дом на колесах. Цивилистика

• Название: Цивилистика
• Анкор: дом на колесах
• Дата: 29.11.2020
• Размер: 1.24 Mb.
• Имя файла: b77e52c.doc
• Тип: Книга; #155085
• страница: 6 из 25

1.4. «Сейчас я буду Вашего мальчика измерять!» (о некоторых личных правах)

Что значит: «Сейчас я буду!»?! А самого мальчика Вы, уважаемый Печкин, об этом спросили — согласен ли он под­вергнуться измерению? Кто вы такой, чтобы его измерять? — Вы же ни родитель, ни опекун, ни медработник, ни, наконец, милиционер! Вправе ли Дядя Фёдор от измерения отказать­ся? А если не вправе, то почему бы тогда не признать права всякого и каждого измерять первого встречного? А если мож­но измерять рост, то почему нельзя заставить подвергнуться, например, взвешиванию? измерению объема груди и бедер?

длины стопы? мускульной силы? Почему бы вообще тогда не заставить прохожих проходить медосмотры прямо по дороге на работу или в магазин? Наконец, если все это можно заста­вить проделать первого встречного, то почему тогда нельзя его, скажем, просто потрогать? сфотографировать? зарисо­вать? причесать? дактилоскопировать? переодеть? постричь? погадать ему? «дать» ему «в глаз»? Или все-таки можно?

Нормой п. 1 ст. 22 Конституции РФ установлено, что «Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновен­ность». В п. 1 ст. 150 ГК личная неприкосновенность, а так­же «другие нематериальные блага, принадлежащие граж­данину от рождения или в силу закона», названы в чис­ле таких нематериальных благ, которые защищаются (п. 2 ст. 150) в соответствии с ГК и другими законами, причем, не только в прямо предусмотренных ими случаях, но и во всех вообще случаях их нарушения, если существо нарушен­ного блага¹⁵ и характер последствий нарушения позволяют использовать какой-либо из способов защиты гражданских прав, из числа тех, что перечислены в ст. 12 Кодекса. Одним из таких способов является самозащита, — пожалуй, способ наиболее универсальный, — применимый для отражения по­сягательств на любые нематериальные блага и абсолютные субъективные права.

Что понимается под личной неприкосновенностью"? Ни в Конституции, ни в ГК это понятие не расшифровывается; комментаторы Конституции подразделяют личную непри­косновенность на физическую, имеющую своими объекта­ми жизнь, здоровье, тело и психику человека, и моральную или духовную, объектами которой являются честь (доброе имя), достоинство и деловая репутация личности¹⁶. Мы бы добавили к этому перечню половую неприкосновенность и разнообразные способности людей (например, способности к труду или творчеству) в качестве элементов физической неприкосновенности, а также фактические и юридические нематериальные условия их существования, не охраняе­мые посредством каких-либо субъективных прав, например, душевное спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и т. п. (в духовную часть).

Конституционное право на личную неприкосновен­ность означает возможность всякого и каждого граждани­на исключительно и независимо от посторонних лиц опреде­лять режим доступа (вмешательства) других лиц в область его персональной (личной) жизни и свободы¹⁷, в частно­сти — посредством влияния на принадлежащие ему немате­риальные блага. С точки зрения гражданского права этот институт должен быть отнесен не к субъективным граж­данским правам, а к элементам гражданской правоспособ­ности физических лиц (ср. с их перечнем, содержащимся в ст. 18 ГК). Границами реализации (осуществления и за­щиты) личной неприкосновенности являются нормы Кон­ституции и российского законодательства (включая нормы международно-правовых актов), а также правоспособность и субъективные права других лиц.

Изложенное не может оставить сомнений: ни одно дей­ствие, предполагающее то или иное воздействие на жизнь, здоровье, тело, способности, психику и условия существова­ния другого человека не может быть предпринято без со гласил этого последнего. Значит, ни о каких измерениях кого бы то ни было против согласия измеряемого не может быть и речи; тем более, недопустимы принудительные медосмот­ры, поглаживания, пощипывания, съемка, зарисовка, причес­ка, дактилоскопия, переодевание, стрижка и иные подобные действия в отношении лица, не выразившего согласия на пре­терпевание этих действий и не обязанного к такому претер­певанию законом. Не должно смущать и малолетство Дяди Фёдора — оно никак не может служить препятствием для са­мозащиты своей личной неприкосновенности, ибо такие ме­ры заключаются в действиях фактических, а не юридических (ст. 14 ГК); следовательно, для их совершения можно и вовсе не обладать дееспособностью.

1.5. «А если я шапку брошу — ты в нее попадешь?»

