Былины. Былины в мультиках_диплом. Былины как феномен русской культуры. 6 Специфика русских былин 6
 Скачать 281.5 Kb.
|
1.2. Характеристика образов былинных героевОдной из важных и характерных особенностей киевского цикла служат образы трех богатырей, действия и судьба которых тесно связаны. В образах этих богатырей воплощаются основные особенности богатырства. Это образы Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича. В народном представлении старший из них, самый могучий, богатырь Илья; за ним идет Добрыня, уступающий в некоторых качествах Илье; Алеша, также отважный защитник Русской земли, однако по ряду особенностей уступающий первым двум богатырям. У всех трех богатырей много общего, однако, каждый из них представляет собой особую личность и имеет определенные индивидуальные черты. В образах этих богатырей ясно видна индивидуализация, которая развивается уже в былинах, а получает значительное проявление в исторических песнях, где надо было изображать уже не обобщенные образы богатырей, а определенных исторических лиц. В печальную эпоху феодальной раздробленности эпический Киев служил знаменем единства, к которому стремился народ. Это объясняет нам многие особенности былин. Становится понятным, почему герои самых различных областей тяготеют к Киеву, хотя ни один из основных киевских богатырей не родился в Киеве. Они киевские не по своему происхождению, а по своей идейной направленности, точно отражая этим характер эпоса, киевского по сосредоточению устремлений, общерусского по своему происхождению и содержанию. Так, Илья Муромец родом из города Мурома или села Карачарова, Добрыня — из Рязани, родина Алеши Поповича — Ростов, Дюка — Галич и т. д. Но все они неизменно приезжают в Киев. Только с этого момента они становятся героями эпоса, и только с выезда в Киев начинается путь героя. Киев притягивает их к себе. Они служат не своим местным князьям, о которых эпос никогда не упоминает. Далее рассмотрим каждого из богатырей. Илья Муромец В образе Ильи Муромца наиболее ярко и выразительно воплощена основная идея былин - идея защиты родной земли. Именно он чаще других богатырей выступает как отважный и сознающий свой долг страж Русской земли. Он чаще других стоит на заставе богатырской, чаще других вступает в бой с врагами, одерживая победу. Илья Муромец – идеальный образ богатыря, самый любимый герой русских былин. Это богатырь могучей силы, что дает ему уверенность и выдержку. Ему свойственно чувство собственного достоинства, которым он не поступится даже перед князем. Он защитник Русской земли, защитник вдов и сирот. Он ненавидит «бояр кособрюхих», говорит всем правду в лицо. Обиду он забывает, когда речь идет о беде, нависшей над родной землей, призывает других богатырей встать на защиту не князя Владимира или княгини Опраксы, а «ради матушки-свято-Русь земли». Лучшее свидетельство огромной популярности в народной среде образа Ильи Муромца - количество былин и былинных сюжетов о нем. Именно этому образу суждено было стать центральным в русском эпосе, воплотить в себе лучшие идеалы и чаяния народа, его понятия о добре и зле, о бескорыстии, о верности родной земле, о богатырской удали и чести. Никто из богатырей - ни Добрыня Никитич, ни тем более Алеша Попович – не могут сравниться в этом отношении с Ильей Муромцем. Все герои героического эпоса без исключения сражаются с конкретными Батыгами и Батеями Батеевичами, подступившими или захватившими стольный Киев – град . Все былины героического эпоса проникнуты патриотической идеей защиты родной земли . А главным героем в них является конечно же не Добрыня Никитич , не Алёша Попович , а Илья Муромец. Хотя и Добрыня, и Алёша тоже присутствуют, но уже как бы на «вторых» ролях . На богатырской заставе Добрыня в писарях, Алёша – в конюхах, ни Добрыне, ни Алёше не удаётся одержать победу в бою с богатырём – нахвальщиком Сокольником (или Жидовином), это оказывается под силу только Илье Муромцу. Из многих сюжетов об Илье Муромце известно, что ему дарована высшими силами особая судьба – богатырю не писана смерть в бою. И хотя это не играет