр Фрэнсис Нортон. Скажите ему, что сэр Фрэнсис Нортон из Дин-Парка хочет непременно его видеть. - Слушаюсь, сэр. - Лакей взял карточку и сопровождавший ее золотой. Ваш плащ я повешу здесь, в передней, - сказал он. - Он совсем мокрый. Теперь пожалуйте в кабинет, а я пойду схожу за доктором. Молодой баронет очутился в большой, высокой комнате, устланной таким толстым и мягким ковром, что звука его шагов совсем не было слышно. Тусклый свет двух газовых рожков, отвернутых только наполовину, и какой-то неопределенный ароматический запах, которыми была насыщена атмосфера комнаты, придавали ей какое-то отдаленное сходство с исповедальней. Он сел в блестящее кожаное кресло, стоявшее у камина, в котором тлели уголья, и окинул комнату мрачным взглядом. Стены ее были уставлены шкафами с толстыми книгами в темных переплетах с вытисненными золотом заглавиями на корешках. Перед ним на высокой, старомодной каминной доске из белого мрамора были разбросаны в беспорядке вата, бинты, мензурки, а также стояли маленькие бутылочки. Как раз против него стояла бутылка с широким горлышком, содержавшая медный купорос, и другая, поуже, в которой лежало что-то похожее на обломки черепка сломанной трубки, и на которой был наклеен красный ярлык с надписью: "ляпис". На каминной доске и на большом столе, стоявшем в комнате, лежали также в большом количестве всевозможные инструменты: термометры, шприцы для подкожных впрыскиваний, бистури и шпатели. На том же столе, направо, находились пять томов написанных доктором Сельби сочинений по его специальности, тогда как налево, на красном медицинском указателе, лежала громадная стеклянная модель человеческого глаза величиной с репу, которая, раскрываясь посередине, обнаруживала заключавшуюся в ней лупу и двойную камеру. Сэр Фрэнсис Нортон никогда не отличался наблюдательностью, и однако он рассматривал все эти мелочи с величайшим вниманием. Он заметил даже то, что пробка на одной из бутылок с кислотами была вытравлена кислотой и поймал себя на мысли о том, что доктору следовало бы употреблять стеклянные пробки. Крошечные царапины и маленькие пятна на покрытом кожею столе, химические формулы, нацарапанные на ярлыке какой-нибудь склянки - ничто не было настолько незначительным, чтобы ускользнуть от его внимания. Его слух также необычайно обострился. Тяжелое тиканье больших черных часов над камином почти болезненно отдавалось в его ушах. Но несмотря на это, несмотря даже на толстые деревянные стены старинного дома, до него доносились голоса людей, разговаривавших в соседней комнате, а иногда до его слуха долетали даже целые отрывочные фразы из их разговора. "Почему вы отдали взятку?" - ясно расслышал он чей-то голос. "Но что же я мог сделать без козырей?" - возражал на это чей-то другой голос. И еще: "Как я мог ходить с дамы, зная, что туз на руках?" Наконец он услышал скрип двери, затем в передней послышались чьи-то шаги, и странное, смешанное чувство нетерпения и страха охватило его при мысли, что сейчас решится его участь. Доктор Горас Сельби был высокий, полный мужчина с внушительной осанкой. У него были резко очерченный нос и подбородок и пухлое лицо, - комбинация, гораздо больше гармонировавшая с париком и галстуком времен первых Георгов, чем с коротко подстриженными волосами и черным сюртуком конца XIX века. Его лицо было гладко выбрито, так как его рот был слишком изящно очерчен, чтобы скрывать его под усами, - большой, нервный, чувственный, с необыкновенно симпатичной улыбкой, что вместе с его темными, ласковыми глазами чрезвычайно располагало к нему больных и помогало ему вызывать их на откровенность. Его небольшие мастерски подстриженные бакенбарды и густые волосы были уже тронуты сединой, а крупная величественная фигура уже сама по себе действовала успокаивающе на его пациентов. Уверенные и спокойные манеры в медицине, как и на войне, как бы заключают в себе намек на прежние победы и обещание таковых в будущем. И потому было что-то успокаивающее уже в самом лице доктора Гораса Сельби, так же как и в его больших белых, холеных руках, одну из которых он протянул своему посетителю. - Мне очень жаль, что я заставил вас ждать, - сказал он баронету. - Но согласитесь, что трудно быть одновременно и любезным хозяином по отношению к своим гостям, и внимательным врачом для своих пациентов. Но теперь я всецело в вашем распоряжении, сэр Фрэнсис. Но, Боже мой, вы совсем продрогли! - Да, мне холодно. - Вас так и трясет. Это нехорошо. Это все благодаря ужасной погоде. Может быть, вы выпьете немного вина? - Нет, благодарю вас. Я действительно чувствую себя не совсем хорошо, но погода тут не