(перевозка на телеге, пари без ставки и причинение

вреда с согласия потерпевшего)

Всякий, хотя бы однажды смотревший мультфильм «Ка­никулы в Простоквашино», конечно же помнит, как ехавший на телеге почтальон Печкин взялся подвезти возвращающе­гося с охоты Шарика и, заведя разговор о стрельбе, выра­зил сомнение, попадет ли Шарик из ружья в брошенную им, Печкиным, шапку. Шарик категорически ответил, что обяза­тельно попадет и предложил ему бросить шапку, что Печкин и сделал. Шарик выстрелил и попал. При всей немногослов­ности казуса мы сталкиваемся в нем, как минимум, с тремя различными гражданскими правоотношениями.

Первое. Печкин подвозил Шарика на телеге (то ли на соб­ственной, то ли на почтовой) — обязан ли Шарик вознагра­дить Печкина за услугу?

Предложение оказать услугу исходило от самого Печки­на и не было им обусловлено уплатой какого бы то ни было вознаграждения: Печкина вполне удовлетворило «спасибо», сказанное Шариком. Очевидно, что в этом случае речь шла не обыкновенной дружеской услуге, оказываемой безвозмезд­но; максимум, на что мог бы рассчитывать Печкин — так это на возмещение расходов по перевозке, если таковые были им понесены. Ситуация, однако, заставляет предположить, что каких-то дополнительных расходов, которые вызывались бы именно перевозкой Шарика, у почтальона не возникло.

Интересно и то, как завершилась перевозка. Шарику суждено было не доехать до дома: от отдачи при выстре­ле он свалился с телеги в придорожную речушку, откуда его, считавшего себя утонувшим, спустя какое-то время вы­тащил бобер («Делать мне неч-чего! — ворчал он — Только вот разных собак из реки вытаскивать!»)¹⁸. Возникает во­прос: куда же делся Печкин? В мультфильме показывается, что он уехал дальше своей дорогой, бросив тонущего Шари­ка на произвол судьбы, не оказав, по сути, никакой помощи. Да не обязан был, и тем не менее. А ведь он наверняка про­езжал если и не мимо, то, во всяком случае, недалеко от дома Дяди Фёдора (иначе с чего бы взялся Шарика под­возить?) — что ему стоило крикнуть Матроскину: беги, де­скать, спасай своего Шарика! Так что вопрос к поведению почтальона Печкина тут имеется, и довольно неприятный. Но нас интересует не он, а другой, непосредственно связан­ный с ним. Если бы Шарик был бы обязан заплатить за перевозку — то за какое расстояние: только за то, которое он фактически проехал (от места посадки до места падения с телеги), или же за всю протяженность заказанной им перевозки (от места посадки до дома)?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, подпа­дает ли заключенный Печкиным и Шариком договор под понятие договора перевозки, регулируемого транспортным законодательством. С точки зрения Правил дорожного дви­жения гужевой транспорт относится к разновидности ав­томобильного; с позиции же гражданско-правовой — нет. Устав автомобильного транспорта касается лишь таких ав­тотранспортных перевозок, которые осуществляются авто транспортными предприятиями; последние же гужевого транспорта для оказания своих перевозочных услуг не ис­пользуют¹⁹. Значит, перед нами договор, подчиняющийся общим нормам о договоре возмездного оказания услуг. Ша­рик, стрелявший на свой собственный страх и риск, дол­жен нести все последствия собственного выпадения из теле­ги; следовательно, его нужно рассматривать как заказчика, отказавшегося от договора возмездного оказания услуг до их полного оказания, а значит — как лицо, обязанное воз­местить исполнителю лишь фактически понесенные им на оказание услуг расходы (п. 1 ст. 782 ГК). Как уже указыва­лось выше, ситуация, в которой происходило действие, за­ставляет полагать, что никаких дополнительных расходов, которые вызывались бы именно перевозкой Шарика, у поч­тальона не возникло.

Второе. Печкин и Шарик заключили пари относительно меткости стрельбы: Шарик утверждал, что попадет в бро­шенную шапку, а Печкин в этом сомневался. Печкин проиг­рал пари — обязан ли он как-то вознаградить выигравшего контрагента?

Никакой договоренности о предмете выигрыша и про­игрыша (ставке) контрагентами достигнуто не было; поня­тия же о каких-либо обычных для подобных случаев, став­ках, гражданскому закону неизвестно. Следовательно, за­ключенное ими пари не подпадает под категорию граждан­ско-правовых сделок и не порождает, каких бы то ни было обязательств, в том числе и по вознаграждению проиграв­шим пари выигравшего.

Наконец, третье. В результате попадания в шапку из ру­жья шапка оказалась испорчена. Должен ли Шарик отве­чать за вред, причиненный имуществу почтальона? Пока­зательно, что Печкин (в финале мультфильма) предъявля­ет требование о его возмещении, правда, не Шарику, а ро­дителям Дяди Фёдора («Давайте сначала конфликт разбе рем. Посмотрите, что они с моей шапкой сделали!», «Через нос теперь хорошо вермишель отбрасывать!»). В удовлетво­рение этого требования Матроскин вручает Печкину новый "головной убор» — бескозырку («Успокойтесь только, пожа­луйста!»).