никакой роли в действии самих былин, подобная судьба служит признанием особого положения Ильи Муромца среди русских богатырей как самого величественного и идеального защитника родины , показателем его особого предназначения. Идеальная природа богатыря проявляется не только в нравственном чувстве, руководящем его поступками, но и в чертах его внешнего облика: Илья старый и седой, что служит признаком его мудрости и опытности. Цикл былин об Илье Муромце внес в эпос много и развил некоторые его тенденции, заложенные в предшествующее время. Былины о богатыре, родившемся в самой глубине народной Руси, и сразу поставленном выше всех других героев истории Киевской Руси, говорили о возросшем сознании народа. Народная масса поняла себя как силу, без опоры на которую невозможна никакая успешная деятельность на благо Руси. В 1869 году вышло фундаментальное исследование «Илья Муромец и богатырство киевское» Ореста Миллера. Об Илье Муромце писали Ф.И. Буслаев, А.Н. Веселовский, В.Ф. Миллер, А.И. Соболевский, А.В. Марков и многие другие крупнейшие дореволюционные исследователи русского эпоса. А из работ советского времени следует назвать известную книгу В.Я. Проппа «Русский героический эпос» (1958), несколько глав которой полностью посвящено Илье Муромцу, статью и комментарии А.М .Астаховой к изданию «Илья Муромец» в серии «Литературные памятники» (1958). Интересен сюжет о чудесном исцелении Ильи Муромца. Он широко распространён в народных сказках и легендах, известных в фольклоре почти всех стран и народов. Одна из трактовок этого былинного сюжета принадлежит историку В.Г. Мирзоеву. «Вряд ли этот образ богатыря ,- отличает он ,- силы которого были окованы , случайный художественный приём былины . Вероятно , было бы предположить , что он метафорически отобразил историческую действительность , тем более что типизация и образность изображения жизни эпоса ещё ни кем , кажется , не подвергалась сомнению . Не воплощён ли в образе Ильи русский народ , скованный по рукам и ногам страшной татарской силой? Конечно тридцать лет – эпическое время , не соответствующее действительно хронологии . Однако надо допустить время , когда Русская земля, залитая кровью и обезможившая после татарского нашествия , должна была пройти известный период для того , чтобы опомниться после ужасного разгрома и приступить к собиранию сил для борьбы . Вот этот период – совершенно понятный и закономерный – и могли изобразить былины в образе богатыря , воплотившего в себе главные черты русского народа. Если это действительно так, то «Исцеление Ильи Муромца» представляет собой один из самых ярких примеров трансформации действительности в былине, былинное отображение исторического прошлого, подчас проявляющегося в сложной форме олицетворения, казалось бы далёкого от своего исторического источника, но тем не менее объяснимого. В. Миллер обратил внимание, что Илья Муромец выезжая из родного села Карачарова и родного Мурома, «делает значительный крюк, чтобы по пути в Киев освободить Чернигов». Отсюда исследователь сделал вывод, что Илья Муромец – богатырь не Муромский, а Черниговский. «Я предполагаю, - писал он, - что древнейший Илья раньше своего прикрепления к Мурому, был прикреплён другой местности и, именно к Черниговщине. Он мог быть связан с городом Черниговом, как со своим стольным городом и потому совершает для его освобождения свой первый подвиг, как богатырь северянский. Этим объясняется и ласковое отношение к нему черниговцев, и то обстоятельство, что в большинстве былин заставы помещены именно на пути из Чернигова к Киеву, а не из Мурома в Киев и что о них он узнаёт от жителей Чернигова. Совершая первый подвиг по выезде из дома у Чернигова, древний Илья , вероятно , выезжал не из такого отдалённого родного места , каков суздальский Муром , а откуда – нибудь ближе к Чернигову. Таким местом мог быть древний город Моровск (Моровийск), принадлежавший к городам Черниговского княжества в XI и XII веков и нередко упоминавшийся в летописях в описании событий, разыгравшихся под Черниговом или в Черниговской области. Точно такую же звуковую