при чем. Я страшно взволнован, доктор. Доктор повернулся к нему в своем кресле и потрепал его рукой по колену, как треплют по шее испуганную лошадь. - В чем же дело? - спросил он, глядя через плечо на бледное лицо юноши с испуганными глазами. Два раза молодой человек делал попытку заговорить, но, видимо, не мог решиться. Затем, быстро нагнувшись, он молча засучил штанину и, спустив носок с правой ноги, обнажил ее. Взглянув на его ногу, доктор поморщился. - Обе ноги? - спросил он. - Нет, только одна. - И вдруг? - Да, сегодня утром. - Гм! - Доктор выпятил губы и провел пальцами по подбородку. - Вы знаете причину? - быстро спросил он. - Нет. Лицо доктора приняло строгое выражение. - Я думаю, что мне не нужно напоминать вам, что только полная откровенность... Пациент вскочил со стула. - Уверяю вас, доктор, - воскликнул он, - что мне не в чем упрекать себя. Неужели вы думаете, что я пришел сюда для того, чтобы обманывать вас? Клянусь вам, что мне не в чем раскаиваться! Было что-то одновременно и смешное и трагическое в этой жалкой фигуре, стоявшей посреди комнаты с засученной до колена штаниной и выражением ужаса в чертах лица. Взрыв смеха долетел до них из комнаты, где сидели игроки. Несколько мгновений доктор и пациент молча смотрели друг на друга. - Сядьте! - коротко сказал доктор. - Вашего слова для меня достаточно. - Он наклонился и провел пальцем по ноге молодого человека, ущипнув кожу в одном месте. - Гм! Папулезный, - пробормотал он, качая головой; - есть еще какие-нибудь симптомы? - Мое зрение стало немного слабее. - Покажите ваши зубы! - Доктор стал осматривать его зубы и опять поморщился. - Теперь глаза! - Он зажег лампу и, взяв в руки маленькую лупу, направил с ее помощью свет на глаз пациента. При этом его открытое, выразительное лицо осветилось такою радостью, таким энтузиазмом, точно он был ботаник, только что нашедший редкий цветок, или астроном, впервые увидевший в поле зрения своего телескопа движение давно отыскиваемой кометы. - Это очень типично, очень типично, - пробормотал он, поворачиваясь к столу и делая какие-то заметки на листе бумаги. - Любопытная вещь; я напишу монографию как раз на эту тему. Удивительное совпадение обстоятельств. Увлеченный редким симптомом болезни, он настолько забыл о пациенте, что имел почти торжествующий вид и опомнился только тогда, когда тот стал просить его дать ему подробную характеристику этого состояния. - Мой дорогой сэр, - сказал доктор, - нам совершенно незачем вдаваться в подробности. Если я, например, скажу вам, что у вас промежуточная стадия кератитиса, то вы от этого выиграете? Есть указания и на предрасположение к золотухе. В общем, по моему мнению, у вас органическое и наследственное заражение. Молодой баронет откинулся на спинку своего кресла, и голова его тяжело упала на грудь. Доктор бросился к стоявшему рядом столику, налил в стакан немного водки и поднес его к губам больного. Когда тот выпил ее, слабая краска показалась на его щеках. - Может быть, я поступил несколько неосторожно, сказав вам все сразу, промолвил доктор, - Но вы должны были догадываться, какого рода у вас болезнь, иначе вы не пришли бы ко мне. - Да, сегодня утром у меня появилось подозрение, когда я увидел на своей ноге эту сыпь. Такая же сыпь была и у моего отца. - Значит, у вас это по наследству от отца? - Нет, от деда. Вы, может быть, слышали о сэре Руперте Нортоне, известном кутиле? Доктор был очень начитанный человек и, кроме того, обладал превосходной памятью. Он сейчас же вспомнил об ужасной репутации, которой пользовался в тридцатых годах этого столетия сэр Руперт Нортон, знаменитый картежник, развратник и дуэлист, до того погрязший в пьянстве и разврате, что в конце концов даже его собутыльники в ужасе отшатнулись от него и оставили его доканчивать свою постыдную жизнь в обществе трактирной служанки, на которой он женился под пьяную руку. Когда доктор взглянул на молодого человека, все еще сидевшего откинувшись на спинку кресла, ему почудилось, что на мгновение за спиной юноши показался неясный образ отвратительного старого денди, увешанного брелками, с дорогим шарфом, намотанным на шею, и смуглым лицом сатира. От него осталась теперь только кучка костей в полусгнившем гробу, но последствия его развратной жизни налицо - в страданиях ни в чем не повинного молодого человека. - Я вижу, что вы слыхали о нем, - сказал молодой баронет. - Он умер ужасной смертью, впрочем, вполне достойной той жизни, которую он вел. Мой отец был его единственным сыном. Это был тип ученого, человека, страстно любившего книги, птиц и природу. Но его праведная жизнь не спасла его. |