Ситуация не оставляет сомнений: Печкин знал (не мог не знать) о том, что выстрел Шарика в подброшенную шапку угрожает, как минимум, её порчей («Не шапка, а одна ... вентиляция! Ух! — сколько дырок!»), а то и пол­ным уничтожением. Знал, но, тем не менее, своими дей­ствиями подталкивал, провоцировал Шарика к причинению вреда, заключив пари, выражающее сомнение в исходе вы­стрела. Единственным способом разрешить это пари был выстрел в подброшенную шапку; именно для того, чтобы Шарик выстрелил в шапку, Печкин сам же её и подбро­сил. Это — классический случай причинения имуществен­ного вреда если и не по просьбе, то, по крайней мере, с со­гласия потерпевшего; справедливость требовала бы полно­стью отказывать в возмещении такого вреда. Но действую­щий российский ГК дает несколько иной ответ на данный вопрос.

В соответствии с абз. 2 п. 3 ст. 1064 ГК в возмещении вреда, причиненного по просьбе потерпевшего или с его со­гласия, может быть отказано, если действия причините-ля вреда не являются безнравственными. Норма эта при­мечательна тем, что уравнивает по своим последствиям оба случая — причинение вреда и по просьбе потерпевшего, т. е. при наличии у этого последнего, по крайней мере, косвен­но ного умысла на причинение вреда²⁰, и с его согласия, т. е. при грубой неосторожности потерпевшего²¹. Интересно и то, что Границей своего применения она делает нравствен­ность действий причинителя; не законность, а именно нрав­ственность. Наш пример как раз замечательно иллюстри­рует разницу между этими понятиями: в том, чтобы выстре­лить в подброшенную шапку, нет ничего безнравственного. Однако, будучи произведенным не в целях охоты, да ещё и к тому же в пределах населенного пункта, такой выстрел является незаконным; больше того — преступным. Итак, по п. 3 ст. 1064 ГК получается, что суд может отказать в воз­мещении вреда, причиненного Шариком Печкину, посколь­ку вред был причинен с согласия потерпевшего действиями, не нарушающими общественной нравственности.

А в соответствии сп. 1 и 2 ст. 1083 ГК вина потерпев­шего в нанесении ему имущественного вреда приобретает совсем другое юридическое значение. Прежде всего, вред, возникший вследствие умысла (как прямого, так и косвен­ного) потерпевшего (по просьбе потерпевшего), возмеще­нию не подлежит ни в каких случаях, безотносительно к тому, были ли действия причинителя вреда нравственными или безнравственными. Что же касается вреда, причинен­ного с согласия (при грубой неосторожности) потерпевше­го, то таковой, по общему правилу, подлежит возмещению, хотя и в уменьшенном размере; причем, степень уменьше­ния размера причиненного вреда определяется сообразно со степенью вины причинителя, а не с нравственностью его действий, как это делала обсужденная норма п. 3 ст. 1064.

Вопрос о соотношении абз. 2 п. 3 ст. 1064 с п. 1 и 2 ст. 1083 ГК в литературе не только не разрешен, но даже и не поставлен. Связано это, на наш взгляд, с неправильным пониманием первой из рассматриваемых норм, которое вы­зывается её неправильной увязкой с нормой предыдущего абзаца этого же пункта, устанавливающей, что вред, причи­ненный правомерными действиями, по общему правилу воз­мещению не подлежит. Так вот, абз. 2 п. 3 ст. 1064 принято трактовать как норму, разъясняющую норму абз. 1: послед­няя применяется, если действия, причинившие вред, были(1) правомерными (абз. 1), (2) предприняты по просьбе или с согласия потерпевшего (абз. 2) и, к тому же, (3) не были при этом безнравственными (абз. 2)²², т. е. относящуюся только к правомерным действиям. На наш взгляд, законо­датель вкладывал в абз. 2 п. 3 ст. 1064 совсем другой смысл, а именно — определял последствия причинения вреда любы­ми действиями (неважно, правомерными, или нет), пред­принятыми по просьбе или с согласия потерпевшего. Поме­щение этой нормы в одном пункте с правилом о вреде, при­чиненном правомерными действиями объясняется вовсе не стремлением разъяснить это последнее, а, напротив, четко Отграничить друг от друга действия правомерные — те, со­вершение которых дозволил закон, и действия, совершение которых разрешил потерпевший, вследствие чего у участ­ников гражданского оборота и судей может возникнуть ил­люзия о том, что такие действия тоже относятся к разряду правомерных. Вот именно для того, чтобы подчеркнуть, что на самом деле это не так, — что правомочие на причинение вреда, исходящее от потерпевшего (в форме ли просьбы, или согласия —не имеет значения), ещё не делает причи­нение вреда правомерным, и что последствия такого вреда определяются иначе, чем последствия вреда, причиненно­го правомерными (законными) действиями — законодатель и сформулировал п. 3 ст. 1064 в том виде, в котором она имеется.