аналогию В. Мюллер нашёл и селу Карачарову. «Село Карачароево или Карачарово, - утверждает он, - явилось в эпосе как замена более южного города Карачева, древнего города черниговских князей, упоминаемого летописью, начиная с XII века». Итак, не Илья Муромец из муромского села Карачарова, а Илья (Моровец) из моровского города Карачева. При этом исследователь точно также приводит чисто местные карачевские легенды: «К окрестности города приурочивается местопребывание былинного Соловья – Разбойника. В двадцати пяти верстах от Карачева протекает река Смородинная и на берегу её находится древнее село Девятидубье. Местные старожилы указывают на то место, где будто бы было расположено гнездо Соловья – разбойника. И теперь на берегу Смородинной находится огромных размеров пень, который по преданию, сохранился от девяти дубов». Многие исследователи эпоса задавались вопросом: кто же был прототипом русского богатыря? Поиски исторических «прототипов» былинного Ильи Муромца не дали каких-либо результатов. А причина одна: в летописях и других исторических источниках нет похожего, хотя бы по созвучию, имени, как, допустим Тугор-хан –Тугарин, Ставр Гордятинич-Ставр Годинович и т.п. Поэтому в данном случае исследователи оказались лишёнными возможностей для сближений, сопоставлений, гипотез. Единственная же параллель с громовержцем Ильёй Пророком была использована мифологами в их трактовках образа Ильи Муромца, как двойного «замещения» в народном сознании языческого бога грома Перуна : Перун – Илья Пророк – Илья Муромец. В историческом материале исследователи пока не обнаружили даже таких параллелей. Хотя в зарубежных источниках это имя известно. Например, в германских эпических поэмах, записанных в ХIII веке, но основанных на еще более ранних эпических сказаниях, упоминается Илья Русский. В поэме «Ортнит» рассказывается о царствующем в Гарде короле Ортните и о его дяде по материнской линии Илье Русском. Но все это отдаленные и весьма условные параллели. В русских летописных и литературных источниках не сохранилось сведений об Илье Муромце. И, тем не менее, Илья Муромец – единственный герой русского эпоса, причисленный к лику святых (князь Владимир Святославович тоже был канонизирован, но не как былинный герой). В православных календарях до сего дня 19 декабря отмечается как «память преподобного нашего Ильи Муромца, в двенадцатом веке бывшего». Более того, существует одно из самых неопровержимых доказательств реальности Ильи Муромца – его гробница в знаменитой Антониевой пещере Киево- Печерского монастыря, находящаяся рядом с гробницами первого русского летописца Нестора, первого русского иконописца Алимпия и многих других вполне реальных исторических деятелей Киевской Руси, ее подвижников и великомучеников. Сейчас уже вряд ли можно установить, как, каким образом произошла канонизация былинного героя. Что это – еще одна «материализованная» легенда, каких возникало немало во все времена и у всех народов, случайное совпадение имен или же рядом с Нестором и Алимпием, преподобными мучениками Феодором и Василием, Авраамием Трудолюбивым и Онуфрием Молчаливым, златарем Евстафием, старцем Ефремом, в историческом бытие которых никто не усомнится, действительно был погребен в ХII веке богатырь Илья Муромец? Ничего невероятного, а тем более сверхъестественного, в таком предположении нет. Многие из погребенных рядом с Ильей Муромцем тоже не попали в летописи, память о них сохраняла только устная молва, и тем не менее он и были канонизированы. А в том, что богатырь Илья Муромец оказался рядом с великомучениками и праведниками Древней Руси, тоже есть своя закономерность, свое глубоко символическое значение, вне зависимости от того, когда и как это произошло, исторический это факт или легенда. В исторических документах ХI- ХI веков мы не найдём ответа на эти вопросы, но сам фольклор – тоже документ истории, одна из самых неопровержимых и достоверных летописей внутренней жизни народа, его идеалов и идей. И в этой летописи Илья Муромец не просто существует, в ней он главный герой. Илья Муромец вышел за пределы народного былинного эпоса, многочисленные сказки о нем, легенды, побывальщины, как созданные на основе былинных сюжетов, так и вполне самостоятельные, - все это тоже продолжение «биографии» былинного героя, его жизнь во времени. Добрыня Никитич Добрыня Никитич – былинный богатырь. Вместе с Ильей Муромцем и Алешей Поповичем он является одним из наиболее любимых в народе героев. Былины рисуют нам образ образованного мужа, наделенного разнообразными талантами – Добрыня и воин, и гусляр, и дипломат, способный и дань собрать и невесту засватать. Он в первую очередь носитель культуры своего народа. Былинная «биография» Добрыни Никитича разработана в русском народном эпосе не менее тщательно, чем Ильи Муромца. Есть былины о рождении и детстве Добрыни, его женитьбе на богатырше - полянице, его знакомстве с Ильей Муромцем, конфликте с Алешей Поповичем. Известно имя Добрыниной матери – Амельфа Тимофеевна, отца – Никита Романович; жены – Настасья Микулична; тетушки крестовой - Авдотья Ивановна. Образ Добрыни Никитича – один из самых обаятельных и глубоких в русском эпосе. Это подлинный герой, всегда готовый к подвигу. Он там, где нужна помощь, смекалка, ум и такт, борьба с ересью и коварством, верность и смелость. Добрыня всюду верен своему цельному, определенному характеру. Бесконечно преданный Руси, богатырь ревниво оберегает свое достоинство как русского воина. Человеческие качества Добрыни определяются тем свойством, которое в былинах именуется «вежеством». Добрыня разумен в речах, сдержан, тактичен. Его вежество «роженное», то есть врожденное, а не внешне приобретенное и потому нередко утрачиваемое. Добрыня – заботливый сын и любящий супруг. В былине иногда кратко, иногда довольно подробно рассказывается о детстве героя, о его росте, возмужании, воспитании в доме матери. Существует и другая версия, согласно которой былинный Добрыня–собирательный образ, вобравший черты многих древнерусских Добрынь. Исследователь Ю.И.Смирнов отмечает, что летописи связывают, по крайней мере, семь Добрынь: в сведениях по Х век упоминается несколько раз Добрыня, дядя Владимира I Святославовича; по ХI век – Добрыня Рагуилович, воевода Новгородский; по ХII век – новгородский посадник Добрыня, киевский боярин Добрынка и суздальский боярин Добрыня Долгий; по ХII - век Добрыня Галичанин и Добрыня Ядрейкович, епископ новгородский. Выбор достаточно велик – почти четыре столетия, и теоретически нельзя исключить никого из этих «прототипов» или сводить всех Добрынь к первому из них. О каждом из этих исторических Добрынь сохранились летописные известия, а о некоторых – литературные произведения. Ю.И. Смирнов говорит о временах домонгольской Руси, но и позже, в ХV – ХVII веках это имя оставалось в числе самых распространенных древнерусских имен. Надо учитывать, что оно относилось к числу «некалендарных» имен, его не могли дать при крещении. А это значит, что для всех перечисленных выше Добрынь, оно было или вторым – языческим именем, полученным за определенные качества: доброту, красоту, величие. Все это вкладывалось в древнерусское имя Добрыня. Так что в данном случае действительно трудно судить, что именно привлекло в историческом Добрыне: его ли заслуги, а они и впрямь были немалыми, или же само это прекрасное имя Добрыня, тем более и по отчеству он Никитин, то есть в переводе с греческого, - славный, блестящий, победитель. Популярна версия, высказанная В. Миллером, согласно которой прототипом былинного богатыря Добрыни Никитича стал дядя князя Владимира, Добрыня. Наиболее известная былина о подвигах Добрыни Никитича – «Добрыня и Змей». В произведении сталкиваются два противоположных начала – темное, выраженное в образе Змея Горыныча, и светлое, олицетворяемое русским богатырем Добрыней. Убийство чудовища, воплощавшего хаос и первозданные стихии – типичный подвиг богов-демиургов в мифах разных народов. Все эти боги так или иначе были связанны с Солнцем, их победу над Змеем можно рассматривать как символическую победу света над тьмой, порядка над хаосом. Драконоборческий мотив присущ не только богам, но и героям (Беллерофонт, Геракл, Сигурд, Св. Георгий и др.) Были на «Добрыня и Змей» – наиболее известное произведение такого рода в русском фольклоре. Сюжет «Добрыни и Змея» в его наиболее полной форме (вообще, как указывает В. Пропп, существует более 60 записей этой былины) выглядит следующим образом: Добрыня, нарушая запрет матери, купается в Пучай-реке. В этот момент его атакует змей. Безоружный Добрыня побеждает чудовище «колпаком земли», но не убивает, а «кладет заповедь великую» – договор, согласно которому Змей отныне не разоряет русские земли, а богатырь не ездит «Во чисто поле, на тую на гору сорочинскую». Однако змей нарушает заповедь и похищает Забаву Потятичну, племянницу князя Владимира. Князь поручает Добрыне вызволить пленницу, поскольку «у него ведь со Змеею заповедь положена». Богатырь топчет конем змеенышей, побеждает Змея и освобождает Забаву. В былине присутствует ряд моментов, которые следует особенно выделить. Прежде всего, это наиболее древние, архаичные элементы. Мотив купания Добрыни не случаен. В большинстве аналогичных сюжетов фигурирует река, море и т.д. Точно так же, кровь из поверженного Добрыней Змея течет, не останавливаясь, трое суток. В этом случае понятно, почему Змей нападает на богатыря именно во время купания. Не послушавшись советов матери (Не куплись, Добрыня, во Пучай-реке, Но Пучай-река очень свирепая, Но срединяя-то струйка как огонь сечет!), Добрыня Никитич сам отдает себя во власть чудовища. Также, река – символ границы между «этим» и «тем» светом, миром живых и миром мертвых (греческая река Стикс, русская Смородина). Следует заметить, что в некоторых вариантах Пучай-река рисуется огненной, как и Смородина: Из-за первой же струйки как огонь сечет, Из-за другой же струйки искра сыплется, Из-за третьей же струйки дым столбом валит, Дым столбом валит да сам со пламенью. В. Миллер усматривал в акте купания намек на крещение Руси. В этом случае Змей представляется не более чем обобщением, символом язычества, поверженного христианством, а предостережение, полученное Добрыней от матери, – намек на запрет купаться нагим в Иордане (так как там принял крещение Христос). Истоки происхождения самого названия «Почай» следует искать в русском языке: «по́ча - лужа, болото, старое русло реки», олонецк.». Другой вариант написания, Пучай-река, возможно произошел от существительного «пучина» и глагола «пучить», вспучиваться, вздуваться. То есть Пучай-река – опасная для купания, бурливая речка. Вовсе не обязательно, что Пучай-река – это Почайна, действительно протекавшая подле Киева. Тем более, историки так и не пришли к единому мнению, где именно совершалось крещение Руси – в Почайне или Днепре. Неудивительно, что богатырь побеждает Змея именно «колпаком земли»: А нет у Добрынюшки добра коня, Да и нету у Добрыни платьев цветных – Только-то лежит один пухов колпак, Да насыпан тот колпак да земли греческой; По весу тот колпак да в целых три пуда. Как ухватит он колпак земли греческой, Он шибнет во Змею да во проклятую – Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов. Таким образом, Добрыня обращается за помощью к земле (которая в этом случае выступает оппозицией водной стихии) и получает эту помощь. Добрынин «колпак земли» заставляет нас вспомнить «сумочку переметную с тягой земною», которую не может сдвинуть другой былинный богатырь – Святогор. Получение силы от земли – известный мифологический мотив (греческий великан Антей). В. Пропп, в остальном отрицавший христианский подтекст былины, под «шапкой земли греческой» понимает «монашеский головной убор, имевший форму капюшона или колокола», завезенный в Россию из Византии. То есть никакой земли (грунта) в шапке богатыря нет, а змея он побивает не оружием, а символом христианства. Однако в тексте недвусмысленно указывается, что «да насыпан тот колпак да земли греческой» (именно насыпан), и далее: «по весу тот колпак да в целых три пуда». В былине «Добрыня купался – змей унес» из сборника Кирши Данилова вообще фигурирует «шляпа песку желтова». В связи с этим В. Пропп пишет: «Забывается то, что уже не актуально. Отношения с Византией, как