На наш взгляд, приоритет должен быть отдан предпи­саниям п. 1 и 2 ст. 1083 как нормам специальным, кон­кретизирующим общее правило абз. 2 п. 3 ст. 1064 ГК, и, вместе с тем, применяемым с учетом установленного им ограничения, относящегося к нравственному содержанию действий.

Итак, к сожалению для Шарика, Печкину нельзя отка­зать в возмещении вреда, причиненного порчей шапки; нату­ральное возмещение, предложенное Матроскиным, было, та ким образом вполне основательным, и судя по всему, вполне удовлетворило потерпевшего.

1.6. «Корова — государственная! А все что она дает —

молоко, или телят, — это уже наше!»(правовой режим

плодов и доходов от арендованного имущества)

Кому же принадлежал теленок, родившийся у «государ­ственной коровы», взятой напрокат котом Матроскиным?

По общему правилу, все «поступления, полученные в ре­зультате использования имущества (плоды, продукция, дохо­ды), принадлежат лицу, использующему это имущество на законном основании». Иное может быть предусмотрено (1) за­коном, (2) иными правовыми актами или (3) договором об использовании этого имущества²³ (ст. 136 ГК). В том, что теленок — плод коровы, сомнений быть не может; на него, следовательно, в полной мере распространяются цитирован­ные нормы. Исключений из этого правила, которые были бы установлены законами или иными правовыми актами для до­говора проката, нам неизвестно; но существует исключение, установленное для договора аренды — категории родовой по отношению к договору проката. Именно: согласно ч. 2 ст. 606 «плоды, продукция и доходы, полученные арендатором в ре­зультате использования арендованного имущества в соответ­ствии с договором, являются его собственностью». В отличии от общего правила ст. 136 данная норма, являющаяся специ­альной и потому имеющая приоритет над общей, сформули­рована как императивная и, следовательно, не допускающая никаких исключений — ни нормативных, ни договорных. Та­ким образом, по первому впечатлению прав Матроскин: те­ленок взятой напрокат (арендованной) коровы принадлежит арендатору, а не арендодателю — собственнику коровы.

Но вот какой вопрос настораживает. Вспомним, как ге­рои обосновывают свои точки зрения. Шарик: «Корова — государственная, значит и теленок — государственный!». Выше мы видели, что такой вот прямой категорической за­висимости между принадлежностью плодоносящей вещи и приносимых ею плодов в законодательстве не устанавлива­ется. Матроскин: «Корова —государственная, а все, что она дает — молоко или телят — это уже наше! (к Дяде Фёдо­ру): Вот если мы холодильник напрокат берем — он чей? Государственный! А мороз, который он вырабатывает, он чей?». «Мороз наш, — отвечает Дядя Фёдор, — но мы его для мороза и беремі». Неужели же телят, приносимых ко­ровой, можно приравнять к даваемому ею молоку? да ещё и провести аналогию с морозом (холодом), который выра­батывается холодильником? ²⁴ Если аналогия и уместна, то не с телятами, а с молоком: и то и другое суть такие плоды арендованных вещей, ради получения которых и заключа­ются договоры аренды, плоды их обычного использования; теленок же — плод экстраординарный, — такой результат, получение которого в процессе использования арендован­ного имущества договором аренды никак не предусматри­валось. Если бы Матроскин брал бы корову напрокат не ради молока, а именно ради разведения от нее телят, почти наверняка условия договора аренды были бы иными.

Что же получается? А то, что норму ч. 2 ст. 606 ГК нуж­но читать внимательнее: «плоды, продукция и доходы, по­лученные арендатором в результате использования арен­дованного имущества в соответствии с договором, явля­ются его собственностью». Иные доходы, следовательно, яв­ляются собственностью арендодателя. Так что ч. 2 ст. 606 отличается от ст. 136 не только своей императивностью, но и содержанием, ибо 136-я статья ограничения, подобного опи­санному, не знает: важно лишь, чтобы использование иму­щества было основано на законном титуле, а как оно осу­ществляется, это использование — об этом ничего не гово­рится. Этот недостаток с лихвой восполняется ч. 2 ст. 606: корова, взятая напрокат ради молока, должна использовать­ся именно для получения молока, а не для рождения те­лят; если последнее все-таки произошло, то теленок дол­жен быть передан арендатором арендодателю, а в случае отказа от такой передачи — он может быть виндицирован последним.