передатчицей к нам христианства, для слагателей былин были актуальны лишь очень короткое время. Так объясняется забвение «шапки земли греческой» и некогда придаваемого ей значения». Сюжет былины «Добрыня и Змей» архаичен и, значит, сложена она была задолго до крещения Руси и каких-либо дипломатических отношений с Византией. «Греческой» шапка, очевидно, стала именно в указанный период, но до этого имела совсем иной смысл, понятный представителям дохристианской культуры. В течение повествования Добрыня обращается за помощью к земле не один, а два раза. Когда «та Змея, она кровью пошла», Добрыня стоял трое суток, но не мог «крови переждать». Богатырь готов отступить, но в этот момент ему является знамение, небесный глас. Послушавшись гласа, Добрыня бьет копьем «о сыру землю»: «Расступись-ка, матушка сыра земля, На четыре расступись да ты на четверти! Ты пожри-ка эту кровь да всю змеиную!» Мать-земля и в этот раз помогает герою. Можно предположить, что таинственный «глас» принадлежал Перуну, покровителю княжеской дружины и воинского искусства в целом. Тем более, «глас» советует Добрыне бить «копьем да о сыру землю», в чем легко усмотреть намек на перуново копье – молнию, бьющую в землю. В конце былины богатырь спускается за девицей в нору, что также является распространенным сказочным и мифологическим мотивом. Любой спуск (в недра горы, колодец, пещеру и т.д.) символизирует путешествие в царство мертвых (например, путешествие Орфея а царство Аида). Стремление отыскать в фольклорных источниках намеки на крещение Руси понятны. Кажется странным, что наиболее значимое деяние Владимира, подробно описанное в монастырской «Повести временных лет», не получило отражения в народном эпосе. Это стало причиной ряда попыток «наложить» сюжет «Добрыни и Змея» на летописные события. Можно предположить, что христианские мотивы в былине «Добрыня и Змей» являются не фундаментом, на котором и ради которого создавалось произведение, а более поздней «надстройкой», наслоением. Изменения, по всей видимости, коснулись в большей степени терминов, названий; суть же истории осталась исконно-языческой. Алеша Попович Считается, что историческим прототипом Алёши Поповича послужил ростовский боярин Александр (Олеша) Попович. Согласно летописям, это был знаменитый «храбр» (отборный воин), служивший сначала Всеволоду Большое Гнездо, а затем его сыну Константину Всеволодовичу против его брата и претендента на владимирский стол Юрия Всеволодовича, причём Александр Попович сразил в поединках нескольких лучших воинов Юрия. Со смертью Константина и вокняжением Юрия (1218) он отъехал к киевскому великому князю Мстиславу Старому и вместе с ним погиб в битве при Калке в 1223 году. Вопрос о реальном историческом прототипе знаменитого былинного богатыря Алёши Поповича неоднократно привлекал внимание исследователей. Круг источников по данной проблеме довольно узок. Фактически, можно использовать лишь цикл былин об Алёше Поповиче, ряд летописных известий, и некоторые данные археологии. Причём самые ранние из доступных письменных источников датируются XV в. и отстоят от объекта исследования весьма далеко. Летописные сообщения об Александре Поповиче неоднократно привлекали для своей работы исследователи русских былин. Собственно, отождествление Александра Поповича, упомянутого в Тверской летописи, и былинного Алёши Поповича принадлежит Л.Н. Майкову. Оно было поддержано также В.Ф. Миллером, который писал: «... за преданием об Александре Поповиче должно признать историческую основу и думать, что сказания о нём возникли историческим путем и личность его историческая». Такие учёные как Костомаров, Халанский, Квашнин-Самарин, Хаткевич, также считали доказанным существование исторического прототипа Алёши Поповича. Большинство учёных конца XIX – начала XX вв. относились к летописям некритично, считая, что в них вполне точно описывались реальные исторические события прошлого. В 1949 г. Вышла работа Д.С. Лихачёва «Летописные известия об Александре Поповиче», в которой автор пришёл к следующему выводу: «Что же касается вопроса о том, какое историческое лицо явилось прототипом для былинного Александра Поповича, то старшие летописи не дают никаких оснований для ответа на этот вопрос. Поздние летописи включают рассказы об Александре Поповиче, почерпнутые из былин, а не из действительности, и отражают лишь важные для нас факты истории сюжетосложения былин об Александре Поповиче». Советский историк Б.А. Рыбаков, предполагавший существование всех героев былин, отождествлял Алёшу Поповича сразу с двумя летописными героями: Ольбегом Ратиборовичем, дружинником Владимира Мономаха, участвовавшем в убийстве половецкого хана Итларя, и ростовским храбром Александром Поповичем, попутно отметив, что «Очевидно, слияние двух героев в один былинный образ Алёши Поповича произошло действительно фольклорным путём в позднейшее время». Наиболее полный рассказ об Александре Поповиче присутствует в Тверской летописи 1534 г. В других русских летописных сводах – Новгородской IV, Софийских I и II, Воскресенской, Ростовской архивной, Академической Суздальской, Ермолинской, Типографской, Никоновской летописях, Рогожском летописце, Хронографе 1512 г. и иных, – также есть упоминания о ростовском храбре Александре Поповиче. Следует отметить, что все вышеназванные летописи относятся к числу поздних, составленных в XV–XVII вв. В дошедших до нас ранних русских летописях, упоминаний об Александре Поповиче, или Алёше Поповиче, нет вовсе. Однако сам по себе этот факт отнюдь не является поводом для того, чтобы признать все сообщения поздних летописей недостоверными. Нередко в поздних летописных сборниках можно встретить вполне точную информацию, отсутствующую в ранних летописях. Так, например, в Типографской летописи конца XV в. содержится ряд, безусловно, достоверных сообщений о Ростове XIII в., отсутствующих в Лаврентьевской летописи начала XIV в. Итак, в Тверской летописи: «Бе некто отъ Ростовскыхъ житель Александрь, глаголемый Поповичь, и слуга бе у него именемь Торопь; служаше бо той Александръ великому князю Всеволоду Юриевичу, повнегда же дасть князь великий Всеволодъ градъ Ростовъ сыну своему князю Костантину, тогда и Александрь начатъ служити Костантину». Как видно из этого фрагмента, Александр Попович жил в конце XII – начале XIII вв. и служил великому князю Владимирскому Всеволоду Юрьевичу (Большое Гнездо), а затем его сыну, ростовскому князю Константину Всеволодовичу. В большинстве былинных текстов об Алёше Поповиче, как уже было сказано выше, также отмечается его ростовское происхождение. Он «сын старова попа соборного» «попа Леонтия сын Ростовского». Впрочем, в вопросе отчества единства в былинах нет. Имеются, например, записи, в которых он назван «Алёша Попович сын Иванович» и т.д. Автор Тверской летописи, будучи неплохо осведомлён в топографии Ростова и округи, (поскольку он сам называет себя «ростовским селянином»), сообщает далее по тексту также и о «месте жительства» былинного героя – это «город, обрытъ подъ Гремячимъ колодяземъ на реце Где, иже и ныне той сопъ стоитъ пустъ». А.Е. Леонтьев нашел археологическое подтверждение легенде Тверской летописи о существовании «города» Александра Поповича близ Ростова. «Гдой» раньше называлось нижнее течение реки Сары, впадающей в озеро Неро. Там, как показали раскопки, на месте древнего мерянского Сарского городища, в XIII в. действительно существовало укреплённое русское поселение. Есть и ещё ряд признаков, по которым можно утверждать, что место, о котором идёт речь в летописи, располагалось именно здесь. «Гда – река спокойная, равнинная, протекает по низменности, окружающей оз. Неро. На всем её протяжении нет ни одного городища, кроме Сарского, как нет ни одного «сопа», пригодного для расположения укрепленного поселения. Есть около Сарского городища и родник, к которому очень подошло бы название «Гремячий»: вода из него с шумом спускается по камням к реке. Он находится на противоположном левом берегу излучины Сары». Военные подвиги Александра Поповича связаны с длительной войной за владимирский престол между Константином Всеволодовичем и его младшим братом Юрием Всеволодовичем, разгоревшейся после смерти