Так что, как ни странно, но именно Шарик и Дядя Фё­дор показали себя юридически грамотными персонажами, в то время, как понимание законодательства хозяйственным Матроскиным было скорее поверхностным, нежели правиль­ным²⁵.

1.7. «Это я — почтальон Печкин! Принес посылку.

Только я Вам её не отдам, потому что у Вас

документов нету» (правовое положение малолетнего

адресата почтового отправления)

А почему, собственно, «не отдам»? Зачем нужны пресло­вутые «документы», если почтальон Печкин прекрасно осве­домлен о личности получателя посылки — Дяди Фёдора? Согласно п. 110 Правил оказания услуг почтовой свя­зи, утвержденных Постановлением Правительства РФ от 26 сентября 2000 г. № 725²⁶, почтовые отправления, вклю­чая посылки, выдаются лично адресатам или их предста­вителям. Перечень документов (или, как говорил Печкин —«документов»), с помощью которых адресат может удо­стоверить свою личность, определён п. 116 Правил исчер­пывающим образом; п. 117 уточнено, что представитель должен иметь также и доверенность, удостоверяющую его полномочие на получение почтовых отправлений от име­ни адресата. Ни одного из документов, перечисленных в п. 116 Правил (паспорт, военный билет и т. д.), Дядя Фёдор иметь просто не мог по причине своего малолетства²⁷; следовательно, требование почтальона Печкина о предъяв­лении «документов», будучи заведомо невыполнимым, яв­ляется незаконным, ещё более абсурдным является требова­ние «документов», обращенное к коту Матроскину: сам же Печкин тут же оговаривается, что «хвостатым документы вообще не положены». Если «не положены» — так что же Вы требуете?!

Порядок получения почтовых отправлений, адресован­ных несовершеннолетним, не достигшим 14-ти лет (мало­летним), определяется п. 111 Правил, который, хотя и не требует предъявления малолетними адресатами никаких «документов», устанавливает ещё более жесткое правило: почтовые отправления, адресованные малолетним, выда­ются только их законным представителям — родителям, усыновителям или опекунам (по предъявлении одного из документов, перечисленных в п. 116 и документа, подтвер­ждающего их положение законного представителя, напри­мер, свидетельства о рождении). Понятно, что выполнить это требование в случае с посылкой Дяде Фёдору было никак невозможно — его родители находились «на курор­те»²⁸; собственно, они-то и прислали эту посылку. Прави­лам известна всего одна ситуация, когда малолетние могут получить почтовое отправление без родителей — прожива­ние малолетних в интернатах, детских домах и иных подоб ных учреждениях; но и в этом случае получают почтовые отправления не сами малолетние, а уполномоченные соот­ветствующих учреждений. Ситуации, подобной той, кото­рая рассмотрена в мультфильме — нахождение малолетнего без законных представителей и, при этом, вне учреждения социальной защиты — не предусматривают не только поч­товые Правила, но и вообще российское законодательство: так, чтобы родители ехали на курорт, отправив мало­летнего ребенка одного (без законных представителей) в Простоквашино, быть не должно. Помнится, тот же поч­тальон Печкин в самом начале первого мультика — при пер­вом знакомстве с Дядей Фёдором — выразился очень точно и правильно: «Так не бывает, чтобы дети сами по себе были! Дети обязательно чьи-нибудь!». Дееспособность малолетних такова, что непременно требует наличия у них законного представителя — так в переводе на язык гражданского пра­ва звучит этот тезис.

Так не должно быть. И все же так случилось: малолетний в течение какого-то времени проживал один, без родителей и иных законных представителей. Вправе ли он требовать от организации связи в лице почтальона Печкина выдачи ему посылки?

Мы бы решились дать на этот вопрос положительный ответ по двум основным причинам. Во-первых, посылка бы­ла отправлена родителями (законными представителями) Дяди Фёдора, т. е. лицами, которые, в силу закона име­ют право представлять интересы своих малолетних де­тей в гражданском обороте. Отношения малолетнего со своим законным представителем подобны «внутренним» от­ношениям представителя и представляемого: их структура и содержание составляют сугубо частное дело последних и не касаются третьих лиц. Поэтому если законный предста­витель делает третьему лицу-должнику, обязанному к ис­полнению определённого обязательства перед малолетним представляемым, указание доставить это исполнение не ему (законному представителю для последующей передачи сво­ему подопечному), а непосредственно малолетнему пред­ставляемому, должнику следует выполнить таковое. По чему оно было дано — это вопрос взаимоотношений пред­ставителя и представляемого (Дяди Фёдора со своими ро­дителями) — т. е. к почтальону Печкину (работнику орга­низации-должника) отношения не имеющий. А во-вторых, случай здесь был таким, что никак не оправдывал строго­го соблюдения норм п. 111 и 116 почтовых Правил: ведь они необходимы для того, чтобы организация связи могла убедиться в тождественности личности субъекта, требую­щего выдачи отправления, с личностью адресата; между тем, почтальон Печкин лично знал Дядю Фёдора и, следо­вательно, никак не мог сомневаться в его личности. Фик­сации данных документа, удостоверяющего личность полу­чателя, почтовыми Правилами не требуется — достаточно, чтобы получатель просто расписался в его получении, а пи­сать Дядя Фёдор, помнится, умел.

Получается, что занятая почтальоном Печкиным пози­ция — «посылку принес, но не отдам» — вызывает, помимо недоумения чисто житейского свойства, также и нарекания гражданско-правовые.

Интересно и другое заявление, сделанное Печкиным в связи с поступившей посылкой. «Раз посылка пришла — её нужно принестьі А раз документов нету — её не нужно от­давать. Я теперь так целую неделю ходить стану».

Обратившись к почтовым Правилам (п. 96 и 106) мы узнаем, что как раз таки посылки относятся к таким почто­вым отправлениям, которые по общему правилу не достав­ляются на дом к адресату, и подлежат выдаче только на объектах почтовой связи. Так что о том, чтобы посылку «принёсть», Печкин на самом деле мог бы и не заботить­ся — вполне достаточно было бы извещения о поступлении посылки в адрес и на имя Дяди Фёдора. Лишь при наличии о том просьбы адресата и технических возможностей ор­ганизации связи последняя могла бы вручить посылку на дому у адресата (п. 107 Правил).

Ну а почему же Печкин собирался ходить к адресату именно в течение недели, а не, скажем, 10 дней, месяца или трех лет? Доставив извещение на посылку организа­ция связи обязана ждать явки за ней адресата в течение5 рабочих дней, после чего — вручить (на этот раз — уже под расписку адресата) вторичное извещение, после которо­го надлежит ждать явки адресата в течение месяца (п. 108 и 122 Правил). Вплоть до истечения первого, после вруче­ния вторичного извещения, рабочего дня посылка хранит­ся бесплатно; после этого срока — с взиманием платы за хранение по установленным тарифам. Если же посылка не востребована адресатом даже по истечении указанного вы­ше месячного срока, то она пересылается (возвращается) по обратному адресу с взиманием за это, при выдаче по­сылки отправителю, платы с последнего по установленным тарифам (п. 123 и 124 почтовых Правил). Как видим, ни­где недельного срока ожидания явки адресата за посылкой в почтовых Правилах не фигурирует; разве только Печкин считал для сроки не рабочими, а календарными днями, на­кидывая на каждые пять рабочих по два выходных — отсю­да и могла взяться неделя.

1.8. «Мы такой же ящик найдем, как у Печкина,

и ящик ему поменяем!»(к вопросу о самоуправстве

и самопомощи в гражданском праве)

Смекалка Дяди Фёдора, придумавшего трюк с подменой посылочных ящиков, находчивость галчонка, вовремя отвлёк­шего почтальона Печкина, а также не лишенная нервозности и жадности натура последнего, способствовали, как все пре­красно помнят, тому, что «принесенная» Печкиным посылка все-таки попала в руки адресата. Пес Шарик наконец-то по­лучил долгожданное фото-ружье, вот только законно ли? Судя по дальнейшим событиям, обманутый Печкин не решился высказать простоквашинской компании каких-ли­бо претензий. Не исключено, впрочем, что он об обмане так и не узнал — ведь всученный ему посылочный ящик-то был «точно такой же»! Видимо, обещанную неделю Печкин но­сил его адресату, после чего — оставил на месячное хране­ние на почте, а затем услал на обратный адрес отправителя.

Наверное, папа и мама Дяди Фёдора, вернувшиеся с сыном домой после каникул, удивились, когда их пригласили на почту получить пустой ящик! Ну да ладно, это так, лирика.

Хорошо бы обсудить не бытовую, а гражданско-право-ІІую сторону описанной подмены посылочных ящиков. Преж­де всего, законна ли она? С одной стороны, Дядя Фёдор не преследовал целью присвоить что-то такое, что ему не предна­значалось; напротив, он хотел лишь получить ... вот тут надо понять, что же он хотел получить? Свое (присланное папой и мамой для пса Шарика), или же пока ещё чужое (папино и мамино), но подлежащее передаче ему, фото-ружье? Опира­ясь на п. 1 ст. 224 ГК легко установить, что с момента сдачи фото-ружья в организацию почтовой связи для пересылки оно поступило в собственность Дяди Фёдора. Значит, последний требовал выдачи ему своей вещи; никаких договорных основа­ний посылку «принёсть, но не отдать» у Печкина не было — это мы установили выше. Какие же, в таком случае, могут быть высказаны претензии к Дяде Фёдору? Он получил (да, хотя бы и хитростью) то, что имел право получить, а Печкин обязан был передать. Но может ли в данном случае посыл­ка считаться переданной? Ведь Печкин очень четко изъявил свою волю, а заодно — и волю представляемой им организа­ции почтовой связи: посылку я вам не отдам, чего бы там не было, — гуталин, или не гуталин — все равно.