Всеволода Юрьевича: «Костантинь гневашеся на брата о княжении, а князь великий Юрий многы браны на Костантина въздвиже, хотя съ Ростова съгнати его, и не попусти ему Господь». Александр Попович остался верным своему князю и, по легенде, принял в этой войне активное участие: «князь великий Юрий стоаше подъ Ростовомъ, въ Пужбале, а войско стояше за две версты отъ Ростова, по реце Ишне, биахутъ бо ся вместо острога объ реку Ишню. Александръ же выходя многы люди великого князя Юриа избиваше, ихже костей накладены могыли великы и доныне на реце Ишне, а инии по ону страну реки Усии, много бо людей бяше съ великымъ княземь Юриемь; а инии побиени отъ Александра же подъ Угодичами, на Узе те бо храбрии выскочивше на кою либо страну обороняху градъ Ростовъ молитвами Пречистыа». Реалии XIII в. вполне позволяли одному профессиональному тяжеловооружённому конному воину уничтожить или обратить в бегство десяток-другой хуже подготовленных и вооружённых бойцов, например ополченцев или младших дружинников. Как и в большинстве европейских стран, основной ударной силой войск русских княжеств служила тяжёлая бронированная конница. Несмотря на некоторые внешние отличия, тяжеловооружённая дружина по многим параметрам – весовым и функционально-защитным показателям вооружения, социальному составу и др. – соответствовала западноевропейскому рыцарству. Боевая биография ростовского богатыря впечатляет. Война закончилась в 1216 г. знаменитой битвой на Липице, в которой ростовский князь Константин в союзе с Мстиславом Удатным победил своих братьев Юрия и Ярослава и в которой, по летописным известиям, погибло более 9000 человек (цифра по тем временам весьма внушительная). Александр Попович участвовал и в этой битве: «У князя же у Костантина тогда бяше въ полку два человека храбрых, Олешка Попович и человекь его Торопь, и Тимоня Золотой поясъ», причём, Тверская летопись связывает с его именем гибель боярина Юрия Всеволодовича – Ратибора. После победы Константин Всеволодович стал владимирским князем и помирился со своими братьями. Однако правил он недолго и в 1218 г. умер. После смерти Константина новым великим князем стал Юрий Всеволодович, опасаться мести которого у Александра Поповича были все основания. В итоге, согласно летописи, Александр Попович вместе с некоторым количеством ростовских воинов также, по всей видимости, чересчур отличившихся в вышеупомянутой междоусобице, ушёл из Ростова и поступил на службу к киевскому князю. Последнее летописное упоминание об Александре Поповиче относится к событиям 1223 г. – битве на реке Калке, первом крупном столкновении русских с монголами. Ростовский богатырь погиб в этом сражении: «... убиша Александра Поповича, а с ним богатырей семьдесят и людей множество». Таким образом, кратко обобщая всё выше сказанное, можно сделать следующий вывод: в XIII в. на ростовской земле действительно жил «храбр» Александр Попович, ставший впоследствии одним из исторических прототипов былинного русского богатыря Алёши Поповича. Алеша Попович - самый молодой из знаменитой троицы богатырей, наделяется не только всеми достоинствами героя, но и некоторыми недостатками, свойственными молодости. Если Илья Муромец побеждает врагов своим спокойствием и опытностью, своей мудростью, выдержкой, неустрашимостью и решительностью зрелого человека, если Добрыня превосходит варвара-врага своей культурой, силой, то Алеша неуклюжего и тяжеловесного врага своей сметливостью и находчивостью. Он не изображается обладающим большой физической силой, но является олицетворением силы духа и воли. В противоположность суровому Илье и выдержанному Добрыне, Алеша склонен к насмешке и шуткам, отличается бесстрашием и решительностью и силой, остроумием и жизнерадостностью. Все это делает богатыря ярким выразителем русского национального характера. Суровый и могучий Илья, выдержанный и культурный Добрыня, веселый и находчивый Алеша олицетворяют героические черты русского народа. При всем их отличии эти храбрые герои объединены одним чувством, одним стремлением: они не знают более высокого служения, чем служение своей Родине. |