Завладение одного лица вопреки владельческой воле дру­гого, несомненно, представляет собой нарушение владения. В нашем случае оно, однако, довольно специфическое, ибо его предметом была чужая вещь, вверенная лишь для пересыл­ки ее собственнику, а субъектом-нарушителем — собственник данной вещи. Может ли организация связи, обнаружившая подмену посылочного ящика, потребовать от Дяди Фёдора возврата незаконно полученного почтового отправления? Чтобы разобраться в этом вопросе нужно правильно квалифицировать действия Дяди Фёдора. Являются ли они противоправными? Да, ибо обманным путем получать поч­товые отправления незаконно. Но являются ли они вредо­носными — причинен ли этими действиями кому-нибудь ка­кой-то вред? Нет, ибо в данном конкретном случае посылка была доставлена по назначению, а значит никаких претен­зий ни со стороны отправителя, ни со стороны адресата к организации почтовой связи быть не может; следователь­но, с этой стороны не пострадала и не может пострадать и сама организация связи²⁹. Да, было нарушено ее владение; но ведь владение это было чисто фактическим и осуществ­лялось в интересах собственника (Дяди Фёдора), который сам же, своими действиями, это владение и отобрал, — а не в собственных интересах почты. Отсутствие самостоятель­ного интереса почты во владении animus domini исключает, следовательно, и оформление такого владения посредством какого бы то ни было субъективного права. Нет нарушения ни интереса, ни субъективного права — нет и вреда. Таким образом, перед нами — не деликт.

Не наблюдается в нашем случае и кондикции, которая предполагает неосновательное получение в собственность, владение или пользование чужого имущества — у нас же Дядя Фёдор получил свою собственную вещь, причем, от лица, не имевшего ни на самую эту вещь, ни на доходы с нее, никаких прав. Говорить об обогащении за чужой счёт тоже не приходится.

Значит, единственное, в чем остается упрекнуть Дядю Фёдора — так это в превышении установленных законом пределов защиты принадлежащего ему субъективного пра­ва — права собственности на фото-ружье. Но такое превы­шение не составляет в данном случае и шиканы, ибо не имело целью причинение вреда организации связи, не на­правлялось ни на чужое имущество, ни на чужую личность. Значит, скорее, перед нами — злоупотребление правом, но в какой-то нестандартной, относительно мягкой форме.

Поскольку речь идет о действиях, совершенных самим Дядей Фёдором, без обращения за содействием к юрисдик-ционным органам, их следует квалифицировать их как дей­ствия, направленные на самозащиту права собственности. Действия эти оказались успешными — привели к желаемому результату (пресечению правонарушения и получению иско­мого владения), после чего завершились (ограничились лишь теми из них, которые были безусловно необходимы для пре­сечения правонарушения); к тому же они никому не нанес­ли вреда (были абсолютно адекватными, соответствующими характеру правонарушения). Иными словами, они отвечают всем признакам законной самозащиты гражданских прав, установленным ст. 14 ГК.

Плохо только то, что самозащита в данном случае при­обрела форму самоуправства — самопроизвольного лише­ния фактического владения вещью, хотя бы произведенно­го и в целях защиты действительно существующего пра­ва собственности на эту вещь. И хотя такое самоуправство действующим российским законодательством не наказыва­ется³⁰, считать его дозволенным все-таки тоже нельзя. То, что в данном конкретном случае оно никому не повреди­ло и лишь оттого не может служить основанием для иска к самоуправцу, не может оправдать самоуправства вообще, как юридического института. Тем более самоуправству не может быть оправдания в современной России — в только-только оперяющемся гражданском обществе, житейская и правовая культура в поведении которых оставляют желать много лучшего, — делу воспитания которой назначена слу­жить в том числе и теория гражданского мира, которая положена в основание института защиты всякого фактиче­ского владения, в том числе и против собственников, уже многими законодательствами.

1.9. «Больше килограмма! Это — посылка

получается» (правовой режим почтовых отправлений

различных видов)

И ещё раз вернемся к почтовым Правилам. Помните, как Матроскин и Шарик, надувшись друг на друга, три дня не разговаривали, а Печкин под эту дудку пытался выкачать из них плату за доставку сперва — телеграммы, без использова­ния телеграфа, затем — кочерги в качестве бандероли и утюга в качестве посылки? «... А если Вы на него бочку катите, — разносилось по заснеженному поселку, — это уже контейнер­ная перевозка получается. Этим Трансагентство занимается в сельской местности!». А как в действительности классифи­цируются и чем отличаются друг от друга по части своего гражданско-правового режима различные виды почтовых от­правлений?

Пунктом 19 почтовых Правил выделено семь видов внут­ренних почтовых отправлений — письма, почтовые карточ­ки, бандероли, секограммы³¹, посылки, вложения «экспресс почты» и прямые контейнеры; п. 25 — девять видов между­народных почтовых отправлений³². Уже на этом этапе Печки ловится, что называется, за руку: почта не отправляет и не получает телеграмм.

Да, почтальоны могут доставлять телеграммы (от­правленные и полученные организациями телеграфной свя­зи); да, и почта и телеграф как правило располагаются в одном здании, именуемом «Отделением связи», но все-та ки это не одно и тоже. Это — две различные организации, осуществляющие профессиональную деятельность (оказа­ние услуг) с использованием различных видов связи. Почта и почтальоны занимаются связью почтовой, телеграфы и телеграфисты — телеграфной; почтовые Правила мы уже неоднократно цитировали, в то время, как услуги телегра­фа оказываются по совершенно иным Правилам³³.

Затем, из того же п. 19 почтовых Правил видно, что клас­сификация почтовых отправлений осуществляется исходя из двух критериев — (1) массы (предельного веса) и (2) размер­ности. И здесь, как видим, Печкин несколько лукавит, когда определяет вид почтового отправления в зависимости от од­ной только массы вложения: да, её знать тоже необходимо, но ограничиваться только этим показателем недостаточно.

Так, например, общий вес письма не может превышать 500 граммов, причем, оно должно быть запечатано в один из стандартных конвертов размером 110 на 220, или 114 на 162, или 162 на 229, или 229 на 324 или, наконец, 250 на 353 мм. Масса бандеролей, по общему правилу, не должна превышать 2 кг., а в случае, когда в нее вложена книга, либо прошитая папка, допускается увеличение предельного веса бандероли до 3-х кг., а если бандероль представляет собой ещё и секограмму — то аж до 7 кг. Только с превыше­нием этой массы начинаются посылки, которые могут до­стигать максимального веса 20 кг. Почтальон Печкин же, как помнится, собирался отправлять посылкой утюг на том основании, что он весит больше килограмма. Можно, конеч­но, поступить и так, но ведь утюг, весящий менее 2-х кило, возможно послать не только посылкой, но и бандеролью. Разве только утюг Матроскина был тяжелее, — а иначе по­лучается, что и в вопросе об отличии бандероли от посылки почтальон Печкин тоже не особенно разбирался.

Наконец, по поводу бочки — стандартной деревянной, так сказать, «русской», на 40 ведер. Да, переслать её в посылке не получится — потребуется контейнер. Это, пожалуй, един­ственный пункт, где Печкин ничего не напутал. Даже если бочку хорошенько просушить, снизив тем самым массу до 20 кг. (а экспресс почта может взять и до 31,5 кг.), все равно она не влезет в посылку по размерам — ни в стандартную (50 на 50 и на 40 см.), ни в крупногабаритную (два размера —те же, один —превышенный). Зато в контейнер можно нагрузить до 500 кг., лишь бы его размеры не превышали 190 на 130 и на 350 см.

И все равно непонятно: почему Печкин сказал, что контейнерной перевозкой занимается трансагентство"! Это вдвойне непонятно, ибо он не потрудился разъяснить, ка­кую организацию он назвал трансагентством — автотранс­портное предприятие, предприятие экспедиционного обслу­живания, или же, наконец, агентство, занимающееся реали­зацией билетов и заказом перевозочных средств? То ли про-стоквашинская почта собиралась сдать контейнер с бочкой трансагентству как перевозчику, то ли обратиться к услу­гам трансагентства по сопровождению контейнера, а может быть, и заказать контейнер через трансагентство — точнее сказать нельзя.

Гражданско-правовой режим почтовых отправлений раз­личных видов различается не особенно существенно. В основ­ном такие различия связываются не с массой и размерностью отправлений, — они обусловливают, главным образом, тех­нические особенности приема к пересылке, её оформления, осуществления и доставки почтовых отправлений³⁴, — а с их категориями, выделяемыми в зависимости уже от несколь ких других критериев; так, различаются отправления про­стые (могут опускаться в почтовый ящик адресата) и за­казные (вручаются под расписку получателя); с объявленной ценностью и без таковой, с (простым или заказным) и без уведомления о вручении (см. определения упомянутых здесь терминов, содержащиеся в п. 2 почтовых Правил, а также их п. 41-53) и др.